«Военные приключения» является зарегистрированным товарным знаком, владельцем которого выступает ООО «Издательский дом „Вече“.
Согласно действующему законодательству без согласования с издательством использование данного товарного знака третьими лицами категорически запрещается.
© ООО „Издательство „Вече“, оформление, 2023
ЭПИЛОГ НА МЕСТЕ ПРОЛОГА
В начале июня 1927 года подводная лодка неизвестной национальности вошла в погруженном состоянии в Финский залив и поздним вечером всплыла на взморье под Ленинградом. Прошитый гвоздями, мокрый железный цилиндр высоко поднялся над водой, отразив в себе туманную луну. Тело лодки быстро обсыхало под ветром. Отражение луны чахло на железе и понемногу исчезало.
Бесшумно открылся люк, и на палубу лодки вышли двое. Один — весь в белом и морской фуражке, с жирным золотым гербом на околыше. Другой — совершенно голый, с длинным чемоданом в руках. "Белый" сказал вполголоса по-английски:
— Черт подери, я первый раз вижу чемодан, который есть в то же время шлюпка. Но мне кажется, что вы доплывете. Счастливого вам пути, Кент!
— Мерси! — ответил голый и бросил чемодан в воду.
Большой чемодан не пошел ко дну, а, как пузырь, заплясал по мелкой волне. Голый прыгнул в воду вслед за ним и, продев свое тело сквозь ремень, прикрепленный к чемодану, сделал руками несколько гребных движений. Затем человек и чемодан медленно доплыли к берегу и скоро исчезли в белесоватой мгле.
Моряк скрылся в люке, и через минуту лодка начала погружаться. А немного погодя на воде можно было видеть лишь черный треугольник от перископа, рассекающего воду.
Голый человек плыл около часа, прежде чем достиг берега. Несколько раз он отдыхал на воде. Ближе к берегу он вылез из ремня и начал делать промеры телом. Наконец, ноги его коснулись песка. Человек стал на дно и выбежал на берег, таща за собой чемодан.
Он выбежал на берег верстах в пяти от финляндской границы. Огляделся по сторонам, взвалил чемодан себе на плечи и быстро направился к ивовым кустам, которые чернели в стороне. Здесь он прежде всего выпустил из чемодана воздух, после чего чемодан уменьшился втрое. Затем с большим трудом открыл его, вытащил одеколон, полотенце и тщательно обтерся. Потом выпил три рюмки спиртного и после этого стал одеваться. Через десять минут его можно уже было видеть идущим по берегу к станции железной дороги. Он шел, посвистывая, бодрым шагом энтузиаста и был похож на кого угодно, только не на человека, проделавшего за четверть часа перед тем необычайное путешествие.
Однако было бы ошибкой утверждать, что все эти манипуляции с подводной лодкой и чемоданом остались незамеченными. Белая ночь позволяла видеть на большом расстоянии, тем более что двое наблюдавших за прибытием незнакомца были, судя по всему, снабжены ночными биноклями фирмы Орчерт. Люди с этими биноклями сидели в тех же ивовых кустах, где одевался пловец. Они сидели так близко от него, что слышали шипение воздуха, выходившего из чемодана. Но оба они не подавали никаких признаков жизни.
И только когда шаги человека с чемоданом стали едва слышны, они двинулись за ним.
Человек с чемоданом шел, ничего не замечая. Но на опушке соснового леса его путь преградила фигура.
— Стойте, — шепнула фигура по-английски.
Человек с чемоданом быстро повернулся, несомненно для того, чтобы бежать. Но глазок электрического фонарика, показавшийся сзади, удержал его от этого намерения. Он только тяжело вздохнул.
— Мы знаем, кто вы такой, — прозвучал голос человека с фонариком. — Вы действовали очень предусмотрительно, сэр. Но что делать! Нельзя все-таки забывать, что на свете существует радио.
— Я сломал аппарат на подводной лодке. Мы шли без связи.
— Да, мы так и думали. Но приемник на финляндской границе существует. Мы как раз оттуда. Мы ждем вас здесь уже восемь часов и страшно скучаем. Еще вчера вечером мы узнали о вашем отбытии из Харвича.
— Си-Ай-Си?
— Разумеется!
— Говорите, что вам нужно?
Пауза не была слишком длинной. Очевидно, план у преследователей был разработан заранее.
— Прежде всего мы хотели обойтись без скандала, сэр, — сказал человек, стоявший сзади, и потушил свой фонарик. — Стрелять сейчас здесь нам не хочется. Пограничный пост не так уже далеко. Поэтому мы отпустили бы вас, пожалуй… Но при одном условии…
— Именно?
— Вы должны оставить нам чемодан и часы, которые надеты на вашу руку.
— Но это простые стальные часы…
— Без разговоров. Мы знаем, какое время они показывают.
— Ну, хорошо, черт с вами, — сказал человек и поднял чемодан, как бы желая отбросить его подальше.
Но не бросил. А, закрывши чемоданом спину и голову, побежал в лес.
Один за другим раздались два выстрела. Человек с чемоданом, не успевши скрыться за соснами, на миг остановился. Потом грохнулся на землю, не выпуская чемодана из рук.
Преследователи, должно быть, не сразу поверили, что он ранен. Они долго стояли, прислушиваясь к его громкому дыханию, похожему на сипение сломанного насоса. Наконец, когда все затихло, они осторожно подошли к телу.
— Чемодан прострелен навылет. А затем пуля попала ему в спину.
— Это ваш выстрел. Я метил ниже чемодана.
— Если нам удастся теперь улизнуть, лучшего выхода нельзя и придумать. Забирайте чемодан, я сниму часы.
Они действовали, как бы заранее сговорившись. Один снял часы и обыскал одежду убитого. Сухая хвоя, приставшая к сукну костюма, колола его ладони. Но он тщательно ощупал тело, вынул все бумажки из карманов и даже белый носовой платок.
Другой тем временем осмотрел чемодан, открыл его и перебрал все вещи;
— Тут все в порядке. Идем.
Они забросали труп человека хворостом, шишками, травой. И быстрыми шагами двинулись по направлению к финляндской границе, унося с собой чемодан.
Люди с чемоданом были замечены пограничниками верстах в четырех от места преступления. На требование остановиться они ответили револьверными выстрелами. Пограничники открыли стрельбу из трехлинеек. В результате — человек, тащивший чемодан, был тяжело ранен. А другой сумел убежать, затерявшись в темноте.
Раненого вместе с чемоданом отнесли в караулку, где было установлено, что человек прострелен три раза, чемодан — один. Человек произнес всего несколько слов по-английски, прежде чем умереть. Он показывал на чемодан и мотал головой. Но эти слова и жесты поняты не были.
Чемодан, который пограничники приняли за обыкновенный чемодан контрабандиста, был вскрыт. Однако никаких дорогих товаров — духов или чулок, из-за которых стоило бы затевать перестрелку, в нем обнаружено не было. Просто там были различные дорожные мелочи, белье и тетрадь, переплетенная в зеленую кожу с замком на обрезе. На крышке тетради был оттиснут золотом английский герб с традиционными единорогом и львом. Лев был пробит пулей в области желудка. Единорог остался невредимым. Все вещи были занесены в опись, и о случившемся составлен акт. Этот акт вместе с чемоданом был доставлен в Ленинград в распоряжение соответствующего органа.
Позже, при рассмотрении тетради, оказалось, что она принадлежит английскому офицеру Эдуарду Кенту.
Тетрадь почти вся исписана по-английски, много мест зашифровано. Некоторые строчки вычеркнуты химическим карандашом, листы из середины вырваны. Наконец, пуля, пробивши тетрадь, уничтожила целые слова. Однако все это вместе взятое не помешало разобраться в рукописи.
Записи в тетради убеждают, что автором их является секретный агент английской разведывательной службы. Записи эти не носят исключительно делового характера, хотя, судя по всему, должны были явиться в будущем материалом для написания политических мемуаров. Форма записей — местами дневник, местами воспоминания, воспроизведенные по памяти. Однако название "дневник" больше всего подходит к рукописи.
Дневник шпиона Кента в некоторой своей части, несомненно, представляет интерес для русского читателя. Правда, большинство политических событий дается в своеобразном освещении. Но для нас, имевших возможность составить свое мнение об этих событиях, эта своеобразность скорее курьезна, нежели убедительна.
Дневник Кента публикуется с некоторыми сокращениями. Именно, выброшены те места, где Кент касается мелких служебных дел, денежных расчетов и т. д., представляющих узко личный интерес. Однако эпизоды из семейной и интимной жизни Кента оставлены, так как они являются весьма характерными для того круга лиц, к которым принадлежал Кент.
Помимо дневника Кента в конце публикуются два документа, обнаруженные в тетради. Нетрудно убедиться в том, что приложения эти тесно связаны с содержанием тетради и являются как бы его заключением.
Дневник разбит на главы. Разумеется, это сделано не самим Кентом, а позднее при переводе рукописи на русский язык. При помощи этих заголовков, как нам казалось, читателю легче будет разобраться в материале дневника. В некоторых же случаях это поможет провести линии воспоминаний от записок Кента к событиям, которые в свое время занимали полосы советской прессы.
ТЕТРАДЬ ЭДУАРДА КЕНТА, ЛЕЙТЕНАНТА МОРСКОЙ ПЕХОТЫ
"Храброму Эдди от деда. Пиши в эту тетрадь все, что увидишь и переживешь, честно сражаясь за величие Англии. После не пожалеешь, что потратил время напрасно".
27
Я открыл чемодан, чтобы найти одеколон, и мне под руку попала эта тетрадь. Она подарена мне дедом два года назад, когда я впервые отправлялся на французский фронт. Но до сего времени я не занес в нее ни одной строчки. Только клопы пробудили во мне это желание. У меня чешутся руки. Я взял тетрадку, золотое перо и вышел на крыльцо.
Два часа ночи. Но солнце и не думает заходить. Оно стоит низко над горами, затуманенное дымом лесных пожаров и испарениями. Красный диск его похож на семафор, сигнализирующий опасность. Но света достаточно, и я могу свободно писать.
Сегодня, вернее вчера, наш транспорт "Бон-адвенчур", наконец, вошел в Кольскую бухту. Три часа мы тащились по этой длинной водяной кишке, зажатой между обветренными горами. Мои солдаты, не знавшие, куда их везут, надоедали вопросами: зачем едем, куда? Но по инструкции, полученной на французском фронте, место назначения нашей экспедиции приказано скрывать. Конечно, солдаты догадывались, что мы находимся на крайнем севере. Но север велик. И место, куда мы направлялись, мало кому известно.
В 10 часов вечера наш транспорт подошел вплотную к деревянной пристани, низкой вследствие прилива. Капитан посоветовал спустить людей, пока вода стоит высоко. Я вывел свою полуроту с парохода вполне благополучно. Солдаты, чисто выбритые, в новеньких хаки, выглядели прекрасно. Но смотреть на них было некому. Берег казался мертвым, только наши саперы, прибывшие раньше, что-то делали на запасных путях.
На пристани нас ожидал усатый полковник Келли, отчаянный либерал и необыкновенный крикун. Я сделал ему доклад по всей форме. Потом уже частным образом мы поговорили о делишках. Решено было разместить солдат в пакгаузах. Для офицеров отведен дом, где была контора. Самый дом и местоположение кругом производят удручающее впечатление. Даже океан не радует. Комната, отведенная нам, высока и велика. Но обкуренные деревянные стены с глубокими щелями сразу показались мне подозрительными. Действительно, из этих щелей, как только мы закрыли окна пледами, выползли невиданные мною страшилища: клопы. Они не велики, очень плоски, но кусаются жгуче.
Впрочем, об этом я уже писал. Таким образам, начало дневнику, — правда, не очень веселое, — положено. В будущем буду записывать в тетрадь решительно все. Во время отпуска почитаю деду.
Однако, кажется, я уже иссяк. Непривычка к литературе дает себя знать. Лучше завинчу перо и посмотрю, как сгружают с транспорта кухни и пулеметы.
— Ребята, вы знаете, что большевики заключили с немцами мир и открыли им фронт. Немцы увозят хлеб из России. Война никогда не кончится, если этого не прекратить. Вот почему нас сюда и прислали. Мы должны двигаться вперед, пока не столкнемся с немцами. Если мы победим их, то всем будет хорошо. Больше не будет войн на земле, ребята. Поэтому вперед, и да здравствует Англия…
Солдаты прокричали "ура", им роздали шоколад, папиросы и дополнительные патроны. Посадка началась. Келли и мне сказал напутственное слово:
— Желаю вам двойной победы, лейтенант. Во-первых, конечно, занять станцию Кицу, как это постановлено. А во-вторых, разведчики говорили мне, что на этой станции есть красивая девушка. Ну, вы понимаете?
Погрузка закончилась. На первую платформу мы поставили четыре пулемета. Паровоз прицепили сзади, чтобы он толкал платформы перед собой. Поезд двинулся очень медленно. Англичане не привыкли спешить в таких случаях.
Мы прошли без всяких приключений не меньше двадцати пяти миль. Дорога лежала среди низких сосен и высоких камней. Наконец, поезд остановился. Дальше путь был разобран отступавшими большевиками.
Я свел полуроту с платформы, построил ее и повел вдоль полотна. Поезд остался ждать извещения о нашем продвижении. Мы прошли мили четыре, не выпустив ни одного патрона. Было очень жарко, и раскаленный воздух, поднимаясь от полотна, стирал контуры людей, идущих сзади. Я никогда не думал, что за полярным кругом может быть такая жара.
Наконец, мы оказались на большой равнине, посредине которой стояло несколько станционных сооружений, в том числе деревянная водокачка. На всякий случай я приказал дать залп в воздух. Дома молчали. В одном из окон показалось белое полотенце. Через десять минут мы заняли станцию.
Это и была та станция Кица, в которой нам надо было укрепиться. Главное здание было повреждено пожаром и покинуто. Но в соседнем доме оставались русские железнодорожники. Они были очень рады нашему приходу. Телеграф в обе стороны бездействовал, и они не знали, что им делать дальше. Кроме того, у них не было ни хлеба, ни соли. Никакой женщины я среди них не заметил.
Все русские вместе знали около двухсот английских слов, остатки от того времени, когда английские инженеры работали здесь. При помощи этого ограниченного словесного запаса они засвидетельствовали нам свое почтение и сообщили, что большевиков поблизости нет. Начальник станции, пожилой человек по имени Иван Петрович Турецкий, пригласил нас в свою квартиру пить чай. Я и Буд, мой помощник, выпили по чашке, а потом заявили, что остаемся жить в столовой Турецкого. Наших ребят мы поместили в сарае, выкинув оттуда железнодорожное имущество. Я дал приказ солдатам устраиваться как следует. Судя по всему, нам здесь придется задержаться.
Кругом нашего поселка лес и болота. Я выслал разведчиков, и вечером сержант мне доложил, что нигде в лесах признака неприятеля не обнаружено. Сражений не предвидится.
Решивши заниматься русским языком, я пригласил к себе начальника станции, мистера Турецкого, дал ему попробовать наш табак и галеты и сообщил ему, что все это он будет получать систематически за уроки русского языка. Турецкий прикинул галету на руку, чтобы определить, сколько она примерно весит. Потом надел очки. Этим он дал мне понять, что готов приступить к занятиям. Однако первый урок убедил меня в том, что начальник станции не годится в учителя. Он старается больше выпытать у меня, нежели сообщить мне. При помощи описательных жестов и рисунков он хотел узнать от меня, будут ли железнодорожники получать жалованье в русской валюте или английской. Мне это надоело. Я взял инициативу, в свои руки и, указывая на предметы, стал спрашивать, как они называются по-русски. Записав десятка два слов, я заявил, что на сегодня довольно.
Однако начальник станции медлил уходить из комнаты. Описательные жесты и рисунки возобновились. Из них я понял, что Турецкий просит меня немедленно заплатить за урок и, по возможности, галетами. Я дал ему две, и он ушел, сияя от радости.
Учение с Турецким идет слабо. Я узнаю не больше десятка слов в день и за этот десяток расплачиваюсь галетами. Кажется, я скоро брошу всю эту историю.
Кроме писем, были газеты и посылка. Вместе с Бу-дом мы вскрыли тяжелый ящик. Там оказались сигары, шоколад, пудинги, запаянные в железные банки, виски и ликеры. Сейчас же мы распили одну бутылку.
Из-за недостатка английских слов он не мог объяснить точнее. Чтобы выяснить в чем дело, я попытался заговорить с "маленьким большевиком". Для начала разговора объяснил ему, как называются по-английски вещи в комнате. Он написал названия на маленьких записочках и наклеил эти записочки всюду, даже на стаканы и вилки. Разговор от этого пошел живее. Но что такое "маленький большевик" я так и не узнал, хотя эта комбинация слов меня немного беспокоит.
Под утро, когда все мы уже были в сонном состоянии, я заметил, что Турецкий взял со стола нераскрытую банку с копченым языком. Он спрятал ее под куртку и скоро вышел. Меня прямо поражает его жадность к провизии.
Мне очень понравился Градов, и я обещал заниматься с ним по-английски. Он гораздо сообразительнее своего начальника, и я жалею, что не выбрал его себе в учителя.
За ужином я узнал много новых слов, но почти все позабыл.
Посредине ночи мне приснился сон, что к нам в Кицу прилетел неприятельский аэроплан. Я проснулся и услышал, что кто-то тихо ходит по чердаку. Недолго думая, я выстрелил в потолок из револьвера. Сейчас же проснулся Буд, и я рассказал ему, в чем дело. В это время с потолка начала капать вода, смешанная с песком. Я ничего не мог понять и уже хотел послать Буда осмотреть чердак. Но тут прибежал бледный Турецкий и сказал, что это он ходил по чердаку. В его руках было ведро, простреленное моей пулей. Он умолял меня больше не стрелять в потолок. Таким образом, все окончилось благополучно. Но мне непонятно, что делает Турецкий по ночам на чердаке и зачем носит туда воду. Это надо выяснить в ближайшее же время.
Первый урок с Градовым прошел хорошо. Выучил сорок слов.
Вечером во время прогулки я видел в бинокль из лесу, как Турецкий с ведром воды поднимался на чердак по лестнице. Это становится подозрительным. Нет ли у него там какой-нибудь сигнализации?
22
Сегодня рано утром я вышел на двор и по лестнице влез на чердак. Там на матраце спала молодая девушка с круглым, румяным лицом. Тут же валялась жестянка из-под копченого языка и стояло ведро с водой, приготовленной, очевидно, для умыванья.
Я понял, что это спит дочь Турецкого, та самая, о которой доносили наши разведчики. Должно быть, отец, видя в англичанах завоевателей, решил ее от нас скрыть. Я тихо посмеялся над глупым стариком и спустился на землю.
Днем я позвал Турецкого к себе в комнату, говорил с ним о делах, а потом дал ему плитку шоколада и сказал:
— Передайте это вашей дочери.