Перераспределение

— Всё же мне необходимо переодеться. Я не могу проявить неуважение к всевеликому Флюиду, заявившись в робе. Как бы то ни было, но официальные события требуют того, чтобы каждый из нас соответствовал… а мне придётся соответствовать, пусть этого и не хочется… учитывая выбор, который я намерен сделать, не требуется быть кем-то официальным, достаточно быть собой! Но я живу в обществе, построенном на правилах приличия, и мне придётся надеть парадное платье и в нём выйти на главную площадь, где в скором времени начнут собираться готовые к перераспределению и те, кто только мечтает когда-нибудь познать этот ритуал. Познать его в принципе! Познать его, а не обратную сторону жизни, что с перераспределением связана очень косвенно… почти никак не связана.

Учёный думал об этом, наблюдая за первыми ленивыми лучами светила, а потом сделал последний шаг с лестницы и первый на предполагаемой прямой к завершению стенаний и окончательному выбору, что предстоит облечь в форму слова перед всевеликим Флюидом.

Этот последний шаг, который учёный сделал с длинной лестницы, ведущей к башне звездочета, оказался простым и заурядным. Он оказался совершенно не привязанным к тяжёлым мыслям о том, что скоро «всего» не станет. Во всяком случае, для него не станет. Причём тяжести не было во время шага, что доказывало учёному следующую особенность совершения любого из действий: «Можно много думать, прикидывать, примерять и вымерять, но во время выполнения действия мыслей не будет… ничего не будет, кроме самого этого действия. Простая механика…»

4

Шесть часов после полуночи. Издательский дом имени всевеликого Флюида. До перераспределения осталось два часа.

— Да ладно! Как такое может быть?! Почему?! Почему я, практический каждый день проходя мимо, ни разу не обращал внимания?! Что же со мной случилось сейчас? Почему в этот утренний час я посмотрел на вывески, что уже много лет висят над головами прохожих, хотя никогда раньше не уделял им никакого внимания, так же как и той огромной толстой книге из библиотеки?! По какой причине я только сейчас способен посмотреть, чтобы увидеть там надпись, которая в очередной раз наводит сплошной хаос в мыслях?! Почему всё так, а не как-то иначе?!

По дороге домой учёный останавливается как вкопанный. По дороге домой он внимательно смотрит по сторонам. Изучает мир вокруг. Насыщается им как в последний раз… и это недалеко от истины. Учёный буквально ловит каждое мгновение, чтобы быть пропитанным этой силой в момент истины, и истина сама является ему ярким пятном над головой в виде вывески с названием…

— Я узнаю этот рисунок! Только ради него я взбежал на смотровую площадку на башне звездочета в попытке найти там чиновника!.. Но его там не оказалось… а ведь я хочу узнать как можно больше об этом месте и о том, каким образом была издана та самая книга, которую никто никогда не станет читать! А читать её никто не станет, потому что все и каждый и без того в курсе истории Флюида! И вот теперь, когда ответ, казалось бы, не так далеко, он, возможно, слишком неблизко! И я понимаю, насколько это парадоксально, но так и есть! А всё потому, что времени всё меньше и меньше, и я не могу позволить себе явиться на перераспределение в том виде, в котором пребываю сейчас!.. или… могу?.. что со мной способен сотворить Флюид в том случае, если я нарушу его непреложные правила?.. а что если это вовсе не его правила? А что если ему совершенно всё равно, что на мне будет надето в момент перераспределения, и всевеликого больше интересует то, что творится в голове в момент ритуала?

Вместе с этой идеей в голове учёного появляется сомнение. Оно выражено готовностью забыть о парадном одеянии, махнуть рукой и направиться в здание, которому принадлежит ранее не замеченная им вывеска.

— А может, и на перераспределение не идти? Что я там получу? Что там со мной случится? Стоит ли оно того, чтобы идти и принимать новую жизнь?.. Или стою ли я того, чтобы новая жизнь приняла меня в том виде, в котором я собираюсь её представить всевеликому Флюиду в форме выбранного мной слова? Поймёт ли такое мое стремление тот, чья мудрость вечна и чьи силы, как и мудрость, рекой бесконечности растекаются по многозвучному миру, расположенному в тишине…

Он поворачивается на пустой улице и смотрит на дверь, совершенно неприметную, серую, как дешёвая бумага, используемая для печати ежедневных газетёнок, что применяются как одноразовые подстилки под обувь после дождя или мытья. Он смотрит на то место, которое до сих пор было покрыто мраком, подходит поближе и понимает, что войти внутрь не может. Слишком рано, чтобы там кто-то работал. Он подходит и прикладывает ухо к поверхности, прислушивается с надеждой под рёбрами и внезапно для себя обнаруживает по ту сторону напряжённое пыхтение сквозь смятую, как старые брюки или дешевая мантия, песню (смятая песня?). Он отходит на полшага назад и кладёт ладонь на ручку. Она выглядит шершавой, но ощущается настолько гладкой, что практически скользит под или на коже… тут уж как посмотреть. Удивительно, но эта ручка — будто предохранительный клапан, ограждающий внешний мир от внутреннего, принадлежащего неизвестному издательскому дому всевеликого Флюида.

— Если бы там не было тех звуков, что я услышал, я бы не посмел попробовать туда вторгнуться, но поскольку там кто-то есть, я просто должен!

Спустя еще несколько секунд ручка всё же поддается силе и мыслям, трение появляется, и ладонь становится способной повернуть кусочек странного металла, приобретает силы натянуть тот механизм, который выпустил жало в затворник и не позволяет просто так проникнуть внутрь.

И вот дверь открыта, а внутри ходит всего один человек. Седой до кристальной чистоты. Скрюченный до состояния горбуна. Сосредоточенный, как стрела или пуля, выпущенная в цель.

Учёный предается созерцанию до того момента, пока хозяин не замечает его. В тот самый миг старик останавливается и взирает на незваного гостя, после чего вздыхает и молча, но при этом бурча что-то под нос, продолжает заниматься своими делами. Учёный же просто стоит и наблюдает за ним, не в силах пошевелиться, без возможности сдвинуться, и единственное, в чём он уверен, — говорить он не станет до того момента, пока хозяин сам с ним не заговорит. В этом есть нечто такое… прекрасное, потаённое и одновременно с тем странное, что буквально выдирает из послушной разуму груди столь непослушные ему слова, но он держится и гасит-гасит в себе огонь любопытства перед разговором. Словно понимает, что стоит только заговорить — и всё волшебство в один миг превратится в разочарование, чего он не хочет… так же как не хочет осознать, что весь проделанный им за последние годы путь — ничего не стоит… так же как осознать, что все те кусочки невероятного пазла преобразования перед ликом всевеликого Флюида — собственная фантазия, ничем не подкреплённая и никак не подтвердившаяся.

— А что, если старик заговорит со мной? Должен ли я ответить или самым лучшим вариантом будет уйти? Но ведь у меня так много вопросов, которые я хочу задать или хотел бы задать… должен ли я их задать, или это будет не самым лучшим решением с моей стороны, тем более учитывая, что я вошел в чужой дом без приглашения, без стука, просто открыв дверь, которая… мне показалось, что она была закрыта, но я был не прав — она, словно повинуясь собственной воле, впустила меня в помещение издательского дома имени всевеликого Флюида.

Учёный продолжает стоять, смотреть и слушать. Он напоминает ящерицу, что в застыла в знойной пустыне, на камне, в ожидании какой-нибудь неосмотрительной букашки.

— Ты так и будешь там стоять или всё же зайдешь? Или ты прикидываешься тенью будущего, которое вот-вот сравняется с землей из-за наступления полудня?

Старик, чья голова блестит, как осмий под люминесцентной лампой, поворачивается к учёному и смотрит на него с улыбкой на лице.

— Ох-хо-х… устал я от работы, которая на меня внезапно свалилась! А всё потому, что перераспределение на носу, а это значит, что мне придется готовить новое издание истории всевеликого Флюида.

Учёный начинает смеяться, но его смех гасится в рамках помещения, отчего мурашки бегут по спине, но он не движется и продолжает наблюдать.

— Может, поможешь? Иди сюда! Я вижу, ты крепкий и сможешь протянуть руку помощи такому старикашке, как я. Не бойся, подходи! А то, что говорить не хочешь, может, и к лучшему. Так мы потратим меньше времени на работу. То, что ты зашел сюда, уже можно считать каким-то снисхождением всевеликого! Только подумай, сколько работы для одного человека! Но теперь у меня есть помощник — ты!

Вновь смех наполняет комнату, где полным-полно бумаги, каких-то картонок, ткани, оттисков и многого другого, что можно было наблюдать только в старинных книгопечатных мастерских.

Учёный наконец сбрасывает с плеч тяжелые и холодные руки нерешительности и отправляется помогать старику.

— Вот так… вот так… смотри, это самая старая книгопечатная мастерская не только в городе, но и в мире. Каким образом она одна такая только здесь и осталась — великая загадка! Хотя великая загадка только для тех, кто не обращает внимания на детали, ведь мы были здесь и быть продолжим, чтобы каждый раз дополнять историю новыми и новыми страницами. Чтобы извлекать из библиотеки прошлое издание и помещать на его место издание настоящее, готовое к будущим правкам не только после преобразования, но и после некоторых других событий.

Учёный напрягается. Он думает о той книге, на которую обратил внимание и которая заставила его отправиться к любимому месту друга, с которым они в один год покинули разные классы одной гимназии. Он думает о прекрасном оттиске, что зарисован и греет карман. Он помогает старику, который если не бурчит себе нечто интересное под нос, то даёт распоряжения, направленные на скорое завершение уборки. Учёный не обращает внимания на бумаги, что оказываются в его руках, на таблички, которые пропитаны чернилами и которые, по всей видимости, будут вновь использованы для создания новой книги.

— Так! Это же самая знаменитая книга! Она есть в каждом доме! Почему старик сказал об изъятии одной, которая в библиотеке? Неужели он хочет сказать, что остальные — лишь копии оригинала, изданные другим издательским домом? А в чём тогда разница? Вряд ли я когда-нибудь узнаю об этом.

Учёный работает и думает. Думает и работает. И до определённого момента совершенно не обращает внимания на старческое ворчание, а ведь тот, словно поставив мыслительный процесс на повтор одного фрагмента, произносит одну и ту же фразу, которую обязательно должен услышать незваный гость:

— Книга, которую я печатаю, обновляется каждый год. Работа начинается сразу после перераспределения, и в новые главы входят события, перераспределение предзнаменовавшие. Ничего сложного — простое перечисление фактов, сложенных в единое повествование. Ничего простого, потому что каждый раз мне приходится делать таблички с новыми страницами, которые будут отпечатаны. И есть несколько, что не меняли с самого рождения флюида, что появились даже раньше той, на которой запечатлены название издательского дома и название самой книги: первая и последняя страницы издания. При этом последняя есть только в библиотечном экземпляре, отпечатанном здесь, в остальных всегда печатается изменённая, передаваемая другим издательствам.

Старик наконец замечает заинтересованность ученого и продолжает свой рассказ, раскрывая те тайны, на которые тот и не рассчитывал.

Получается, домашние копии — всего лишь копии? Какая в них разница и почему именно эти две страницы были созданы раньше остальных?! Кто их сделал?! Этот старик не мог, потому что Флюид слишком велик в своём познании жизни, чтобы кто-то другой мог с ним сравниться! Не значит ли это, что сам всевеликий создал эти две таблички? Но для чего и почему именно их?! А ещё — по какой причине оригинал создаётся исключительно здесь?! В чём смысл?!

Вопросы множатся в голове учёного, но он не выпускает их из прочного хранилища разума, прекрасно понимая опасность такого решения и его несообразность.

— А ведь история всевеликого Флюида проста и на самом деле умещается в одно слово! Вообще история всех нас заключена в простом слове, в этом и заключается смысл перераспределения! Каждый из нас выбирает своё единственное слово, чтобы вступить в некий новый этап… и я выбирал много лет назад…

Старик продолжает говорить и этими словами приковывает к себе взгляд учёного. Он начинает практически ощупывать каждый сантиметр местного смотрителя, что занят уборкой перед новым этапом. Учёный всматривается в глаза, словно подёрнутые катарактой, в большие пятна на совершенно белой обвисшей коже, на волосы на голове, которые блестят самыми белыми цветами, что только можно представить! Учёный смотрит и не может понять, как этот представитель человечества до сих пор жив. Он хмурится, при этом продолжая выполнять даваемые ему поручения. Учёный не понимает, как возможно то, что он видит, и почему такое возможно, а потом его слух выхватывает очередное высказывание от старика.

— Ну вот уборка и окончена! Посмотри, как быстро мы всё здесь привели в надлежащий для большой работы вид! А ведь ты застал лишь малую долю той работы, которую я выполнил за отведённое мне для подготовки время. Уверен, ты тоже немало всего проделал в своей жизни, чтобы познать прелесть работы в тишине, и ты прекрасно знаешь, как ценны такие моменты, когда никто не отвлекает. Даже когда сам себя не отвлекаешь, а просто делаешь что-то и получаешь от этого удовольствие! Спасибо тебе за помощь, а теперь, думаю, тебе пора идти, а мне пора готовиться, или ты думаешь, что нас не должно быть на перераспределении?! Там все должны быть! Ведь это величайшее событие из всех!

Старик начинает суетливо провожать учёного, который ничего не понимает. Он даже не заметил того, как им удалось в столь краткие сроки навести такой порядок. Вдобавок вопросы, что переполняют его, уже готовы вырваться наружу, но какое-то странное чувство сдерживает их.

— Заходи, когда время будет! Может быть, поможешь мне с новой редакцией истории! Хотя кому какое дело до этой книги?.. Не считая самого Флюида, что так или иначе просит делать всё новую и новую копию.

Старик с улыбкой закрывает дверь перед лицом учёного, оставляя того на ещё пустой, но уже достаточно ярко освещённой улице. И он стоит, переводит взгляд с двери на вывеску и обратно, перебирая вопросы в голове, а потом разворачивается и идёт домой.

— А, впрочем, есть ли какая-нибудь разница между тем, что я знаю или не знаю? Задал ли я свои вопросы или нет?.. Ведь скоро, совсем скоро меня ждёт совсем другое существование, которое никак не зависит от полученных мной знаний. Даже факт, что я узнал подробности о книге, прочёл смутившие меня слова… что нашёл издательство, где она печатается, не отменяет скорого… перераспределения.

Он тяжело вздыхает и уже бегом направляется домой, чтобы умыться и переодеться в парадное одеяние.

5

Семь часов после полуночи. Улица благоденствия. До перераспределения остался час.

Вернувшись домой, учёный быстро приводит себя в надлежащий вид. Готовит напиток, способный прогнать сонливость, но не выпивает его, оставляя колбу на столе. Мужчина внимательно смотрит на содержимое, после чего понимает, что ему нет никакой надобности бодриться. Он разворачивается и уходит в комнату, пригодную для сна, потому что там стоит шкаф с мантиями, в том числе парадной, предназначенной для особых, как этот, случаев. Достаёт. Бросает на ложе. Расправляет и долго смотрит на выглаженную, невероятно красивую ткань, потерявшую для него всякий смысл.

— Для чего все это? Что будет дальше? А стоит ли вообще идти? А что будет, если я не пойду? Я не помню, чтобы кто-то просто не приходил на перераспределение… а были ли вообще такие, кто просто не приходил на площадь, чтобы предстать в день назначения перед Флюидом и что с такими происходило? Почему такие вопросы и в таком количестве посетили меня только сейчас? Только сегодня? Когда уже стало поздно думать… искать… пытаться понять и постигнуть? Когда весь мир, по сути, сжался в несколько часов, и в эти несколько часов надо определиться! Почему всегда любое событие сводится к простой спешке, в ходе которой хочется успеть как можно больше и в ходе которой волей-неволей начинаешь предаваться унынию за несбывшееся, несделанное, упущенное? Почему всё всегда так, а не как-то иначе?!

Учёный смотрит на чистую парадную форму, после чего разворачивается на сто восемьдесят и отправляется на кухню своего небольшого жилища. Там он ещё раз смотрит на пробирку приготовленного снадобья, что уже остыло и приняло не самый приятный цвет, совершенно отличный от того, наполненного изначальной жизнью.

Учёный берет колбу и отправляется в комнату, где на том, что принято называть «кроватью», лежит расправленная форма белоснежного до рези в глазах цвета. Он подходит и выливает содержимое колбы — тот самый напиток — на прекраснейшую ткань, и рисунок, который получается, больше походит на самую простую кляксу, нежели на что-нибудь возвышенное, красивое…

— Даже этот жест не подарил мне никакого направления или намека… жаль. Очень жаль… но я не жалею о том, что сделал это, просто потому, что в моих мыслях и вопросах теперь нет никакого смысла и надо просто делать… в смысле, заканчивать начатое так же, как этим занимается тот старик в издательском доме всевеликого Флюида и который вручную отпечатывает самый первый том каждый раз новейшей истории, которая просто продолжается и не является «новейшей», а продолжает быть просто «историей» с некоторым количеством правок.

Эта мысль настолько нравится учёному, что он начинает хихикать, после чего берет в руки даже не испачканный, а испорченный наряд. Внимательно рассматривает каждый сантиметр пятна, а потом облачается в эту самую мантию. В таком виде он покидает свой дом, куда время от времени приходил, чтобы заняться самыми простыми, бытовыми, делами. Чтобы попробовать немного отдохнуть, чтобы почитать какие-то книжки, которые были давно приобретены и так и стоят на полках, лишь изредка покидая свои места… чтобы поспать.

Учёный идет по улице, которая заполняется людьми, и все и каждый направляются на главную площадь, откуда всевеликий Флюид обратится к очередным готовым к перераспределению с вопросом: «Слово?».

Мужчина в испорченном парадном облачении идёт по улице, и ему совершенно наплевать на голоса, на взгляды и на то, как в его сторону устремляются указательные пальцы. Учёному больше ничего не нужно. Даже ответов на вопросы, а всё потому, что в тот момент, когда он принял решение вылить содержимое колбы на облачение, в его голове возникла куда более интересная загадка, нежели выбор слова, которое будет обозначать перераспределение и дальнейшее существование.

— Можно ли стать бессмертным, не придя на перераспределение? Что со мной станет в том случае, если я остановлюсь, развернусь и пойду, к примеру, в университет, в свой кабинет, или что может со мной статься, если я отправлюсь к башне звездочёта, чтобы оттуда в удивительное изобретение под названием "телескоп" наблюдать весь процесс перераспределения? Вызовет ли меня к себе Флюид? Обратит ли он внимание, что меня нет? Существует ли для него хоть какая-нибудь разница в том, сколько нас, верных служителей, отправить на другие рабочие места, возможно, в совершенно других плоскостях?

Какой-то не в меру быстрый парень пробегает мимо, сильно задев учёного плечом. Не молодой, но еще и не старый мужчина делает несколько размашистых шагов и в итоге не удерживает своего тела над землей. Спустя несколько минут та одежда, которая четвертью часа ранее была олицетворением чистоты и красоты, превращается в измазанную пылью, кровью и грязью тряпку, которая не способна рассказать окружающим о значимости не только этого дня, но и того, насколько именно этот день важен для надевшего эту одежду.

— Забавно, но так мне даже больше нравится. Забавно, но во всех этих одеждах на перераспределении нет никакого смысла. То есть мы сами сделали из этого какой-то смысл. Мы сами обставили всё таким торжественным образом, а всё потому, что кто-то захотел начать продавать парадные формы исключительно для перераспределения. И ведь каждый год все те, кто оказывается избранным, идут в лавки и выкладывают свои кровные, чтобы купить набор тряпок на один раз. А торговцы и портные настолько честные, что гребут втридорога за посредственные, пускай и красивые, ткани. А ведь всё это требуется всего на несколько часов… даже меньше.

Учёный начинает смеяться и понимает, что всё, что происходит во время перераспределения, не имеет никакого смысла! Что романтизированное действо сродни смерти, только даже смерть честнее, чем перераспределение, потому что смерть заканчивает твое путешествие, а перераспределение дает возможность прожить его в другом статусе, в другом месте, другим собой.

— Стоит только сказать одно слово, и оно станет принадлежать будущему, в которое тебя перенаправит Флюид из нашей канцелярии. А главное, он сам выбирает тех, кого предать вечности, и тех, кому даровать перераспределение, вот только никто не знает о том, чем именно руководствуется всевеликий при этом… таков он — единственный, которому подвластно всё и логика которого никому не подвластна!

С этой мыслью учёный вклинивается в ряды следующих к площади, на которой развернется один из древнейших ритуалов, которые только есть там, где правит Флюид.

6

Восемь часов после полуночи. Площадь Благочестия. Перераспределение.

Учёный встал на отведённое ему место и почувствовал на себе давление тяжёлых взглядов, что буквально сконцентрировались на нём от зрителей перераспределения и от тех, кто пришёл, чтобы получить уникальный шанс стать частью истории, произнеся всего слово. На учёного также уставились деятели культуры, наук, ремесленники, которые приготовились к ритуалу и уже выбрали, что именно сказать всевеликому, когда до них дойдёт очередь.

— Ты что творишь?! Ты в каком виде явился?! Что ты себе позволяешь?! — прозвучал голос чиновника, друга ученого. Он какими-то правдами и неправдами подобрался к своему знакомому, чтобы высказать ему пару слов касаемо ужасающего внешнего вида, не подходящего для столь торжественного мероприятия.

— Ничего. Я просто пришёл. Спасибо, что настолько беспокоишься за меня, но этого не требуется. Все хорошо. Я определился с перераспределением.

— А ты разве не понимаешь, что может случиться?! Ты разве не думаешь, что тебя могут выгнать за внешний вид, в котором ты сюда припёрся?! Разве ты не понимаешь, что потеряешь этот шанс, ради которого так много лет работал-работал-работал?!

— Не волнуйся. Всё будет хорошо. И даже если я упустил свой шанс, то сделал, или точнее будет сказать, в скором будущем сделаю это так же, как и шёл к нему — намеренно. Возможно, это и есть часть моей исследовательской работы — выяснить реакцию всевеликого Флюида на меня и на то, что я готов ему сказать. Ведь ни ты, ни кто-либо другой особо не помнит своего прошлого слова на перераспределении. Факт перераспределения — да, а вот слово — нет.

— Откуда у тебя в голове этот мусор?! Что ты себе позволяешь?!

— То, о чем никто не мог подумать…

Чиновник готов взорваться от гнева. От гнева готовы взорваться все собравшиеся! Но толпа молчит. Они все приняли обет немоты только из-за безграничного уважения к самому ритуалу, но каждый, как один, мечтает о том, чтобы ученого вышвырнули с площади. Чтобы его лишили столь великой чести! Чтобы его имя выбили на страницах истории всевеликого Флюида как назидание другим дуракам, что могут подумать о подобных глупостях.

И вот начинается то самое — великое действие под названием «Перераспределение». Здесь, на площади, есть арка, сквозь которую всевеликий Флюид приходит к жителям прекрасного белокаменного города. И вот в тот самый момент, когда концентрация ненависти к ученому принимает совершенно новый размах, когда жители с трудом сдерживаются, чтобы не напасть на неугодного, площадь заливает яркий свет и появляется тот, кого так долго ждали.

Простой люд, который не был отобран на ритуал, склоняется перед появившимся, а представшие избранные, сформировавшие тонкие ряды, наоборот, выпрямляются, выпячивая грудь вперед. Так гласят нормы приличия, и так делают все, кроме учёного, для которого всё это потеряло смысл. Всё, кроме слова, которое он хочет даже не произнести, а передать Флюиду, чтобы тот…

— Точно! Передать! Не произносить, передать!

Учёный начинает копошиться под мантией. Он по своей давней привычке остался в ученических штанах, а там, в кармане, у него та самая зарисовка оттиска издательского дома и обломок карандаша, который он всегда таскает с собой. Такой небольшой огрызок, который не мешает, не акцентирует на себе внимание, который просто есть.

Учёный вновь приковывает к себе разъярённые взгляды, потому что никто, ни единая душа до этого не смела так себя вести перед ликом всевеликого Флюида! А тут не только свинский внешний вид, еще и полное пренебрежение законами! Многие уже мечтают отдать учёного под суд за всё то неуважение, которое он проявил, и надеются, что суд будет мгновенным, единогласным, а главное, что его проведет правитель, который единолично распоряжается невероятным благом.

Учёный пишет на кусочке бумаги то самое слово, которое должен произнести, но которое произносить не намерен. Он понимает, что в этом деле надо идти до конца и это — та самая маленькая деталь, которую необходимо соблюсти, чтобы всё прошло правильно!

И вот он убирает карандаш и сжимает в руке записку, и наступает ожидание. Под взглядами разъярённых зевак оно превращается в бесконечность, но это то самое, последнее, через что надо пройти. Так же ситуация не становится лучше, просто потому что те, кто произносят слова, покидают площадь, просто растворяясь под ладонью Флюида.

Проходит полчаса, и Флюид становится напротив одного из избранных. Его лицо скрыто тенью балахона. Он весь словно сокрыт в тени, и это парадокс, учитывая яркое свечение, которое от него распространяется повсеместно.

— Слово?

Тихий, практический неслышный голос раздаётся из-под опутавшей лицо всевеликого тьмы. Ученый молчит. Флюид слегка приподнимает голову, после чего повторяет:

— Слово?

Опять нет ответа. Теперь уже явившийся на перераспределение виновник торжества выпрямляется полностью. Учёный чувствует на себе его взгляд и понимает, что был прав! Флюиду совершенно наплевать на внешний вид, потому что для него главное в том, что он услышит. А здесь он даже не услышал ничего обычного! Ничего такого, к чему привык за столетия и что уже делает просто потому что надо.

— Слово?

Наконец учёный протягивает руку. В пальцах зажата записка. Все присутствующие на площади делают глубокий вдох, и слышно звериный рык, прокатывающийся по умам, но разве это волнует учёного?! Нет! Он зашёл слишком далеко и теперь не отступит, потому что отступать некуда.

— Как интересно. Ты действительно выбрал это слово? Но почему именно его?

Учёный чувствует, что не только смог удивить Флюида, но что тот смотрит на него с улыбкой, словно проверяя на прочность.

— Да ладно, можешь не молчать. Я понял твой замысел и я исполню твою волю! Но я хочу знать, почему ты выбрал именно это.

Толпа, что слушает обращение, не может поверить своим ушам, не может поверить своим глазам, не может поверить своим умам, потому что они никогда прежде не видели диалога дольше, чем происходящий на площади сейчас. А ещё все они не могут понять причины, по которой всевеликий не обратил внимания на внешний вид стоящего перед ним.

— Начало и конец — все одно. Истины в словах не ищут. Ты посмотри, друг мой, на вино. И в тишине наполнись им как кислородом, — отвечает мужчина, и по площади раскатывается громогласный смех Флюида, наполненный радостью. Но это не всё, что хочет произнести ученый, в связи с чем продолжает свою речь из тех стихов, которые он запомнил, прочитав в той самой библиотечной — единственной верной — копии истории всевеликого Флюида.

— Нет в помыслах истины. Нет правды в вине. Есть только мысль, мгновение. Для вечности в …

— Это всё, что ты мне хочешь сказать?!

Флюид смеется, и этого не понимают собравшиеся. Они даже не знают, как реагировать на такую реакцию всевеликого, и просто стоят с открытыми ртами.

Учёный молча кивает в ответ. В следующий миг Флюид кладёт ему руки на плечи.

— Но почему? Ты можешь мне сказать… назвать ту самую причину, по которой ты выбрал это самое слово?

— Потому что в начале было слово, и никто не знает о том, каким оно было. Потому что перераспределение — своего рода начало, как то самое, начало начал. Поэтому, чтобы начать с чистого листа, с самого начала, я хочу, чтобы во всём была тишина, которую можно будет заменить на мир последующий.

Флюид улыбается в ответ на эти слова. Он прекрасно понимает их смысл, одобрительно кивает и исполняет ритуал перераспределения, правда, не так, как думал учёный.

7

После перераспределения.

— Где я?

Учёный видит лишь пустоту вокруг и слышит тишину.

В ответ ему звучит голос Флюида:

— Ты там, где мироздание берёт начало.

— А что я здесь делаю? — спрашивает учёный, который вновь начинает искать ответы на вопросы.