Кровавая луна

Лифт выглядел подозрительно. Крон предпочел подняться по лестнице — широкой, с дубовыми ступенями и литыми чугунными перилами, которые имели форму, уместную в зданиях работы Гауди, а не в старинном, роскошном норвежском особняке.

Дверь на пятом этаже была приоткрыта. Из помещения доносились звуки перестрелки. Когда Юхан вошел и заглянул в гостиную, то, увидев там голубоватый свет, понял, что перестрелка действительно идет. Перед большим экраном с диагональю не менее ста дюймов спиной к нему стояли трое. Крупный мужчина в центре комнаты был в очках виртуальной реальности и держал в каждой руке по игровому контроллеру. Двум другим было лет по двадцать, и они, очевидно, просто смотрели на экран, который был нужен им, чтобы видеть то же, что и человек в VR-очках. Там виднелись какие-то окопы времен Первой мировой войны, судя по каскам бегущих на зрителя немецких солдат. Крупный мужчина с контроллерами палил по солдатам.

— Йес! — крикнул один из молодых людей, когда последний немец рухнул на землю и его голова взорвалась под каской.

Здоровяк снял VR-очки и повернулся к Крону.

— Ну, хотя бы здесь навели порядок, — заключил он с довольной улыбкой.

Для своего возраста Маркус Рёд был красив. Широкое лицо, лукавый взгляд, бронзовая от искусственного загара гладкая кожа и густые, как у двадцатилетнего, блестящие черные волосы, зачесанные назад. Конечно, на талии уже осели лишние килограммы, но высокий рост скраыдвал это. Самым же притягательным был горящий в его глазах огонь. Бурная энергия Рёда поначалу очаровывала людей, потом ошеломляла, и в конце концов он надоедал им до смерти. Но к этому моменту он получал от человека все, чего хотел, и тот мог идти на все четыре стороны.

Уровень энергии Рёда мог меняться; менялось и его настроение. Крон подумал, что это как-то связано с белым порошком: его следы Юхан увидел под ноздрей Рёда. Все это Крон знал — и мирился с этим. Не только потому, что Рёд платил ему в полтора раза больше его обычного гонорара, чтобы, как он выразился, гарантировать безраздельное внимание, лояльность и желание добиться результата. Главным для Крона стало то, что Рёд был клиентом его мечты: человек высокого статуса, с многомиллиардным состоянием и таким одиозным имиджем, что, как ни парадоксально, согласие адвоката работать с ним выглядело скорее смелостью и принципиальностью, чем поисками выгоды. И теперь, пока не будет завершено это дело, придется просто принимать как должное, что его могут вызвать в любой момент, даже в пятницу вечером.

По знаку Рёда двое юношей вышли из комнаты.

— Знаешь игру «War Remains», Юхан? Нет? Чертовски классная видеоигра, но в ней ни в кого нельзя выстрелить. Это, — Рёд кивнул на экран, взял графин и налил виски в два хрустальных бокала, — вроде как ее копия, и разработчик копии хочет, чтобы я вложил деньги в его проект. Они пытаются сохранить магию «War Remains», но предоставляют возможность — как бы точнее выразиться — повлиять на ход истории. Ведь именно этого мы хотим, верно?

— Я за рулем. — Крон отгородился ладонью от стакана, который протягивал ему Рёд.

Мгновение Рёд смотрел на него, будто не понимая, почему собеседник отказывается. Потом громко чихнул, опустился в дизайнерское кожаное кресло и поставил оба бокала на стол перед собой.

Крон уселся в соседнее кресло.

— Чья это квартира? — спросил он и тут же пожалел о своем вопросе. Юристу спокойнее знать ровно столько, сколько нужно для дела, и не больше.

— Моя, — ответил Рёд. — Использую ее как… что-то вроде убежища.

По движению плеч и хитрой гримасе Маркуса Рёда Крон догадался, что тот имеет в виду. У Крона были клиенты с такими квартирами. Когда он сам завел интрижку на стороне — к счастью, это уже осталось в прошлом — он понял, как много может потерять, и стал подумывать о покупке этакого, как выражался его коллега, «холостяцкого гнездышка для не холостяков».

— Ну, и что нас ждет впереди? — спросил Рёд.

— Теперь, когда Сюсанну опознали и установили причину ее смерти, начнется новая фаза расследования. Ты должен быть готов к вызовам на новые допросы.

— То есть на меня будет направлено еще больше внимания.

— Если только полиция не найдет на месте преступления что-нибудь, что исключит тебя из списка подозреваемых. Будем на это надеяться.

— Так и думал, что ты скажешь нечто в этом роде. Но я больше не могу сидеть на месте и надеяться на лучшее, Юхан. Ты знаешь, что моя фирма «Barbell Eiendom» за последние две недели потеряла три крупных контракта? Прозвучали какие-то надуманные отговорки — дескать, они ждали, что прибыли будут выше, и так далее — никто не осмелился сказать прямо, что все дело в статьях «Дагбладет» обо мне и девочках и что они не хотят быть связанными с делом о возможном убийстве или боятся, что меня арестуют, а фирма накроется медным тазом. Если я буду сидеть сложа руки и надеяться, что банда низкооплачиваемых тупоголовых копов сделает свою работу, «Barbell Eiendom» может обанкротиться задолго до того, как они обнаружат доказательства моей невиновности. Нам надо работать на опережение, Юхан. Мы должны доказать общественности, что я невиновен. По крайней мере, узнать правду в моих интересах.

— И как?

— Нужно нанять собственных детективов. Первоклассных. В лучшем случае они найдут убийцу. В худшем — покажут общественности, что я пытаюсь докопаться до истины.

Юхан Крон кивнул.

— Позволь отметить слабые стороны этого плана.

— Валяй. — Рёд чихнул.

— Во-первых, все лучшие детективы уже в Крипосе — там платят больше, чем в криминальном отделе. Допустим, что кто-то из них согласится прервать карьеру ради одного краткосрочного задания. Он должен будет уведомить об этом свое начальство не позднее, чем за три месяца, а еще у него останется обязательство не разглашать сведения о пропавших без вести лицах, и это делает его, по сути, бесполезным для нас. Во-вторых, это плохо повлияет на твою репутацию. Миллионер финансирует расследование? Это медвежья услуга самому себе. Если твои детективы найдут что-то обеляющее тебя, все вокруг тут же увидят в этом нечто очень подозрительное; другое дело, если то же самое обнаружит полиция.

— Вот как, — улыбнулся Рёд, взял салфетку и вытер нос. — Люблю, когда цена соответствует качеству. Ты хорош в своем деле — ты указал на проблемы. Теперь докажи, что ты лучший — расскажи, как мы можем эти проблемы решить.

Юхан Крон сел прямо.

— Спасибо за доверие, но решение будет очень непростое.

— Что это значит?

— Ты упомянул, что нужны первоклассные детективы. Есть детектив, которого, пожалуй, можно назвать лучшим. Его прошлые результаты, безусловно, подтверждают это.

— Но?..

— Но он больше не служит в полиции.

— По твоим же словам, это скорее преимущество.

— Я имею в виду, что для этого есть веские причины.

— Какие именно?

— С чего бы начать… Пренебрежение субординацией. Грубая халатность при исполнении служебных обязанностей. Алкоголизм — он приходил на работу пьяным. Зафиксировано несколько случаев насилия с его стороны. Злоупотребляет психоактивными веществами. По его вине — хотя он и не был за это осужден — погиб по крайней мере один его коллега. Словом, на его совести, пожалуй, больше преступлений, чем у большинства тех, кого он задерживал. И наконец, насколько мне известно, работать с ним — сущий кошмар.

— Многовато. Почему ты вообще заговорил о нем, раз он такой асоциальный?

— Потому что он лучший. И потому что он мог бы быть полезен для второй твоей цели — показать, что ты пытаешься докопаться до истины.

— Вот как?

— Он один из немногих детективов, у которых благодаря раскрытым делам есть определенный авторитет в обществе. У него имидж бескомпромиссного человека, которому наплевать на условности. Конечно, это слишком утрированно, однако людям нравятся мифы такого рода. Его репутация помогла бы развеять подозрения о том, что результаты нашего расследования проплачены.

— Ты стоишь каждого пенни, Юхан Крон, — ухмыльнулся Рёд. — Именно этот человек нам и нужен!

— Проблема в том…

— Нет! Просто предлагай ему еще больше денег, пока он не согласится.

— …в том, что, похоже, никто точно не знает, где он находится.

Рёд поднял стакан с виски, но не стал пить, только хмуро уставился на хрусталь.

— Что ты имеешь в виду под «точно не знает»?

— Иногда я сталкиваюсь по работе с Катриной Братт, главой криминального отдела. Когда я спросил ее об этом человеке, она упомянула, что в последний раз получала от него весточку откуда-то из большого города. Но она не знала, где именно он находится и что там делает. Скажем так — звучало это не слишком оптимистично.

— Эй! Не сдавай назад, раз уж рассказал мне об этом парне, Юхан! Я чувствую, что он нам нужен. Найди его.

Крон вздохнул. Он успел пожалеть, что вообще открыл рот. Он всегда был хвастуном — и, конечно же, попал на классический прием «докажи, что ты лучший», в котором Маркус Рёд, несомненно, практиковался каждый божий день. Теперь, когда Крон попал в капкан, поздно было давать задний ход. Надо сделать несколько звонков. Крон прикинул разницу во времени. Что ж, вполне можно заняться этим прямо сейчас.

ГЛАВА 3

Суббота

Александра Стурдза тщательно, словно ей предстояло прикасаться к живому человеку, а не трупу, мыла руки и, почти не отвлекаясь на привычные, заученные движения, изучала в зеркале над раковиной свое лицо, покрытое оспинами, с резкими чертами. В черных как смоль волосах, гладко зачесанных назад и туго стянутых в пучок, не было ни проблеска седины, но она знала, что первые седые волоски уже на подходе — у ее матери-румынки они появились в тридцать с небольшим. Норвежские мужчины говорили, что ее карие глаза порой «вспыхивают» — особенно когда кто-то из этих мужчин пытался копировать ее едва уловимый акцент. А когда они посмеивались над ее родиной, считая это отличным поводом для шуток, она уточняла, что приехала из города Тимишоáры, в котором электрические уличные фонари появились еще в 1884 году — впервые в Европе и на два поколения раньше, чем в Осло.

Приехав в Норвегию в двадцать лет, она выучила норвежский язык за шесть месяцев, работая при этом на трех работах. Изучая химию в Норвежском университете естественных и технических наук, она продолжала работать на двух. Теперь у нее осталась лишь одна — в Институте судебно-медицинской экспертизы, которую Александра совмещала с написанием докторской диссертации по анализу ДНК. Иногда — нельзя сказать, что часто — она задавалась вопросом, что в ней находят мужчины. Конечно, дело не в лице. И не в прямолинейности, порой переходящей в резкость. И не в интеллекте — кажется, ее резюме больше пугало мужчин, чем возбуждало. Александра вздохнула. Один мужчина однажды сказал ей, что ее тело — это нечто среднее между тигром и «ламборгини». Странно, насколько по-разному — от полной неуместности до приемлемости или даже удовольствия — может звучать такой комментарий в зависимости от того, кто это говорит.

Она закрыла кран и вошла в прозекторскую.

Хельге уже находился там. Он был техником, младше ее на два года, очень сообразительный и с чувством юмора — Александра считала, что оба эти качества крайне важны для работы, в которой нужно вызнавать у мертвецов тайные обстоятельства их смерти. Хельге был биоинженером, Александра — инженером-химиком, и их квалификаций вполне хватало для проведения судебно-медицинских исследований, но прáва на полные клинические вскрытия трупов у них не было. Так что некоторые патологоанатомы, желая подчеркнуть свой более высокий статус, говорили о них, используя унаследованное от патологоанатомов старой школы архаическое определение «прислуга». Хельге было все равно, а Александру это, признаться, иногда раздражало. Особенно в такие дни, как сегодня, когда она приходила и делала все, что сделал бы на предварительном исследовании патологоанатом, причем делала так же хорошо. Из всех сотрудников института Хельге был ее любимчиком: он всегда с готовностью помогал, когда она просила, а далеко не от каждого норвежца можно ждать помощи по работе в субботу утром. Или после 16:00 в будний день. Иногда она размышляла, на каком месте по индексу уровня жизни была бы эта страна бездельников, если бы американцы не обнаружили нефть на норвежском континентальном шельфе.

Она включила лампу над столом, где лежало тело молодой женщины. Сначала обратила внимание на запах. Запах трупа зависит от многого: возраст, причины смерти, принятые при жизни лекарства, съеденная пища — и, конечно же, стадия разложения. У Александры не было проблем с вонью разлагающейся плоти, экскрементов и мочи. Она справлялась даже с газом, который скапливался в теле при гниении и постепенно выходил, слабо шипя. Он чего ее воротило — так это от запаха разложившегося желудка. Рвота, желчь, разные кислоты… Впрочем, с этим у Сюсанны Андерсен все обстояло не так уж плохо, даже после трех недель на свежем воздухе.

— Личинок нет? — спросила Александра.

— Я удалил их, — ответил Хельге, показывая бутылку уксуса, который применяли в таких случаях.

— Но не выбросил?

— Вот они. — Хельге указал на стеклянную коробку с дюжиной белых червячков. Их не выбрасывали, чтобы по их размерам определить, как долго они питались плотью, — иными словами, сколько времени прошло после их вылупления. Эти данные помогали рассчитать время смерти — правда, с точностью не до часа, но до дня или хотя бы недели.

— Мы здесь ненадолго, — сообщила Александра. — Криминальный отдел просит только дать им наиболее вероятную причину смерти и заключение по внешнему осмотру. Еще анализ крови, мочи, биологических жидкостей. Полное вскрытие проведет патологоанатом в понедельник. Есть какие-нибудь планы на сегодняшний вечер? Вот тут…

Хельге сфотографировал место, на которое она указала.

— Думал посмотреть фильм, — отозвался он.

— Как насчет пойти со мной потанцевать в гей-клуб? — Она опять сделала пометки на бланке и снова указала пальцем: — Здесь.

— Я не умею танцевать.

— Чушь собачья. Все геи умеют танцевать. Видишь разрез на горле? Идет с левой стороны, дальше становится глубже, а к правой снова мельчает. Указывает на то, что убийца-правша встал сзади и запрокинул ей голову. Один патологоанатом рассказывал мне о похожей ране — они думали, мужчину убили, а оказалось — он сам перерезал себе горло. Был полон решимости, иначе не скажешь. Ну так что — хочешь сегодня вечером потанцевать с какими-нибудь геями?

— А если я не гей?

— В таком случае… — Александра продолжала заполнять бланк, — …я больше никуда с тобой не пойду.

Он громко засмеялся и сделал снимок.

— Потому что?..

— Потому что тогда ты будешь отпугивать других мужчин. Хороший второй пилот должен быть геем.

— Я могу притвориться геем.

— Не сработает. Мужчины чувствуют запах тестостерона и отступают. Как ты думаешь, что это?

Она держала увеличительное стекло под соском Сюсанны Андерсен.

Хельге наклонился.

— Возможно, засохшая слюна. Или сопли. Но точно не сперма.

— Сфотографируй это, а я возьму соскоб и в понедельник проверю его в лаборатории. Если нам повезет, это будет образец ДНК.

Хельге сделал снимок. Александра осматривала рот, уши, ноздри и глаза.

— А что, по-твоему, произошло с глазом? — Она посветила фонариком в пустую глазницу.

— Животные потрудились?

— Нет, вряд ли. — Александра осветила края глазницы. — Внутри нет остатков глазного яблока, а вокруг глаза никаких следов от когтей птиц или грызунов. К тому же почему бы животному не выесть и второй глаз? Сфотографируй вот здесь. — Она осветила глазницу. — Видишь нервные волокна? Похоже, что их перерезали единым махом, будто ножом.

— Господи, — выдавил Хельге. — Кто мог сделать такое?

— Разъяренные мужчины. — Александра покачала головой. — Очень злые и глубоко уязвленные мужчины. И они на свободе. Может, и мне сегодня вечером остаться дома и посмотреть фильм?

— Ага, как же.

— Ладно. Теперь посмотрим, есть ли следы изнасилования.

После оба вышли на крышу покурить. Только что они убедились, что у жертвы нет явных признаков повреждения наружных и внутренних половых органов, а также следов спермы внутри влагалища. Если сперма и была там, она уже оказалась втянута во внутренние органы. В понедельник патологоанатом проверит, так ли это, но Александра была почти уверена, что его заключение будет таким же.

Александра не могла назвать себя заядлой курильщицей, но что-то внутри нее упорно твердило, что сигаретный дым изгоняет призраков, которые могли бы перейти в нее из мертвецов. Она вдохнула дым и посмотрела на Осло. Под бледным безоблачным небом чистым серебром сверкал фьорд. Осень расцветила невысокие холмы, и они запылали красным и желтым.

— Черт возьми, до чего же здесь красиво, — вздохнула она.

— Ты так говоришь, будто не хочешь, чтобы было красиво. — Хельге забрал у нее сигарету.

— Я ненавижу привязываться.

— К чему?

— К местам. К людям.

— К мужчинам?

— Особенно к мужчинам. Они отнимают твою свободу. Точнее, это не они отнимают, а ты сама отдаешь ее как механическая кукла, будто тебя на это запрограммировали. А свобода дороже любого мужчины.

— Уверена?

Она выхватила сигарету обратно и сердито, резко затянулась. С силой выдохнула дым и издала пронзительный скрипучий смешок:

— Уж точно дороже мужчин, в которых я влюбляюсь.

— А как насчет копа, о котором ты говорила?

— А, этот… — Она хмыкнула. — Да, он мне нравился. Но в его жизни все было вверх дном. Жена его выгнала, и он все время пил.

— Где он сейчас?