Помоги проекту - поделись книгой:
«Под флаг адмирала Макарова».
Пролог
— Да, плохи ее дела, полгода протянет еще, и то вряд ли. А вот с головушкой у нее совсем плохо — таких в былые времена юродивыми именовали, а сейчас кончеными психопатками…
Последнее слово не сказано — выплюнуто с нескрываемым сарказмом и брезгливостью. Стоящий у окна уже немолодой мужчина хмыкнул — тридцать три года врачебной деятельности принесли защитный налет жизненного цинизма. А иначе никак — если принимать близко к сердцу проблемы «больных», то лучше немедленно уходить из врачебной практики. Потому что иначе умрешь раньше срока от инфаркта, или «тронешься» умом, и сам станешь пациентом психиатра. Вон, как эта дура, которая его стала допытывать, кем он хотел стать в детстве.
— Адмиралом, да кем еще — как у нее рожа вытянулась от моих слов. Дура-дурой, а выглядит прилично, и деньги немалые имеются. Что раньше-то не лечилась — а теперь поздно. Но тысяч сто легко заплатит, у нее перстни на пальцах на полмиллиона потянут, причем каждый. Был бы историком или ювелиром, то назвал бы точную цену. Королева Марго, не иначе!
Андрей Андреевич рассмеялся, вспомнив, как в юности зачитывался историческими романами — на дворе стоял «застой», и «роман-газета» расходилось по рукам. Вот тогда он и пристрастился к произведениям Пикуля, что вроде свежего глотка воздуха были. С другом Вилей зачитывались в школе — раздобыть новую книгу считалось неимоверной удачей. Однако стоило окончить «альма матер», как наступили другие интересы — в стране началась «перестройка», он поступил в медицинский институт, который окончил в последний год существования СССР, когда все жители нутром ощутили, что страна начала распадаться, причем окончательно и бесповоротно.
— Адмирал так адмирал — о чем только в детстве люди не мечтают. А вот говорить ей это не стоило — еще будет эта полоумная баба надо мной смеяться. Да и Валька тоже мечтал быть адмиралом, вот только стал нотариусом, сделки оформляет, прохвост. Но также как и я уже ни о чем не мечтает — все надоело, ушла юность безвозвратно…
Андрей Андреевич тяжело вздохнул — грех жаловаться, он последние десять лет заведует гинекологическим отделением в частной клинике, и доход изрядный пошел, за двести «штук» ежемесячно. Вот только прибыль не радовала — мог себе много позволить, другим на зависть, но уже было неинтересно. В «лихие девяностые» радовался таким деньгам, но не сейчас — к 57 годам стал законченным циником — в деньги и людей не верил, в любовь тем более. Ничего не поделаешь, издержки профессии — потому и не женился до старости. Ведь кто-то, а врач-венеролог лучше всех разбирается во всех проявлениях «чистой и верной любви».
— О, Виля подъехал, пора идти — хоть «старый-новый год» нормально отметим. А то встретили мерзостно…
Андрей Андреевич хмыкнул, вспоминая, как тушили загоревшуюся от фейерверка дачу. Он быстро надел дубленку и норковую шапку. И, выйдя из кабинета, небрежно бросил молодящейся секретарше, своей давней пассии, что терпеливо выжидала в своем «бальзаковском возрасте», когда он ей сделает предложение «руки и сердца»:
— Я прибуду завтра, Мария Александровна. Приятно вам провести время, но у меня, к сожалению, дела.
Не удержался от «шпильки», благо в кабинете была врач из его отделения — женщины о чем-то переговаривались, постоянно сплетничали — такова их природа. И, не дожидаясь ответа, видя очаровательную физиономию, которая в мгновение стала «кислой», словно зубы разжевали лимон, быстро выскочил из приемной. И уже вальяжно, неспешно, как и полагается пусть небольшому, но начальнику, пошел вниз по лестнице. Автоматическая дверь тихо раскрылась — створки уползли в ниши — он с нескрываемым наслаждением вдохнул холодного воздуха.
Привычно осмотрелся по сторонам — давно замечал, что за последние два года его родная страна изменилась, причем непонятно в какую сторону. Чувство безнадежности и отчаяния вызывало у людей необъяснимую агрессивность к окружающим, но в то же время появилось четкое понимание, что весь мир скоро изменится.
И хорошо бы не до лунного ландшафта после ядерной войны, а то уже есть такие нерадостные перспективы!
— Как живете-можете? Насмотрелись, поди, на то самое место, что дает возможность неплохо «зарабатывать» себе на жизнь, если только тест ДНК «терпила» не удосужился провести?
Дверца «иномарки», новенькой «китаянки», благо под санкции и запреты они не попадали, перед ним предупредительно раскрылась. Старый приятель выглядел жизнерадостным, и можно было понять пожилого ловеласа — чудом уберег свои весьма приличные финансы от постановки на немаленькие алименты. Сошелся тут с девицей на старости, а та постаралась взять его на «пузо». Но нарвалась на «тертого калача» — попытка затянуть ЗАГС и прописаться в двухуровневой квартире не удалась. По судебному иску, после проведения всех формальных процедур, молодой маме посоветовали искать на роль «отца» появившегося на свет ребенка другого мужчину, уже настоящего кандидата. «Алиментный бизнес», право слово!
Так хочется воскликнуть следом за бессмертным Марком Туллием Цицероном — о темпора, о морес!
— Иди, знаешь куда со своими подколами — если бы не я, платил бы ты ежемесячную госпошлину в карман сей ушлой мамочки. Или шестьдесят тысяч у тебя лишние? Я ведь договорился, и экспертизу подделали!
— Семьдесят пять, у меня легальный доход триста «кусков»…
Машинально ответил приятель, и тут с нескрываемым удовлетворением Андрей Андреевич увидел, как посерело прежде румяное лицо Вили, что принесло ему чуть ли не физиологическое удовольствие. Но растягивать минуту «отплаты» за сожженный этим «вредителем» дачный сарай не стал — а то «Карлыч» и так не на шутку перепугался. Как юрист он прекрасно понимал все возможные последствия от проведения повторной экспертизы ДНК.
— Да шучу я, шучу, сам смотрел — там твоим отцовством и не пахнет. У вас к тому же вторые группы резус положительные, а у ребенка третья отрицательная. Мог бы сам сразу понять, что тебя «разводят» и на «слабо» берут, бестолочь, а не метаться в панике!
— Разыграть решил, за сарай в «ответку», — рассмеялся юрист, на щеки снова вернулся румянец. — Садись, поедем — коньяк ждет! Ремень пристегни, а то опаздываем немного!
Машина тронулась рывком, Виля очень любил быструю езду — давил на газ, мастерски обгоняя легковушки. Ему бы гонщиком быть по жизни и в ралли участвовать — ловок, ничего не скажешь. Приятель, небрежно держа руку на руле, неожиданно произнес:
— Ко мне сегодня какая-то чокнутая приходила, в нехилом таком прикиде и с «гайками» на лям. Спросила, кем я хотел быть в жизни, — Виля хохотнул, — ответил этой дуре малахольной, что адмиралом…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ «ЗДРАВСТВУЙ…., НОВЫЙ ГОД» январь 1904 года
Глава 1
— Что за хрень со мной приключилась⁈
Андрей Андреевич с трудом пришел в сознание, голова надрывно болела. Он вспомнил, как на «встречку» вылетела фура, пошедшая на обгон груженого самосвала, через «сплошную» — два мастодонта перегородили всю дорогу. И что самое скверное — слева и справа «отбойники», на обочину не съедешь, нет ее. Виля сделал все что мог — прижался к самому краю, затормозил — проклятая фура целенаправленно направлялась именно к ним, и тут же последовал страшный удар, после которого чудовищная боль, свет пропал и нахлынула темнота…
Врач пошевелил правой рукой, затем левой — к удивлению, они слушались. Последовала очередь ног, вроде целые, удалось согнуть в коленях, а на ступнях шевелятся пальцы. Набрался смелости и вздохнул полной грудью, ожидая страшную боль — ведь ребра должны были быть переломаны. Ничего подобного, дышалось хорошо, только воздух показался солоноватым, будто находится на море. Ни с чем не спутаешь — последние десять лет отпуск поводил на курортах в Египте — приглянулось тамошнее Красное море, спокойное, ласковое и теплое. Да и сервис приличный, особенно в Хургаде.
Странно, весьма непонятно — организм вроде цел, но глаза почему-то не открываются — темнота окружает. Хотя неполная — такое ощущение, что свет все же есть, но тусклый, будто утро подкрадывается и ночь отступает. И он набравшись решимости открыл глаза — действительно, такое время бывает только перед рассветом, когда ночь начинает превращаться в серое «полотно». И спустя несколько секунд, которых хватило, чтобы присмотреться, Андрей Андреевич от потрясения выругался.
— Твою мать! Это куда меня занесло⁈
Он лежал на отнюдь не узком диване, и мягком, спина то хорошо чувствовала, да и кожаная спинка высокая. Довольно просторная комнатка, не зал, конечно, а некая помесь кабинета, уставленного старинной мебелью, с местом для отдыха. Вот только нормальных окон нигде не имелось, зато вместо них в стенках круглые иллюминаторы, как на круизном судне, причем один открыт, а вот другие задраены.
— Не понял, это что за шуточки⁈ Или сон вроде наваждения⁈
Андрей Андреевич машинально коснулся ладонью подбородка, и чуть ли не заорал от накатившего ужаса. Никогда в жизни бороду не носил, а тут под пальцами самые натуральные «заросли» — такую окладистую бороду ни один год заботливо выращивают.
— Щетина должна быть, щетина, а не это… Я что в коме несколько лет лежал, и потому кости переломанные сумели срастись, и борода отросла? Да быть того не может!
Здравый смысл у него остался, хотя Андрей Андреевич чувствовал, что начинает сходить с ума. Предположение могло быть верным только не в его случае — на одних физрастворах некоторую упитанность не приобретешь, уж вполне здоровое тело от костлявого и дохлого завсегда отличит не то, что врач, даже незнакомый с медициной пациент.
— Что происходит⁈
Заданный в предрассветные сумерки вопрос остался без ответа — и он с немалым трудом остановил накатившийся приступ паники. Откинул шершавое на ощупь одеяло, провел ладонями по груди — под пальцами была шелковая ткань, хотя нательное белье отроду не носил. Присел на диване, опустив ноги на пол — под ступнями ощутил ковер.
Огляделся, благо глаза привыкли к сумеркам, что изрядно светлели, и затравленно прошептал:
— Я ведь на корабле, в каюте — потому что везде иллюминаторы и чувствуется легкое покачивание. Да-да, это не меня водит, а палуба под ногами подрагивает. Вот дела! Но почему мебель сплошной антиквариат⁈
Действительно — шкаф со стеклянными дверцами, за которыми были видны книги и стопки каких-то бумаг. Даже на вид тяжелый двух тумбовый стол, на котором стоит светильник, по типу ленинского, со знаменитой фотографии, да пара мягких кресел. Стулья с гнутыми спинками и мягкими сидениями, словно из гарнитура знаменитого мастера Гамбса — за которыми охотились «великий комбинатор» Остап Бендер и незадачливый предводитель дворянства Ипполит Матвеевич Воробьянинов с отцом Федором. Еще один шкаф, но дверцы из цельного дерева, ковры на полу, и потолок лежит на железных швеллерах, тяжеленных даже на вид.
— Да здравствует электричество, — пробормотал Андрей Андреевич и нащупал «рубильник» на лампе — щелкнул. Он ожидал вспышки, и прищурил глаза, вот только лампочка, да еще прикрытая сверху стеклянным плафоном, была слабой и тусклой, хотя света оказалось вполне достаточно, чтобы все разглядеть и убедится еще раз, что его окружает отнюдь не мираж.
— А это воде зеркало?
Действительно — свет отражался пятном от стенки, и Андрей Андреевич поднялся с дивана, машинально поддернув чуточку спавшие вниз подштанники. И пошатнувшись, испытывая ощущение, будто впервые встал на ноги, шагая как журавль, он направился к зеркалу, терзаемый накатившим ужасом и нехорошими предчувствиями.
— Не может быть…
Андрей Андреевич ощутил, как в душе появился мертвящий лед — отражение лица в зеркале было иным, не его собственным. Врач несколько раз внимательно всматривался в стекло, поморгал, даже закрыл глаза, но когда снова посмотрел, то сомнений не осталось — не морок, не наваждение — он действительно стал совершенно другим человеком, с иным обличьем. И как только осознал этот факт, ноги ослабели, и Андрей Андреевич уселся на ковер, не в силах стоять перед своим отражением, что совсем не его собственное, привычное от рождения…
Глава 2
— Я умер, но остался жить в чужом для меня теле. Вроде как «матрицу» пересадили — считал подобное фантастикой!
Андрей Андреевич не закричал, не стал биться головой о переборку в истерике. То, что с ним произошло, он принял вполне спокойно — как только возможно в такой ситуации. Есть такая штука как диагностика заболевания, тут примерно схожее произошло — как только сам себе диагноз поставишь, все на свои места сразу становится.
Переселение душ, не иначе — читал, что такое происходит порой. И в психиатрии такие случаи внезапного изменения поведения пациента часты, описаны подробно, когда больной в одночасье заявляет, что он совершенно другой человек на самом деле. И лечение соответствующее есть, по корректировке сознания. Проще говоря, «овощем» делают после медикаментозной обработки — тихим, слюнявым и безопасным для общества.
— Нет, такого мне и даром не надо!
Андрей Андреевич передернул плечами — был у него знакомый психиатр с давних времен, еще советской «закалки» — рассказывал, что с диссидентами всякими делали в закрытых лечебницах, во времена «оно».
— А раз так, надо понять, в кого я «попал»! И в какое время…
Уточнение было отнюдь не лишним, ведь перенос сознания и разума может быть осуществлен реципиенту, как его современнику, так из будущего времени в прошлое, и наоборот.
— О чем я думаю, о чем…
И тут в голову пришла неожиданная мысль, он встал с ковра, дошел до дивана, присел — откинулся на спинку, закрыл глаза, и попытался остановить поток собственных мыслей. Надеялся на одно — в такой ситуации «настоящий хозяин» тела будет способен «перехватить» управление, вернее возвратить. Сидел неподвижно минут десять, но ничего особенного не происходило. Тогда решил провести физическое воздействие на организм, чтобы лучше понять что происходит. И сильно ущипнул кожу на бедре, ухватив крепко пальцами. От боли содрогнулся, зашипел, навернулись слезы, но утер их и снова раскрыл глаза.
— Не мираж или наваждение, и не сон — боль явственная.
Мир вокруг совершенно не изменился, все та же большая каюта, в которой стало заметно светлее — утро наступало быстро.
— Ладно, что случилось, того не избежать — номини нецессе ест мори! Надо приспосабливаться к новым обстоятельствам!
Паническая атака в полной мощи так и не состоялась — он вовремя вернул над собой полный контроль и выдохнул воздух. Снова встал с дивана и подошел к раскрытому иллюминатору — первое, что попало в глаза, так багровый диск поднимающегося из-за горизонта яркого солнца. На голубой глади моря и желтой, выжженной солнцем земли, что шла далеко впереди и чуть правее, это выглядело впечатляюще.
— А ведь я здесь бывал в своем теле, и гораздо позже — тут сплошняком новостройки шли, но вот эти две мечети вполне узнаваемы, как и памятник у дебаркадера. Я нахожусь в Порт-Саиде, никакого сомнения — Суэцкий канал сразу узнаешь, если хоть раз видел. А я им трижды проплывал. Вот только стариной веет изрядной, такое лет сто назад было, а то и больше… Постой!
Кожу словно крепким морозом пробрало — среди транспортов, что стояли на якорях, были два маленьких четырех трубных кораблика, на корме которых развевался белое полотнище с диагональным, синим крестом, который мгновенно узнает любой русский — Андреевский флаг.
— Помилуй бог! Через Суэц ведь прошла часть эскадры Рожественского, что направлялась в Цусиму…
Голос осекся, перехватило горло. Догадка чуть ли не ошпарила его, душа снова начала леденеть, покрываться «шугой», как в стужу река. Андрей Андреевич бросился к шкафу, открыл нараспашку створки — полки с бельем и вставленными в друг дужку накладными воротничками и манжетами. А в другом отсеке еще висящие на «плечиках» внутри белые и черные кители и мундир, ярко сверкнула золотая мишура эполет. А еще погоны с одиноким черным орлом на желтом из канители поле — как помнил, такие носили исключительно контр-адмиралы Российского императорского флота.
— Боже милостивый! Я или Фелькерзам, либо Небогатов — другие Суэцким каналом не шли!
Знания были отрывочные, со времен советской школы — кто тогда из учеников не зачитывался романами Пикуля, Новикова-Прибоя и Степанова. И с той давней поры, ведь сорок лет пошло, кое-что в голове осталось. А ведь тогда родители специально выписывали журнал «Моделист-конструктор», и каждый его номер он ожидал с нетерпением — ведь там была «Морская коллекция». И потому успеваемость двух оболтусов резко повысилась с пятого класса — им грозили репрессии в виде прекращения подписки, если троек за четверть будет больше одной. Так что с Вилей вышли если не в отличники, то в твердые «хорошисты» точно.
— Я на броненосце, тут к бабке не ходи — или «Ослябя», либо «Император Николай I». Сейчас узнаю!
Андрей Андреевич бросился в противоположную сторону, отдраил иллюминатор, и посмотрел на раскинувшуюся по синей глади черную тень, огромную, и в ее очертаниях угадывались две башни, а не одна в носу, и три трубы в место одной-единственной.
Открытие было ужасным, волосы на голове чуть ли не дыбом встали. А голос «просел» чуть ли не до мышиного писка:
— Твою мать! Это «Ослябя», а я попал в тело Фелькерзама! Вот это номер — стать пассажиром с билетом в один конец!
Андрей Андреевич затравлено оглянулся — идти в Цусиму на «Ослябе», да еще в теле больного адмирала, который умрет за несколько дней до сражения после долгой болезни и произошедшего с ним инсульта — такая перспектива его испугала до крайности…
Глава 3
— Нет, я не Фелькерзам, а стал контр-адмиралом Вирениусом, мы с ним полные тезки — оба Андреи Андреевичи, — в голосе прозвучало нескрываемое облегчение. Попасть в тело смертельно больного человека, к тому же идущего на убой, та еще перспектива, крайне неприятная.
— И теперь у меня есть семья, любимая жена, четыре дочери и единственный сын-первенец, уже мичман флота и служит на «Алмазе», что в составе моего отряда.
Андрей Андреевич еще раз посмотрел на фотографию, сделанную, судя по дате, перед началом плавания — они с супругой, миловидной женщиной лет сорока, сидят рядом, между ними младшая дочка, прелестное дитя лет четырех, серьезно смотрящая на объектив. За спинами расположились три девчонки от четырнадцати до восьми лет, и двадцатилетний сын Николай, в кителе, при кортике, в мичманских погонах. Чисто семейный снимок, «домашний», так сказать. Ведь они с ним не в мундирах с эполетами — то только для официальных фотографий, судя по всему.
Врач покачал головой — не думал обрести семью, а вот нашел в ином времени и чужом теле, в которое попал непонятно как после своей смерти. Но тут разбираться нужно дотошно, чтобы докопаться до истины, пока даже предположений нет. Зато появилась определенность, когда вместо панических домыслов, он нашел в одном из выдвижных ящиков стола, выполнявшего еще роль секретера для документов, массу интересного, и вот эту семейную фотографию для «дорогого мужа и отца». А к ней письма от жены, короткое послание от сына, и, главное, дневник, где реципиент аккуратным почерком вел записи — финскую натуру не переделаешь.
Да-да, именно так оно и есть — самый натуральный русифицированный финн лютеранского вероисповедания, уроженец великого княжества Финляндского, и при этом потомственный дворянин со времен шведского владычества в стране «тысячи озер». А вот здесь самая натуральна «засада» — как он не старался, но вспомнить шведский и финский языки не смог — отдельные слова словно «выплывали» из чужой памяти, хотя реципиент владел ими в совершенстве, с самого рождения. Зато узнал суть своей фамилии — «живой человек», если понимать буквально.
С немецким языком гораздо лучше — сам владел в достаточной степени, проходил стажировку в германских клиниках. С латынью вообще хорошо — к тому же отец супруги Розалии Людвиговны, коллежский советник Буссе, является магистром ветеринарных наук, почти коллега по основному профилю. А вот его фамилия очень подходящая для дочерей — «поцелуй» или «ласка», тут все подходит, судя по семейной фотографии.
— И самое удивительное, так это то, что начался 1904 год — сегодня, вот смех — сейчас уже 14 января по новому стилю, новый день, после того, как в нас въехала «фура» и раздавила всмятку. Как лягушек распластали! Отпрепарировали вживую, твою мать!
Андрей Андреевич поежился — память тут ему выдала последнюю, самую ужасную картинку. То была смерть — их с Вилей буквально раздавило двигателем, который вбило в салон. И пусть все произошло в доли секунды, но он запомнил взорвавшуюся кровавым месивом свою грудную клетку…
— И вот я здесь — «живой человек» — символично. Все произошло день в день, час в час, и очутился я ровно на сто двадцать лет раньше. К чему бы это? Может на небесах решили, что именно сейчас нужно что-то изменить на земле, чтобы не было у страны
Врач говорил тихо сам с собою, привыкая к новому для себя голосу, интуитивно стараясь подобрать
— Есть два варианта, — Андрей Андреевич тяжело вздохнул. — В первом я тихо «сливаю» переход на Дальний Восток, дожидаюсь приказа из Петербурга и иду с кораблями обратно. Там отряд войдет в полном составе в эскадру адмирала Рожественского, и в большинстве своем, как «Ослябя», погибнет в Цусимском бою. А потому задам себе вопрос — ты хочешь этого⁈
Андрей Андреевич извлек папиросу из коробки и закурил, смотря, как табачный дым уходит в настежь открытый иллюминатор. Сделав несколько затяжек, он смял папиросу в пепельнице.
— Не хочешь труса праздновать? Ну что ж — теперь это твой выбор, господин контр-адмирал — если есть надежда откорректировать или изменить историю, стоит попытаться это сделать. А иначе, зачем я здесь оказался — на
Андрей Андреевич задумался, по подсчетам выходило, что путь отряда занял целый месяц. Но почему так долго, вот в чем вопрос. И он решил разобраться детально, пересмотрев все служебные бумаги, которыми были заняты обе тумбы большого стола…
Глава 4
— Господи, все у нас через задницу делается. Знал бы — не в гинекологи, в проктологи пошел!
Поделиться книгой: