Черный ящик Цереры

- Куда вы без документов!

Карстнер пожал плечами и, отправив в рот последний кусочек пареной брюквы, потянулся за картофелиной.

- Мы ждали другого и приготовили документы для него... Но пришли вы... Для вас у меня нет документов.

Карстнер опять ничего не ответил и, взяв еще одну картофелину, посыпал ее крупной сероватой солью.

- Придется переправить вас в Гамбург так... Там сделают документы.

- На всех дорогах сейчас пикеты.

- Это так, - согласился старик. - Но я думаю, можно подняться по Эльбе на барже. Только придется не высовывать носа из трюма.

- Ну, это пустяки.

...Он сошел на берег севернее Гестахта. Оттуда до Гамбурга ходил трамвай. Поднявшись по откосу, Карстнер миновал лесопилку и вышел к трамвайному парку. Он шагал вдоль побеленного бетонного забора, стараясь держаться непринужденно. Изогнутые трамвайные дуги, дойдя до пересечения проводов, трещали, на лоснящийся булыжник мостовой сыпались синие искры. И каждый раз это заставляло Карстнера вздрагивать. Он не мог забыть, как однажды ночью бросился на проволоку хефтлинк номер 14271 Лео Брунес. Послышалось противное шипение и тоже посыпались искры. Только не голубые, оранжевые. И запах!..

Потом на всех вышках зажглись прожектора, пулеметы взяли проволоку на прицел, и ток отключили.

Пронзительно заклекотал звонок. Карстнер вздрогнул и шарахнулся в сторону. Он чуть было не попал под трамвай. Грохочущий вагон пронесся мимо. Но звон все еще стоял в ушах. Будто колотили в рельс на аппельплаце.

Сумерки быстро сгущались. Зажглись фонари. Оми мерцали в дрожащем воздухе. В сплетении трамвайных проводов появилась луна. Белый забор парка поголубел. В воздухе пахло бензином и гарью. Карстнер с наслаждением вдыхал этот специфический городской запах. На углу, возле небольшой пивной "Трильби", он увидел выползающий из парка трамвай. Сел во второй вагон и взял билет до Баденхауза. Получив сдачу с трех марок, поднял воротник и сделал вид, что собирается спать.

Пока вагон тащился до Баденхауза, совсем стемнело. Карстнер видел в окне свое полупрозрачное отражение.

Он пересел на седьмой автобус. Свободных мест не было, и он сразу же прошел вперед, к шоферу. Прижался лбом к стеклу. Ему все казалось, что чей-нибудь внимательный взгляд разгадает хефтлинка. Но никому не было до него дела. Многие выглядели теперь такими же усталыми равнодушными дистрофиками.

Вошел инвалид в синих очках, с запорошенной пороховой синью щекой. Какая-то женщина уступила ему место. Протиснулся к выходу фронтовик с забинтованной головой. Задел локтем Карстнера. Извинился. Карстнер видел все с лихорадочной четкостью, но не мог отрешиться от странного ощущения, что это происходит во сне или на дне моря.

- Кобленцштрассе! - объявил кондуктор.

Карстнер вышел. Его слегка поташнивало. Несколько раз глубоко вздохнув, он огляделся. Стекла домов были крест-накрест залеплены полосками бумаги. Над входом в бомбоубежище горела синяя лампочка. Мимо прошли два старика с повязками противовоздушной обороны. На всей улице горел один фонарь. Было тихо и безлюдно. Дойдя до перекрестка, он свернул налево и пошел по Генрих Гиммлерштрассе, бывшей Дрейкирхенштрассе. Каждый шаг гулко отдавался в ушах. Лунные тени черепичных крыш ложились на асфальт причудливыми косыми узорами. Темные окна мансард, узкий зазубренный силуэт костела, трагическое переплетение безлистных ветвей - это напоминало черно-белый эскиз декораций. "Принцесса Мален" - подумал Карстнер и вдруг удивился. Он не мог вспомнить, откуда это имя... Принцесса Мален?!

С громом распахнулась дверь. На асфальт упала широкая световая дорожка. Из подъезда вышли два эсэсовских офицера. Сверкнуло серебряное шитье. Один застегивал перчатки. Другой, засунув руки в карманы шинели, покачивался с каблуков на носки. Покачивался серебряный череп на фуражке. Офицеры были навеселе, смеялись...

Карстнер продолжал идти навстречу. Только шаг его сделался гораздо короче. Так идут с закрытыми глазами. Рука в кармане стала горячей и мокрой. Пальцы ожесточенно перебирали серые пфенниги военного времени. За четыре шага Карстнер сошел с тротуара. С каменным лицом прошел мимо эсэсовцев и вновь вернулся на тротуар.

Шаг его сделался еще короче. Заныло в позвоночнике. Опять болезненное ощущение нацеленной в спинной мозг авиабомбы. Впрочем, началось это раньше. Гораздо раньше...

... - Лицом к стене! - скомандовал штурмовик. Карстнер увидел закопченный кирпич брандмауэра. Рядом стояли какие-то люди. Тоже лицом к стене. Он чувствовал их локти и плечи. Напряженные оцепенением внутренней дрожи.

Здесь только что стреляли в нацистского бонзу. Схватили первых попавшихся. Обыскали. Кого-то увели. Истошно кричала женщина. Карстнер стоял лицом к стене. Когда все кончилось, и он мог уйти, ему открылся весь брандмауэр высокий и грязный. За ним чернела глухая стена дома. Маленькие окошки фасада были забраны решетками. Почти на каждом флажок со свастикой. Это было назавтра после референдума.

Свежий ветер трепал красные лоскутки, корчились черные свастики в белом круге. Их было много, и они казались живыми. Тогда Карстнер неотвратимо понял, что нацисты победили.

И еще он стоял лицом к стене. Не у самой стены, а почти посредине комнаты. К нему подходили сзади и били по лицу. И нельзя было оборачиваться. Слева спрашивали, справа били. Потом отливали водой. А в лагере ощущение, что кто-то нацелился в спину, почти не оставляло его. Особенно остро он чувствовал это там, на лесной поляне под бомбами...

...Карстнер споткнулся, будто увидел перед собой внезапно появившуюся стену, и побежал. Бежал и с ужасом думал, что этого нельзя делать.

Он не сомневался, что эсэсовцы смотрят ему вслед и станут теперь преследовать его. Он оглох от собственного бега и ударов сердца. Не переставая бежать, он оглянулся.

Эсэсовцы махали ему руками и что-то кричали. Они были посреди мостовой. Один из них доставал револьвер. Карстнера охватило странное спокойствие. "Сейчас меня убьют", - подумал он и интуитивно сделал прыжок в сторону. Грохнул выстрел. Карстнер споткнулся, коснулся коленом и ладонями мостовой, резко оттолкнулся и побежал дальше. Ему показалось, что они опять выстрелили, может быть, даже несколько раз.

Добежав до перекрестка, он автоматически повернул направо. Так же автоматически отметил, что этого не следовало делать - нельзя наводить их на след. Но вызубренный в Маллендорфе адрес так четко отпечатался в его памяти, что в эти напряженные минуты Карстнер уподобился самолету, ведомому сквозь огонь зениток одним лишь автопилотом. Поравнявшись с домом номер три, он, не отдавая себе отчета, вбежал в подъезд. Черная цифра на белой эмалевой табличке мигала перед глазами, как маяк. Он чувствовал, что его сейчас вырвет. Все в нем тряслось. Опаленные легкие жадно, но безуспешно хватали воздух. Он уже не бежал, а, упав грудью на перила, тащился вверх, цепляясь руками и вяло перебирая ногами.

На шестом этаже он услышал пушечный удар двери внизу и бряцанье подковок по гулкому каменному полу. Он знал: на седьмом этаже есть ход на чердак. Выскочив на крышу, нужно добежать до пожарной лестницы. Спуститься на брандмауэр. Прыгнуть на соседнюю крышу, а там будет дворик с тремя подворотнями. Главное, выиграть хоть несколько шагов. Кроме того, эсэсовцы пьяны, и неизвестно, как они поведут себя на крутой восьмискатной крыше. Остро закололо в боку. Но Карстнер заставил себя прыгнуть сразу через три ступеньки. Лег на перила, выпрямился. Остался еще один пролет. Потом восемь ступеней и чердачный лаз. Дверь почти наверняка открыта - на случай налета. "Там должен быть ящик с песком - тушить зажигалки, - отметил Карстнер, - может, опрокинуть на них?.. Нет, не осилю"...

Последняя ступенька, и он на площадке. Теперь пробежать площадку и свернугь налево...

Перед Карстнером белела глухая стена. Гладкая, как лист бумаги. Точно лакированная, а не покрытая штукатуркой.

"Может, я перепутал подъезды? - подумал он. - Хотя теперь это не имеет значения... Обидно"...

Он стоял лицом к стене, не решаясь обернуться. Покачнулся и, выставив вперед руки, упал. Он больно ударился локтем о край ступеньки. Стена куда-то исчезла. Дверь на чердак была открыта.

Он пополз вверх на четвереньках. Дотянулся пальцами до двери, но не смог подняться. Сел, чтобы передохнуть и собраться с силами.

"В крайнем случае, одного из них я сумею ударить ногой в живот".

Загремели кованые сапоги. Эсэсовцы вбежали на площадку. Карстнер подтянул ноги к груди и обернулся. Перед ним была глухая белая стена. Восемь ступенек вели вниз, на площадку седьмого этажа. А за ними белая стена... Выход на площадку исчез. Карстнер не мог уже ни удивляться, ни действовать. Голова его бессильно упала на грудь, и он медленно осел на бок, цепляясь непослушными пальцами за дверной косяк.

Словно сквозь вату он слышал, как эсэсовцы гремели сапогами на площадке, кричали, колотили в двери, звонили, врывались в квартиры и вновь выбегали на площадку. Потом гомон голосов: мужских, женских, детских. Все они были где-то рядом, за этой стеной. Они искали его, хотели его убить. Карстнер уже не чувствовал, как чьи-то руки подняли его и понесли. Сначала вверх по лестнице, потом по какому-то длинному коридору и, наконец, вниз...

...Первое, что он почувствовал, когда пришел в себя, был острый и свежий запах озона. Он лежал на большом кожаном диване, укрытый теплым клетчатым пледом. В комнате горела электрическая лампа. Карстнер посмотрел на часы, они стояли. Окон не было.

Полуоткрытая дверь вела в другую комнату. Там что-то непрерывно полыхало дымным белым светом. Слышалось странное жужжание, приглушенные голоса, изредка отрывистые фразы.

В комнату, улыбаясь, вошел человек с красивым молодым лицом и пышной шевелюрой. Виски у него были совершенно белые.

- Ну, как себя чувствуете? - спросил он, присаживаясь на краешек дивана.

Человек улыбнулся еще шире.

- Как я сюда попал?

- О! Совершенно случайно. Вам, очевидно, стало нехорошо. У вас уже бывало такое? Нет? Ну, тем лучше. Вы были без сознания, и я решился доставить вас сюда, пока вам не станет лучше.

- А где... они? Те, двое?

- Кого вы имеете в виду? - человек искренне изумился. Его блестящие черные глаза смеялись.

Карстнер пожал плечами.

- Вам показалось, что вас кто-то преследует? - Человек не переставал улыбаться, и на его щеках играли симпатичные ямочки. - Это, знаете ли, бывает перед приступом.

- На каком этаже я нахожусь?

- В цокольном. Вы предпочитаете бельэтаж?

- Это дом три?

- У вас есть тут знакомые?

- На седьмом этаже есть выход на чердак?

- Конечно. Вы уполномоченный противовоздушной обороны?

- И он не замурован белой стеной?

- Может быть, вы еще немного поспите? А потом мы с вами поговорим.

- Так вы сказали, цокольный этаж? И попасть к вам можно через чердак?

- Ну, зачем же обязательно так сложно. Можно и со двора, через черный ход.

- Это квартира 18-6?

- Вы проявляете поразительную осведомленность,

- Так да или нет?

- 18-6.

- Разрешите мне самому в этом убедиться.

- Пожалуйста. Я помогу вам подняться... Раз вы через весь город шли в гости... только для того, чтобы передать привет, должны же вы удостовериться, что попали по адресу.

Карстнер откинулся на подушки и прикрыл глаза.

- Да, я принес вам привет... От Янека... Слава богу, что все так кончилось... Что это была за стена?

- Какая стена?

- Перед чердачной лестницей. Я уж думал, что мне конец, Только она вдруг исчезла... А потом появилась опять.

- Наверное, у вас жар. Никакой стены перед чердачной лестницей нет.

- Но она была...

- Ее не было.

Человек с седыми висками больше не улыбался. Спокойно и уверенно он смотрел на Карстнера.

- Да, вы правы. Это от переутомления. Никакой стены не было, - тихо ответил Карстнер.

- Ну, вот видите... Вам мешает свет, я погашу.

- Нет, благодарю. Я не буду спать. Если можно, дайте мне поесть.

- Хорошо, - сказал человек и опять улыбнулся.

Карстнер подумал, что никогда еще не видел таких веселых и умных глаз.

- Постойте! - позвал Карстнер, когда человек был уже в дверях. - Не уходите. Значит, эсэсовцы за мной тоже не гнались?

Человек развел руками.

- Где вы меня нашли?

- На улице. Возле дома.

- Не на седьмом этаже? И я могу, не опасаясь, выйти на улицу?

- Вы мыслите удивительно нелогично, дорогой мой. Если вас вчера никто не преследовал, то не значит, что так будет сегодня, завтра, через месяц, К человеку, который знаком с Янеком, гестапо всегда питает известный интерес.

- Да, - сказал Карстнер. - И еще у меня нет документов.

- Ну, вот видите! У вас слабое здоровье, вы даже потеряли сознание на улице. Из одного лишь чувства сострадания вам нужно помочь... Надеюсь, вы понимаете?

- Да. Мне очень повезло, что я потерял сознание как раз у вашего дома...

- Вот ваши документы, - сказал человек с седыми висками. Карстнер внимательно рассмотрел заграничный паспорт, удостоверение личности, солдатскую книжку и брачный контракт. Документы выглядели безукоризненно.

- Почти как настоящие, - сказал он.

- Бланки, во всяком случае, настоящие.

- Когда мне нужно сматываться?

- Сегодня. Вот железнодорожный билет и разрешение на выезд в Данию. Теперь деньги... Тысяча марок и на сто марок мелочи. А это семьдесят английских фунтов, пятифунтовыми купюрами.

- Это же целое состояние!

- Не обменивайте за один раз больше одной купюры.

- Фальшивые?

- Нет, настоящие. Только номер у них одинаковый.

- Ну, ясно, фальшивые.

- Если будете пускать в ход по одной, их примут даже в Сити.

- Местного производства? - спросил Карстнер, кивнув головой на закрытую дверь, за которой гудели какие-то электрические приборы.

- Нет. Здесь просто частная физическая лаборатория...

Карстнер спрятал документы и деньги во внутренние карманы нового тщательно отутюженного пиджака.