Помоги проекту - поделись книгой:
– Прекрасно вы понимаете, что я имею в виду, – потрясенный догадкой, толстяк больше не сомневался в своем, на первый взгляд, безумном предположении.
– Я
– Поразительно! – покачал головой толстяк, не обращая внимания на взгляд Аргона. – Как же я раньше не додумался? Ведь это же очевидно! Аргон, ты должен рассказать, должен. Олавия, да что с вами такое? Все равно откроется рано или поздно, и кто знает, при каких обстоятельствах правда выползет на свет!
– Может, ты и прав, – опустились плечи Аргона. – Ты все же очень проницателен, Сократ, до удивления.
– Да тут только слепой не заметит!
– Думаешь? – Аргон печально взглянул на взъерошенного толстяка.
– Невозможно перепутать!
– О чем это вы говорите? – не удержавшись, вмешался Леброн.
– Видишь ли, сынок, – Аргон смотрел на утонувший в ночи цветущий сад, окружающий дворец, – есть у нашей семьи одна тайна, эта тайна – ты.
– Я? – удивился юноша. – Как это?
– Это тайна твоего рождения.
– А в чем дело? Что в моем рождении было таинственным?
– Дело в том… – Аргон посмотрел на Олавию, она сидела, опустив голову, – в том… дело в том, что ты нам неродной сын.
– Неродной? Как это неродной? Отец, ты что такое говоришь? Мама, почему ты молчишь?
– Наверное, мы должны были рассказать тебе раньше, – глаза Олавии засверкали слезами, как озерные звезды. – Сможешь ли ты нас простить за наше молчание? У тебя другой отец и другая мать.
– Вот так новости. – Юноша помолчал, переводя взгляд с отца на мать. – А чей же я в таком случае? Чей?
– Ты сын Патриция.
После затяжных дождей Марс становился прекрасен своей особой неповторимой красотой. Легкие облачные перья прошивали тонкие солнечные стрелы, но они не сжигали, не терзали, а согревали его мир. В мгновения землю покрывали густые ковры сочной темно-зеленой травы с яркими цветочными подпалинами. Даже вечно штормящие волны Торгового Моря успокаивались, превращаясь в сверкающее багровое зеркало.
Иногда на Марсе появлялись птицы. Неизвестно, откуда они брались и куда затем исчезали. Белые, черные, желтые, большие, маленькие – разные. Одно их объединяло: они никогда не пели.
Не проронив слова, Леброн смотрел куда-то в пространство поверх головы Аргона.
– Леброн! Прошу тебя, не молчи! – взмолилась Олавия. – Скажи хотя бы слово!
– Вот, значит, как, – медленно произнес он. – Что ж, наконец-то все прояснилось, теперь мне все стало ясно… яснее ясного.
– Милый мой, что это означает? Неужели ты чувствовал себя чужим? Разве мы любили тебя меньше Ластении? Хоть единым словом, жестом, поступком провели меж вами грань?
– Мама, что ты, я совсем не об этом, – Леброн запустил пятерню в жесткие черные кудри. – Даже не знаю, как объяснить… Порой я очень явственно ощущал нашу разницу, чувствовал, что вы другие, будто вы живете на солнечной стороне, а я на сумеречной. Но я не знал, как это истолковать.
– Понимаю тебя, сын, – Аргону все труднее и труднее становилось дышать, чего ранее с ним не случалось. – Но почему ты никогда не рассказывал о том, что тебя беспокоит?
Отрешенный взгляд Леброна, устремленный в дремлющий сад, растворялся в безмятежной ночи Сатурна. Как же хорошо был знаком Сократу такой вот отсутствующий взор…
– О чем же мне было рассказывать, папа? – голос юноши звучал медленно, глухо, будто он разговаривал сквозь дрёму. – Порою я подходил к зеркалу, но вместо своего отражения видел Космос. Когда моя душа отягощалась гневом, под моим взглядом дрожали стекла, а всего меня начинало изнутри пожирать какое-то невиданное пламя и я страшился дать ему выход. Как часто за завтраками мы рассказывали друг другу свои сны, и каждый раз мне приходилось придумывать какие-нибудь разноцветные картины.
– А что же ты видел на самом деле?
– Ничего, папа, мне никогда не снились сны, я даже представить не могу, как это – видеть во сне картины.
– Почему же, почему ты молчал?
– Я полагал, что безумен, и все эти странности – лишь порождение моего поврежденного рассудка. Вы с мамой держите на своих плечах всю Сатурнианскую директорию, и эта планета не знает лучше, сильнее, светлее людей. Разве можно вами не восхищаться? И тут вдруг я со своим бредом… Разве мог я вас позорить? Я собирался бороться со своим безумием до тех пор, пока это еще возможно скрывать, а потом…
– И что же «потом»? – янтарные глаза Аргона гневно потемнели. – Что ты собирался сделать?
Леброн замолчал и опустил голову.
Патриций стоял у хрустального кабинетного окна и смотрел на бушующую жизнь последождливого Парка. Уже подступила горькая тошнота и пульсирующая боль навязчиво заколотилась в затылке. Сильнейшее напряжение постепенно завоевывало каждую клетку его плоти и крови, немела кожа, слабели мысли. Патриций не выдержал и застонал от приближенья этих красно-белых мук. И в этот миг чьи-то прохладные пальцы коснулись его искаженного болью лица.
– Кто? – с трудом обернулся Георг. Его ослепший взгляд поплыл по пустому кабинету.
Сократ жестом предложил Леброну вина, но юноша отказался.
– Вы можете рассказать, как это произошло? – тихо произнес он. – Каким образом я очутился у вас?
– Да, конечно, – вздохнул Аргон и потер пальцами переносицу. – У твоей настоящей мамы…
– Как ее звали?
– Эрайла. Была у нее служанка-компаньонка Арика, которой она доверяла. Незадолго до родов она позвала ее и сказала: «Если родится мальчик, замени его мертвым, а самого ребенка спрячь и отдай тому, кто смог бы достойно воспитать его, только увези из Дворца». Ты, Леброн, родился первым, а следом на свет появилась девочка. Когда Владыке сообщили, что у его жены родилась дочь, ты уже вместе с Арикой уже летел на борту торгового корабля. Она села на первый попавшийся крейсер, он шел на Сатурн, и волею судеб ты выдержал перелет. Прибыв на Сатурн, Арика отправилась к нам во дворец, попросила о частной аудиенции для приближенной владычицы Марса Эрайлы. Мы встретились с ней, и она протянула нам малыша, умоляя позаботиться о нем. Олавия как раз ждала Ластению, она родилась днем позже твоего появления в нашем доме. Поэтому лишних вопросов не возникло – у нас появилась двойня. Когда ты немного подрос, мы изменили цвет твоих глаз и волос, чтобы ты походил на сатурнианина. Вот, пожалуй, и все.
– Почему Арика не отдала меня какой-нибудь простой семье? Отчего перенесла из Дворца во дворец? Может быть, тогда все было бы иначе?
– Ты все равно стал бы таким, какой ты есть, а вот что стало бы с семьей, взрастившей тебя, – это уже другой вопрос. Арика поступила правильно, принеся к нам во дворец сына величайшего правителя и его царственной супруги. В иной среде ты мог бы стать чудовищем.
– А разве сейчас я не являюсь чудовищем? – Леброн смотрел на Аргона тусклыми желтыми глазами. – Разве я не чудовище?
– Ты наследный принц Сатурна, – жестко произнес Сократ, – и будешь им всегда.
– Где Ластения?
– Наверное, спит, поздно ведь.
– А она знает, что я…
– Что ты ее брат, которого она любит всем своим золотым сердцем? Конечно, знает.
Леброн встал из-за стола и прошелся по балкону. Ветер овеял ночной прохладой его лицо, растрепав смоляные кудри. Уткнувшись лбом в золотистую балконную балюстраду, Леброн спросил:
– А что с Арикой?
– К сожалению, она умерла, когда тебе было четыре года.
– А Эрайла?
– Кажется, она покончила с собой, по крайней мере, такова была официальная версия.
– Получается, никто, кроме вас, не знает, кто мой настоящий отец? – Леброн глянул на вызолоченный свечными огнями стол.
– Да, Леброн, – Сократ смотрел ему в глаза, – мы втроем и ты четвертый – вот и весь народ, которому известно, чей ты сын.
Дракула с Палачом сидели в Зале Философии Крови и передвигали фигурки по четко расчерченной доске. Живые, причудливо ряженые статуэтки постоянно пререкались между собой, порою дело доходило и до драки.
Позабыв об игре, Дракула смотрел на гипнотизирующие капли фонтана, выполненного в виде Символа Крови. Фигурки вампира устали ждать и расселись у края доски, продолжая словесную перепалку со статуэтками Палача.
– Дракула, – рассердился молодой человек, – ты ход будешь делать, или я могу поспать, пока ты размышляешь?
– А? Да, да… сейчас, – очнулся вампир.
Его фигурки немедленно заняли свои места. Дракула передвинул одну и опять уставился на фонтан.
– Дракула, с тобой так весело, что просто с ума сойти можно, – покачал головой Палач. – Очнись хоть на минуту! Эта фигура так не ходит!
– Правда? – вампир заморгал веками, внимательно глядя на доску. – Верно, как же это я перепутал.
– О чем ты все время думаешь?
– Так, ни о чем.
Дракула помолчал, передвинул еще одну фигуру и сказал:
– Я выиграл.
– Не может быть, – Палач в изумлении воззрился на доску. – Эти малявки, наверняка, все подстроили!
Он ударил кулаком, и фигурки испуганно подпрыгнули.
– Я просто выиграл.
– Может, еще партию?
– Давай, – пожал плечами старый вампир.
– А все-таки, о чем ты думаешь?
– Обо всем сразу. Ты видел Терр-Розе?
– Конечно, видел. Как бы я, по-твоему, узнал, где ты находишься на Земле?
– Как она?
– Выглядит превосходно, – Палач критически смотрел на расставленные заново фигуры. – Пусть сама выбирается, нам своей боли достаточно. Ты выиграл, ходи первым. Как думаешь, что будет с Анаис?
– Мне все равно, – Дракула передвинул первую фигурку. – Я больше ни во что не ввязываюсь, с меня хватит.
– Даже если тебя опять попросит Терр-Розе? – хмыкнул Палач.
– Даже если меня об этом попросит сам Патриций! – отрезал Дракула с неожиданной злобой.
На Сатурне рассветало. Небо – чудесная гармония оранжевых и фиолетовых оттенков – с каждым мгновением увеличивало палитру цветов. Ни дуновения ветерка, ни шороха, ни шелеста… Все вокруг замерло, ожидая чуда пробуждения природы, в предчувствии феерии ее радости, пробуждения света и жизни. Планета просыпалась, а обитатели королевского дворца, проведя за беседами всю ночь, только отправлялись на покой. Леброн ушел первым. Вскоре и Олавия сказала, что хотела бы отдохнуть. На балконе остались Аргон и Сократ.
– Я опасался, что мы все сделаем неправильно, и вот именно так мы все и сделали, – Аргон смотрел на догорающие свечи.
– Ничего уже не изменить, это произошло бы рано или поздно. Я зайду к нему, ладно?
– Вряд ли он захочет сейчас с кем-нибудь разговаривать.
– Я просто пожелаю доброго сна.
Аргон согласно кивнул.
Первым возвратилось осязание, и под ладонями Патриция проступила прохлада подлокотников кресла. Вернулся слух, и Георг услышал, как звенит кабинетная тишина. Он чувствовал, что не один, что рядом кто-то есть, но зрения пока еще не было, оно вернулось в самый последний момент. У окна стоял Снекторн.
Опустив плечи и повесив голову, Леброн сидел на кровати.
– Спишь? – заглянул в спальню Сократ.
– Сплю, – ответил юноша, не поднимая головы.
– Что-нибудь снится? – Сократ присел рядом.
– Пока нет.
– Я тогда пойду?
Поделиться книгой: