' Третий' выходит на связь

Хойтнер решил, что Келлер шутит, и тут же ответил, что согласен, если ничего посерьезнее не предвидится. Келлер ничего не ответил и тут же перескочил на разговор о другом.

Вечером того же дня, когда Хойтнер зашел по вызову к Келлеру, тот улыбнулся ему, предложил сесть.

- Садитесь и побеседуем.

Хойтнер сел.

- Суть дела такова, - продолжал Келлер. - Один из польских партизанских отрядов, связанный с белорусскими партизанами, окружен нашими частями и, наверное, будет полностью уничтожен. Троим из этого отряда удалось захватить русский трофейный самолет "ПО-2" и вырваться из кольца. У одного из них, нам неизвестно, у кого именно, был какой-то весьма секретный пакет или шифровка с очень важными разведданными. Но самое главное, первостепенное, заключается в том, что среди этих троих находился и наш агент Стефан Пташек, специально засланный к польским партизанам под видом деревенского парня, окончившего летную школу. А ушел он с ними потому, что имел особое задание, и этот полет, как нельзя лучше, способствовал его успешному выполнению. Русский самолет наши летчики вскоре сбили.

Келлер указал место на карте.

- Двое из экипажа погибли, третий скрылся. Кто же третий? Агент СД или настоящий польский партизан? От выяснения вопроса зависит степень и характер выполнения предстоящего задания.

Келлер сделал паузу и, видя, что Хойтнер слушает его внимательно, медленно произнес:

- Если погиб наш агент Стефан Пташек, вам придется его заменить и сыграть отведенную ему роль. - Келлер хотел ошеломить Хойтнера своим сообщением и поэтому так эффектно произнес заключительную фразу, но, взглянув на Хойтнера, убедился, что не достиг цели. Тот продолжал сидеть с невозмутимым видом, ни один мускул не дрогнул на его лице. Ничего не оставалось, как продолжать прежним деловым, спокойным тоном:

- Я знаю, что вы, Хойтнер, успешно готовились к работе в тылу среди партизан и, как говорится в русской пословице, вам и карты в руки.

"Пой, пой, - негодовал в душе Хойтнер, - я знаю, что ты ловко подстроил мне это задание. Но ты, видимо, забыл, что моя кличка "Ягуар", а ягуары коварны".

- Вы должны знать, - слышал он голос Келлера, - приметы нашего агента. Брюнет, выше среднего роста, худощав, хорошо сложен, ловок, на левой ноге нет среднего пальца. О двух остальных членах экипажа мы знаем только то, что они примерно одного возраста со Стефаном Пташеком, им за двадцать пять, и что один из них тоже брюнет, а другой шатен.

Хойтнеру было приказано отправиться на сближение с "третьим". Ликвидировать его, если он окажется польским партизаном, завладеть пакетом и документами. Потом под его фамилией и с его документами проникнуть в один из партизанских отрядов на Могилевщине. Оттуда выйти на связь с Келлером и ждать от него дальнейших указаний. Если же он встретит Стефана Пташека и убедится, что это именно он, Хойтнер должен вернуться назад.

- Вопросы есть, господин Хойтнер?

- Есть, господин оберштурмбанфюрер. Какие имеются сведения о местонахождении "третьего"?

- Дело в том, что по выявлению "третьего", а также других лиц, похожих по приметам на него, даны указания полиции безопасности. Пташеку дозволено дать о себе знать, попросить помощи в особо исключительном случае, - тут Келлер сделал небольшую паузу. - Но, если все у него пока что хорошо, он не пойдет на связь. В настоящее время я должен вас несколько огорчить: мы не имеем точных данных о местонахождении "третьего". Однако на след, полагаю, напали. Правда, к стыду службы безопасности, "третьи" выявляются иногда в квадратах, удаленных на значительное расстояние друг от друга... А вот в одном районе, надеюсь, замечен настоящий "третий". Идет он очень быстро и выбирает, на наш взгляд, довольно опасные дороги, совершенно не те, по которым, казалось, должен пробираться партизан. Но не будем терять время, закончил Келлер. - Будем действовать.

Он предложил Хойтнеру вылететь завтра утром в район гибели самолета и собрать, по возможности, необходимые дополнительные сведения. О приезде Хойтнера пообещал предупредить коменданта Лизенгера.

Обсудив еще некоторые подробности предстоящей операции, Келлер пожелал успеха и попрощался.

Еще в самолете Хойтнер начал злиться, что дал себя так ловко провести Келлеру, который сумел взвалить на него выполнение сложной, опасной и неопределенной во времени операции. А встреча с Лизенгером окончательно вывела его из равновесия.

Сидя в кабинете коменданта, Хойтнер ждал сигнала от Келлера. Тот обещал после пятнадцати ноль-ноль сообщить ориентировочно путь продвижения предполагаемого "третьего".

А может быть, вообще нет никакого "третьего", или он, как показали солдаты гарнизона, убит в гнилом болоте?

Самое лучшее, чтобы "третий" оказался агентом СД Пташеком. Хойтнеру не нужно будет пробираться в стан врага, страшнейшего врага - партизан! Находиться там бог весть сколько, но долго, очень долго. И каждую минуту рядом со смертью.

Последний вариант - встреча с польским партизаном - трагически круто меняла судьбу Ягуара.

Хойтнер пытался привести в систему сведения, полученные от Келлера в Минске и собранные им здесь. Но... Обгоревший труп лежит в могиле. И вряд ли узнаешь, все ли пальцы у него на левой ноге или среднего не хватает. Проверить, конечно, надо. Ясно только следующее: из троих один шатен, он отпадает, остаются двое, оба брюнета.

Кто же из них жив и кто сгорел: свой или партизан? На этот вопрос ответа не было.

Встреча с "третьим", если он окажется партизаном, не простое свидание.

Хойтнер обедал вместе с Лизенгером, почти молча, лишь перебросился с ним несколькими словами о погоде. Он вернулся в кабинет коменданта и взглянул на часы: ровно пятнадцать ноль-ноль. В это время ему принесли шифровку. Хойтнер посмотрел на подпись. "Так и есть, из Минска, от Келлера. Точен же, бестия". В шифровке указывалось местонахождение предполагаемого "третьего", предлагалось немедленно выехать в указанный район и направиться ему навстречу.

В сопровождении трех солдат, вооруженных автоматами и пулеметом, Хойтнер выехал в указанный Келлером район.

Он вел машину сам, на предельной скорости. Понимал, что такая езда по белорусским дорогам опасна, но пешком до места дойдешь не скоро, а надо спешить. С большой охраной тоже нельзя ехать, не стоит привлекать к себе лишнее внимание.

Сердце у Хойтнера забилось радостно, когда проскочили очередной небольшой лесок. "Кажется, пронесло", - облегченно вздохнул он. Но вдруг из кустов на опушке затрещали выстрелы. Несколько пуль пробило лобовое стекло. "Оппель" развернуло с такой силой, что у Хойтнера вырвало баранку из рук.

Заглох мотор. Хойтнер с ужасом подумал, что теперь не уйти. Один из сопровождающих его солдат вывалился из машины и стрелял по кустам из-за придорожного камня. Второй возился с пулеметом - перекосилась лента.

Хойтнер вылез из машины и пополз к полю. Полз он быстро, с ужасом чувствуя, что по нему вот-вот ударят из автомата и изрешетят несколькими очередями. Но его заметили поздно. Когда по земле стеганула первая короткая очередь, Хойтнер рванулся и побежал, не разбирая дороги, не чувствуя, что по лицу у него течет кровь...

Его подобрали на лугу солдаты местного гарнизона. Придя в сознание, раненый ничего не сказал. Комендант распорядился положить офицера в больницу, поставил к нему охрану и доложил о случившемся по инстанции.

Глава 3

На закате человек осторожно подошел к небольшому поселку.

Осенний день короткий. И когда начало смеркаться, человек, никем не замеченный, вошел в поселок. Зайдя с огородов в первый попавшийся двор, он притаился у стены. У сарая женщина рубила дрова. Полено, видимо, попалось суковатое, и она никак не могла его расколоть.

Человек тихо приблизился, поздоровался.

Женщина устало опустила руки, безразличным взглядом окинула незнакомца, сухо ответила:

- Здравствуйте, коль не шутите. Ходит вас тут много, а помочь нам, одиноким, некому.

- Я бы с удовольствием, - ответил путник, - да видишь, у меня рука...

- Вы все больные или раненые на работу, а как выпить, так каждый не прочь, здоровы как один. Да, по правде сказать, ко мне мало заходят. - И женщина еще раз окинула взглядом стоящего перед ней человека, спросила: Ты почему не улицей шел? Я тебя еще раньше заметила, как ты зашуршал у стены.

- А ты наблюдательная. Только какая тебе разница, шел я улицей или огородами? - улыбнулся раненый и добавил: - Вот если пригласишь на чарку, то зайду с удовольствием.

- Ну что, заходи, раз такой смелый. Вроде бы сама напросилась.

Женщина собрала дрова в охапку и пошла в дом. Человек последовал за ней. Пройдя через сени, он очутился в просторной комнате. В сумерках в избе лицо хозяйки казалось старым и злым.

- Садись к столу, сейчас соберу поужинать. Одна не могу пить, скучно. Снимай свою амуницию, мой руки. В сенях кадка с водой.

- Я сейчас, спасибо, - проговорил человек, торопливо сбросив с плеча автомат. Быстро умывшись, он присел к столу.

- Как звать тебя, хозяюшка?

- Наталья Ивановна. А тебя?

- Меня Болеславом.

- Давно в полиции служишь? Форма на тебе немецкая.

- Да как сказать, - уклончиво ответил человек.

На столе появились соленые огурцы, хлеб и кусок тонкого желтоватого сала. Потом женщина принесла в кувшине самогон и два стакана. Наполнив их до краев мутной жидкостью, она один поставила перед своим новым знакомым.

- За ваше здоровье, Наталья Ивановна!

- На здоровье, - ответила хозяйка.

Они чокнулись и выпили: Наталья Ивановна до дна, человек - половину стакана.

- Эх вы, мужики, - покачала головой Наталья Ивановна, - и выпить не можете, ослабели от войны.

- Ничего, я потом, - сказал раненый, принимаясь за хлеб и сало. Но вдруг насторожился.

- Не пугайся, - успокоила его хозяйка. - Это собака просится в дом.

Она подошла к двери, открыла. Действительно, в комнату вбежал здоровенный лохматый пес и завилял хвостом.

- Старый песик, да берегу, люб он мне. Муж очень холил его.

- А я подумал, что партизаны, - улыбнулся раненый.

- Партизан давно не было, - махнула рукой. - Здесь им делать нечего. А мне советская власть принесла горе в дом. - Женщина снова налила себе, выпила не поморщившись. - Осталась вдовой.

Женщина умолкла. Лицо ее покрылось болезненным румянцем. На вид Наталье Ивановне можно было дать не более тридцати пяти, но выглядела она какой-то надломленной, нервной и изможденной.

- Что, не нравлюсь такая? - снова заговорила хозяйка, заметив пристальный взгляд гостя.

- Не надо, - сказал человек.

- Не надо, так не надо, - согласилась она. - О чем же это я? Да, о немцах... Вот приехали они к нам в поселок и меня пожалели. Немцы тоже люди, у них матери есть, жены, киндеры...

- Не понимаю вас, Наталья Ивановна.

- Не мне судить, конечно, кто лучше, кто хуже, да на немцев и вот на вас, полицейских, я пока не в обиде. Рассказала им о своем горе, посочувствовали, помогают продуктами: и хлеба, и соли дали...

Раненый молча слушал и хмурил брови.

- А я не полицейский. На мне только форма немецкая, - вдруг негромко сказал он. - Будь здорова, хозяйка, некогда мне.

- Ишь ты, некогда... Иди, иди! - зло посмотрела на него Наталья Ивановна.

Когда по-настоящему стемнело, человек был далеко от поселка, обходил огородами небольшую деревеньку, с радостью думая, что к утру уж точно будет в партизанской зоне.

Он даже вздрогнул, не поверил ушам, когда услышал короткое:

- Хенде хох!

Глава 4

Комендант Лизенгер, который уже было решил, что о случае с самолетом забыли, вдруг получил сообщение, что группа белорусских партизан хочет перенести останки членов экипажа погибшего самолета от болота в более сухое место. Было приказано не препятствовать им.

Распоряжение показалось Лизенгеру странным, но приказы начальства не обсуждают. Он сразу же начал обдумывать, как его выполнить. Дело в том, что указание секретное - солдаты и полицейские гарнизона о нем ничего не должны знать. А если партизан заметят на одном из дальних постов, где службу несут полицаи, и те поднимут тревогу? На точках за городом теперь находятся одни полицейские. Партизаны уже не один раз бесшумно снимали постовых, незачем рисковать жизнью немецких солдат.

Значит, надо под каким-то предлогом перевести посты со стороны болота, где захоронены польские партизаны, в другое место или... А что "или", Лизенгер так и не решил. Просто, без всякого предлога, не посылать в караул полицейских на ночь нельзя. Это может вызвать разные толки.

Нет, тут требуется что-то другое. Приказ должен быть выполнен. И капитан Лизенгер придумал провести операцию не очень опасную, даже приятную для солдат - выехать в деревню на заготовку продуктов.

Подняв гарнизон, дав распоряжение своему новому заместителю на проведение операции, Лизенгер усилил охрану центра города, особенно комендатуры, где и провел тревожную ночь. Мысли о том, что партизаны могут напасть на него этой ночью, когда основные силы находятся вдали от города, не давали ему покоя. Он знал о тесной связи партизан с местным населением и боялся, что в лесу станет известно о его распоряжении.

Поздним утром Лизенгер с охраной, под предлогом осмотра местности, направился к могилам польских партизан. Ему очень хотелось посмотреть, что с ними стало за ночь.

Партизанских могил не оказалось. Земля была ровной и приглаженной, на месте бывших могил зеленел дерн. Останки партизан кто-то перенес значительно дальше от болота, на пригорок.

Комендант то подходил к невысоким бугоркам, то отходил. Здесь было что-то не так, но что именно, он сразу не мог понять. И только когда Лизенгер возвращался к себе, мысли его прояснились: на старом месте было две могилы, на новом - три! Три аккуратных бугорка!

Лизенгер доложил начальству, как и было приказано, о том, что произошло ночью. Добавил, что по городку поползли слухи и толки о новых могилах.

- Слухи... - послышалось с другого конца провода. - Очень хорошо, что слухи! Вы молодец, капитан Лизенгер. Отлично!

Капитан Лизенгер отказывался что-либо понимать.

Глава 5

Хойтнер ожидал приема у оберштурмбанфюрера СС Келлера, прибывшего из Минска.

Приезд Келлера сохранялся в тайне.

"Конечно, - строил в уме догадки Хойтнер, - оберштурмбанфюрер прибыл сюда не ради прогулки. Он потребует подробный отчет об операции "Третий". А что и сколько раз можно докладывать? Полнейший провал... Глупо как все получилось!"

Хойтнер никак еще не мог оправиться после той трагической встречи с партизанами, хотя пролежал в больнице всего неделю. Рана на голове оказалась нетяжелой.

Душевное беспокойство все сильнее и сильнее овладевало им. Он рассеянно смотрел на массивные, обитые коричневым дерматином двери кабинета, за которыми находился сейчас Келлер.

Да, тяжелые времена наступили. Сплошная полоса невезений. Служебная карьера дает обратный ход. Хорошо, что хоть в звании не понизили. По Келлер дал понять, что Хойтнеру придется еще заниматься "третьим". Видимо, он уже решил, как поступить дальше с Хойтнером, куда его определить. И от этого Хойтнер все больше и больше нервничал.

"Нет, Ягуара еще рано хоронить, - подбадривал он себя. - Ягуар бесстрашен и хитер, не зря же дана мне такая кличка. Сейчас я готов выполнить любое задание, пропади ты пропадом все на свете!.."

Неожиданно массивная коричневая дверь открылась, и незнакомый Хойтнеру молодой офицер, надо полагать, новый адъютант Келлера, пригласил его в кабинет. Хойтнер вошел и увидел длинное, сухощавое лицо шефа, на котором быстро бегали узкие колючие глаза. "Он не изменился, полон злости, как обычно", - отметил мысленно Хойтнер.

Келлер указал пальцем на стул напротив себя. Хойтнер сел. Келлер разглядывал Хойтнера в упор и кисло улыбался, обнажая широкие вставные золотые зубы. Потом, все с той же миной на лице, стал перебирать желтыми костлявыми пальцами какие-то листы бумаги.

"Попался, выскочка", - злорадствовал в душе он.

Келлер не очень любил Хойтнера. Самонадеянность этого молокососа скорее всего и привела к полному провалу задания. Теперь проведение операции "Третий", точнее, новый вариант ее, заставило оберштурмбанфюрера прибыть на место будущих событий. У Келлера разработан план. И если Хойтнер после своей неудачи раскис, он подыщет другого.

- Мы давно знакомы, господин гаупштурмфюрер, - резко произнес Келлер.

- Так точно, господин оберштурмбанфюрер.