Царь Живых

— Хайле, Гавриил! — Два голоса слились в прощальном приветствии.

Они помолчали.

— Что со Стражем, Адель?

— Страж встал на Путь. Как раз сегодня он встал на Путь.

— Встреть его, сестра… Встреть и проведи — проведи, если сможешь, с Любовью… Это тяжёлый Путь.

— Я не знаю Любви, Даниэль. Мне не дано Любви. Я послана не Любить…

— Тогда попробуй дать Любовь хотя бы ему… Бездна всё-таки будет меньше — даже если тянуться через неё с одной стороны.

— Я попробую, брат…

— Что Мёртвые?

— Мёртвые готовы. Она мертва — и не знает этого. Он ещё жив — и тоже не знает. Он умрёт сегодня.

— А Царь?

— Царь ещё не наречён… Завтра он пройдёт Испытание — и станет Царём.

— Кто наречёт его?

— Я! Адель, посланная, чтобы Победить!

— Знаешь, Адель… Ты удивишься… Царь … Мне его жалко…

Она удивилась.

У них были одинаковые глаза — поразительного, небывало-синего цвета.

А в остальном были они не похожи.

Пуля ударяет в хребет.

Тело дёргается, скребёт конечностями по земле. Телу хочется жить. Жить ему недолго, последние мгновения растягиваются в вечность. Вот и вся загробная жизнь…

Агония затягивается.

Ваня стреляет в голову.

Крыса мертва.

Ваня удивляется себе, своему инстинктивному выстрелу — слишком дороги ремингтоновские «0.22 магнум», чтобы тратить их на добивание. На добивание крыс.

Тем более чужих крыс.

Но крыс мало, хреновый разведчик из Полухина. Крыс почти нет. И это странно. Неожиданно побывали деротизаторы? С какой радости? Кто станет оплачивать очистку от грызунов фабрики-призрака? Хвостатые дожрали комбикорм и дружной армией двинулись в поход? Говорят, такое бывает… Или что-то стряслось с генераторами? Со всеми сразу? Невероятно…

Газовых гранат они больше не используют. Вместо них — привезённые Ваней из Англии генераторы. Гораздо удобнее. Крыс выгоняет ультразвук. Слабый, на человека не действует. И это хорошо — крупная дичь не вовремя не полезет. Пульки крохотные, работать надо филигранно — а то подранок уйдёт далеко. Или вообще уйдёт. Такой риск не нужен. Лучше брать тёпленьких, на лёжке.

В логове.

Подтягиваются остальные — злые, разочарованные. С такой охотой до гроссмейстера как до Китая на карачках. Прохор набрасывается на Славика:

— Ты куда нас привёл, пидор гнойный?! Что за херня?! Да я дома, в своём подвале, больше настреляю — через день после потравы! Эльдорадо он нашёл, мудила грешная…

Заводит сам себя, напирает на сжавшегося Славку. Кажется, готов схватить за грудки, ударить…

Ваня придвигается. Ни к чему такие эмоции, совсем ни

К Чему.

Когда в руках оружие.

— Значит, так, — рубит Прохор, — в логово вместо этого педрилы иду я.

Ваня шагает вперёд. Бросает коротко:

— Окстись!

Педагоги трудились не зря, но северные словечки в его оксфордской речи изредка проскакивают. В такие моменты.

Меряются взглядами. Остальные отступили — не дыша.

Прохор отворачивается. Отходит, кроя по матери всё и всех — от майора Мельничука до отдалённых потомков Полухина. С остервенением бьёт ногой по добитой Ваней крысе — крысиный труп улетает. Вместе с хвостом. Матерный ураган подходит к двенадцати баллам Бофорта.

Но о Ване и его матери — ни слова.

Ваня молчит.

Прохор его тревожит, и началось это давно. Ваня всё сильнее подозревает, что Прохор никогда не относился к очистке как к работе — тяжёлой, поганой, но необходимой. Просто Прохору это нравится.

Нравится убивать.

Фонари укреплены над стволами — вместо снятой оптики. Но выключены. Рано. Фонари потом — ослепить, парализовать дичь.

Славик и Ваня идут в темноте. Бесшумно. В инфрасвете кирпичный лабиринт кажется ещё гнуснее. Ваня недоумевает — почему логово в подвале? Ведь свободна вся фабрика… Лето, тепло… Закрепившаяся до стойкого рефлекса тяга к подвалам? Хм… Что-то многовато странного на сегодняшней охоте. С самой встречи с Мельничуком… Или Полухин и тут напортачил? Логово не здесь?

Ваня недоумённо думает, чего ему хочется больше: чтобы Славик не ошибся или наоборот…

Азарта нет. Боевой злости нет. «Везерби» в левой руке кажется тяжелее.

С тревогой отмечает, что опять задумался об уходе из «Хантера». Отставить! Не расслабляться! Не время! Дичь опасная, с такими мыслями недолго словить перо… Или кирпич в затылок… Тем более — пять голов…

Непрошеные мысли всё равно лезут в голову.

Ничего придумать он не успевает, Славик дважды легонько толкает в плечо. Бесшумные сигналы давно разработаны:

Здесь!

Логово!

Дверь. Мёртво вросшая в земляной пол, но полуоткрытая — пролезть можно. За дверью — тишина и темнота. Что, впрочем, ничего не значит. Они снимают приборы ночного видения, аккуратно убирают в подсумки — в ближайшее время не потребуются. Свет белой ночи откуда-то сочится, они ждут, пока глаза привыкнут. Пора. Славик готовится к броску, поворачивается к Ване. Их поднятые ладони легонько соприкасаются — ритуал, «ни пуха ни пера» в бесшумном варианте.

Ладонь Славы подрагивает и влажна от пота.

В первый раз всегда так.

Ваня отступает от двери — метра на два.

Славик включает фонарь.

Пошёл!

С воплем спятившего каратиста Славик врывается в логово.

И тут же вопль гаснет, вместо него — глухие хлопки выстрелов.

Один, другой, третий — подряд, панически, целиться при такой стрельбе некогда. Рваные хлопья света мечутся за дверью. Ваня напрягается, вскидывает карабин клёвому плечу. Внутрь — нельзя, у Славки все пули шальные. Но из двери дичь не выйдет. Живой — не выйдет.

Стрельба кончается вместе с обоймой.

Секундная пауза.

И — крик. Высокий, громкий…

Славкин.

Ваня ныряет в логово — готовый убивать. Луч фонаря пляшет по стенам.

В логове пусто.

Только Славка. Отчаянно визжит. В визге — вселенская тоска и разочарование.

Это действительно логово, Полухин не ошибся. Но пустое. Грязное тряпьё собрано в некие подобия постелей. Скудные подобия мебели — явно с помоек. И жили здесь — подобия людей. Человекокрысы. Но сейчас нет никого.

С кем же ты воевал, хочет спросить Ваня, но молчит. И так ясно — палил. во все стороны с закрытыми глазами. Ваня молчит.

Зато орёт Полухин:

— Суки-и-и! Бляди-и-и!! Смылись!!! Услышали, как мы блядских крыс — и смылись! Где-то здесь они… Ничего…

Пихает новую обойму. Та не лезет, перекашивается. Наконец с лязгом становится на место. Славка выскакивает за дверь — искать сбежавшие уши. Его крики мечутся там, в кирпичном лабиринте.

Ваня остаётся. Хочет кое-что проверить.

Подходит к крысиному ложу, с отвращением щупает грязные тряпки. Второе… Третье… Последнее…

Всё ясно. Хочется вымыть руки. Полухин опять ошибся. Тепла крысиных тел тряпки не хранят. Дичь ушла давно… В углу блеснуло. Подошёл — бутылка «Льдинки». Вот это уже интересно… И совсем непонятно. Если только… Он сковыривает пробку и принюхивается — в ноздри бьёт аромат сивухи. Да-а, Многое Ваня видел в жизни. Но чтобы дичь свалила с логова, бросив спиртягу… Под ядерной бомбёжкой вынесут.

Загадка природы. Ещё одна. Но одно понятно — ничего там Славка не найдёт.

Ваня ошибся.

Кое-что Полухин нашёл.

Или кое-что нашло его.

С какой стороны смотреть…

Глава 5

Славка вернулся в логово странно молчащим. Винтовка в левой руке, в правой — нож.

Нож-ухорез. Короткое кривое лезвие с заточенной вогнутой стороной.

Ваня не понял: неужели нашёл? Странные дела…

— Пойдём, — сказал Славка, не объясняя — куда и зачем.

А Ване вдруг никуда не захотелось идти. Точнее, захотелось — но не с Полухиным и не в тёмный лабиринт, ему захотелось наверх, на свежий воздух, и шарнуть вдребезги карабином о первый камень, и идти налегке, долго-долго идти, и чтоб вокруг была трава, и не было тёмных подвалов, и тёмных подъездов, и тёмных лабиринтов, и тёмных колодцев, и тёмных людей. Чтоб было светло.

— Пойдём, — сказал Ваня, не спрашивая — куда и зачем.

И шагнул в темноту, мимо навеки вросшей в землю двери.

Ваня Сорин шагнул — и встал на Путь.

Сам не зная этого.

Путь вёл наверх. Туда, где светло.

Но и этого он не знал.

Путь был страшный, и многой крови суждено было пролиться на нём — об этом Ваня догадывался.

А ещё на пути его ждала Любовь.

— Ну ты нашёл так нашёл.