Помоги проекту - поделись книгой:
ЛЮДМИЛА РУБЛЕВСКАЯ
РЫЦАРИ И ДАМЫ БЕЛАРУСИ
Книга третья
БАЛЛАДА ОТРАВИТЕЛЕЙ.
САМЫЕ ГРОМКИЕ ДЕЛА О ЯДАХ
В БЕЛОРУССКОЙ ИСТОРИИ
(XIII—XVII вв.)
Еще Гомер упоминал, как Одиссей отправлялся за отравой для бронзовых стрел в страну Эфиру. Яд — оружие тонкое и подлое и в борьбе за класть прочно прописавшееся. Отравлены были Александр Македонский и Сократ. Французский поэт XIV века Эсташ Дешан из свиты Людовика Орлеанского написал поэму «Баллада отравителей». Не было аристократической семьи, где не имелось верных средств определения ядов: рог единорога, безоар, специальный слуга... В Великом Княжестве Литовском была должность — чашник, он отвечал за подаваемые напитки и их отведывал.
Ничего не помогало. Громкие дела об отравлениях были и на белорусских землях, многие из них остались нераскрытыми.
Владимир Полоцкий
Одно из самых древних дел об отравлении относится к XIII веку. В 1216 году к князю Владимиру Полоцкому явились послы племени эстов с предложением выступить совместно против ордена крестоносцев, который к тому времени успел и у Полоцкого княжества отрезать владения. Владимир, прославившийся воинскими подвигами, согласился на союз и разослал своих людей за рекрутами. И вот уже все готово к походу: на волнах Западной Двины покачиваются снаряженные корабли с цветными парусами (да-да, наши предки красили паруса в яркие цвета!). Князь Владимир поднимается на палубу и... падает. Внезапная смерть в такой переломный момент не выглядела случайной. Конечно, все уверены, что князя отравили лазутчики крестоносцев.
Сыновья князя Витовта
После предательства двоюродного брата Ягайло, короля Польши, когда от смертной казни Витовт спасся только с помощью жены Анны Смоленской и ее служанки, оставшейся вместо него в узилище, князь заключил союз с крестоносцами. Чтобы укрепить договор, Анна Смоленская предложила магистру Тевтонского ордена Конраду Цольнеру в заложники себя и их с Витовтом малолетних сыновей Ивана и Юрия. Анну спустя время отпустили к мужу, и тот сообщил ей, что ветер изменился. Ягайло, испуганный воинскими успехами брата, предложил ему трон великого князя литовского в обмен на обещание больше не воевать. Князь собирался разорвать союз с крестоносцами. Бедная женщина понимала, чем это грозит их детям... Но мужа не предала. Вскоре пришла весть, что мальчики отравлены.
Станислав Ильинич
У кирпичей Мирского замка несколько кровавый оттенок. Строился он при Юрии Ивановиче Ильиниче. Четверых сыновей своих князь Юрий не любил. Даже завещание было адресовано не им, а «экзекуторам», то есть доверенным лицам, под чью опеку передавались имения. И достаться наследникам те имения могли только после выплат ими всех долгов. Кстати, когда сынки после кончины отца схватились за дележку наследства, то забыли... его похоронить. Так что пришлось королю напоминать о приличиях. Второй по старшинству из братьев, Николай, не дождался окончания дележки, умер. Старший, Иван, был вовсе лишен наследства — за то, что «иж он мне отцю своему жалости и прикрости великие чинил». Так что Мирский замок достался третьему брату Станиславу. Счастливчик владел им четыре года, пока во время одного из банкетов не был отравлен. За следствие рьяно взялся четвертый брат Феликс Счастный Ильинич, виновного тотчас нашли: некая Новицкая, жена слуги. В протоколах шписано: «Без жадного каранья, сама вызнала, иж она з направы некоторых неприятелей своих трутизну п(а)ну Станиславу дала, якъ он у ихъ дому на учсте был...» Отравительницу приговорили к сожжению, приговор привел в исполнение Феликс. Ему же и достался замок, а Ивану, которому король вернул право на наследство, прочие владения.
Стефан Баторий
Гродно, 10 декабря 1586 года. Великий канцлер литовский Евстафий Волович и подканцлер Лев Сапега вызваны к королю Стефану Баторию. Канцлеры знали, что король приболел, но, придя в опочивальню, ужаснулись: истинное состояние монарха явно утаивалось от всех. 4 декабря король ездил в Кудинский лес под Гродно охотиться на диких кабанов. Вернулся больной, но на следующий день все же отправился на мессу в кафедральный костел Витовта. Вернувшись, стал терять сознание, начались судороги. Доктора не могли сойтись в диагнозе и просто решили прописать пиявки на плечи. 12 декабря Стефан Баторий умер. Рим скорбел о верном защитнике католической веры, австрийский и московский дворы ликовали... Сразу же пошли слухи об отравлении короля, на теле которого обнаружились пятна. Подозревали все ближнее окружение, особенно лекарей. Доктор Симоне написал брошюру с подробным описанием хода болезни и лечения, обвинив в некомпетентности своего коллегу Николая Бучелло. Бучелло, в свою очередь, обвинил Симоне... Доктора полемизировали три года, издав тысячу печатных страниц. В итоге болезнь короля так и не прояснилась, только в протоколе вскрытия записано, что почки короля были огромными, как воловьи. Так до сих пор и непонятно, что убило Стефана Батория: болезнь почек, которую он усугублял распитием даже на смертном ложе венгерского вина, либо все же отрава?
Барбара Радзивилл
Это самое известное дело об отравлении. Король Жигимонт Август женился на прекрасной вдове Барбаре из рода Радзивиллов наперекор воле матери, властной Боны Сфорцы. Смерть Барбары была настолько выгодна королеве и польской партии, что отвергалась сама мысль о естественной смерти молодой женщины. Тем более род Сфорца славился отравителями. Одна из легенд: Бона на глазах Барбары разрезала яблоко, половину взяла себе, половину дала невестке, а яд находился на одной стороне лезвия ножа... Барбара умирала тяжело, как бы заживо разлагаясь. Запах, исходивший от ее тела, был настолько тяжел, что только влюбленный король не замечал неудобства. Бона уверяла, что причина недуга — злоупотребление средствами от бесплодия: у Барбары один за другим случались выкидыши. Современные врачи говорят об онкологии... За Боной осталась слава отравительницы.
Анна Радзивилл с сыновьями
В 1518 году, когда королевский двор торжественно встречал невесту короля Жигимонта I, золотоволосую итальянку Бону Сфорцу, в толпе придворных находилась дама, чьей улыбке явно не хватало искренности. Это была мазовецкая княгиня Анна Радзивилл, которая не так давно предлагала свою кандидатуру в качестве невесты для немолодого короля. Ситуация Анны была сложной. Она родила двух наследников мужу, престарелому мазовецкому князю Конраду Рыжему, и, овдовев, стала править сама. Но влюбилась в смазливого амбициозного шляхтича Анджея Желинского. Фаворит начал прибирать власть к рукам. Шляхта княжества восстала, требуя отстранить вдову от власти. Анна обратилась к королю, тот затянул разбирательство... А тут как раз и овдовел! Это шанс... Но Жигимонт на прелести мазовецкой княгини не купился, выбрав в жены итальянку. А Бона Сфорца, как мы уже знаем, не прощала посягательств на свою власть. И вскоре умерли оба сына
Анны Мазовецкой, а затем и она сама. Конечно, слухи об отравлении пошли, виновного тоже представили — Катажину Радзиевскую, любовницу обоих сыновей Анны Радзивилл. Шляхтянку Кличевскую, которая будто бы готовила яды, сожгли... А Мазовецкое княжество было включено в состав Королевства Польского.
Королева Бона Сфорца
Окончательно поссорившись с сыном, который винил мать в смерти любимой женщины, королева Бона отправилась на родину. С собой прихватила 24 воза польской казны и осталась в белорусском фольклоре как «Боначка, што звезла золата бочачку». Еще 29 октября 1557 года она пишет из итальянского Бари очередной пылкий лист с проклятиями в адрес сына и уверениями в своем прекрасном здоровье. А 19 ноября умирает. При кончине присутствуют доверенный лекарь Монти и служанка. Возможно, они и отравили Бону по приказу Филиппа II Габсбурга, крупно задолжавшего властной даме.
Королева Елена Ивановна
Вдова польского короля Александра, дочь московского царя Елена Ивановна решила вернуться на родину, несмотря на то что тогдашний король Польши Жигимонт I согласия не давал. Елену с ее имуществом должен был забрать из Браслава отряд князей Одоевского и Курбского. Но планы были раскрыты. Виленский воевода Николай Радзивилл приказал не возвращать королеве ценности, оставленные в Вильно на хранение ордену францисканцев. Саму королеву арестовали и отправили в Троки. Для московцев это послужило предлогом для войны. Королева требовала свободы и возврата богатств. Ей передали 40 золотых кубков, а через несколько дней Елена скончалась. В хронике Яна Комаровского записано, что московская царевна, ставшая польской королевой, была отравлена ключником по приказу Николая Радзивилла.
Последний день 1655 года. В осажденном Тикотинском замке внезапно умирает великий гетман Януш Радзивилл. В стране «кровавый потоп»: Януш и часть шляхты присягнули шведскому королю Карлу Густаву, которому прочат польский трон, вторая половина шляхты во главе с Сапегами поддерживает польского короля Яна Казимира. К концу 1655-го на стороне Януша остался только его двоюродный брат Богуслав Радзивилл. Этот же Богуслав, явившись в замок и глядя на пятна на коже покойного, заявляет, что Януша отравили и что это дело рук Яна Павла Сапеги. Действительно, смерть сорокатрехлетнего гетмана, не жаловавшегося на здоровье, не выглядела случайностью. Или отравили, или отравился сам, не стерпев крушения планов. Богуслав Радзивилл помог укрепить замок и отправился в погоню за Сапегой, громя его хоругви. Замок взят Сапегами спустя два года, гроб с телом Януша Радзивилла отправлен в Несвиж.
ТАЙНА ЧЕЛОВЕКА В БЕРЕТЕ.
ВАСИЛЬ ТЯПИНСКИЙ
(1530 — около 1600)
Когда-то я попала на ярмарку работ студентов Академии искусств. Среди прочего мне досталась там стильная тарелка с черно-белым изображением бородатого человека в камзоле и лихом берете. Образ романтический, европейский. Василь Тяпинский, белорусский гуманист-просветитель, книгоиздатель. Во дворике БГУ можно присесть на бронзовую лавку, где ведут вечный диспут два мыслителя, два друга — Сымон Будный и Василь Тяпинский.
Конечно, издатель Тяпинский — в тени своего великого предшественника Франциска Скорины. Купеческий сын Скорина думал о популярности своего товара: крупный шрифт, картинки, доступные предисловия; Тяпинский подошел к делу как филолог. Ученые восхищаются, как он в своем издании Евангелия в переводе на два языка — церковнославянский и старобелорусский — проанализировал текст, сделал примечания, ссылки и отсылки. Понять написанное им мог только человек образованный. К тому же Тяпинский был сторонником Реформации, благодаря которой и стали появляться в Европе переводы Священного Писания на национальные языки. А Реформация в Беларуси долгое время была темой «скользкой», «еретической».
И оказалось: о Тяпинском не только мало известно, но и что известно — почти все неправильно!
Начнем со знаменитого портрета в берете. Исследователи сомневаются, что на нем издатель Василь Тяпинский.
Портрет стал широко известен благодаря Вацлаву Ластовскому, белорусскому возрожденцу начала прошлого века. Ластовский одержимо искал древности, восполняющие пробелы нашей истории, популяризировал ее мифы и легенды. Иногда создавал их сам, как, например, историю о полоцких лабиринтах, где есть библиотека и хранители тайных знаний. Ластовский же узнал о портрете из публикации в 1919 году в минской газете Ромуальда Земкевича. У автора публикации имелась только карандашная копия на папиросной бумаге, а сам древорит, который Земкевич, по его словам, обнаружил в одном из экземпляров Брестской Библии 1563 года, в 1919-м уже не существовал.
К тому же ученым приходится задавать себе время от времени вопрос: а который именно Тяпинский?
Дело в том, что Василиев Тяпинских было двое. Исследователи никак не могли правильно растасовать факты его биографии, пока историк Веревкин-Шелюто не уточнил родословную Тяпинских. Оказывается, у братьев Николая и Матея было по сыну с именем Василь. Кого же из них дважды упоминает в своих работах Сымон Будный как своего единомышленника, «милого брата»? Одни ученые — за Николаевича, другие — за Матеевича.
Более того, между обоими Василями была вражда. В актовой книге Менского гродского суда можно найти жалобу сыновей одного из Василиев. Они направлялись в Полоцк «по справе своей, которую мети маем за позвы гродскими перед судом з земяны господарскими воеводства Полоцкого с паном Иваном и Василем Матеевичами Тяпинскими о забите через них отцу нашого пана Василя Тяпинского», то есть ехали судиться с убийцами отца, да по дороге сами были избиты.
Исследователь биографии Тяпинского Игорь Климов высказывает гипотезу, что переписчик ошибся, и речь не о Матеевичах, а о Николаевичах. Как понимаете, доказательств нет. Убитый родственниками Василь — из Латыголичей на Молодечненщине. Именно он, по мнению некоторых, и был издателем и переводчиком.
Но здесь начинается область предположений, и вполне возможно, где-то Васили перепутаны. Например, в энциклопедиях до сих пор значится, что издатель Василь Тяпинский был женат на княжне Софье Жижемской. Но Василь Матеевич или Василь Николаевич был ее мужем?
Конечно, логично, что именно издатель белорусской Библии и реформатор был женат на племяннице покровителя Реформации Евстафия Воловича, магната-издателя. Что молодой Василь и познакомился с невестой, работая у подканцлера Воловича, своего мецената.
Где печаталась белорусская Библия? Игорь Климов утверждает: «Не вытрымлівае ніякай крытыкі меркаванне пра друк Евангелля ў маёнтку Цяпіна (ці ў яго ваколіцах). У 1563 — 1570 гг., а потым у 1579 г. гэтая мясцовасць была арэнай вайсковых дзеянняў падчас Полацкай вайны, а на працягу 1570-х гг. межавала з тэрыторыяй, захопленай маскавітамі, варожымі да ўсялякіх іншаверцаў. Цяжка ўявіць сабе, што ў гэты час нехта мог распачаць пратэстанцкі друк у аддаленай вёсцы, якая да таго ж знаходзілася ў небяспечнай блізкасці да маскоўскіх уладанняў і тэатра вайсковых дзеянняў».
Но многое из того, что вытворяли предки, нам сегодня трудно представить. Ухитрялись же они во время кровопролитной войны еще и выяснять отношения друг с другом, судиться, драться... Возможно, Тяпинский действительно печатал свои издания где-то западнее Тяпина. Но точно мы не знаем.
Известно, что некий Василь Тяпинский был младшим офицером конной роты оршанского старосты Филона Кмиты-Чернобыльского. Более того, суровый староста считал подчиненного своим приятелем и даже поручал выступать от своего имени в суде. Что это именно наш Василь, реформатор и издатель, косвенно подтверждается дружбой между его родственником Евстафием Воловичем и начальником Кмитой-Чернобыльским. Чернобыльский, кстати, личность весьма примечательная. Опытный политик, создатель разведки, автор острых полемических писем. Филон участвовал во всех интригах: противостоял Люблинской унии, пытался возвести на польский трон Ивана Грозного, догонял французского королевича Генриха Валуа, с оного трона предательски сбежавшего... Война, в которой довелось участвовать Василю Тяпинскому, шла между Московией и Ливонской конфедерацией за
выход к Балтийскому морю. По традиции белорусские земли обильно поливались кровью, поля вытаптывались, города разрушались. Зимой 1568 года Тяпинский участвовал в штурме Улы. Писарь Кмиты-Чернобыльского старательно записал: «Товарыш Василей Тяпин на шесть кони, на нем панцер, шишак, шабля, гаркабуз, кончер, секирка, под ним дрыкгант сив».
Василю Тяпинскому заложил свое имение Свираны староста Николай Остик. 18 июля 1564 года, уже после смерти Остика, его брат Юрий совершил на Свираны наезд. Ясно, что Юрию стало обидно, что имением брата пользуется кто-то другой.
Семейка, кстати, интересная. У Николая и Юрия был брат Григорий Остик, известный авантюрист и фальшивомонетчик. Юрий, сделавший блестящую карьеру, не раз непутевого братца выгораживал. А тот после смерти заступника пытался отсудить у вдовы имущество, подделав завещание и распуская слухи, что брат отравлен супружницей.
Силой отнять заложенное Тяпинскому имение Юрий смог без труда. И несмотря на то что суд раз за разом подтверждал права Василя, не пускал того на порог и компенсации не выплатил. Так что властям пришлось присылать вместе с Тяпинским уполномоченного, но Остик обоим «учыніў асабістую абразу».
Страна вовсю воевала, но шляхетским разборкам ничто не могло помешать.
О том, что оба Василя враждовали вплоть до смертоубийства, мы выяснили. Сохранились сведения и о том, что их отцы, Матей и Николай, тоже судились «за абразу». Увы — следующее поколение Тяпинских все так же погрязало в междоусобице. Сыновья Василя и Софьи из Жижемских, Абрам и Тобияш, не могли поделить имение Тяпино, оставленное им отцом. В конце концов Тобияш силой выгнал брата из имения. Договорились на компенсацию, однако Тобияш ее не выплатил. Более того, когда в имение приехал судья Балтромей Банковский, воинственный братец присвоенные владения «моцна бараніў». На заседание суда не явился и был осужден на баницию — то есть на изгнание, которое спокойно проигнорировал. Нужно упомянуть, что в других источниках фигурирует еще один брат — Константин. То ли Константина перекрестили в Тобияш а, то ли, как считают некоторые историки, братьев было трое.
Хотя сыновья Василя Тяпинского личности не очень приятные, в предисловии к изданной книге он высказывает мудрые идеи о воспитании. Призывает открыть школы, где обучение будет не на латыни или польском, а на белорусском языке, чтобы «детки смыслы свои неяко готовали, острили и в вере прицвичали».
Каким был Василь? Игорь Климов представляет его как человека сурового, более фанатичного, чем гуманист Скорина. «Народу майму раблю паслугу з убогае сваёй маёмасці, на якой і пры якой (жыву) у маёнтку. Хоць ён ужо і не надта вялікі з-за выдаткаў, і асабліва (выдаткаў) на здабыванне ў розных і няблізкіх месцах старадаўніх кніг. Акрамя таго, яшчэ ў мінулыя гады пераадольваў я цяжкія дарогі з-за друку і спадарожных яму патрэб, і амаль усё пачынаючы зноў, ува многім і дагэтуль так працягваецца, бо я не італьянец, не немец, не доктар або які-небудзь (чалавек) з асяроддзя паноў».
Тяпинский любил свой народ, «зацный, славный, острий, довсципный». Обличал богатеев. Выступая в Лоске, доказывал, что применять меч, защищая родину,— это по-христиански. При этом возглашал: «Каб ніякае варожасці не мелі да тых, хто нас шчыпаннем, паленнем пераследуе». Горячо призывал хранить родной язык. Кстати, соглашусь с Климовым, что язык, на котором писал Тяпинский,— это белорусский, с обусловленными контекстом времени церковнославянизмами и полонизмами.
Символично, что Тяпинский использовал часть букв типографии Скорины. И глядя на страницы белорусского перевода Библии, мы можем вспомнить сразу двух наших просветителей.
КРИТИК ИЗ ЗОЛОТОГО ВЕКА.
МИХАЛОН ЛИТВИН
(XVI в.)
В нашей истории столько белых пятен, что если о персонаже вообще хоть что-то известно — уже удача. Вот, например, есть в энциклопедиях красивое имя — Литвин Михалон. Белорусский гуманист и мыслитель XVI века.
А начинаешь разбираться, даже настоящего имени не знают. По одной версии, так подписывался деятель Великого Княжества Литовского Михайло Тышкевич, женившийся на княжне Глинской. По другой — Венцеслав Миколаевич, секретарь Великого Княжества. А есть и третьи версии, и четвертые...
И никому бы дела не было до этого персонажа, если бы не сохранившийся его трактат на латинском языке «О нравах татар, литовцев и московитян».
Впрочем, и история с трактатом неясна. Написан-то он, как высчитали историки, где-то в середине XVI века. А вот опубликован только в 1613 году в Базеле. Причем издатель, некто Иоганн Якоб Грассер, честно сообщил в предисловии, что рукопись состояла из десяти книг, а публикует он лишь отрывки первой и девятой да выжимку из остальных восьми. Потому как «последующие за сим книги Михалон наполняет только жалобами на испорченные нравы своего народа, говоря, что это самый пагубный враг, которого должно изгнать прежде всего, почему он желает, чтобы нравы были исправлены, и указывает королю на средства, как достигнуть этой цели. Но мы, опустив эти жалобы, познакомимся только с тем, что принадлежит собственно к истории».
Знаем мы эти цензурные правки! Наверняка самое интересное осталось «за бортом»... Впрочем, и то, что Грассер опубликовал, дало материал для сонма исследователей. Честно говоря, Михалон Литвин и впрямь избрал особый стиль: его цель не столько описать нравы, сколько исправить их у земляков. А для этого нужно их покритиковать на фоне чужеземных добродетелей. «Михайло утрирует, с одной стороны, недостатки своих сограждан, с другой — добродетели соседей, причем нередко впадает в противоречие как с самим собою, так и с другими историческими свидетельствами»,— говорится в предисловии XIX века.
Еще предмет для споров: культурная принадлежность Михалона Литвина. Как и многие знаковые фигуры нашей истории, он явно поликультурен. Литовцы, конечно, считают его своим. Но и мы, белорусы, имеем на него право. Нравы-то он критикует и наших предков, живших в Великом Княжестве Литовском, которые, как считают многие историки, и назывались в летописях литвинами.
Трактат, как было принято, обращен к молодому королю Жигимонту Августу, которому Литвин и рассказывает свои наблюдения, а также дает советы по усовершенствованию общества.
И не зря сопоставляют текст «О нравах татар, литовцев и московитян» с «Утопией» Томаса Мора и «Городом Солнца» Томмазо Кампанеллы.
Обоих упомянутых утопистов ждал конец печальный и суровый. Кто знает, опубликуй Литвин свой нелицеприятный труд при жизни, не взъярились бы на него? Грассер нашел рукопись среди бумаг типографщика Петра Перны, которому она была прислана для напечатания. Да так и завалялась... Иоганн Грассер ведь издал ее тоже не из чисто научного интереса. Он хотел сделать подарок молодому князю Октавиану-Александру Пронскому, внуку киевского воеводы Фридриха Глебовича Пронского. К изданию приложил генеалогию Пронских и обращение к своему высокородному другу: «Теперь, когда ты предполагаешь возвратиться в отечество, то по возвращении твоем тебе, без сомнения, придется по временам сражаться с татарами и москвитянами — я решился посвятить твоему знаменитому имени этот труд, в котором верно изображается жизнь сих врагов».
Что мы узнаем из трактата наверняка? Что Михалон Литвин побывал при дворе крымского хана. Этот факт в архивном детективе послужил главной уликой.
Расследование по установлению авторства начали еще век назад. В предисловии к изданию трактата на русском языке говорится, что в документах встречается несколько лиц, ездивших в качестве послов или гонцов в Орду, носивших имя Михайло.
«Так, на двух письмах Сигизмунда I к Менгли-Гирею, писанных в 1510 г. (13 и 27 ноября) находим пометки: «Тот лист послан до Орды дяком Михайлом» и «Тот ярлык од короля е. м. послан до Менгли-Гирея, царя Перекопскаго, тым же дяком Михайлом». В 1511 г. письмо Сигизмунда I к литовскому послу, находившемуся в Крыму, начинается следующими словами: «Дворянину нашему Михаилу Павшы и писарю нашему Михаилу Василевичу»; тот же писарь посольства, Михайло Василевич, снова был послан в Крым в 1513 году с письмом Сигизмунда I к Менгли-Гирею. Наконец, в 1538 году этот король обращал внимание панов-рады литовской на то, что дипломатические отношения к Крыму приняли враждебный характер, и между прочими фактами указывал, что "царь перекопский легкость послу его милости, Михайлу Тишковичу, там в Орде выредил"».
«Легкость» — то есть неуважение. Чем оскорбил Менгли-Гирей Михайло Тышкевича, неизвестно. Однако исследователи в большинстве склоняются к тому, что не «дяк Михайло» и прочие, а именно Тышкевич наиболее вероятный автор трактата.
Также ясно, что происходил он из обедневшей шляхты. Женившись на княжне Глинской, получил в приданое несколько имений в Волковысском уезде. То есть брак был для обедневшего шляхтича выгодным. Наверное, помогло, что Тышкевич сделал карьеру, занял важные посты... Но ведь хочется думать, что невеста была покорена умом и прочими достоинствами небогатого жениха. К тому же убежденного трезвенника.
Нет, я, конечно, не уверена на сто процентов, что он был трезвенником. Но факт, что Михалон Литвин жестко осуждает пьянство у земляков. Причем сгущает краски в стиле агитпропа: «Крестьяне, забросив сельские работы, сходятся в кабаках. Там они кутят дни и ночи... Прокутив имущество, люди начинают голодать, то вступают на путь грабежа и разбоя, так что в любой литовской земле за один месяц за это преступление платят головой больше людей, чем за сто или двести лет во всех землях татар и москвитян, где пьянство запрещено».
Еще красочнее: «День для них начинается с питья огненной воды. «Вина, вина!» — кричат они еще в постели. Пьется потом эта отрава мужчинами, женщинами, юношами... они ничего после этого не могут делать, кроме как спать».
А вот «татары и турки, хотя и владеют землями, родящими виноград, однако вина не пьют». Почему? «У татар тот, кто лишь попробует вино, получает восемьдесят ударов палками и платит штраф таким же количеством монет».
Вряд ли земляки были бы благодарны поборнику нравов Литвину Михалону за подобное нововведение.
Следующим пунктом автор нападает на чиновников: «В Литве одно лицо занимает до десяти должностей, тем самым устраняя других от их исполнения», и приводит в пример московцев, где «князь соблюдает равенство между своими, не предоставляя одному лицу многих должностей. Управление одною крепостью и то лишь на один, много на два года поручается совместно двум воеводам и двум дьякам».
Указывает автор королю и на необоснованную раздачу «грантов»: «Те, кто посылается куда-либо, еще прежде, чем окажут заслуги, получают много денег из казны, хотя по большей части возвращаются ничего не сделавши, но причинивши значительные притеснения тем, через владения которых пролегал их путь... В Московии только гонец, нуждающийся в очень спешной езде по государственным делам, может таким способом пользоваться лошадьми».
Правда, достается от него и московцам: «У нас очень много московских перебежчиков, которые, разведавши наши дела, средства и финансы и изучив наши нравы, потом свободно возвращаются в свою страну, а пока находятся здесь, тайно передают своим наши планы».
Довольно смело звучит предложение, чтобы чем больше у человека доходов, тем больше он платил налогов. Автор требовал такого уклада, «чтобы ни один бедняк не умирал от голода и холода». Доказывал равенство перед законом всех — и шляхтича, и простолюдина.
Кстати, исследователи считают, что идеи Литвина нашли отклик. В Статуте Великого Княжества Литовского 1588 года появились соответствующие правки. Запрещалось одному человеку занимать несколько государственных должностей, за убийство простолюдина шляхтича отдавали под суд. И судебную реформу провели.
А еще Литвин Михалон утверждал, что литовская аристократия происходит от Юлия Цезаря! Да и вообще Литва была провинцией Рима...
Что ж, шляхта и так верила, что ведет происхождение от римского князя Палемона — так называемая «сарматская теория». И уж, конечно, всегда блюстители сарматских традиций вспоминали некий «золотой век», когда жили доблестные рыцари и чистые девы, а современная молодежь, увы, эти идеалы забросила.
Для Литвина Михалона этим идеалом были времена князя Витовта, так же как для Миколы Гусовского.
Разумеется, спустя пару столетий для блюстителей сарматских идеалов уже шестнадцатый век — пример доблести и высоких нравов!
Но не так все мрачно в трактате. Это нам сегодня грустно, когда читаем, как выглядела наша земля. «Многие реки называются золотыми, особенно Припять, которая в одном месте вблизи Мозыря, при устье реки Тура, с накоплением свежей воды из источников ежегодно, в начале марта, наполняется таким множеством рыбы, что брошенное в нее копье ущемляется и стоит отвесно, словно водруженное в землю — так густо сбивается там рыба. Я бы не поверил этому, если бы сам не видал зачастую, как оттуда беспрерывно черпали рыбу и наполняли ею в один день до 1000 возов, принадлежавших приезжим купцам, которые ежегодно съезжаются к этому времени».
Когда умер Литвин Михалон и как — неизвестно. Кто знает, может, мимо его чудом сохранившейся могилы мы проходим каждый день, не подозревая, что в ней лежит автор трактата, пятьсот лет назад добивавшийся всеобщей справедливости?
КОНИ УДАЧИ,
СТРЕЛЫ НЕЛЮБВИ.
КРИШТОФ ДОРОГОСТАЙСКИЙ
(1562—1615)
«Я вазьму траіх звяроў, адкінуўшы іншых, і прыраўняю да каня: ільва, аленя і лісіцу. Ад ільва конь павінен узяць падобныя вочы, грудзі, хараство, смеласць, няхуткую гняўлівасць, моц як спераду, так і ззаду, і ў карку, гнуткасць і пражэрлівасць. Ад ліскі ж — хаду прыгожую, лёгкую і хуткую, вушы, хвост (а што разумею пра хвост, тое таксама і пра грыву), і чуласць, і асцярожнасць. А ад аленя — галаву, сківіцы, шырокае горла, шыю, ад галавы тонкую, а ля грудзей тоўстую, ногі, капытны рог, бег і поўсць з кароткім бліскучым воласам...»
Юноша в богатом шляхетском уборе восторженно смотрит на прекрасного арабского жеребца, которого выгуливает во дворе высшей школы верховой езды при дворе неаполитанского князя де Осона знаменитый мастер Петро Антонио Ферраро. Нет всадника и знатока лошадей лучше княжеского конюшего Ферраро. Ослепительное итальянское солнце золотит черную с рыжиной гриву коня. Юноша проговаривает про себя слова, которые, конечно, в будущем станут трактатом по гиппологии, ибо нет ничего интереснее, и не зря мастер Ферраро щедро делится своими секретами...
Впрочем, для знатного гостя все секреты открываются охотно. Молодой Криштоф Монвид Дорогостайский, сын воеводы полоцкого, уже стал почетным гражданином Венеции и бароном Римской империи. Хотя не только за блеск герба.
Когда доводится читать похвалы в адрес юного Криштофа Дорогостайского за то, что поехал учиться, выбрал полный курс медицины во Фрайбурго-Брайсгаузской академии, хочется напомнить, что пану Криштофу, когда отправлялся в Европу за образованием, было всего-то десять лет. Так что благодарить следует отца, воеводу полоцкого Николая Дорогостайского. Он был приверженцем кальвинизма, а кальвинисты весьма ценили образование. Кстати, в документах есть упоминание, что младший брат Криштофа был студентом Гейдельбергского университета вместе с Петром Глебовичем, сыном Станислава Глебовича, воеводы Троцкого, и другой золотой молодежью Великого Княжества Литовского. Так что Криштоф — вовсе не исключение.
Итак, он учится в Страсбурге, в школе Яна Штурма. 16 декабря 1575 года записался в академию, то есть было тогда недорослю тринадцать лет... Нрав горячий. В честь любимых учителей писал панегирики, а на их врагов — эпиграммы, кои, по примеру Лютера, прибивал к дверям Страсбургской академии. Получив диплом, отправляется в вояж. Италия, Германия, Испания... Военные конфликты сотрясали Европу, выясняли отношения католики и протестанты. Любопытно, что юный кальвинист Криштоф в конфликт ввязался как бы не на своей стороне. А именно — пошел воевать за католическую Испанию против протестантских Нидерландов. Да так рьяно, что был отмечен за храбрость, став бароном Римской империи.
По возвращении на родину амбициозный шляхтич делает карьеру. Причем пользуется уважением благодаря позиции веротерпимости. Даже пытается продвинуть идею союза с Московией, дабы избегнуть войны, что не помешало впоследствии в оной геройствовать. Сохранились воспоминания, как во взятом от московцев Смоленске Дорогостайский попытался остановить резню гарнизона, устроенную солдатами. Впрочем, безуспешно. Будучи приближенным короля Жигимонта Вазы, защищает протестантов, твердит об изгнании иезуитов. Когда в Вильно распаленные проповедями иезуитов люди сожгли кальвинистский сбор, Криштоф, несмотря на незажившие пулевые ранения, горячо выступает в защиту единоверцев. Он вообще здоровьем был слаб: прославленный воин и всадник унаследовал от отца жутчайшую подагру. Зато упорен. Король Жигимонт, благоволивший Криштофу за поддержку в женитьбе на австрийской принцессе, взял его с собой в паломничество в Ченстохов. Возможно, надеялся перетянуть в католичество. Но протестант Дорогостайский только возмущался «идолопоклонничеством». Эго не помешало королю назначить приятеля великим маршалком, несмотря на недовольство самого Папы Римского. Дорогостайский отговаривал короля связываться с Лжедмитрием, выступал против квартирования польского войска в Великом Княжестве Литовском. Но как человек государственный в конечном счете делал то, к чему вынуждала должность, и он такой не первый и не последний.
Поделиться книгой: