Кровавая луна

— Похоже, это Сюсанна Андерсен? — произнес Сон Мин.

— Думаю, да, — ответила Катрина.

Они служили в разных отделах полиции Осло: она — в отделе по расследованию насильственных преступлений (сотрудники называли его криминальным отделом), а он — в специальном агентстве норвежской полицейской службы Крипос[3].

Сюсанна Андерсен, двадцати шести лет, числилась пропавшей без вести уже семнадцать дней. В последний раз ее видели на записях камер наблюдения у станции метро Скюллерюд — то есть в двадцати минутах ходьбы от места, где нашли тело Сюсанны. В деле о другой пропавшей женщине, Бертине Бертильсен, единственной зацепкой был автомобиль, брошенный на автостоянке в парковой зоне на холме Грефсенколлен. Цвет волос женщины, лежавшей перед ними, был похож на тот, что зафиксировала камера наблюдения у метро, тогда как Бертина, по словам родных и друзей, перед пропажей была брюнеткой. Кроме того, на ногах трупа не было татуировок, а у Бертины была — логотип «Louis Vuitton» на лодыжке.

Стоял сентябрь, сухой и относительно прохладный, и, судя по цвету трупных пятен — голубых, пурпурных, желтых, коричневых — тело могло пролежать на открытом воздухе около трех недель. Это же подтверждал запах газа, постепенно выделявшегося изо всех отверстий на теле. Еще Катрина заметила под ноздрями трупа фрагменты белых, тонких, похожих на волосы нитей. Грибок. В большой ране на горле ползали желтовато-белые слепые личинки. Катрина видела подобное так часто, что отнеслась к этому зрелищу почти равнодушно. Мясные мухи, по словам Харри, верные, как преданные болельщики «Ливерпуля», появляются независимо от времени, места, дождя, солнца, ведомые запахом диметилтрисульфида, который тело начинает выделять с момента смерти. Самки откладывают яйца, а через несколько дней вылупляются личинки и поедают гниющую плоть. Личинки окукливаются, превращаются в мух и ищут трупы, чтобы отложить в них собственные яйца, а через месяц, когда проходит отпущенный им срок, умирают. Таков их жизненный цикл. «Не так уж отличается от нашего, — подумала Катрина. — Вернее, не так уж отличается от моего».

Катрина огляделась. Криминалисты, одетые в белое, бесшумными призраками перемещались между деревьями и отбрасывали жуткие тени всякий раз, когда полыхали вспышки их камер. Лес был большим: лесной район Э́стмарка простирался далеко, почти до самой Швеции. Тело обнаружил бегун. Точнее, его собака — ее спустили с поводка, и она убежала с узкой гравийной дорожки в лес. Начинало темнеть, и бегун, включив налобный фонарик, последовал за ней, постоянно окликая ее. В конце концов он нашел собаку, радостно виляющую хвостом, рядом с мертвым телом. Вообще-то о вилянии хвостом в отчете ничего не было, но Катрина представляла себе это именно так.

— Сюсанна Андерсен, — прошептала она, сама не зная, кому именно это говорит. Возможно, умершей, чтобы дать ей утешение и уверенность в том, что ее наконец нашли и узнали.

Причина смерти была очевидна. Разрез поперек тонкой шеи походил на улыбку. Личинки мух, прочие насекомые и, возможно, звери уничтожили почти всю свернувшуюся кровь убитой, однако Катрина разглядела следы кровавых брызг на вереске и на стволе дерева.

— Ее убили здесь, — произнесла она.

— Похоже на то, — отозвался Сон Мин. — Как думаешь, ее изнасиловали? Или надругались уже после того, как убили?

— После, — ответила Катрина, светя фонариком на руки Сюсанны. — Ни один ноготь не сломан, следов борьбы нет. Я попробую уговорить судмедэкспертов провести предварительное исследование тела в эти выходные. Посмотрим, что они скажут.

— А полное клиническое вскрытие?..

— Результатов не будет минимум до понедельника.

Сон Мин вздохнул.

— Что ж, полагаю, обнаружение Бертины Бертильсен с перерезанным горлом где-то на Грефсенколлене — всего лишь вопрос времени.

Катрина кивнула. За последний год они с Сон Мином познакомились поближе, и он подтвердил свою репутацию одного из лучших детективов Крипоса. Многие считали, что он займет пост старшего инспектора в тот самый день, когда Уле Винтер уйдет в отставку, и с этого момента управление отделом станет на порядок лучше. Возможно, станет. Потому что были и те, кому не нравилось, что главный следственный орган страны может возглавить урожденный южнокореец, некогда приемный ребенок, да еще и гомосексуал, к тому же любитель одеваться в стиле британской аристократии. Его твидовый охотничий жакет классического покроя и высокие сапоги из кожи и замши составляли резкий контраст с одеждой Катрины — тонким пуховиком фирмы «Патагония» и кроссовками «Gore-Tex». Когда был жив Бьёрн, он называл ее стиль «горпкор»; как она поняла, это было международное обозначение людей, которые надевают одно и то же и для выхода в паб, и для похода в горы. Сама она предпочитала называть свою манеру одеваться адаптацией к роли матери маленького ребенка. Но приходилось признать, что Катрина стала приверженцем более сдержанного и практичного стиля потому, что была уже не молодым мятежным следователем, а начальницей криминального отдела.

— Как ты думаешь, что это? — спросил Сон Мин.

Катрина знала, что они оба имеют в виду одно и то же, но не готовы сказать об этом вслух. Пока не готовы. Катрина прочистила горло.

— Во-первых, для начала выясним, что произошло, используя то, что у нас здесь есть.

— Согласен.

Катрина надеялась, что впредь она часто будет слышать от сотрудников Крипоса слово «согласен». О да, конечно, она с радостью примет любую предложенную ей помощь. Крипос дал понять, что их организация готова содействовать с момента, когда была объявлена пропавшей Бертина Бертильсен: та исчезла ровно через неделю после Сюсанны и при удивительно похожих обстоятельствах. Обе женщины вышли из дома во вторник вечером, не сказали никому, куда и зачем идут (по крайней мере, никому из тех, с кем беседовали полицейские), и с тех пор их никто не видел. Были и другие обстоятельства, связывавшие этих двух женщин. Узнав о них, полицейские отбросили версию, что Сюсанна попала в аварию или покончила с собой.

— Ладно. — Катрина встала. — Пора доложить боссу.

Она немного постояла, пережидая, когда кровь разойдется по онемевшим ногам. Потом включила фонарик на мобильнике и двинулась обратно, стараясь ступать по своим следам, которые оставила, идя к месту преступления. Оказавшись за оградительной лентой, натянутой по стволам деревьев, Катрина набрала в телефоне первые буквы имени главного суперинтенданта. Будиль Меллинг откликнулась после третьего гудка.

— Это Братт. Извини, что звоню так поздно, но, кажется, мы нашли одну из пропавших женщин[4]. Убита — перерезано горло; нашли следы крови — вероятно, артериальной; скорее всего, имело место изнасилование или действия сексуального характера. Абсолютно уверена, что это Сюсанна Андерсен.

— Это очень плохо. — Голос главного суперинтенданта был совершенно бесцветным. Катрина тут же представила деревянное лицо Будиль Меллинг, ее бесцветную одежду и невыразительную жестикуляцию, ее бесконфликтную семейную жизнь и безрадостный секс. Однажды Катрина оказалась свидетелем вовсе не равнодушной реакции, которую проявила главный суперинтендант, но это было единственный раз и в связи с тем, что скоро должен освободиться пост начальника полиции. Катрина не считала Меллинг неквалифицированной — просто полагала ее невыносимо скучной. Засевшей в защите. Трусливой.

— Созовешь пресс-конференцию? — спросила Меллинг.

— Хорошо. Ты хочешь…

— Нет, пока у нас нет подтвержденного опознания тела, веди ты.

— Значит, вместе с Крипосом? Их люди были на месте происшествия.

— Хорошо, давай так. Если это все — у нас гости.

В паузе после этих слов Катрина услышала негромкий разговор на заднем плане — кажется, дружеский обмен мнениями, когда один собеседник подтверждает и развивает то, что сказал другой. Социальные связи. Вот с чем предпочитала работать Будиль Меллинг. Она наверняка разозлится, если Катрина снова заговорит на запретную тему. Катрина предложила это сразу же, как только объявили о пропаже Бертины Бертильсен и возникло подозрение, что обеих женщин мог убить один и тот же человек. Сейчас она тоже ничего не добьётся, Меллинг ясно дала это понять, свернув разговор. Катрине нужно просто забыть об этом.

— Еще кое-что, — сказала она и позволила словам повиснуть в воздухе, пока переводила дыхание.

Босс опередила ее:

— Мой ответ — нет, Братт.

— Но он наш единственный специалист по этому вопросу. И он лучший.

— И он же худший. Кроме того, слава богу, он больше не наш.

— Журналисты обязательно будут спрашивать, где он и почему мы не…

— И ты просто скажешь правду — что мы не знаем, где он. Вообще-то, если вспомнить, что случилось с его женой, да прибавить его неуравновешенность и злоупотребление психоактивными веществами — я не могу и представить, чтобы он участвовал в расследовании этого убийства.

— Мне кажется, я знаю, где его найти.

— Оставь это, Братт. Обращение к прежним героям при первых же сложностях воспринимается как скрытое пренебрежение к людям, которые работают под твоим началом в криминальном отделе. Что будет с их самооценкой и мотивацией, если ты скажешь, что хочешь подключить эту развалину без значка? Это называется плохим руководством, Братт.

— Хорошо. — Катрина мучительно сглотнула.

— Отлично. Я ценю, что ты считаешь, что все хорошо. Что-нибудь еще?

На мгновение Катрина задумалась. Что ж, выходит, Меллинг на самом деле может вступить в конфликт и показать зубы. Отлично. Она посмотрела на серпик луны над верхушками деревьев. Прошлой ночью Арне — молодой мужчина, с которым она встречалась чуть меньше месяца — сказал ей, что через две недели будет полное лунное затмение, так называемая «кровавая луна», и им надо отметить это событие. Катрина понятия не имела, что такое «кровавая луна», но она, по-видимому, случалась раз в два-три года, и Арне был так воодушевлён, что у нее не хватило духу сказать, что, наверное, им не стоит планировать что-то в столь отдаленном будущем, как через пару недель, ведь они едва знают друг друга. Катрина никогда не боялась конфликтов, не боялась прямоты — вероятно, она унаследовала это от отца, полицейского из Бергена. У отца было больше врагов, чем дождливых дней в Бергене, зато его дочь научилась определять, когда следует удержаться от схватки, а когда броситься в атаку. Однако, хорошенько подумав, она поняла, что, в отличие от разборок с мужчиной, роль которого в ее жизни пока не определена, в этот бой ей вступить придется. Лучше сейчас, чем позже.

— Только одно, — сказала Катрина. — Если кто-нибудь спросит об этом на пресс-конференции — могу я так ответить этому человеку? Или родителям следующей жертвы?

— Что ответить?

— Что полиция Осло отказывается от помощи человека, вычислившего и задержавшего трех серийных убийц из этого города, потому что, по нашему мнению, это может повлиять на самооценку некоторых наших коллег?

Воцарилось долгое молчание, и теперь до Катрины не доносились отголоски дружеской болтовни. Наконец Будиль Меллинг откашлялась:

— Знаешь что, Катрина? Ты хорошо потрудилась над этим делом. Продолжай в том же духе, проведи пресс-конференцию, отоспись в выходные, а в понедельник поговорим.

Они окончили разговор, и Катрина позвонила в Институт судебно-медицинской экспертизы. Но вместо официального звонка она набрала личный номер Александры Стурдзы, молодой сотрудницы института. У Александры не было ни семьи, ни детей, и она не особенно возражала, когда приходилось задерживаться на работе. Конечно же, Стурдза ответила, что они с коллегой осмотрят тело уже завтра.

Катрина стояла, глядя на лежащую на земле мертвую женщину. Возможно, то, что она собственными усилиями добилась своего положения в этом мужском мире, не позволяло ей избавиться от презрения к женщинам, которые добровольно решили зависеть от мужчин. Обе — и Сюсанна, и Бертина — жили за счет мужчин, и их связывало даже большее: у обеих был один и тот же любовник тридцатью годами старше них — Маркус Рёд, крупный магнат, сделавший состояние на недвижимости. Жизнь этих девушек, их существование зависели от мужчин с деньгами и работой, которые содержали их, безработных и безденежных, взамен получая красивое молодое тело, а также — в том случае, если из отношений не делалось тайны — наслаждение от зависти других мужчин. Однако Сюсанна и Бертина, в отличие от детей, знали, что любовь к ним не безусловна. Рано или поздно хозяин бросил бы их, и им пришлось бы искать нового человека, которым можно питаться. Или который позволяет питаться собой — зависит от точки зрения.

Бывает, значит, и такая любовь? Почему бы и нет? Что с того, что мысль о ней вгоняет в депрессию?

Между деревьями со стороны гравийной дороги Катрина увидела синий огонек машины «скорой помощи». Машина шла бесшумно. Катрина подумала о Харри Холе. Да, в апреле он дал о себе знать: прислал открытку с фотографией Венис-Бич и почтовым штемпелем Лос-Анджелеса. Словно сигнал с затаившейся на океанском дне подводной лодки, пойманный гидролокатором. Коротко: «Пришли денег». Всерьез ли это — Катрина не знала. И с тех пор никаких вестей.

Полная тишина.

Последний куплет колыбельной, до которого она сегодня не допела, зазвучал у нее в голове:

Отзовись-ка, козлик мой, Я узнаю голос твой, Возвратись, Черныш, к нему, К пастушонку своему.

ГЛАВА 2

Пятница

Цена

Как обычно, пресс-конференция была организована в конференц-зале полицейского управления. Настенные часы показывали без трех минут десять, и пока Мона До, криминальный репортер газеты «Верденс Ганг»[5], вместе со своими коллегами ждала, когда представители полиции займут места на трибуне, здесь собралось довольно много журналистов. Более двадцати человек — и это в пятницу вечером. Она уже успела обсудить со своим фотографом, «продаются» ли двойные убийства в два раза лучше одиночных, или тут работает закон убывающей доходности. Фотограф считал, что качество важнее количества, и коль скоро жертва — молоденькая коренная норвежка, она соберет больше кликов, чем, например, два судимых сорокалетних наркомана. Или чем два или даже три мальчика-иммигранта из какой-нибудь банды.

Мона До была, в общем, с ним согласна. Пока сообщили о гибели только одной из пропавших девушек, но скоро наверняка станет известно, что вторую постигла та же участь. И да — обе они были молодыми, хорошенькими и при этом коренными норвежками. Но проще от этого не становилось. Она не понимала, как это подать. Выразить тревогу о людях молодых, невинных и беззащитных? Или акцентировать внимание на других фактах, которые обычно цепляют читателя: на сексе, деньгах — словом, той жизни, которую читатели хотели бы для себя.

Кстати, о желании иметь то, что есть у других. Она посмотрела на мужчину лет тридцати в переднем ряду. На нем была фланелевая рубашка по хипстерской моде этого года и шляпа фасона «свиной пирог»[6], как у Джина Хэкмена из «Французского связного».

Это был Терри Воге из газеты «Дагбладет», и его источникам информации Мона До могла только завидовать. С тех пор, как всплыла история с двумя пропавшими девушками, он стал задирать нос перед всеми. Именно Воге первым написал, что Сюсанна Андерсен и Бертина Бертильсен были из одной тусовки. И он же нашел информатора, который сообщил, что папиком обеих девушек был Рёд. Это раздражало. И не только потому, что Воге был конкурентом. Раздражало даже само его присутствие здесь.

Словно услышав мысли Моны, он обернулся и увидел ее. Широко улыбаясь, отсалютовал, прикоснувшись к полям своей идиотской шляпы.

— Ты ему нравишься, — констатировал фотограф.

— Знаю, — ответила она.

Симпатия Терри Воге к Моне возникла после его неожиданного возвращения в газетную журналистику в качестве криминального репортера и после того, как Мона До совершила ошибку, дружелюбно отнесясь к нему на семинаре — подумать только — по журналистской этике. Остальные журналисты избегали Воге, как зачумленного, так что ее отношение, видимо, расположило Терри к ней. Он стал обращаться к Моне за тем, что называл «советами» и «подсказками». Как будто ей было интересно стать наставником Терри Воге, да и вообще иметь с ним что-то общее; в конце концов, все знали, что слухи о нем возникли не на пустом месте. Но чем отстраненнее она вела себя с ним, тем навязчивее он становился. Звонил по телефону, стучался в соцсети, будто случайно зависал в барах и кафе, где бывала она. И ей понадобилось некоторое время, чтобы понять: его интересует именно она. Девушка никогда не пользовалась популярностью у мужчин: коренастая, широколицая, с «унылыми», по словам матери, волосами, и крабьей походкой (у нее был врожденный дефект бедра). Кто знает, пыталась ли Мона возместить этот дефект, но однажды она начала ходить в тренажерный зал и стала еще более коренастой. Однако теперь она могла поднять 120 килограммов в становой тяге и заняла третье место на национальном чемпионате по бодибилдингу. А поскольку жизнь научила ее, что никто — по крайней мере, она сама — ничего не получает за просто так, девушка развила в себе напористое обаяние, чувство юмора и твердость характера. С такими свойствами можно было забыть о мире розовых пони, зато благодаря им она завоевала неофициальный титул королевы криминального репортажа… и Андерса. Андерса ценила больше. Ну, чуть больше. Неважно. Хотя внимание других мужчин — в том числе Воге — было новым и приятным ощущением, но о том, чтобы исследовать эту область дальше, речи не шло. Мона была уверена, что объяснила Воге эту позицию предельно ясно — если не словами, то уж точно интонациями голоса и языком тела. Но тот видел и слышал только то, что хотел видеть и слышать. Иногда, заглядывая в его вытаращенные глаза, она задавалась вопросом, не сидит ли он на какой-то дряни или же у него просто не все дома.

Однажды вечером он приперся в тот же бар, что и Мона, а когда Андерс пошел в туалет, Воге тихо, едва слышно из-за музыки, но все же, видимо, не так уж и тихо произнес: «Ты моя». Она притворилась, что не расслышала, но он продолжал стоять на месте, уверенный и спокойный, с хитрой улыбкой на лице — словно теперь у них двоих был общий секрет. Черт бы его побрал!

Мона терпеть не могла выяснять отношения, поэтому ничего не рассказала Андерсу. Впрочем, она знала, что Андерс отлично справился бы с этим, но все равно не рассказала. Что Воге о себе вообразил? Что он новый альфа-самец в их маленьком болотце и ее интерес к нему будет расти вместе с его репутацией криминального репортера, который всегда на голову опережает остальных? А он и вправду опережает, тут и обсуждать нечего. Если Мона и хотела чего-то, что было у других — так это снова перехватить лидерство в гонке, а не быть одной из тех, кто пытается успеть за Терри Воге.

— Как ты думаешь, откуда он берет информацию? — шепотом спросила она фотографа.

Тот пожал плечами:

— Может, опять выдумывает.

Мона покачала головой.

— Нет, сейчас есть веские основания ему верить.

Маркус Рёд и его адвокат Юхан Крон даже не пытались опровергнуть то, что написал Воге, и это подтверждало его слова.

Воге не всегда был королем криминальной журналистики. В прошлом с ним случилась скандальная история, которая приклеилась к нему намертво и не отклеится никогда. История о юной певичке со сценическим псевдонимом Джини, предпочитающей ретро-глэм в стиле Сьюзи Квадро — если кто-то еще помнит Сьюзи. Это произошло лет пять или шесть назад. И самое скверное было не в том, что Воге фабриковал фейки о Джини и публиковал их, а в том, что, как поговаривали, на какой-то вечеринке он, захотев переспать с этой девочкой-подростком, подсыпал в ее бокал рогипнол.

В те времена Терри Воге, музыкальный журналист в одной бесплатной газете, видимо, был без ума от Джини; он восхвалял ее из рецензии в рецензию, тем не менее при попытках сблизиться получал отказ. Но он продолжал появляться на концертах и оставаться на послеконцертные вечеринки — вплоть до той ночи, когда он, по слухам, подсЫпал что-то девчонке в питье и утащил ее в номер, который забронировал в том же отеле, где остановилась группа Джини. Когда парни из группы сообразили, что происходит, они ворвались в номер, а там на кровати Терри Воге лежала в полной отключке полураздетая Джини. Парни так избили Терри, что он пару месяцев провалялся в больнице с проломленным черепом. Джини и ее группа, должно быть, решили, что Терри получил сполна, а может, просто не захотели связываться с судебным преследованием. Так или иначе, ни одна из сторон в полицию не сообщила. Но с тех пор восторженным отзывам Терри пришел конец. В обзоре на каждую новую песню он писал о распущенности Джини, злоупотреблении наркотиками, плагиате, о невыплатах остальным участникам группы, о ложной информации в заявках на гранты для поддержки гастролей… Когда дюжину его публикаций передали в Комиссию по жалобам на прессу, выяснилось, что половину из них Воге просто выдумал. Его уволили, и следующие пять лет он был персоной нон грата для норвежских СМИ.

Как ему удалось вернуться, оставалось загадкой. Хотя загадка, пожалуй, была несложная. Воге понял, что с музыкальной журналистикой покончено, и стал вести блог о криминальных происшествиях. Читателей у него становилось все больше, пока наконец «Дагбладет» не заявила, дескать, нельзя ставить крест на карьере молодого журналиста только потому, что в ее начале он допустил пару ошибок, и не взяла его на работу внештатным корреспондентом. И теперь этот внештатник публиковал материалов больше, чем любой штатный репортер.

Воге наконец отвернулся от Моны, когда полицейские вошли в зал и заняли свои места на трибуне. Среди них были двое из полиции Осло: инспектор отдела по расследованию насильственных преступлений Катрина Братт и начальник отдела информации по фамилии Кедзиерски, с гривой вьющихся волос а-ля Боб Дилан. Пришли и двое представителей Крипоса: Уле Винтер, похожий на терьера, и Сон Мин Ларсен, по обыкновению щеголевато одетый и с модной стрижкой. Мона сделала вывод, что полиция Осло и Крипос уже решили вести расследование совместно. Союз демократичной «Вольво» и аристократичной «Феррари».

Большинство журналистов подняли смартфоны с включенными диктофонами, заодно делая снимки. Но Мона До вела рукописные заметки, а фотосъемку предоставила коллеге.

Как и ожидалось, узнали они немногое. В Эстмарке, в парковой зоне рядом со станцией Скюллерюд, была найдена мертвая женщина, которую опознали как Сюсанну Андерсен. Предположительно это убийство, но следствие пока не располагает информацией, позволяющей озвучить причину смерти, последовательность событий, имена подозреваемых и так далее.

Началась обычная развлекаловка: журналисты сыпали вопросами, сидящие на трибуне — в основном Катрина Братт — повторяли «без комментариев» и «мы не можем на это ответить».

Мона До зевнула. Они с Андерсом хотели отметить начало выходных поздним ужином, но теперь этим планам пришел конец. Мона записала все сказанное на конференции, но у нее было ощущение, что она не услышала ничего нового. Похоже, Терри Воге чувствовал то же самое. Он не делал никаких заметок и не вел запись. Просто откинулся на спинку стула и наблюдал с легкой, почти торжествующей улыбкой. Не задал ни одного вопроса — словно уже получил все ответы, в которых был заинтересован.

Когда остальные журналисты выдохлись и Кедзиерски, начальник отдела информации, набрал было воздуха в грудь, чтобы закончить пресс-конференцию, Мона высоко подняла авторучку.

— Да, «ВГ»? — по лицу начальника отдела информации было ясно: давайте коротко, выходные на подходе.

— Как вы считаете — будет ли достаточно квалификации ваших специалистов, если выяснится, что преступник — из тех, кто продолжит убивать, то есть если он…

Катрина Братт приподнялась в кресле, наклонилась вперед и перебила:

— Как мы уже сказали, у нас нет никаких веских оснований утверждать, что существует какая-то связь между этой смертью и любыми другими возможными преступными деяниями. Что касается объединенных ресурсов криминального отдела и Крипоса — осмелюсь сказать, что их достаточно, судя по тому, что мы знаем об этом деле на данный момент.

Мона отметила осторожную формулировку инспектора: «знаем на данный момент». И еще обратила внимание, что Сон Мин Ларсен в кресле рядом с Катриной Братт не кивнул в ответ на эти слова и не выразил своего мнения по поводу общих ресурсов.

Пресс-конференция окончилась, и Мона с остальными журналистами вышла в теплую осеннюю ночь.

— Что думаешь? — спросил фотограф.

— Думаю, они счастливы, что у них есть тело, — ответила Мона.

— Счастливы, говоришь?

— Да. Сюсанна Андерсен и Бертина Бертильсен мертвы уже несколько недель, и за эти несколько недель у полиции не появилось ни единой зацепки, кроме той вечеринки у Рёда. Так что да — я думаю, они счастливы, что перед выходными у них появился хотя бы один труп, по которому они могут получить какие-нибудь подсказки.

— Черт, Мона, да у тебя прямо рыбье хладнокровие.

Мона удивленно посмотрела на него. Задумалась на мгновение.

— Спасибо, — сказала она.

* * *

Было четверть двенадцатого, когда Юхан Крон наконец нашел на улице Томаса Хефти свободное место, чтобы припарковать свой «лексус», а потом по номеру отыскал здание, куда его попросил приехать клиент, Маркус Рёд.

По признанию коллег, пятидесятилетний адвокат Юхан Крон считался одним из лучших адвокатов Осло. А так как он был медийной персоной, обыватели и вовсе считали его самым лучшим. Будучи более известным, чем подавляющее большинство его клиентов, обычно не он посещал их на дому — клиенты сами приходили к нему, предпочтительно в офис юридической фирмы «Крон и Симонсен» на улице Розенкранц в обычное рабочее время. И все же звонки и визиты на дом случались. Адрес, по которому приехал Крон, не был домом Рёда — официально тот проживал в пентхаусе площадью 260 квадратных метров в одном из новых зданий в Ослобукте[7].

Следуя инструкциям, полученным полчаса назад по телефону, Крон нажал на домофоне кнопку с надписью «Barbell Eiendom[8]» — названием компании Маркуса Рёда.

— Юхан? — зазвучал в домофоне запыхавшийся голос владельца компании. — Пятый этаж.

Над дверью зажужжало, и Крон толкнул ее, открывая.