Черный ящик Цереры

- Сегодня к вечеру будет хорошая погода. Небо чистое, ясный спокойный закат... Вы уверены, что человек, который послал вас в Маллендорф, умер?

- Я последний видел его живым. Это было в лесу...

Карстнер оборвал рассказ на полуслове. Он понял, что человек с седыми висками знал о нем все.

- Забудьте обо всем, кроме того, что вы солидный коммерсант, отправляющийся в деловую поездку, - сказал человек.

- Обо всем?..

- Да.

- Хорошо... Вы только скажите мне, была ли та стена?

- Нет.

- Я могу еще раз увидеть это место?

- Не стоит привлекать к себе внимание.

- А потом... когда все это кончится, вы скажете мне больше, чем сегодня?

- Я бы очень хотел, чтобы мы с вами дожили до тех дней. Когда они придут, многое покажется не столь уж важным. Только что стало известно о покушении на Гитлера.

- Что?!

Карстнер впервые увидел под глазами веселого человека с седыми висками усталые морщины. И глаза, где-то на самом дне, хранили горечь.

- Вы правы, - тихо сказал он, - сегодня важно только одно. Перед этим все должно отойти на задний план. Мне уже пора?

- Скоро за вами заедет машина.

- А как покушение? Я уже понял, что оно не удалось.

Человек молча кивнул и вышел из комнаты. Вскоре он вернулся с большим красно-коричневым чемоданом.

- Здесь образцы товаров вашей фирмы и всякие мелочи, которые необходимы в дороге людям вашего возраста и положения. Машина уже пришла...

...Отправление экспресса Гамбург - Копенгаген почему-то задержали на два часа. Карстнер решил на всякий случай пообедать. Он зашел в привокзальную пивную и сел за длинный стол.

- Обед у нас отпускается только по мясным талонам, - сказал кельнер - За деньги можно получить пиво.

"Чуть не влопался!" - подумал Карстнер и, повернувшись к кельнеру, пояснил:

- Видите ли, меня направляют за границу, и карточки я оставил жене. Мне ведь они будут ни к чему.

Кельнер понимающе кивнул.

- А где можно поесть за деньги?

- Вы приезжий?

- Я из Кеппеника, но много раз бывал в Гамбурге по делам фирмы.

- Тогда вы легко найдете "Адлон". Это близко, нужно только перейти площадь.

- Знаю.

- Там отпускают без карточек. Но цены...

Карстнеру вдруг стало страшно покидать душную накуренную пивную, куда-то идти, пересекать большую пустынную площадь.

"Слишком долго я был оторван ото всего этого... Можно провалиться на каких-нибудь мелочах, о которых не имеешь ни малейшего представления", подумал он и, улыбнувшись, сказал:

- Для "Адлона" я не слишком-то богат, приятель.

Кельнер задумался и молча оглядел Карстнера.

- Могу предложить вам суп из бычьих хвостов, совсем свежий картофельный салат и шарлотку с грушевым джемом, - неожиданно улыбнулся он.

- Спасибо, дружище! И пива. Дайте мне кружку доброго гамбургского пива.

- Без талонов это все обойдется в двадцать четыре марки.

- Вот вам тридцать. Гоните две кружки!

Кельнер принес две высокие фаянсовые кружки пива и суп. В прозрачной водице плавал кусочек настоящего куриного яйца.

Да и на вкус она показалась Карстнеру превосходной. Но пиво было отвратительное.

"Это оттого, что я отвык", - подумал он.

Насвистывая "Лили-Марлен", кельнер поставил перед ним салат и шарлотку. Карстнер благодарно кивнул.

За окном завыли сирены. Хрипящий репродуктор объявил о надвигающейся волне бомбардировщиков. Погас свет. Кельнер чиркнул спичкой и зажег перед Карстнером тусклую коптилку. Такие же коптилки затеплились на соседних столах.

Карстнер заволновался, что из-за воздушной тревоги не попадет на свой экспресс.

- Все равно до отбоя ни один поезд не тронется с места, Так что сидите лучше здесь, - успокоил его кельнер.

- Почему?

- Искры из паровозных труб хорошо заметны с воздуха.

- Ах, так...

- Да, ничего не поделаешь, - кельнер отошел от стола.

От первых разрывов мелко задрожали бутылки на буфете. Застучали пулеметы. Хрип в репродукторе напоминал дыхание астматика.

Хлопнула дверь. На пороге выросли темные фигуры эсэсовцев с бляхами на груди. Один из патрульных остался стоять в дверях, двое других медленно прошли в зал.

"Мне, как всегда, везет", - подумал Карстнер.

- Всем оставаться на местах! Проверка документов.

Эсэсовцы медленно обходили столы, подолгу разглядывая документы в свете сильного электрического фонаря.

Тоскливое предчувствие сдавило горло Карстнера. Он осторожно потрогал внутренний карман, проверяя, на месте ли документы.

Прямо перед Карстнером появилась широкая, в нетерпении раскрытая ладонь.

Карстнер нащупал пальцами заграничный паспорт и вытащил его из кармана. Унтерштурмфюрер включил фонарь. Осветил фотографию. Направил резкий свет Карстнеру в глаза. Бросил паспорт на стол.

- Командировочное удостоверение!

Карстнер достал командировочное удостоверение.

- Почему не в армии?

- У меня язва двенадцатиперстной кишки.

- Дайте солдатскую книжку.

Карстнер полез в карман. Солдатской книжки там не было. Он вытащил брачное свидетельство, медицинскую карточку, справку о расовой полноценности, плацкарту, - солдатской книжки не было. Он отчетливо помнил, как человек с седыми висками вместе с остальными документами дал ему и солдатскую книжку. Фельдфебель запаса Пауль Дитрих, легко ранен на Сомме в 1915 году, награжден железным крестом, размер противогаза третий. Там говорилось и о язве двенадцатиперстной кишки.

Все это тревожно вспыхивало в памяти Карстнера, пока он лихорадочно ощупывал свои карманы. Он даже заглянул под стол, не упала ли случайно туда эта проклятая книжка.

- Ну?!

- Я, кажется, оставил солдатскую книжку дома, господин унтерштурмфюрер, упавшим голосом сказал Карстнер.

Теперь он был совершенно спокоен. Он знал, что сейчас его заберут. Самое страшное уже случилось. Все остальное не стоит волнений.

- Вам придется пойти с нами.

- Возможно, солдатская книжка лежит в чемодане, господин унтерштурмфюрер. Мой чемодан в купе экспресса Гамбург - Копенгаген. Если вы позволите...

- Дайте вашу плацкарту.

Он взял плацкарту и осветил ее фонарем. Объявили отбой.

-Ташке! - унтерштурмфюрер подозвал второго эсэсовца. - Всех проверили?

- Точно так, унтерштурмфюрер. Все в порядке.

- На шестом пути вы найдете экспресс Гамбург - Копенгаген. Получите там чемодан вот по этой плацкарте.

Карстнер понял, что все кончено. И сразу вспомнил; не хватает только, чтобы при обыске у него нашли английские фунты с одинаковым номером. Унтерштурмфюрер стоял к нему спиной и разговаривал с Ташке. Неуловимым движением руки, на которое способны только карманные воры и люди, прошедшие концентрационные лагеря, он вытащил бумажник и по уклону далеко задвинутых под стол ног спустил его на пол. Бумажник упал без звука.

- Пойдете с нами, - обернулся к нему унтерштурмфюрер.

- Но мой поезд, господин офицер ... Я же не успею на поезд...

- Поедете следующим. Мы дадим вам справку!

- Но...

- Не валяй дурака! На выход, живо!

Теперь с ним разговаривали настоящим языком. Пререкаться не было смысла. Карстнер встал из-за стола, поглубже затолкал носком бумажник и с удовлетворенным видом человека, исполнившего свой долг, пошел к двери.

2

"Сказал я ей: "Дарю тебе сердце мое", а она отвечает: "Ну что ж, для него у меня есть футляр на молнии..." И увидел я, что чувиха лицом благообразна и умом находчива. И тогда порешил я приобщить ее к лику святых путем медленной пытки на костре любви..."

- Мильч! К тебе пришли.

Лаборант электрофизической лаборатории Института физики вакуума Роберт Мильчевский спрятал исписанный мелким почерком лист бумаги в стол.

Черти, не дают творчески поработать. Похоже, Вадька так и не получит завтра этого письма. Придется дописывать дома. Неприятно. В отделе создается явно нездоровая атмосфера. Скоро дело дойдет до того, что весь рабочий день придется посвятить выполнению плана или беседе с посетителями. Грустно, девушки.

Мильчевский вышел в институтский коридор, длинный, как очередь в столовую, когда хочется есть. Солнечный свет из огромного окна падал на серый пластиковый пол, усиленно шлифуемый в течение рабочего дня подметками докторов, кандидатов и неостепененных товарищей.

Театр начинается с гардеробной, так полагал великий режиссер. Наука кончается в коридоре, так думал Мильч. Зато начинаются дипломатия и сплетни. Здесь ученые бросаются идеями, обмениваются симпатиями, заключают союзы.

Зеленые стены коридора разрезались на узкие полосы многочисленными белыми дверьми с табличками и надписями; "Вход строго воспрещен", "Сектор испытаний", "Вход воспрещен", "Лаборатория No 11", "Вход посторонним воспрещен", "Научно-технический отдел", "Лаборатория волновой функции", "С огнем не входить", "Брось папиросу" и так далее.

Возле залитого светом окна стоял молодой человек, нетерпеливо барабаня костяшками пальцев по подоконнику. Вокруг его гладко причесанной головы разливалось радужное апостольское сияние, за спиной сонм мечущихся пылинок поднимал и опускал легчайшие ангельские крылья.

Мильчевский сразу узнал эту фигуру, тонкую и подвижную, похожую на вопросительный знак. Патлач собственной персоной. Патлач - назло густо набриолиненным волосам, Патлач - отрицание новенького, только что с плеч заезжего туриста, костюмчика а ля Пари, Патлач - выражение внутренней разболтанной патлатой сущности. Вот он, в одежде херувима с крыльями и нимбом, окруженный со всех сторон запретами и надписями и... ничего? Не хватает только арфы, но она, очевидно, в одном из его бездонных карманов.

Мильч поморщился. Появление Патлача в коридоре научного института его шокировало. По его мнению, этот тип вообще персона нон грата, хотя и вполне годится для специального использования...

- Хм, - сказал Патлач вместо приветствия. - Качаешь науку с боку на бок? Двигаешь ее в сторону?

- Ты озверел? Чего заявился? Как нашел меня? Я же...

Патлач прищурился.

- Совершенно срочно нужно получить с одного будущего нобелевского лауреата небольшой должок за контрабандный японский транзистор.

Мильч покраснел.

- Была же договоренность на конец того месяца, - проговорил он.

- Что делать, времена меняются, цены подымаются, - беспечно сказал Патлач. - Нужны башли. Сегодня!

- Я сейчас не могу, - глухо ответил Мильч.