Иного не желаю. Часть 1

Виктория Лошкарева

Оборотная сторона мира. 3. Иного не желаю. Часть 1

Глава 1

Я рано поняла, что главное в нашей жизни — это контроль. Не любовь, не наличие таланта или какой — то гениальности, не смелость и не храбрость, а именно контроль. Вездесущий и беспощадный.

Именно он делает нас людьми, заставляя держаться, заставляя двигаться вперед, а не плыть по течению, в сторону водоворота. Он не дает нам наложить на себя руки, когда всё плохо, не дает сдаться, когда очень хочется и не даёт отступать, когда отступать некуда.

Моя семья не была образцово — показательной: отец, закончивший физмат, в новой российской реальности держал несколько торговых палаток и мама, работавшая учителем музыки в школе по соседству. Деньги в доме водились, а вот счастья — нет. Отец изменял матери направо — налево, покупая шлюх, даря золотые цепочки соседкам по дому, не скрывая своих отношений и с продавщицами палаток. Он смаковал каждую свою измену, и каждый его загул обязательно доходил до матери.

Мама же… мама держала удар, делая вид, что не замечает ни ехидного взгляда коллег, ни злобных шёпотков соседок…

Это никогда не обсуждалось дома. Отец придирался к матери по каждой мелочи — она же, часто срываясь, отвечала тем же — но никогда ни один из них не затрагивая самую главную проблему. Просто каждый вечер мама стелила себе рядом со мной, в детской, отец же, выпивая пару бутылок пива, громко хлопал дверью, уходя куда — то в ночь.

Так мы и жили.

Однажды летом, когда мы проводили время на даче у родителей мамы, я сидела на большой старой яблоне и читала книжку, устроившись между толстых крепких веток — и удобно, и не упадёшь.

Бабушка, прогуливаясь по саду с мамой, вдруг спросила.

— Люда, может стоит уступить? Толька ведь мужик — а мужикам сама знаешь, надо…

Мама тут же заплакала.

— Знаю, — горько прошептала она, — объяснили.

— Ну, Люда, — воскликнула бабушка, — уже ведь сколько лет прошло… Ты и себя изводишь, и его изводишь… Вы или уж совсем разойдитесь, или начните жить нормально. У вас же дочка.

— А ты думаешь, я не хотела от него уйти? — вдруг громко воскликнула мама, истерично рассмеявшись. — Он меня два раза за шкирку домой притаскивал, когда я у подружек пряталась. А во второй раз сказал, что ещё одна такая выходка с моей стороны — и дочь я больше никогда не увижу. Он мне даже дверь открыл, позволив «катиться на все четыре стороны».

— Да что ты, дочка, — всплеснула руками бабушка Галя. — Да разве ж живут так? Да разве ж это семья??

— Я не знаю, — снова заплакала мама. — Не знаю… мамочка… Я ничего не знаю.

— Ну, тссс, успокойся. — Бабушка, обняв маму, принялась её успокаивать. — Ну что ты, Людочка… Толик мужик не плохой. Смотри, как о вас заботится — и квартиру новую купил, и нам дом поставил. С Тайкой каждую свободную минуту возится… не мужик — золото. Может, ещё померитесь, а? Ребеночка ещё родите… братишку для Тайки? Ведь недаром от себя не отпускает… Дорога ты ему.

Моя мама, отстранившись от бабушки, снова истерично рассмеялась.

— Лечь с ним кровать после того что было?

— Люда, так ведь уже девять лет уже прошло.

— Да пусть все девяносто пройдет, — воскликнула мама. — Никогда больше. Никогда больше не дам ему к себе прикоснуться.

Лето закончилось, я пошла в четвертый класс.

Родители продолжали жить так, как жили раньше — только теперь я стала взрослее и наблюдательнее, примечая то, на что не обращала внимания раньше. Как отец пытается хотя бы слегка докоснуться до матери, как мать избегает подобных касаний, обходя отца, словно прокажённого, как злится отец, пожимая губы…

А зимой стало ещё хуже.

Это случилось в феврале, когда по городу, подгоняемая пронизывающими февральскими ветрами, одиноко носилась снежная поземка, а на небе, словно огромный прожектор, висела полная кроваво — желтая Луна…

Мы уже ложились спать, когда отец, вернувшись с работы домой, заглянул в нашу комнату.

— Люда, — позвал он мать, потрепав меня по голове. — Хватит. Пошли спать в нашу комнату. Тайка уже совсем большая девица. Завтра первый юбилей отмечать будем.

— Я лягу здесь, — объявила мама, демонстративно взбивая подушку.

Отец повёл бровью.

— Хочешь при ребенке? — только и спросил он, но мама замерла.

Я тогда не понимала — не могла понять — почему она так долго медлит взглянуть на отца, или хотя бы что — то ему ответить. Наконец, мама коротко кивнула, поднимаясь с дивана.

— Ложись спать, котенок, — поцеловал отец меня в макушку.

— Спокойной ночи, Тая, — прошептала мама, протягивая руку отцу.

Они закрыли обе двери: и мою, и свою — но мамины крики были слышны даже через стенку. Всю долгую зимнюю ночь мама кричала — кричала так, что у меня стыла кровь в венах.

Я лежала в своей кровати без сна, глядела на Луну и молилась, чтобы эта ночь поскорее закончилась. Это был единственный подарок, что я загадала на свое десятилетие. Чтобы ночь быстрее кончилась, и чтобы мама больше никогда так не кричала.

Утром, когда родители разбудили меня завтракать, я заметила виноватый, но какой — то теплый взгляд отца.

— С днем рождения Таечка, — радостно воскликнул отец.

— С днем рождения, дочка, — с легким удивлением в голосе пробормотала мама. Так, словно она забыла, какой сегодня день.

— Девочки мои, — поцеловав по очереди маму и меня, отец сообщил, что убегает — у него через двадцать минут уже первая поставка. Но он пообещал вернуться сегодня пораньше.

— А давайте махнём куда — нибудь, а? Сочи там или Турция. А, Люд? Там и Тайкин День рождения отметим.

— В Сочи сейчас тоже холодно, — равнодушно пожала плечами мама.

— Зато там на лыжах можно покататься. На горных, — уточнил отец.

— Она уже девочек позвала.

— Так девочки же придут только в выходные, — встряла я.

Отец расплылся в улыбке.

— Ну, тогда решено.

Ещё раз поцеловав нас обеих он выскочил из дома, а мама… мама вдруг неприятно мне улыбнулась.

— Таечка, я наверное с вами не поеду.

— Почему? — не поняла я, пугаясь, что это из-за прошлой ночи.

— Устала я, — пожала плечами мама.

— Но папа ведь…

— У тебя, Тая, плохая наследственность… Это хорошо, что ты девочкой родилась. Может, в тебе и есть дурная кровь — но по крайней мере, ты не станешь причинять боль тому, кого любишь…

— Мам, а как же…

— Давай собираться, а то в школу опоздаем.

Я училась в той школе, где мама преподавала музыку. Опаздывать в свой день рождения не хотелось — и так то и дело подружки попрекают, что, мол, к дочке учительницы особое отношение. А потому, быстро доев бутерброд, помчалась в свою комнату.

Это утро ничем не отличалась от тысячи предыдущих — все та же дорога до школы, всё тот же хмурый дворник, подметающий наш двор, и всё так же соседская овчарка, снова убежавшая от хозяина.

А ещё в этот день мне исполнялось десять лет — и папа собрался отвезти нас по этому поводу в Сочи. Или Турцию. В Турции я уже была, в Сочи ещё не разу.

Я то и дело интересовалась у мамы о Сочи: тепло ли там сейчас, можно ли купаться в море, если ли там сейчас листочки на деревьях… Мама только вздыхала и отвечала на мои многочисленные вопросы. Потом меня окружили подружки, поздравляя с днем рождения. Я махнула маме рукой, и мы понеслись в класс.

А на втором уроке к нам заглянула завуч и, как — то по особенному посмотрев на меня, что — то тихо сообщила Маргарите Ивановне, нашей учительнице.

Маргарита Ивановна, громко ахнув, заплакала, тоже, почему — то глядя на меня…

А завуч уже просила меня собрать вещи.

— Опять на олимпиаду посылают? — спросила одноклассница, которая сидела впереди. Я пожала плечами.

— Не знаю.

— Давай, живее, Кузнецова, — подгоняла меня завуч… и вдруг побледнела. — Пожалуйста, Таисия, чуть быстрее.

Я кивнула, закрывая портфель. Мы шли — нет, мы практически бежали по школьному коридору в сторону кабинета завуча, но всё равно не успели.

— Училка музыки повесилась, — крикнул кто — то из старшеклассников. И я, резко остановившись, посмотрела на завуча.

— Мама? — только и спросила я.

Я не потеряла сознание, не заплакала и не стала биться в истерике — я просто смотрела на завуча, ожидая её ответа. И пожилая женщина кивнула.

Моя мама.

Я сидела в её кабинете до глубокого вечера, ожидая, когда за мной приедет отец… Но папа так и не появился. Я не знаю — до сих пор не знаю, что с ним произошло в тот день, только за мной приехали мамины родители и не скрывая слез объявили, что я в свой десятый день рождения осталось полной сиротой.

Много позже, повзрослев и пытаясь разгадать причину случившейся трагедии, я как — то подловила бабушку и та призналась мне, что мама после родов не могла быть с мужчиной. Вообще. Мол, роды были сложные, это наложилось на общее состояние…

— Что бы тебе не говорили, Тая, ты знай, они очень любили друг друга.

Я цинично усмехнулась.

— Так любили, что умерли в один день.

— Не смей, — воскликнула бабушка. — Не смей, Тая.

— Бабушка, я же помню, сколько у отца было женщин… в каждом дворе…

— Девочка…. Ты ещё совсем молоденькая. Твой отец всегда отличался мужским темпераментом — заметив мой изумлённый взгляд, бабушка уточнила. — Это мне Люда рассказывала. Ему всегда требовалось много. А она…. — Бабушка всхлипнула. — Твоя мать после родов не могла быть с мужчиной. Вообще. Роды очень тяжелые были. То ли повредили там чего, то ли врачи что не так сделали… Ей бы время дать, чтоб оклематься, да… не утерпел твой отец.

— Отец изнасиловал маму? — прямо спросила я.

Бабушка вздохнула.

— Тая, ну ты… ты же понимаешь, что в отношениях мужчины и женщины есть тонкая грань, которую нельзя переходить. Я не оправдываю твоего отца, но они, мужчины, устроены по другому… Они не всегда могут остановиться… вовремя.

Я иронично посмотрела на бабушку. Ну да, вовремя остановиться…. А на мой день рождение, он, получается, опять не остановился…

Я после этого ещё долго ненавидела отца, обвиняя его в уничтожении нашей семьи. Что с ним случилось в день гибели матери — нам так и не сказали, лишь какой- то отцов друг, судя по всему богач, перевёл на дедушкин счет крупную сумму денег — на воспитание Таи, то есть на меня — и с этим всё. Ни тела, ни могилы.

Из всей семьи осталась только я. Испуганная, сбитая с толку, непонимающая, что произошло, маленькая десятилетняя девочка…

Я… я не помню, как жила первые годы без родителей. Бабушка и дедушка делали всё возможное, но… это было не то. Я стала ненавидеть отца, винить мать, и дерзить всем, кто окружал меня на тот момент… оценки съехали ниже некуда и к нам уже пару раз приходили проверяющие из службы опеки.

А через пару лет у меня началось ЭТО.

И вот тогда я вспомнила последние слова мамы о «дурной крови»: что — то звало меня, нагоняло тоску, требовало…. Выхода.

Поначалу я даже не понимала, что происходит… но чем старше я становилась, тем сильнее делалось это чувство, усиливаясь ещё и жаждой…мужского тела.

Мне было шестнадцать, когда я однажды, выходя с физкультуры, случайно кинула взгляд на снимающих футболки одиннадцатиклассников. Меня тогда словно током ударило. Я почувствовала ноющую боль внизу живота и мне захотелось… захотелось…

Что шестнадцати летная девочка, живущая под неусыпным надзором бабушки и дедушки — особенно бабушки — могла знать о том, что ей «захотелось».

Только где — то через полгода, а то и больше — как раз на весенних каникулах — подружка, такая же пайдевочка как и я, только немного боевее из за наличия старшего брата, показала мне какую — то видеокассету этого самого брата.

— Что это? — поинтересовалась я у Каринки.

— У Арсена утащила, — заговорчески подмигнула подружка. — Ох, недаром братец её в своем шкафу прячет, прямо за свитерами.

Я выгнула бровь.

— Ты что, лазаешь по его вещам?

— А что такого, — возмутилась подружка. — Он всё — равно шкафом не пользуется, раз в Москву учиться уехал. А мне вещи куда — то складывать надо. Даже мама разрешила.

Я так поняла, что тетя Эмма разрешила сложить куда то вещи Арсена… А Каринка под шумок нашла у брата компромат.

— Что там? — поинтересовалась я.

— Хочешь, вместе посмотрим? — предложила подружка. — Мои завтра на юбилей к дяде едут, весь вечер никого дома не будет.

Тем же вечером, собравшись дома у Карины, мы включили видеокассету… Фильм, понятное дело, оказался только для взрослых. Карина морщилась, отводила глаза… А я впервые поняла, чего мне хотелось тогда на физкультуре. Это было желание. Мощное желание секса.