Зеленые человечки

– Не уверена, что кто-либо из нас теперь решится мелькать рядом с тобой, – она легонько клюнула его в обе щеки на европейский манер и прошептала: – Если бы я знала, что ты будешь таким грубияном, то ни за что не пригласила бы так много народу из его кабинета.

Когда-то, давным-давно, Вэл играла в театре. А еще раньше она, по слухам, развлекала публику несколько иным способом. Потом она вышла замуж за Джеймисона Ванбурга Далхаузи – советника президента, наследника несметных богатств «стальных королей», который, ко всему прочему, годился ей в отцы. Джеймисон скончался десять лет назад, оставив ей полдюжины домов, некоторое количество взбудораженных наследников – отпрысков первых жен, неплохую коллекцию импрессионистов и пятьсот миллионов долларов.

Джеймисон был угрюмым старым хрычом с дурным запахом изо рта и волосатыми ушами, перед которым официальный Вашингтон преклонялся, почему – неизвестно. В свое время он втолковывал Рузвельту, что Джозеф Сталин в глубине души совсем неплохой парень. Другой президент поступил весьма разумно, назначив его ответственным за мирные переговоры с Вьетнамом, которые в результате обернулись годами препирательств по поводу протокола переговоров и миром, вскорости развалившимся на куски.

Перед тем, как в жизни этого хрыча появилась Вэл, его дома в Джорджтауне и Виргинии были сама мрачность и уныние. Гости, входившие в столовую, бормотали себе под нос: «Входящие, оставьте упования». Вино больше смахивало на сироп от кашля; только самый отчаянный алкоголик мог проглотить его не поморщившись. Так он и правил, сидя в своем мрачном кабинете, обитом красным деревом, развлекая гостей нескончаемыми монологами на такие занимательные темы, как ожидаемый рост добычи урана в России и борьба Аденауэра с неустойчивостью немецкой марки в послевоенный период. Его безвременная смерть, наступившая в возрасте восьмидесяти восьми лет в результате того, что он неосторожно наступил на грабли, была воспринята истеблишментом как конец великой эпохи и своего рода национальная трагедия. В своей пламенной речи в Национальном Соборе президент сокрушался по поводу того, как ему будет не хватать такого мудрого и надежного советника.

Вэл, напротив, обожала бросать деньги на ветер – она тратила их пригоршнями, охапками, буквально выстлав ими свой сад в Джорджтауне. Приглашая гостей на уик-энд в свое поместье в Мидцелбурге в Виргинии, она посылала за ними вертолеты. Она нанимала Паваротти, чтобы угостить их его пением, икрой и перепелиными яйцами. Фуа-гра и трюфели доставляли из Франции самолетом. Она ставила на кандидатов в президенты, как другие ставят на породистых рысаков на скачках. Кто-нибудь обязательно должен был победить. Один из ее рысаков в конечном счете пришел-таки первым. Джеймисон наверняка перевернулся бы в гробу, узнай он о расточительности Вэл. Тридцать миллионов? Да за половину этих денег можно купить Италию…

Вэл взяла Баниона под руку и повела в гостиную, уставленную свежими пионами. В воздухе таял сладковатый дым ароматических свечей. Банион обвел взглядом комнату в поисках жены. Это был самый обычный воскресный завтрак у Вэл: два секретаря кабинета; два бывших секретаря кабинета; один объявленный кандидат в президенты и еще один – пока необъявленный; кинозвезда (специально приехавшая, чтобы опровергнуть слухи о так называемой «стильной» болезни); Тайлер Пинч, куратор галереи Фриппс… А, вот и Битси, рядом с ним; сенаторы все тут, все до одного; спикер Палаты представителей, помощник лидера фракции большинства; главный редактор «Пост» и редактор отдела зарубежной информации, и – да, Баниону был особенно приятно видеть этих двоих – Тони Флемм и Брент Борман, ведущие других вашингтонских воскресных программ; пара ученых мужей – авторов заумных газетных публикаций, чьи опусы были столь же доступны пониманию, сколь древнеегипетские манускрипты; весьма экзотическая семейная пара биографов, Ник и Нора; экс-любовница одного из экс-президентов (несколько администраций назад), ныне – музыкантша в симфоническом оркестре; и необъятный, внушительный, обходительный, сладкоголосый Бертон Галилей – юрист, лоббист, друг президентов, который отверг пост судьи в Верховном Суде, потому что не захотел отказаться, как он по секрету шепнул Баниону, от одной «кошечки – этого бесценного дара человечеству». Кто еще? Новый руководитель протокольного отдела из государственного департамента, как ее там, Мэнди что ли; французский посол, бразильский посол, канадский посол, индонезийский посол, пытающийся с грехом пополам объяснить другим дипломатам недавнее решение правительства его страны «успокоить» еще один десяток тысяч жителей восточного Тимора;[9] да архитектор с супругой, которую Банион на дух не переносил, потому что она заявила ему, что никогда не смотрит телевизор.

Появился дворецкий, неся в руках поднос с бокалами: «кровавая Мэри», шампанское, белое вино и газированная вода с лаймом. Банион взял стакан газировки и застыл в ожидании почестей. Отмахнулся от предложенных сандвичей с кресс-салатом: не очень-то ловко принимать комплименты с набитым зеленью ртом.

Битси подошла к нему первой, таща за собой Тайлера Пинча. На ней был шикарный двубортный пиджак, жемчужное ожерелье, золотые сережки. Худенькая, изящная, с безупречно белозубой улыбкой и большими, широко распахнутыми глазами, будто она все время чему-то удивлялась. У нее были южные корни, как, впрочем, и у большинства истинных вашингтонцев. Ее отец мог часами рассказывать о фамильном древе, которое можно было проследить чуть ли не с начала нашей эры.

Банион и Битси повстречались двадцать лет назад; в ту пору оба были молодыми специалистами, проходившими летнюю практику на Капитолийском холме и участвовавшими в программе «Светлое Будущее». Участники этой программы, молодые начинающие карьеристы, приезжали в Вашингтон, чтобы помелькать перед правящей элитой. Банион, застенчивый очкарик, который никогда не пользовался успехом у женщин, влюбился в Битси сразу. Надо сказать, все практикантки лезли из кожи вон, стараясь выглядеть как можно хуже, чтобы мужчины воспринимали их всерьез. Одна Битси всегда выглядела на все сто, каждое утро – новая блузочка, туфли-лодочки, чулки, плиссированная юбочка и аромат духов «Уайт Шоулдерс», от которого Банион сразу же заводился. В один прекрасный день он, набравшись наглости, все-таки пригласил ее на свидание. К его великому удивлению, она приняла приглашение.

В ту лунную ночь, после симфонии в Кеннеди-центре,[10] они сидели на мраморных ступенях моста Мемориал-Бридж, и Банион с пеной у рта рассказывал ей о своем выпускном сочинении, посвященном решению Франции отказаться от участия в военных программах НАТО в 1966 году. Битси была очарована. Из Оксфорда, где он скрывался, уклоняясь от собственного «вступления» во вьетнамскую войну, Банион писал ей страстные письма о зарождении Общего рынка. Они поженились в Церкви Слова Христова в Джорджтауне. Все было разыграно как по нотам, в соответствии с «протоколом». На церемонии присутствовал государственный секретарь Соединенных Штатов, старинный друг родителей Битси. Прием состоялся в клубе «Чеви-Чейс», медовый месяц они провели на Бермудах. По возвращении обоих ожидала работа: Битси – в отеле «Хэй-Адамс», в отделе маркетинга и сбыта; Баниона – в администрации сенатора Германикуса П. Дельфа из Северной Каролины; и, как оказалось, очень вовремя, поскольку Дельф как раз начал давать показания по делу о причастности ЦРУ к неудачной попытке убийства канадского премьер-министра. Это было началом головокружительной карьеры Баниона в качестве «телеперсоны». Но в те времена все карьеры в Вашингтоне, так или иначе, были головокружительными.

Сенатор Дельф угодил в Сенатский комитет по расследованию преступлений против членов правительства исключительно благодаря неукоснительному соблюдению правила старшинства.[11] Он не был, как в свое время писал какой-то умник, одним из основателей МЕНСЫ.[12] Газеты обычно писали о нем, как о человеке «с весьма ограниченными интеллектуальными возможностями». Банион, будучи, вне всяких сомнений, юношей незаурядным, сделался правой рукой сенатора; и, поскольку тем нескончаемым жарким летом сенатор продолжал давать показания, Баниона узрели миллионы американских телезрителей – в качестве молодого помощника сенатора Дельфа, который безостановочно шепчет что-то ему на ухо. «Вашингтон пост» написала, что он, «по-видимому, решил навеки поселиться в ухе у сенатора».

Его отчет по итогам деятельности комитета превзошел все ожидания – еще один рекорд на пути к успеху. Это была ловкая попытка найти компромисс между праведным гневом и осторожными реформами, между теми, кто полагал, что Соединенные Штаты не имеют права травить канадских премьер-министров, и теми, кто, не одобряя этого конкретного шага, считал, что в будущем Соединенные Штаты непременно должны заслужить право избавляться от неугодных премьер-министров, если обстоятельства того требуют. Качество сего творения было необычайно высоко для стандартного отчета Конгресса: там имелись цитаты из Катона Старшего, Поля Валери и, для особого шика, из Мао Цзэдуна. «Нью-Йорк таймс» окрестила его «молодым человеком, которого следует опасаться». Другие сенаторы начали наперегонки переманивать его в свой штат.

Банион стал часто появляться в «Вашингтон уик-энд» – одной из наиболее серьезных и одновременно смертельно скучных воскресных телепрограмм. Баниону безумно льстили восхищенные взгляды прохожих на улице, негромкое «ах» метрдотеля в ресторане, узнавшего его. Пэг Бейнбридж, автор редакционной страницы в «Пост», предложила ему написать статью для газеты. Опус ей понравился, и она попросила еще. Уволившись из администрации сенатора, – как он не без помпезности объяснил, «по той причине, что он позволил переманить себя в частный сектор», Банион заделался настоящей акулой пера и телеэкрана, учредив синдицированную колонку[13] в «Пост» и регулярно появляясь в «Вашингтон уик-энд».

Справедливости ради следует заметить, что его выступления в «Вашингтон уик-энд» были весьма заурядны, особенно на фоне других завсегдатаев этой программы: вспыльчивого, вечно чем-то недовольного обозревателя, служившего некогда послом в Лесото; пожилой дамы, которая возглавляла вашингтонское телеграфное агентство еще при Трумэне и то и дело повторяла «с другой стороны»; телерепортерши, у которой был роман со стареньким судьей из Верховного Суда; и тучного шепелявого литературоведа – автора книги, в которой он с пеной у рта доказывал, что все шекспировские пьесы были на самом деле написаны королевой Елизаветой. Когда Роджер Пантер, австралийский газетный магнат, приобрел телевизионный канал, которому принадлежал «Уикэнд», Банион сделал первый ход. Он написал служебную записку, в которой предложил провести ряд изменений, и в первую очередь, назначить его, Баниона, ведущим программы. Роджер быстренько избавился от остальных «завсегдатаев» и передал шоу Баниону, наказав ему «оживить это болото» и выделив на это немалые средства.

Банион изменил формат программы, переделав ее в воскресную утреннюю встречу в прямом эфире один на один. Бодренькое интригующее вступление и на прощание – какой-нибудь оригинальный вывод. Безусловно, это было в высшей степени забавно: наблюдать за напыщенными говорящими головами, которые с важным видом изрекали мысли, украденные из утренних газет, – и все ради того, чтобы увеличить свои и без того завышенные гонорары. В телевизионном пространстве, забитом заранее записанными интервью, людям нравилась эта передача, им было приятно красоваться перед всем честным народом в течение двадцати минут, несмотря на то, что Банион взимал непомерно высокую плату, разделывая их под орех в прямом эфире.

Рейтинг его программы неуклонно рос. Первой сенсацией стало откровение бывшего министра обороны Роберта Макнамары, который признался в том, что все то время, пока шла война во Вьетнаме, он принимал препараты, якобы восстанавливающие рост волос, а на самом деле стимулирующие мозговую деятельность. Нежданно-негаданно «Воскресенье» превратилось в программу, попасть на которую считалось престижным.

«Эмпл Ампер», гигантская электрическая компания, стала единственным спонсором программы. Банион подписал выгодный долгосрочный контракт. Оклад был неплох, но настоящие деньги он зарабатывал, читая лекции. Суммы были поистине астрономические. Невероятно, но факт: некоторые корпорации, чтобы услышать от него живьем те же слова, что он говорил по телевизору, готовы заплатить сумасшедшие деньги, таково бремя славы. Историк Дэниел Берстин охарактеризовал этот феномен как «известность ради известности». Он вполне мог бы добавить: «деньги ради известности». Юное лицо Баниона стало символом телевидения нового времени. Жители самых отдаленных деревень в бассейне Амазонки, у которых было спутниковое телевидение, вмиг узнали бы его, вздумай он приплыть к ним в гости на утлой лодчонке. Метрдотели в роскошных ресторанах теперь приберегали для него отдельный столик – на случай, если он вдруг осчастливит их визитом. Его карикатура красовалась на стене ресторана «Фронд», где вашингтонские Большие Лапы[14] уплетали стейки размером с портфель и гигантских омаров (и зря – мясо у молоденьких омаров гораздо более нежное и сочное). Он был вынужден загодя приезжать в аэропорт, чтобы успеть раздать автографы. Это в том случае, когда он пользовался услугами авиакомпаний. Его лекционный агент, Сид Минт, теперь недвусмысленно намекал клиентам, что их шансы заполучить на свое мероприятие Джона О. Баниона значительно повысятся, если они пришлют за ним собственный самолет, а затем тем же самолетом доставят его обратно.

И вот теперь он стоял в напоенной сладкими ароматами гостиной Вэл Далхаузи, в ожидании лавровых венков от сильных мира сего. Жизнь была прекрасна. Казалось, все идет как по маслу.

А вот и его Битси – с Тайлером. Тайлер, куратор галереи «Фриппс», сегодня вырядился в клетчатый блейзер, темно-синюю рубашку, шелковый французский галстук с узором из малюсеньких картин в рамочках – остроумно, ничего не скажешь, – с изящной золотой булавкой. Его волосы были зачесаны назад и разделены на прямой пробор – имидж преуспевающего яппи.

– Это что, кровь у тебя на ботинках? – ухмыльнулся Тайлер.

– Он выживет, – махнул рукой Банион.

– Мне не терпится взглянуть на план размещения гостей на твоем обеде. Где вы собираетесь его усадить?

– Если он вообще придет, – проговорила Битси с необычайно встревоженным видом, – Вэл говорит, что они в последний момент придумают какой-нибудь ужасный кризис ради того, чтобы отменить визит.

– Им не надо придумывать кризисы. Они сами тут как тут.

– Вот что я придумал, – сказал Тайлер, понизив голос, – я случайно узнал, что в этот день приезжает Орестус Фитцгиббон…

Орестус Фитцгиббон, англо-греческий финансист, ныне натурализованный американец, недавно приобрел корпорацию «Имменса» за семь миллиардов долларов – чтобы избежать проблем с уплатой налогов. Он, говорили, любил сорить деньгами; отчасти для того, чтобы позлить своих многочисленных бывших жен.

– …Он дарит нам третьего Эль Греко. Почему бы вам не пригласить его к себе на обед? Президент вряд ли опоздает, если узнает, что Фитцгиббон будет сидеть рядом. Пару лет назад Огастус сидел рядом с сенатором Рокфеллером и, не сходя с места, выписал чек на миллион долларов на его избирательную кампанию.

– О боже, это все решает, – вздохнула Битси, – но согласится ли он, если все получится так спонтанно?

– Не могу сказать, что являюсь большим его поклонником, – сказал Банион, – конечно, здорово, что он дарит вам всех этих Эль Греко, но я сидел рядом с ним на приеме у Эрхарда Виллингера, и, честно говоря, он показался мне довольно неотесанным малым.

– Пожалуйста, Джек, не будь таким снобом, – в последнее время Битси побывала на стольких вечеринках в британском посольстве, что сама начала изъясняться, как подданная Британской империи.

– Похоже, я посеял вражду между любящими супругами, – сказал Тайлер, – вы уж там как-нибудь договоритесь и дайте мне знать.

– Это решено, – твердо проговорила Битси.

Их познакомила Клер Бут Льюс. Тайлер был австралийцем по происхождению. Его отец сколотил неплохой, но весьма сомнительный капиталец, продав старым импотентам с острова Формоза аддукторы гигантских моллюсков (они думали, что это поможет им вернуть утраченную мужскую силу), а затем вложил вырученные деньги в опалы, нефть, ранчо и виноградники. Молодого Тайлера он послал в английскую частную школу, где тот, став гомосексуалистом, получил возможность внедриться в британский истеблишмент. Продолжив свое образование в Кембридже, он сделался протеже сэра Энтони Бланта, искусствоведа, смотрителя коллекции картин Ее Величества в Букингемском Дворце, Виндзоре и Хэмптон-Корт,[15] и, как позже выяснилось, советского шпиона. Никто не мог до конца поверить в то, что человек, который посвящал монархов в тонкости живописи Пуссена, в то же самое время нашептывал государственные тайны на ухо лондонскому резиденту КГБ. Не останавливаясь на достигнутом, Тайлер женился на слишком резвой дочери сэра Реджинальда Пигг-Вигориша. К моменту, когда было объявлено об их разводе, сэр Редж должен был вот-вот получить пожизненное звание пэра. Опасаясь, что, мягко говоря, не совсем обычные сексуальные шалости его дочери могут стать пищей для таблоидов, он передал своему зятю несколько лишних полотен Сезанна, чтобы тем самым сохранить репутацию. Развод оформили без лишней шумихи. Тайлер продал картины Сезанна в парижский музей «Льоранжери» за кругленькую, тщательно скрываемую сумму (восемь целых семь десятых миллиона долларов) и отбыл в Америку, где стал куратором престижной галереи «Фриппс». Пущего лоску ему придавал тот факт, что он был знаком с принцем Уэльским. Банион не раз пытался с помощью Тайлера затащить принца на свою программу. Вот это была бы удача! Да, нет никакого смысла спорить с Битси по поводу того, приглашать ли на ужин этого сексуально озабоченного негодяя Фитцгиббона. Она недвусмысленно дала ему понять, что решение уже принято. Наверняка они заранее отрепетировали это маленькое представление.

Но вот подошел Тони Флемм, хозяин второразрядного вашингтонского шоу, пытаясь сделать вид, что совсем не завидует.

– Эй, Джек. Классное шоу.

– Правда? Ну, не знаю, не знаю…

Правильно, так его, бедного ублюдка, пусть помучается, пусть объяснит гостям, чем ему так приглянулось это классное шоу. Нет, минуточку, вот идет Бертон Галилей, сияющий, покачивающий головой в притворном ужасе – нет, ну надо же, как Банион в пух и прах разнес президента! А сзади к нему приближаются спикер Палаты представителей и французский посол. Абсолютный триумф. Банион вдохнул полной грудью воздух, напоенный ароматом свечей, и неторопливо выдохнул.

Вэл захлопала в ладоши.

– А теперь прошу всех к столу!

Глава 3

По понедельникам, ровно в десять утра, Банион и его секретарша Ренира просматривали почту за прошлую неделю и обсуждали расписание на неделю грядущую. Ренира читала почту, чтобы решить, на какие из трехсот или четырехсот писем необходимо ответить, одновременно составляя почасовой график на неделю. Ренира была англичанкой, и ее изысканное «алло» могло повергнуть в шок неподготовленного абонента. Как человек публичный, Банион считал своим долгом иметь прямой телефонный номер, но с практической точки зрения находил это чрезвычайно неудобным.

Почта за прошлую неделю была разнообразна: в одних письмах превозносили таланты Баниона; в других клеймили его как нарушителя общественного спокойствия; в третьих требовали разъяснения тех или иных проблем; в четвертых просили прочесть «прилагающийся» манускрипт с надеждой, что он будет опубликован. Были и такие, в которых умоляли бесплатно выступить на предстоящем торжестве (эти письма переправлялись Сиду Минту, лекционному агенту Баниона, который отвечал, что минимальный гонорар Баниона – двадцать пять тысяч долларов); а также те, которые начинались со слов: «Вы, конечно, меня не помните, но…» (на что Ренира отвечала: «Вы совершенно правы, мистер Банион вас не помнит»). Обычный набор рекламных проспектов, предлагавших авторучки, дорогие кожаные портфели, кроссовки, роскошную бумагу для писем, словари, компакт-диски, океанские лайнеры, спортивные машины и, конечно, трости, которые были эксцентрической слабостью Баниона – его страстью, как полагали некоторые. (Его коллекция включала в себя палку, сделанную из ампутированной бедренной кости солдата времен Гражданской войны; в свое время она принадлежала Джону Уилксу Буту;[16] еще одна была сделана из пениса быка.) На эти письма они неизменно отвечали короткими сухими формальными отписками.

Сеть магазинов одежды недавно предложила сто тысяч, если он сфотографируется в джинсах за двадцать девять долларов. Над этим предложением Банион задумался. Конечно, у него и в мыслях не было опуститься до рекламы шмоток – тем более джинсов. Он в жизни не выходил из своего дома в Джорджтауне без галстука; но сто тысяч «зеленых» – не такие уж плохие деньги за какой-то час работы. Естественно, он отклонил их предложение, но настроение было испорчено, ибо остаток дня он мрачно подсчитывал, что можно купить на такую сумму. «Кристи» проводила аукцион вин, выставив на продажу несколько ящиков «Романэ-Конти» урожая 1971 года, но… нет… Он не должен этим заниматься. Некоторые вашингтонские Большие Лапы уже вступили на этот путь, начав рекламировать молоко, кредитные карточки… Это так несолидно.

И, наконец, – определенное количество писем от заключенных, среди которых немало ожидающих смертной казни, с уверениями в собственной невиновности и просьбами ходатайствовать о помиловании. Это розовая мечта многих журналистов, ерунда в духе фильмов Джимми Стюарта: спасти невиновного от электрического стула. Но подобного рода фантазии никогда не мучили Джона Баниона. Когда дело доходит до смертной казни, тут не до сантиментов. Ему доводилось присутствовать на нескольких казнях. Потом он написал о них одобрительные статьи в своей колонке – кроме того ужасного случая, когда приговоренный загорелся на электрическом стуле. Жуткое было зрелище. Банион откликнулся прочувствованным очерком, изобличая некомпетентность персонала американских тюрем и заявив, что нация, которой под силу послать человека на Луну, должна уметь поджаривать своих преступников более гуманным способом. А теперь его спонсор, компания «Эмпл Ампер», приняла этот вызов и собирается выпускать электрические стулья. Бесшумные, надежные, экономичные, да к тому же совсем не дымят…

Этот понедельник, как доложила Ренира с безупречной интонацией, ознаменовал начало умеренно загруженной недели. Во вторник – завтрак с помощником министра обороны Коэном, чтобы обсудить ситуацию в России; в среду – обед с Куртом Кендаллом, где тот в очередной раз начнет объяснять, почему жесткая бюджетная политика душит экономику; в четверг – завтрак с Элканом Бингмуттером из Пан-европейского союза, которому не терпелось прийти на «Воскресенье», чтобы объяснить американскому народу, почему Албании срочно необходимо вступить в НАТО; потом – лекция и обед с членами Американской ассоциации производителей замороженной рыбы. Ренира предупредила его, что это может быть рискованно – буквально месяц назад Банион написал статью, в которой принял сторону Канады в недавней баталии, разыгравшейся по поводу ловли палтуса у берегов залива Джорджиан-Бэй, а в ААПЗР страстно ненавидели канадцев. Банион равнодушно пожал плечами. В тот же день – вечерняя лекция на Конгрессе еврейских заседателей в Совете преуспевающих корпораций. Так что надо будет внести кое-какие изменения в его речь по мирному урегулированию на Ближнем Востоке с учетом того, что пару недель назад Израиль аннексировал Иордан – видите ли, какой-то ученый муж недавно расшифровал письмена на древних скрижалях, говорящие о том, что когда-то Иордан был частью Земли Обетованной. Хм. Занятно. Но, как бы там ни было, этот шаг означает попытку реальной стабилизации положения в данном регионе. Что-нибудь в этом роде… В пятницу утром он будет вести теледебаты Американской медицинской ассоциации. Сид Минт выжал из них тридцать пять тысяч. Какая же тема?

– «Перспективы снижения долголетия», – подсказала Ренира, – «Проблемы и пути их разрешения».

По коммутатору позвонил помощник Рениры, чтобы сообщить, что на линии Билл Стимпл из «Эмпл Ампер». Банион поднял трубку.

– Джек! – Билл Стимпл был настоящим экспертом в сфере корпоративных отношений с общественностью. Каждое приветствие он начинал с восклицания. Банион не сомневался, что когда за ним придет мрачная старуха с косой, Билл проревет «Ах! Смерть!» и спросит у нее, играют ли на том свете в гольф.

Банион никогда не был любителем громогласных приветствий. В последний раз он повышал голос в колледже, когда какие-то футболисты бросили его в куст самшита, после чего он опубликовал разгромную статью в газете «Дэйли Принстониан», в которой поносил спорт как «бессмысленную трату энергии и времени».

– Привет, Билл.

– Классное шоу! Бог мой, да ты его просто поджарил.

– Рад, что тебе понравилось.

– Одно из твоих лучших шоу, – Билл засмеялся, – не представляю, как ты собираешься снова с ним поладить, но ты молодец. Молодцы, ничего не скажешь.

– Я бы на твоем месте не волновался. Судя по рейтингам, в январе у нас будет новый президент.

– Послушай, Джек, после шоу я разговаривал с Элом Уайли. Кстати, он велел тебе передать, что ему безумно понравилось. Но вот по поводу «Селесты»… сам знаешь, как мы ценим твою искренность. Фактически, мы перед ней просто преклоняемся.

Банион откинулся на спинку кожаного кресла, и оно громко скрипнуло. Он представил себе Эла Уайли, председателя правления «Эмпл Ампер», – как тот, вместе с Биллом Стимплом, преклоняет колена перед алтарем искренности Баниона.

– «Эмпл» не является одним из основных подрядчиков «Селесты», мы, конечно, не «Грюнинг» и не «Аэромакс». Но у нас тоже есть право на кусочек пирога. И знаешь, этот запуск будет ознаменован…

– Билл…

– Выслушай меня, и я умолкну. Я не говорю, что не было перерасходов, но «Эмпл» всегда укладывалась в рамки бюджета. Я не говорю, – только учти, это между нами, – я вовсе не утверждаю, что эта фигня стоит двадцать один миллиард баксов. Это не мое дело. Но я точно знаю, что «Селеста» станет самым значительным достижением со времен «Аполлона-11», и знаешь, Эл сомневается, стоит ли так… ее опускать.

– Я вовсе не опускаю ее, Билл. Я задаю вполне естественные вопросы: не пойдет ли львиная доля общественных денег на избирательную кампанию, не хотят ли они подгадать дату запуска к выборам и насколько это целесообразно…

– Это меня не касается. Ты уже большой мальчик. Я просто хочу, чтобы ты знал, что по этому поводу думает босс. Я думал, тебе это будет интересно. Я прав?

– Конечно.

– Он обожает твое шоу. Он всегда хвастается тобой. Тут на днях он играл в гольф с Кензибуро Мотогама, так только о тебе и говорил.

– Приятно слышать, – сказал Банион, испытывая острое желание повесить трубку.

– Так… Что еще я хотел сказать? Боже, неужели это склероз?.. Ах да, вспомнил; ты ведь знаешь, что этой осенью мы планируем начать выпуск новых моделей «ХТ-2000» во Флориде, в одном исправительном учреждении в Старке. Там будет начальник тюрьмы. Спрашивал, не собираешься ли ты приехать. Мы ведь затеяли это дело из-за твоей статьи, в которой ты написал, как один парень загорелся на электрическом стуле… Классная была статья. До сих пор где-то у меня валяется.

– Я не толкаю вступительных речей, Билл.

– Прекрасно тебя понимаю.

– А ты сам туда собираешься?

– Естественно. Это ведь, как ни крути, презентация нового товара. Там будет уйма республиканцев – сторонников смертной казни. А ты знаешь, что он откидывается? Не нужно сидеть так, словно ты аршин проглотил. Словно ты у себя дома, смотришь по телеку футбол и… поджариваешься. Очень гуманно. И никакого шума. Работает тише, чем некоторые электробритвы.

– Тебе непременно надо вставить это в новый рекламный ролик. Чтобы бассет наблюдал не за курицей в духовке, а за тем, как поджаривается хозяин.

– А что, неплохо! Очень даже оригинально.

Банион пригласил Рениру обратно в кабинет.

– На чем остановились?

– На Американской медицинской ассоциации.

– Планирование смерти. Вся неделя посвящена планированию смерти, – раздраженно проговорил он, – на этой неделе я собирался начать книгу. На прошлой неделе мне звонил Дон Морфоркен; сказал, что они уже назначили дату выхода в свет, – он сурово посмотрел на Рениру, словно это была ее вина, – а если не будет книги, нет никакого смысла назначать дату публикации.

У Баниона больше не было времени на объемные политологические книги, которые он кропал в молодые годы: такие, как «Наживка для иммигрантов: провал американской внешней политики от Кубы до Бейрута»; или «Колоссы Родосские» – его восторженное исследование родосских философов и «мира, который они создали»; или «Подавление неимущих» – его весьма спорный бестселлер о реформе программы социального обеспечения. Разрываясь между «Воскресеньем», газетными публикациями (три раза в неделю) и лекциями, он просто не мог позволить себе писать толстые книги. В последнее время он грешил компиляциями – кромсал и клеил старые очерки, статьи в журналах, даже речи. Чтобы Морфоркен окончательно не пал духом, Банион время от времени подбрасывал ему какую-нибудь оригинальную книжечку – как правило, коротенькое творение на историческую тему, исследования для которого ему предоставляла одна чахлая аспирантка из Джорджтаунского университета. Та, над которой он в данный момент работал, – или, точнее, пытался работать, – была посвящена Бенджамину Франклину: якобы будучи в Париже в качестве американского шпиона он подружился с молодым Робеспьером в одном из парижских борделей и убедил его в необходимости революции. Безусловно, факты весьма схематичны, зато обстановка очаровательная. Рабочее название – «Семена Революции».

– Сегодня утром я разговаривала с вашей аспиранткой, – сказала Ренира, – после ланча она принесет какие-то новые выкладки. Как видите, практически все послеполуденные часы и вечера на этой неделе у вас свободны, – значит, вы сможете спокойно работать над книгой. Кстати, сегодня утром звонили из офиса Конрада Блэка – спрашивали, сможете ли вы прилететь завтра во второй половине дня на встречу с миссис Тэтчер. Я сказала, что не сможете.

– Вы сказали Конраду, что я не смогу прилететь на встречу с миссис Тэтчер? – в ужасе воскликнул Банион.

– Через неделю вы проведете с ними целый уик-энд на вечеринке у Холлинджера в Лондоне, так что я подумала, что нет никакой нужды тащиться ради этого в Нью-Йорк. Но если вы так не считаете, я перезвоню им и скажу, что вы приедете.

Неудивительно, что британцы когда-то правили миром.

– Нет, все нормально. Не надо.

– Тогда давайте обсудим субботу?

– Хорошо.

– Битси сказала, что утром у нее дела в симфоническом комитете. В три часа вы играете в гольф в клубе «Неопалимая Купина» с судьей Фитчем и спикером Микером. Я подумала, вы захотите приехать туда пораньше, чтобы попрактиковаться, и зарезервировала для вас стартовую площадку[17] на час дня. И еще. Пока вы разговаривали по телефону с мистером Стимплом, звонил мистер Минт, чтобы уточнить дату. Ассоциация американских фермеров-птицеводов. Говорит, что они достаточно левые.

– Левые фермеры-птицеводы?

– Да. И очень прогрессивные. Никакого насильственного откармливания, никаких пестицидов или чего-нибудь в этом роде. Куры просто бродят, где им вздумается, и все тут. На мой вкус, они жесткие как подошва. Я предпочитаю «насильственно откормленных» бройлеров. Это в ноябре, так что Сид сказал, что вы можете дать им ваш прогноз результатов выборов, как говорится, от фонаря. Он сказал, что если бы вы ввернули что-нибудь вроде того, что мы должны заставить скотоводов западных штатов больше платить за выпас скота на федеральных землях, они бы просто носили вас на руках.

– Сколько?

– Двадцать пять.

– Скажи им, что я согласен за тридцать. Скажи, что нам придется поднатужиться, чтобы выкроить для них время.

Интересно, сколько же это получится? Тысяча долларов за одну минуту? Неплохо, если дело выгорит. А оно непременно выгорит, если хорошенько постараться.

Глава 4

Натан Скраббс сидел у себя в кабинете, затерянном в затхлых подземных коридорах здания Управления социального страхования в Вашингтоне, округ Колумбия. Безо всякого интереса читая роман Тома Клэнси, он ожидал, когда компьютер выдаст информацию о том, что где-то в Индиане еще одна домохозяйка была похищена и исследована с помощью зонда гуманоидами на летающей тарелке. Скраббс мечтал уйти из Отдела похищений.

Поначалу они были ему интересны. Потом это стало просто работой. Скраббс занимался этим уже два года и теперь устал. Уже несколько месяцев назад он подал заявление о переводе в Оперативный отдел – кто знает, может, он еще станет заправским пилотом какого-нибудь суперсовременного авиалайнера. Непременно. В этом нет никаких сомнений. За это время он проделал отличную работу. Одна из его женщин, Кэти Карр, умудрилась сделать на своем похищении потрясающую карьеру. В этом году она собиралась стать спикером на Конгрессе жертв похищений представителями внеземных цивилизаций. Ее книга «Изнасилование в космосе» стала национальным бестселлером, и на телевидении уже вовсю шел процесс съемок фильма с Гвен Дэйл в роли Кэти. Миниатюрная Гвен в роли толстухи Кэти. Так что Голливуд всегда к вашим услугам. Да, прошение о переводе к этому моменту уже должно получить одобрение.

Натан в свои почти тридцать пять был высок и худощав, хотя подземная жизнь и выпивка по вечерам, чтобы не умереть со скуки, не могли не сказаться на его внешности. Однако он все еще оставался достаточно привлекательным. Мужественный подбородок, впрочем, совершенно не вязался с растерянным взглядом, – и выражение лица человека, который привык быть победителем, но вдруг потерпел неудачу. Если бы не это беспомощное выражение, его лицо выглядело бы весьма зловеще. Хотя, на самом деле, Скраббс был из тех людей, которым можно смело доверить багаж в аэропорту, чтобы сбегать в туалет.

Скраббс посмотрел на часы. Что-то они запаздывают. Может, конечно, она оказалась чересчур строптивой; а это может вызвать проволочку. Он вызвал на экран компьютера данные о похищенной:

МАРГАРЕТ МЕРЧ, 38 ЛЕТ, РОСТ 5 ФУТОВ 4 ДЮЙМА, ВЕС 195 ФУНТОВ. ТРОЕ ДЕТЕЙ. МУЖ – ГЕНРИ, ПТИЦЕВОД. АДРЕС – РУРАЛ РУТ 1, ИНДИАНА, РЕЙТИНГ ДОВЕРИЯ = 2

Скраббс внимательно изучал круглую физиономию на экране. Еще одна типичная Мисс Америка. Ее сфотографировали в супермаркете. Она катила тележку, нагруженную таким количеством сахара, что его хватило бы на неделю всей Америке. Маленькие черные глазки поблескивали из-за пухлых щек. Бедняжка. Вероятно, старина Генри не балует ее своим вниманием. За ней тащился один из ее отпрысков, уплетая – о господи, неужели сырую сосиску? Скраббса передернуло.

– Надеюсь, Мэгги, тебе это тоже понравилось, – сказал он и, убрав лицо женщины с монитора, вернулся к Тому Клэнси, который описывал лазерное оружие, разрушающее глазной нерв. Ребята из Отдела увечий тоже используют такое оружие – разит просто наповал. Паршивая работа, ничего не скажешь. По крайней мере, он не вырезает коровам кишки, языки и другие органы, чтобы заставить людей поверить в то, что у пришельцев странные пищевые предпочтения. Какой идиот это выдумал? У них там в Отделе политики и планирования засели какие-то чокнутые. Да и вообще, МД-12 – это сборище чокнутых ублюдков.

МД-12, Маджестик-12, Великолепная Дюжина. А началось все золотым летом 1947 года, в самый разгар холодной войны. 24 июня были инсценированы полеты неопознанных летающих объектов над Национальным парком «Маунт-Рейнир»;[18] спустя две недели после этого удачного дебюта в Росвелле произошло «крушение» космического корабля пришельцев. Идея была достаточно проста: убедить Сталина в существовании НЛО, а заодно и в том, что Соединенные Штаты владеют секретами инопланетных технологий. Это заставило бы грозного усатого Папу Джо плясать перед Америкой на задних лапках.

Однако потом, как это бывает со многими правительственными программами, изначальный план уступил место более грандиозным проектам. «Великолепные» представляли собой двенадцать секретных агентов, входивших в правление (отсюда название), среди которых были директор ЦРУ Роско Хилленкеттер, министр обороны Джеймс Форрестол и другие большие шишки из научных, аэрокосмических и военных ведомств США. Они решили, что, коль скоро они заварили эту кашу, то МД-12 вполне может послужить иным, более возвышенным целям, а именно: убедив американских налогоплательщиков в существовании внеземных цивилизаций, держать их в постоянном страхе по поводу возможного вторжения из космоса, тем самым побуждая с энтузиазмом пополнять фонды аэрокосмического и военного комплексов. Нация, которая свято верит в то, что по крышам домов бегают зеленые человечки, будет обеими руками голосовать за наращивание вооружения и развитие космических программ.