Помоги проекту - поделись книгой:
Эллери Квин
«Расследует Эллери Квин»
ПОВЕСТЬ О ПРЕДСМЕРТНОМ СООБЩЕНИИ
НИ ГУГУ!
Первым греком, принесшим дар, была Эллен Мамфорд Нэш. Сменив трех американских мужей, дочь Годфри только что вернулась из Англии, где прожила рекордный пятилетний срок с четвертым супругом — египтологом, связанным с Британским музеем. Ноздри блудной дочери, явившейся домой с визитом, раздувались, словно от неприятного запаха.
Тем не менее Эллен ласково обратилась к отцу:
— Желаю счастья, дорогой. Надеюсь, тебе это пригодится.
Надежда оказалась необоснованной. Эллен подарила отцу позолоченные портсигар и зажигалку, но Годфри Мамфорд бросил курить в 1952 году.
Следующей была очередь Кристофера. Он появился на свет немногим менее тридцати лет назад и немногим менее тридцати минут позже Эллен. (Отец никогда не позволял себе предаваться горьким мыслям о том, что рождение близнецов убило их мать, хотя у него часто бывал повод сожалеть о невыгодном обмене.)
Наблюдая за братом поверх бокала шампанского, Эллен забавлялась представлением. Как достоверно он изображает любящего сына! Казалось удивительным, что при таком таланте Крис никогда не выходил за рамки актера в летнем репертуаре и статиста в спектаклях отнюдь не на Бродвее. Причиной, разумеется, было то, что он никогда ни над чем усердно не работал.
— Отличный день рождения, папа, — с энтузиазмом говорил Кристофер. — Желаю еще сотню таких же.
— Постараюсь их устраивать, сынок. Большое спасибо. — Шевелюра Годфри поседела, но была достаточно обильна, и хотя его массивная фигура изрядно высохла, держался он прямо, как танцор, несмотря на семидесятилетний возраст. — Красивая штука. — Годфри вертел в руках трость с серебряной рукояткой.
Кристофер скользнул в сторону с обаятельной улыбкой, а Годфри отложил трость и повернулся к стоящей рядом маленькой пожилой женщине. Грубая кожа и короткие ногти на руках, державших подарок, свидетельствовали о привычке к домашней работе, а лицо под белоснежными волосами было спокойным, как новоанглийский сад.
— Тебе не следовало так хлопотать, мам, — запротестовал старик. — У тебя и так достаточно дел в доме.
— Господи, Годфри, разве это хлопоты? Хорошо бы таких было побольше.
— Я пытаюсь вспомнить, когда у меня в последний раз был свитер ручной вязки. — Годфри потрогал подарок. — Именно то, что нужно в эти дни для оранжереи. Как только тебе времени на него хватило?
— Он не слишком элегантный, Годфри, зато тебе в нем будет тепло.
Прошло двадцать восемь лет с тех пор, как Маргарет Кэсуэлл приехала в Райтсвилл ухаживать за своей сестрой Луизой — женой Годфри — во время ее роковой беременности. С тех пор она произвела на свет собственную дочь и похоронила мужа, сделавшись «мам»[2] для всех трех детей, растущих в доме, — близнецов Годфри и ее Джоанн — и приготовила (как недавно сама посчитала) более тридцати тысяч обедов. Впрочем, Годфри Мамфорд заслужил преданность Маргарет, став вторым отцом для ее ребенка.
Иногда ей казалось, что Годфри любит Джоанн больше своих детей — теперь, в гостиной, она чувствовала то же самое. Ибо Годфри держал в руках столовый прибор в кожаном футляре, украшенном хризантемами с золотыми листьями, а его проницательные голубые глаза сверкали как январский лед. Прибор был подарком Джоанн, которая с улыбкой наблюдала за юбиляром.
— Невероятно, Джо, — сказал Годфри. — Так порадовать старика! Это великолепно!
Улыбка Джо перешла в смех.
— Большинство мужчин имеет дело с мясом и картошкой, а ты обожаешь хризантемы. Все очень просто.
— Полагаю, люди думают, что я очень прост. Дряхлый мальчишка, — вздохнул Годфри.
На эти слова отозвался маленький человечек с густыми бровями, под которыми поблескивали смышленые глаза. Это был самый старый друг Годфри Мамфорда, Вулкотт Торп, ранее преподававший антропологию в университете Мерримака в Конхейвене. Последние несколько лет Торп служил куратором университетского музея, где удовлетворял свой интерес к культуре Западной Африки.
— Я тоже порадую твое мальчишество, — усмехнулся Вулкотт Торп. — Это поможет тебе справиться с дряхлостью.
— Первое издание каталога хризантем XVIII века! — Годфри уставился на титульный лист. — Вулкотт, это потрясающе!
Старик вцепился в том. Только Джо Кэсуэлл ощущала усталость в его большом теле. Для Райтсвилла и мира цветоводства Годфри Мамфорд был специалистом по разведению знаменитых хризантем «Мажестик» с двумя цветами на одном стебле, членом Американского общества любителей хризантем и клубов хризантем в Англии, Франции и Японии; его переписка с коллегами и поклонниками охватывала весь земной шар. Для Джо же он был мягким, добрым и чем-то обеспокоенным человеком, бесконечно дорогим ее сердцу.
— Я очень признателен всем вам, — сказал Годфри Мамфорд, — но, к сожалению, должен ответить на вашу доброту дурными новостями. Понимаю, что случай неподходящий, но не знаю, когда мне снова удастся собрать всех вас под этим кровом. Простите меня за то, что я собираюсь вам сообщить.
Его дочь Эллен обладала инстинктом, позволяющим быстро определять качество и степень неприятностей. Судя по раздувавшимся ноздрям, она чувствовала, что новости в самом деле скверные.
— Папа… — начала она.
Но отец остановил ее:
— Позволь мне докончить, Эллен. Это нелегко… Когда я удалился от дел в 1954 году, мое состояние равнялось почти пяти миллионам долларов, и я распределил его в завещании на основании этой суммы. С тех пор, как вам известно, я пренебрегал всем, кроме экспериментов с разведением и гибридизацией хризантем. — Годфри сделал паузу и набрал воздух в легкие. — Недавно я узнал, что был глупцом. Или это предопределила судьба. Впрочем, результат один и тот же.
Он бросил взгляд на старую книгу, которую держал в руках, словно удивляясь, что она все еще здесь, потом аккуратно положил ее на кофейный столик и сел на кушетку с шерстяной бахромой.
— Я передал все мои финансовые дела адвокатской фирме Труслоу Эддисона. Но я допустил ошибку, сохранив статус кво, когда Тру умер и практику унаследовал его сын. Мне надо было как следует подумать. Ты ведь помнишь, Кристофер, что за дикарь был молодой Тру…
— Да, — кивнул Кристофер Мамфорд. — Папа, ты ведь не имеешь в виду…
— Боюсь, что имею, — вздохнул старик. — После того как в прошлом мае молодой Тру погиб в автомобильной катастрофе, дела его фирмы походили на корзину с разбитыми яйцами, из которых даже омлета не сделаешь. Часть денег на его трасте он просто проиграл, а остальное исчезло в результате бестолковости, нелепых спекуляций и неразумных вкладов…
Годфри умолк, и вскоре паузу нарушил голос Эллен Мамфорд Нэш. Ее стройная элегантная фигура напряглась от негодования.
— Ты хочешь сказать, папа, что остался без единого шиллинга?[3]
Позади нее Кристофер сделал резкий жест, словно адвокат, пытаясь выдвинуть аргумент, грозящий поставить дело с ног на голову.
— Ты шутишь, папа. Все не может быть настолько плохо. От такого огромного состояния должно было остаться хоть что-то.
— Выслушай меня до конца, — устало произнес его отец. — Ликвидировав вклады, я смог расплатиться с кредиторами. Этот дом и все имущество в нем заложены. У меня остается годовой доход, который позволит мам, Джоанн и мне жить здесь достойно, но после моей смерти он прекратится. Я буду вынужден прекратить эксперименты с хризантемами…
— Черт бы побрал твои хризантемы! — прервала его Эллен резким, как ледяной ветер, голосом. — Если бы ты продолжал просто сажать семена, как вначале, папа, ничего бы этого не произошло. Остаться без фартинга[4] после стольких лет?
Годфри слегка побледнел, но оставался спокойным, очевидно подготовившись к испытанию.
— Твой брат прав в одном отношении, Эллен. Осталось кое-что ценное — то, о чем никто не знает. Я хочу показать это вам.
Мамфорд поднялся, подошел к стене позади него и отодвинул в сторону картину, изображающую вазу с хризантемами, обнажив квадратную дверцу сейфа. Молчаливая аудитория услышала слабые щелчки — скорее шорох — набора диска. Достав что-то, старик закрыл дверцу и вернулся.
Дыхание Эллен походило на лошадиный хрип. В руке ее отца был великолепный кулон.
— Вы помните, — снова заговорил он, — что, уйдя на покой, я совершил путешествие на Дальний Восток познакомиться с тамошними хризантемами. Будучи в Японии, я смог раздобыть эту безделушку. Я заплатил за нее много, хотя это составило лишь небольшую часть ее действительной стоимости. Существуют документы, где говорится, что это дар императора Комеи,[5] отца Мэйдзи.[6] Ее называют императорским кулоном.
Золотые звенья цепочки были искусно вырезаны в форме миниатюрных хризантем; сам кулон тоже представлял собой хризантему с огромным бриллиантом в центре, окруженным шестнадцатью бриллиантовыми лепестками. Драгоценные камни ярко-желтого цвета отражали горящий в комнате свет.
— Камни подобраны идеально. Агенты императора объездили весь свет в поисках редких желтых бриллиантов. Все вместе они уникальны.
Глаза Эллен Нэш, твердые как алмазы, превратились в щелочки. Она никогда не слышала об императоре Комеи и его кулоне, но была чувствительна к красоте, особенно имеющей высокую цену.
— Папа, это должно стоить целое состояние.
— Хотите верьте, хотите нет, но вещь оценивали в миллион долларов. — Послышалось арпеджио вздохов, и теплота в голосе Годфри Мамфорда внезапно исчезла. — Ну, раз вы видели кулон, я положу его назад в сейф.
— Ради бога, папа, только не в домашний! — воскликнул Кристофер. — Почему бы тебе не положить его в банковский сейф?
— Потому что мне нравится время от времени смотреть на него, сынок. Я давно храню кулон здесь, и пока никто его не украл. Между прочим, комбинация замка сейфа известна только мне. Полагаю, я должен записать ее где-нибудь на случай, если со мной что-то случится.
— Конечно! — подтвердила Эллен.
Выражение лица Годфри не изменилось.
— Я об этом позабочусь, Эллен.
Он снова подошел, к сейфу, и когда повернулся к остальным, в руках у него ничего не было, а картина висела на прежнем месте.
— Вот все, что осталось от моего состояния, — историческая драгоценность стоимостью миллион долларов. — Теперь его лицо было печальным, словно он истощил все запасы самообладания. — Вулкотт, по моему старому завещанию, ты получал сто тысяч долларов на экспедицию в Западную Африку, о которой всегда мечтал.
— Знаю, Годфри, — сказал Торп.
— Боюсь, что теперь твое наследство составит лишь пятую часть этой суммы:
Вулкотт Торп скорчил гримасу.
— Я уже слишком стар для экспедиций. Неужели мы должны это обсуждать? — пробормотал он, как будто тема причиняла ему боль.
Годфри Мамфорд повернулся к Маргарет Кэсуэлл:
— Вначале, мам, я планировал оставить тебе и Джоанн четверть миллиона долларов в виде трастового фонда. Ну, я не собираюсь заставить тебя страдать из-за моей ошибки после того, как ты посвятила мне половину своей жизни, — по крайней мере, постараюсь этого не допустить. Конечно, налог на наследство отрежет солидный кусок пирога, но по новому завещанию тебе оставлена солидная сумма в пересмотренном трасте. Я хочу, чтобы ты и Джо знали это.
Он обратился к Эллен и Кристоферу:
— Все остальное, дети, конечно, завещано вам в равных долях. Это не то, что я планировал, и я знаю, что вы ожидали большего, но вам придется удовольствоваться этим. Очень сожалею.
— Я тоже, — щелкнув зубами, отозвалась Эллен.
— Заткнись, Эллен, — прикрикнул на нее брат.
Наступившее молчание нарушила Джоанн:
— Ну, может быть, выпьем за здоровье юбиляра? — И она направилась за очередной бутылкой шампанского, которое заказала у Данка Маклина на площади в Хай-Виллидж, оставив в гостиной весьма удрученную компанию.
— Что за восхитительный день! — восторгался он. — Какое чудесное начало года! Давай прогуляемся в лес за оранжереей! Ну, кто быстрее добежит туда, Джо?
— Не болтай вздор, — хихикнула Джоанн. — Ты свалишься на задницу через двадцать ярдов. Твои силы истощились, Крис, и ты отлично это знаешь.
— Ты права. Истощились, как отцовское состояние, — весело согласился Кристофер.
— Но ты мог бы это исправить.
— Гимнастика вызывает у меня головокружение. Нет, это безнадежно.
— Ничто не безнадежно, если ты сам не делаешь это таковым.
— Осторожно! Маленькая кузина поднимается на трибуну! Предупреждаю тебя, Джо, этим утром я по какой-то нелепой причине чувствую себя выше гор Махогани. Ты просто не можешь испортить мне настроение.
— Я и не хочу этого делать. Мне нравится видеть тебя счастливым. Это приятная перемена.
— Ты снова права. Поэтому и так как Новый год — время решений, я решаю ограничить прием яда, сводящего меня в гроб, и удовольствоваться общением только с недоступными девственницами, начиная с тебя.
— Откуда ты знаешь, что я… ну, недоступная?
— Для меня, во всяком случае, — ответил Кристофер. — Я неоднократно пытался это опровергнуть.
— Что верно, то верно, — весьма мрачным тоном согласилась Джо. Но потом она засмеялась, и Кристофер к ней присоединился.
Они обогнули большую теплицу, чьи стеклянные панели сверкали на зимнем солнце, и направились по ковру мертвых листьев к ярко зеленеющему ельнику.
Кристофер радовался присутствию Джоанн. Ее широкий, свободный шаг подчеркивал весьма заметные вторичные половые признаки, а шерстяные чулки и ботинки на толстой подошве не могли скрыть от глаза знатока стройность ног.
— Ты имела в виду, что я совсем другой, когда счастлив? — спросил Кристофер.
— Разумеется.
— Ну, я действительно чувствовал себя по-другому этим утром и не мог понять причину. Теперь могу. Я не изменился — я такой же повеса, каким был всегда. Но я реагирую на свежий стимул — на тебя, кузина. Изменения создаешь ты.
— Благодарю вас, сэр, — сказала Джо.
— До сих пор я проводил с тобой маневры, но по-настоящему не замечал тебя. Понимаешь, о чем я?
— Догадываюсь, — настороженно отозвалась Джо.
— А теперь замечаю, кузина. Замечаю в совокупности, а не только тут и там. Что это означает?
— Что тебе скучно, и ты решил поразвлечься.
— Вовсе нет. Ты внезапно превратилась в необычайно привлекательный штучный товар.
— А ты весьма придирчивый покупатель.
— Не в том смысле, какой ты подразумеваешь. Не забывай, что я привык к желанным женщинам — в театре их столько, что мне грозила опасность превратиться в монаха.
— Тогда почему ты держишь меня за руку?
— Потому что я решил не давать обет безбрачия. С твоего разрешения, я пойду дальше и обниму тебя.
Поделиться книгой: