Последний рай. Черные острова

Бывший пират, Сэвидж благополучно пережил и эту катастрофу. С частью экипажа и сорока тысячами испанских долларов, которые ему удалось спасти, он добрался до острова Наираи. Захватили они с корабля и несколько ружей.

На острове Наираи, лежащем в стороне от мореходных путей, матросы с «Элисы» оказались первыми белыми людьми за всю его историю. Поэтому их раздели донага, так как всех наираиских мужчин и женщин заинтересовали странные пришельцы столь необычного цвета кожи. Обнаружив, что тела моряков не представляют собой ничего особенного, а один из них, Сэвидж, может даже говорить с ними на родном языке, островитяне решили отпустить чужеземцев. Белым дали длинное каноэ, и через несколько дней капитан Кори с большей частью своих моряков покинул Наираи.

Пираты не захватили с собой всех золотых долларов, так как большая часть монет была закопана сразу же после высадки на берег, еще до того как к потерпевшим кораблекрушение подоспели местные жители. Но один человек с «Элисы», Чарлз Сэвидж, на острове остался. Этот бездомный нищий, всеми отверженный бродяга впервые в жизни почувствовал, что он здесь что-то значит. Фиджийцы, по крайней мере на Наираи, никогда еще не видели ружья. И человек, который к тому же владел им с таким искусством, как этот повидавший виды авантюрист, был в глазах местных жителей полубогом.

Они сразу же привели ему самых прекрасных женщин племени, причем столько, сколько он пожелал, подарили много янггоны и отдали лучшую хижину на всем острове. Благодаря Сэвиджу на остров начался, как мы сказали бы сегодня, приток «туристов». Отовсюду на Наираи приезжали любопытные, чтобы взглянуть на необыкновенного человека, который стреляет из невиданного оружия.

Однажды приехал посмотреть на Сэвиджа и вождь острова Мбау хитрый Науливоу. Он сразу же понял, что человек, который для жителей Наираи является всего лишь привлекательной личностью, может помочь ему добиться того, что он задумал — укрепить и расширить могущество острова Мбау. Ведь Сэвидж обладает таким оружием, какого нет больше ни у кого, то есть для того времени непобедимым.

И «волшебный стрелок», прихватив боеприпасы, переселяется на остров Мбау. Он становится украшением двора Науливоу, его главной силой, «атомной бомбой» своего господина. Впервые Науливоу использовал Сэвиджа во время нападения на деревню Касаву, расположенную на берегах Ревы, на острове Вити-Леву. Воины с Мбау переправились через пролив, разделяющий острова, поднялись вверх против течения реки и остановились на расстоянии выстрела от деревни. Тогда Сэвидж начал стрелять по ее защитникам. Каждым выстрелом он убивал человека, хотя сам оставался на таком расстоянии, что ни копья, ни метательные палицы до него не доставали. После нескольких выстрелов защитники сдались. Науливоу праздновал свой первый триумф.

Давним противником мбаусцев, — они воевали между собой десятки раз, — были жители деревни Верата на Вити-Леву. Было пролито много крови, но все схватки не давали ни одной из сторон решающего перевеса. И вот за несколько часов жителей Вераты победил один-единственный человек — Чарлз Сэвидж.

Затем пират, жертва кораблекрушения и ныне непобедимый воин, завоевал для своего владыки деревню Накело. И с каждой неделей, с каждым месяцем возрастало могущество и значение карликового острова Мбау.

В течение пяти лет английский пират действительно жил, как бог. Никогда ни один человек не имел в своей хижине столько прекрасных островитянок, как он. И никто, говорят, не имел такого количества детей. В течение пяти лет бывший пират настолько укрепил могущество маленького острова, что в 1813 году мбаускому вождю платили дань десятки далеких островов.

Однако в том же году фиджийский Буффало Билл[23]во время карательной экспедиции на остров Вануа-Леву был побежден воинами деревни Ваилеа и убит на глазах своих соратников. Из его костей победители изготовили рыболовные крючки.

Трагический конец великого авантюриста не означал еще упадка мощи острова Мбау. Вождь Науливоу к тому времени понял, что для расправы с врагами лучше всего подходят белые волонтеры. Он нашел новых наемников, матросов с корабля, плывшего из Манилы, которые вблизи архипелага Фиджи взбунтовались, перебили офицеров и приняли предложение стать стрелками армии Науливоу.

Науливоу пожинал плоды своей политики до тех пор, пока белые не перестреляли друг друга. Но к этому времени уже умер и сам воинственный вождь. Его преемником стал младший брат Таноа. При жизни Науливоу они не выносили друг друга. Свидетельством семейных распрей была страшная рана на голове Таноа, которую нанес ему палицей собственный брат, потерянный слух и перебитая переносица. С тех пор Таноа всегда тяжело дышал, поэтому английские наемники называли своего начальника старым храпуном.

Несмотря на свою физическую убогость, Таноа сумел постепенно обзавестись восемью исключительно красивыми женами. Все они были дочерьми известных вождей различных деревень и островов Фиджи. Мбануве усиливал могущество Мбау с помощью строительства, Науливоу — военных побед, Таноа — дипломатических браков. От каждого брака появлялся по крайней мере один сын, который должен был укреплять отцовскую власть на данной территории. Вскоре выяснилось, что политика «браков по расчету» оказалась более чем успешной.

И все же на Мбау произошел дворцовый переворот. Таноа пришлось бежать. Он нашел прибежище у родственников одной из своих жен в деревне Сомосомо на острове Тавеуни[24]. Однако восставшие решили во что бы то ни стало схватить сбежавшего короля. Они обратились за помощью к белым. В водах Фиджи уже несколько месяцев плавала французская шхуна «Прекрасная Жозефина», капитан которой де Бюро за приличное вознаграждение помогал местным вождям захватывать вражеские деревни. Это «богоугодное занятие» приносило де Бюро весьма приличный доход.

Мбауские мятежники наняли «Прекрасную Жозефину» и, решив, что она действительно прекрасна, в первую очередь убили ее капитана, а потом продолжили плавание уже в качестве полноправных владельцев первого европейского корабля, принадлежащего островитянам. Из-за неумелого обращения шхуна вскоре налетела на рифы, так что в конце концов никто не потревожил Таноа в его ссылке.

В то время как враги «законного короля» плыли на корабле де Бюро, на политической сцене, ко всеобщему удивлению, появился один из сыновей Таноа, которого никто не принимал в расчет. Звали его Серу. Это был единственный из сыновей Таноа, оставшийся на Мбау. Враги Таноа не считали Серу серьезным соперником и поэтому даже не взяли его под стражу. Дело в том, что, по мнению фиджийцев, характер ребенка зависит от пищи, которую он получает в первые месяцы жизни. Если его вскармливает смелая женщина, то и мальчик будет смелым, если мать правдива, то таким же станет и сын. Но Серу потерял мать через несколько недель после своего рождения, и его кормили соком сахарного тростника. Все знали и были убеждены, что мальчик окажется слаб, как стебель тростника, который клонится к земле при любом дуновении ветерка, а жизнь его будет такой же сладкой, как сладок сок сахарного тростника.

Казалось, что Серу полностью оправдывает эти предположения. Подрастая, он не принимал участия в военных походах, предпочитая проводить время с мбаускими женщинами. Но однажды Серу тайно собрал приверженцев отца и напал на самозваных правителей Мбау. Нападение было столь неожиданным, что в течение одной ночи сын вернул власть в руки отца.

Отец наградил Серу, изменив его имя. С этого дня Серу стали называть Такомбау, что означает «Победитель Мбау». Такомбау был провозглашен наследным принцем могущественного острова и многочисленных его вассалов и еще при жизни отца постепенно сосредоточил в своих руках огромную власть. Его страна брала подати с самых далеких островов архипелага, с каждым днем богатела и становилась все сильнее. И Такомбау стал добиваться цели, которая еще тридцать лет назад казалась неосуществимой, — объединить под владычеством Мбау весь архипелаг. Он хотел стать первым, единственным и всемогущим Туи Вити — «королем всего Фиджи»[25].

Однако судьбой острова Мбау и всего Фиджи начинает к этому времени распоряжаться новая значительная сила — христианство. Как это ни странно, но первыми распространителями веры белых людей на Фиджи оказались не европейцы, а жители другого острова Океании — Таити. На архипелаг их послало известное Лондонское миссионерское общество. Выполнять свою «апостольскую миссию» Атеа и Ханаи, так звали этих таитян, начали на востоке архипелага, в группе островов Лау, потом они переместились на север, но затем покинули Фиджи, не добившись ощутимых результатов.

Через несколько лет поборники веры христовой вновь оказались на архипелаге. К великому удивлению островитян, за их языческие души начали бороться две соперничающие христианские церкви — протестантская и католическая.

Первым миссионером, появившимся на Мбау, был преподобный Уильям Кросс. По стечению обстоятельств он попал на остров в тот момент, когда островитяне убили палицами четырех пленников из враждебного племени. «Во время войны музы молчат» — утверждали римляне. Такомбау это изречение дополнил назиданием, что и для религии, особенно новой, сейчас не время. Ведь Мбау опять ведет одну из своих войн. Может быть, в другой раз…

Однако Кросс не сдавался. Он решил заставить короля отречься от языческой веры самым сильным имеющимся в его запасе аргументом — рассказом об адских муках, которые ждут язычника после смерти. Такомбау внимательно выслушал описание ада и заметил:

— Что касается меня, то не так уж плохо погреться у огня, особенно в холодную погоду.

Так как ставка на страх перед адскими муками провалилась, то безрезультатной оказалась и вся миссия преподобного Кросса. Он покинул остров, а Такомбау остался жить там по-старому.

Воины Такомбау продолжали свой триумфальный марш. Они захватывали все новые и новые территории. В конце 40-х годов ни на одном из островов, а тем более на главном — Вити-Леву, уже не было ни одной деревни, ни одного племени, которые так или иначе не подчинялись бы Такомбау. Племя мбау напоминало ацтеков, жителей столь же небольшого островка на одном из озер, которым удалось поработить всю Мексику[26].

Однако Такомбау пришлось познать и обратную сторону медали. На архипелаг стали прибывать первые «послы» из Европы и Соединенных Штатов. И все эти «дипломаты», а в действительности торговцы, обращались к Такомбау как к единственному правителю всего Фиджи. Один из них, мистер Джон Уильямс, разместился в 1845 году на островке Нукулоу напротив Сувы. Здесь он основал торговую миссию и консульство Соединенных Штатов.

Одной из основных задач каждого дипломатического представителя является организация торжеств по случаю национального праздника своей страны. Поэтому и 4 июля 1849 года, когда, как известно, США отмечают День независимости, было задумано устроить праздник. Консул решил, что лучше всего отметить этот день фейерверком, которого никто из «высоких гостией» дипломатического торжества ранее никогда не видел. Одна из первых ракет, к несчастью, подожгла магазин самого консула, устроив настоящее «огненное зрелище». Гости разбежались, предварительно захватив из горящего магазина все, что им понравилось.

Пожар вскоре кончился, но пламя его бросило тень на всю последующую историю Фиджи. Уильямс заявил, что консульство Соединенных Штатов подверглось нападению и было разграблено «фиджийскими каннибалами», поэтому правитель островов Такомбау обязан возместить все, что его подданные расхитили и унесли. О неудачном фейерверке этот дипломат в рапорте умолчал. Уильямс определил при этом сумму нанесенного ущерба — пять тысяч долларов. Но откуда мог их взять Такомбау? Денег он, конечно, не заплатил. Однако и Уильямс не торопился. «Посол» лишь приплюсовывал проценты к первоначально определенной им сумме, и «государственный долг» Фиджи все время возрастал.

Этим инцидентом осложнения с белыми не были исчерпаны. В начале 50-х годов Такомбау разрешил нескольким миссионерам обосноваться прямо на острове. Некоторое время король не вмешивался в их дела, а они, в свою очередь, не беспокоили своего хозяина. В 1852 году умер старик Таноа, отец Такомбау, который последние годы жил в уединении, и сын решил задушить всех его жен, чтобы их души сопровождали своего господина по дороге к счастливой загробной жизни. Миссионеры обратились к Такомбау с просьбой отказаться от своего намерения. Один из них, — Калверт, даже заявил, что он отрежет себе по пальцу на руках за каждую оставшуюся в живых жену Таноа. Другие миссионеры предложили за жизнь женщин десять зубов кашалота, столь ценимых островитянами. Но Такомбау не внял их просьбам и приказал задушить всех вдов.

Это ритуальное убийство использовал Джон Уильямс, с самого начала стремившийся превратить острова Фиджи в колонию Соединенных Штатов Америки для развязывания кампании против Такомбау и его острова.

Такомбау вынужден был защищаться. Его друг, король Тонга, советовал ему принять христианство, чтобы умилостивить белых людей. Такомбау долго колебался. 30 апреля 1854 года он принял наконец крещение, уничтожил «языческих идолов» и запретил в своей империи удушение вдов.

Но белые не оставили Такомбау в покое. На следующий год к островам Фиджи подошел американский военный корабль «Джон Адамс», капитан которого Э. Б. Баутвелл должен был разрешить спор между консулом своей страны и фиджийским королем о возмещении ущерба, причиненного неудачным фейерверком. Баутвелл приплюсовал сюда еще один пожар, а также проценты. «Государственный долг Фиджи» возрос с пяти до сорока четырех тысяч долларов. Во время этого беспрецедентного судебного разбирательства «король Фиджи» даже не присутствовал. Лишь по завершении суда Такомбау пригласили на борт корабля и предложили выбор — либо он скрепит договор своей подписью, либо его увезут на борту «Джона Адамса» в США.

Такомбау поставил свою подпись. Он знал, конечно, что не в состоянии заплатить долг. Но ему не хотелось терять всего, и он сделал то, что тогда делалось довольно часто, — предложил свою страну на откуп другой державе, с тем чтобы в его руках осталось внутреннее управление на Фиджи. Именно этого добивался Уильямс. Так Соединенные Штаты Америки приобрели первую колонию в южной части Тихого океана[27].

Но далеко идущие интриги Уильямса в конце концов пошли на пользу третьему лицу. Как только первый британский консул на Фиджи Уильям Притчард приступил к своим обязанностям, Такомбау сразу же предложил свои острова Англии. Притчард сумел добиться поддержки подготовляемого им договора у многих фиджийских вождей, в том числе вождя острова Лау, расположенного в восточной части архипелага и находящегося под сильным влиянием Тонга.

Однако прошло еще около двадцати лет, прежде чем Англия официально аннексировала Фиджи. К тому времени Притчард уже покинул острова, но уехал он не в Англию, а на американский Запад, где был убит индейцами.

Так как Британия долго колебалась, приобретать ли ей острова или нет, Такомбау решил, что он сам установит в «своей стране европейские порядки. Его английские советники выработали (конституцию, которая превращала Фиджи в монархию. Таким образом Такомбау стал «конституционным» королем своего архипелага. Был поднят королевский флаг — красное солнце на синем поле, над солнцем — королевская корона. В конце концов Такомбау создал и парламент, большинство депутатов в котором были белыми. Они пользовались на Фиджи и другой привилегией — не платили податей. А так как занимались торговлей и, следовательно, имели деньги только белые, то экономически новое «королевство» никак не процветало. Кроме того, в водах Фиджи стали появляться американские военные корабли. Так что Такомбау с огромной радостью отдал недавно созданное «королевство» в руки Великобритании, руководимой в то время одним из наиболее хитрых ее политиков — Бенджамином Дизраэли.

Такомбау прожил еще несколько лет. Он наверняка был одним из самых замечательных подданных ее величества королевы Виктории. Отважный воин, Такомбау строго соблюдал лояльность по отношению к своим новым государям. Он, вероятно, думал, что таким образом лучше всего поможет своей стране. — И все же по иронии судьбы именно он в конце жизни навлек на нее страшную катастрофу. По приглашению английских властей Такомбау вместе с двумя сыновьями отправился в Австралию. Там он заболел корью, которая до этого на Фиджи была совершенно неизвестна. И хотя он поднялся на ноги, но окончательно не вылечился и, вернувшись на родину, заразил своих советников и членов личной охраны. Те, в свою очередь, заразили свои семьи. Страшная эпидемия охватила весь архипелаг.

От кори за короткое время погибло около пятидесяти тысяч человек — четверть всего населения. И лишь после этого умер Такомбау — первый и единственный король в истории не только Фиджи, но и всей Меланезии, всего архипелага.

БОЛЬНАЯ ГОЛОВА ФИДЖИ

С острова Мбау я в третий раз вернулся в Суву, чтобы провести некоторое время в музее, где Джон Палмер собрал наиболее интересные образцы материальной культуры не только жителей Фиджи, но и всех остальных групп населения Меланезии. Через несколько дней, утром, я сел в автобус, принадлежащий индийской компании, и вновь, проделав долгий путь по Дороге короля, оказался на противоположном берегу Вити-Леву, во втором по величине городе архипелага — Лаутоке.

Вдоль Дороги короля раскинулись, нанизанные, словно бусинки на нитку, бесчисленные поселки и деревеньки. Они были построены на Фиджи за девяносто лет, прошедших с тех пор, как король Такомбау отдал свои острова Британии. После семи часов утомительной дороги автобус наконец остановился в деревне Раки-Раки, где когда-то была резиденция вождя Ундре-Ундре.

В Раки-Раки мы проглотили обед и снова устремились вперед. Следующая остановка — в Тавуа, таком же поселке, как и Раки-Раки. Рядом с Тавуа, в ручье, протекающем вблизи селения Ватукоула, в 1934 году был обнаружен золотоносный песок, а затем и место, откуда ручей вымывает золото. В наши дни здесь находится рудник австралийской компании. Добыча драгоценного металла достигла наивысшей точки перед началом второй мировой войны — в 1939 году с архипелага Фиджи было вывезено сто восемь тысяч унций золота.

Я убедился, что золото — не единственный вклад этой колонии в экономику архипелага. В двадцати километрах от Тавуа расположен поселок Мба. Главная его достопримечательность — сахарный завод. Тростник здесь— второе золото. Первая плантация сахарного тростника была разбита тут через шесть лет после того, как король передал острова Англии. Принадлежала она компании, название которой в сокращении образует три знакомых каждому чеху и словаку буквы — ČSR[28].

Здесь, вокруг Мба, и до самой Лаутоки, куда я направляюсь, вдоль дороги тянутся бесконечные тростниковые плантации. На тростник спрос большой. В 1964 году экспорт Фиджи исчислялся двадцатью пятью миллионами фунтов стерлингов, из них на долю сахарного тростника приходилось около шестидесяти процентов.

Самый большой завод по переработке тростника находится там, куда я еду, — в Лаутоке. Этот город значительно меньше Сувы. Живет в нем около десяти тысяч человек. Однако порт Лаутоки довольно оживленный. Отсюда морские пути ведут к различным островам Меланезии. Другой перекресток путей, ведущих на «Черные острова», лежит в нескольких километрах от Лаутоки. Это Нанди — крупнейший в Меланезии аэропорт.

Из-за того что морское сообщение в этой части Океании весьма нерегулярно, я всюду, где было возможно, пользовался самолетами. С Нанди в Меланезию ведут две трассы — одна на Новые Гебриды, другая — в Новую Каледонию. Я выбрал Новую Каледонию. У меня была на это серьезная причина. Дело в том, что Новая Каледония и некоторые районы Вити-Леву, особенно его западная часть, несколько отличаются от остальной, «меланезийской» Меланезии. На Новую Каледонию и на западное побережье Вити-Леву около ста лет назад начали переселяться представители других народов. Мне хотелось рассказать обо всем, что я увижу, и прежде всего об этих переселившихся на «Черные острова» группах населения, отличающихся по цвету кожи и культурному уровню.

С потомками переселенцев из Азии я впервые познакомился в Суве. Это были индийцы, точнее, бенгальцы, в чьем дешевом «рест-хаузе» я остановился. С ними же я столкнулся и в автобусе, который вез меня по Дороге короля. Индийцами были водитель и кондуктор. А здесь, в Лаутоке, уже подлинно индийский мир. Во время своих путешествий я дважды бывал в Индии, и Лаутока произвела на меня впечатление небольшого индийского городка.

Как оказались здесь индийцы, и что, собственно, привело их в эту часть Меланезии? По-видимому, сахарный тростник. Климат и почва на архипелаге Фиджи идеальны для выращивания тростника. Вероятно, лишь Антильские острова в этом отношении могут сравниться с Вити-Леву.

В 1872 году англичанин Лестер Смит, прибывший с Ямайки, разбил на Фиджи первую плантацию сахарного тростника. Урожай собрали действительно сказочный. Но возникла проблема — фиджийцев вовсе не устраивал каторжный труд на плантации Смита. Отказавшись от нескольких шиллингов предложенной им скудной зарплаты, они повздыхали и продолжали жить так же, как и раньше. Таро, рыбы, ямса и кокосовых орехов хватало им для пропитания. Океан, леса, земля были и до сих поор в основном остаются в их распоряжении. Так что сладкое золото Фиджи должен был убирать кто-то другой. О черных рабах, пот которых удобрил почву первых антильских плантаций, думать не приходилось — была вторая половина цивилизованного XIX века[29]. Но решение нашлось. Если не чернокожие, то цветные. И если не из Африки, то откуда-нибудь из другого места. В Индии безземельные крестьяне умирали с голоду. И энергичный вербовщик без труда набирал достаточно желающих, которые хотели бы наняться на тростниковые плантации Вити-Леву.

Спустя семь лет после того как Лестер Смит основал первую плантацию, британское Судно «Леонидас» доставило для нужд могущественной CSR четыреста восемьдесят одного индийца. Вербовщики нанимали их часто обманным путем, главным образом в Калькутте. Завербованные должны были работать согласно контракту долгие пять лет по пять с половиной дней в неделю. Работали по девять часов в день. Попавшие в кабалу индийцы под угрозой судебного преследования не имели права уехать на родину.

Через пять лет рабочий, казалось бы, мог вернуться в Индию. Однако на деле это было не так. Плантатор или CSR оплачивали ему только билет до Фиджи, а на обратную дорогу денег не давали. Тем временем прибывали все новые и новые кули, и индийцев на Фиджи, точнее, на западной части Вити-Леву — вокруг Лаутоки и Мба, становилось все больше и больше.

Те, что отработали свой срок, могли заключить новый контракт еще на пять лет. Через десять лет индиец получал разрешение на постоянное жительство на Фиджи. Более того, компания, которая до этого относилась к нему как к подневольному наемному рабочему, теперь за весьма невысокую арендную плату — фунт стерлингов за акр — предоставляла земельный участок размером до 44 десяти а. кров, на котором он мог выращивать сахарный тростник. Урожай скупала и обрабатывала компания.

Итак, после десяти лет изнурительного труда бывшие полурабы сами могли стать хозяевами на земле компании и даже полноправными гражданами Фиджи[30]. На архипелаге Фиджи не существовало кастовых барьеров, а ведь большинство завербованных происходили из низших, самых отверженных у себя на родине каст[31].

В то время как островитяне обрабатывали свои маленькие клочки земли на востоке Вити-Леву, на десятках других небольших, а то и совсем крошечных островков архипелага, в западной части главного острова Фиджи, в окрестностях Лаутоки, Мба и Н'анди, сосредоточилось индийское население.

В 1881 году здесь жило пятьсот пятьдесят восемь индийцев, в 1895 году — уже девять тысяч, спустя еще восемь лет — тридцать тысяч, а в 1916 году, когда дальнейшая иммиграция индийцев на Фиджи была прекращена, — свыше шестидесяти тысяч. И все же коренных жителей на островах было больше, чем переселенцев[32].

У индийцев (на плантации нанимали только мужчин) не хватало женщин. Одна женщина приходилась меньше чем на двух мужчин. Процветала проституция, распространялись венерические заболевания, распадались индийские семьи.

После того как переселение индийских рабочих было остановлено, еще некоторое время их женам разрешали въезд на Вити-Леву. Постепенно число индийских мужчин и женщин сравнялось. А когда у «каждого рабочего появилась своя подруга, наступил малый демографический взрыв, увертюра к тому, который переживает независимая Индия после второй мировой войны: тридцать шесть рождающихся индийцев на тысячу жителей при восьми умирающих. Индийцы очень скоро начали покидать деревни и чем дальше, тем интенсивнее заниматься городским ремеслом — торговлей и работой в сфере обслуживания.

ПЕРЕКРЕСТКИ НОВОЙ КАЛЕДОНИИ[33]

Из всех «индийских» городов на Фиджи Нанди самый «индийский». В Нанди небольшой аэродром. Пассажиры, останавливающиеся здесь на пару дней, попадают буквально в окружение сотен магазинов и лавок, где товары не облагаются налогом и все настолько дешево, что маленький городок Нанди оказался настоящим Гонконгом Южных морей.

Расположенная в нескольких часах лёта, Новая Каледония тоже находится на перекрестке авиационных линий. Здесь в течение последних нескольких десятков лет встречаются представители многих народов и рас. Но есть у них одно отличие — путешественники покидают Нанди ближайшим рейсом, едва успев произвести покупки в беспошлинных индийских магазинах, на Новой же Каледонии все пассажиры оседают прочно, придавая этому архипелагу особый колорит.

На этот раз, в виде исключения, меня больше, чем коренные жители островов, будут интересовать франко-новокаледонцы, вьетнамцы и яванцы. Однако для того чтобы познакомиться с аборигенами этого крупного тихоокеанского острова, мне нужно туда попасть. Единственный современный аэропорт — Тонтоута — расположен здесь довольно далеко от столицы Новой Каледонии — Нумеа[34].

После длительного полета над гористой местностью мы наконец приземляемся на самом большом острове Новой Каледонии, у которого нет своего названия. Местные жители называют его Гранд Терр (Большая земля). Дело в том, что Новая Каледония несколько отличается от других архипелагов Меланезии. И прежде всего тем, что фактически это не архипелаг, а один большой — по территории равный половине Моравии — остров, рядом с которым расположено несколько островов поменьше — Лифу, Увеа, Маре[35] и др.

Коренные жители Большой земли поддерживают контакты с белыми уже около двухсот лет. Точнее — с 1774 года, когда капитан Кук к многочисленным своим открытиям прибавил еще и этот остров. Гористый, он напоминал Куку его родину, и капитан назвал его Шотландией[36].

Новокаледонцы отнюдь не пришли в восторг от белых людей. Ни Кук, ни его матросы так не заинтересовали островитян, как животные, которых те привезли на кораблях. Никогда до этого они не видели кошек. Единственным представителем животного мира, жившим на островах, был нетопырь — летучая мышь, точнее, семь ее разновидностей.

Итак, белые не вызвали радости у аборигенов острова. Но и новокаледонцы, точнее, новокаледонки обманули надежды первых европейцев, побывавших здесь. Кук с явным сожалением отмечает: «Насколько я могу судить, они намного целомудреннее, чем обитательницы более восточных, то есть полинезийских, островов. Ни один из моих людей не добился от них ни малейшей благосклонности».

Матросы Кука, которые с восторгом вспоминали о горячей встрече таитянок, вправе были считать Новую Каледонию негостеприимным островом. Тем более, что среди других меланезийцев новокаледонцы казались белым «особенно некрасивыми», хотя антропологи и — считают их великолепными представителями новокаледонского типа. Кроме этого антропология выделяет в Меланезии еще три типа — папуасский, негритосский и собственно меланезийский[37].

После Кука, который пробыл на негостеприимной Большой земле всего лишь восемь дней, Новую Каледонию посетили фрегаты «Решерш» и «Эсперанс» французского мореплавателя д’Антркасто. Собственно, Д’Антркасто и открыл Новую Каледонию. В его экспедиции участвовали выдающиеся ученые Бетан-Бопре и Ля Билярдьер. Последний дал яркое описание новокаледонцев.

Как и на других меланезийских островах, жителей Новой Каледонии старались заполучить как католические, так и протестантские миссии. На этом архипелаге успех сопутствовал католикам. Григорий XVI доверил в 1836 году всю миссионерскую деятельность в Западной Океании членам Общества Марим — маристам. А так как это были в основном французы, то они подготовили почву для подчинения Новой Каледонии Французской империи[38].

Впервые французский флаг взвился над Новой Каледонией в 1844 году. Лейтенант Жюльен Ляферьер подвел свой корабль «Бюсефаль» к первому поселению французских маристов на Большой земле. Документ, который провозгласил над Новой Каледонией власть Франции, он скрепил отпечатками пальцев местных вождей, значащихся в этом курьезном договоре как Пакили Пума, король земли Коко, Тенеонди-Томбо, король земли Кума, и т. д.

Невзирая на существование документа с подписями властителей королевств Коко, Кума и других несуществующих империй, горячий интерес к большой земле, расположенной вблизи Австралии, стала проявлять Великобритания[39]. Поэтому французы в большой спешке в 1853 году окончательно аннексировали Новую Каледонию. Они это сделали буквально перед носом английского военного корабля, который с точно такими же целями направлялся — к берегам Большой земли. Поражение английского корабля в этом незапланированном состязании оказалось столь постыдным, что его капитан покончил с собой.

И было из-за чего. Спустя несколько лет геолог Жюль Гарнье обнаружил, что Новая Каледония — это, собственно говоря, огромный пирог из никеля, хрома, марганца, железа, кобальта и других металлов, и тогда пришельцы стали «поедать» остров. Прибывшие инженеры захватывали все новые и новые его части, вгрызаясь глубоко в землю. Сокровища, извлеченные из ее недр, отправлялись в Европу и Америку. Долгое время этот остров, который на карте едва смог бы найти один европеец из тысячи, был самым крупным мировым поставщиком никеля и хрома.

Но до того времени, когда Большая земля скажет свое веское слово, оказав влияние на мировое экономическое производство, утечет немало воды. А пока что, прибрав Новую Каледонию к рукам, Париж стремился заселить острова, истинную ценность которых еще никто тогда не знал. Страшная репутация отпугивала от этих островов французских колонистов, и властям не оставалось ничего иного, как искать белых поселенцев для своей первой меланезийской колонии среди тех граждан, которые не могли свободно выбирать местожительство, то есть среди уголовных преступников, и, само собой разумеется, политических.

У Франции в те времена уже имелась одна колония каторжан в Гвиане, на вселяющих ужас «Чертовых островах». Но природные условия Французской Гвианы, куда белые колонисты также отказывались добровольно переселяться, были столь убийственными, что правительство приняло решение подобрать среди островов, принадлежащих Франции, другую территорию, пригодную для каторги. Именно в это время была аннексирована Новая Каледония. И вся колония со всеми трагедиями человеческих судеб переместилась туда. В течение двадцати лет Большая земля считалась «Чертовым островом» Южных морей.

В 1864 году фрегат «Ифижени» привез в Нумеа первую партию — двести пятьдесят каторжан. Через двадцать лет здесь жило — а сколько умерло! — более двенадцати тысяч лишенных свободы белых людей. Заключенные составляли примерно четвертую часть населения этих островов Тихого океана.

Уже в самой Франции лиц, осужденных к принудительным работам на Новой Каледонии, делили на три категории. Арестанты третьей категории не имели права общаться друг с другом; после работ их возвращали в камеры. В отличие от них заключенные первой категории могли работать у свободных поселенцев или даже на собственной земле.

Но и после того как осужденные отбывали наказание, они не имели права покинуть Новую Каледонию. Их заставляли оставаться там еще на такое же время, каким был срок наказания.

Таких фактически бывших заключенных, а теперь уже ссыльных называли «либере». Кроме них на Новую Каледонию ссылали пожизненно рецидивистов, от которых Франция стремилась избавиться навсегда.

Среди вынужденных обитателей «Чертовых островов» Тихого океана были разные люди — убийцы, аферисты, насильники. По праву и без всякого права сюда отправляли противников политической власти — журналистов, писателей, представителей разных слоев интеллигенции. Дрейфус, самый знаменитый узник «Чертовых островов», был не единственной жертвой «законной» несправедливости. Мне хочется упомянуть здесь о французах, сосланных на Новую Каледонию в 70-е годы XIX века и оставивших куда более значительный след, чем любая другая группа белых людей на любом из островов Меланезии. Это были коммунары — борцы Парижской Коммуны.

Когда говорят о коммунарах, то чаще всего вспоминают их славное революционное выступление. Но что же произошло с ними потом? Что случилось с теми, кто пережил Пер-Лашез? Они наряду с убийцами, фальшивомонетчиками, обыкновенными грабителями были сосланы на Новую Каледонию. Одних приговорили к каторжным работам, других отправили в пожизненную ссылку на эти острова в Тихом океане.

Коммунаров было на Новой Каледонии немало — три тысячи девятьсот двадцать четыре мужчины и несколько женщин.

А так как в 1873 году французское правительство разрешило переселиться на остров женам коммунаров, то герои революционного Парижа стали первыми европейцами, осевшими в Каледонии.

Многие из коммунаров были широко известны в Меланезии. Пример тому — «Красная дева», Луиза Мишель, известная французская революционерка. На Новой Каледонии она была первой белой учительницей меланезийских детей, собирательницей изданного ею затем фольклора новокаледонцев. Кроме нее можно назвать журналиста Анри Рошфора, географа Элизе Раклю, активных участников Парижской Коммуны Журде, Груссе и многих других.

Некоторые коммунары впоследствии покинули Новую Каледонию. Но большинство из них вместе со своими семьями остались здесь. Они купили землю, своим трудом стали преобразовывать остров, стремясь сделать его похожим на свою далекую родину. И теперь, во время поездки из Тонтоуты в столицу острова Нумеа, проезжая многие деревеньки, лежащие на побережье, я иногда думал, что нахожусь в Провансе, а не на меланезийском острове.

В начале XX века Франция наконец вернула Новой Каледонии ее доброе имя. Тюрьмы были разрушены, новых заключенных больше не привозили. Однако ранее сосланные сюда революционеры остались на острове. В первые годы XX века на Новой Каледонии проживало двенадцать с половиной тысяч белых, из них около двенадцати тысяч — арестанты.

Итак, с тех пор как на Новую Каледонию был доставлен последний французский заключенный, прошло больше семи десятилетий. И все же с последствиями этой насильственной колонизации я здесь сталкивался довольно часто и при самых неожиданных обстоятельствах. Сами белые, новокаледонские французы, нередко относятся к своей старой родине — Франции — с открытой неприязнью. Ведь это правители Франции сослали их отцов сюда, на меланезийские галеры. Но в то же время редко кто из нынешних французских поселенцев в разговоре с иностранцем признается, что его отец или дед были каторжанами на Новой Каледонии.

Однако прошлое отцов и дедов белых новокаледонцев отнюдь не секрет для коренных жителей Большой земли — меланезийцев. С глазу на глаз они скажут вам:

— К французам-то я отношусь хорошо, но эти, здешние, — сыновья не французов, а убийц.

В свою очередь, французские колонисты не ладят с теми, кто приезжает сюда на короткое время, нанимаясь на государственную службу или в администрацию горнодобывающих компаний.

Чужеземец окажется в нерешительности, если придется отвечать на вопрос, кто же, в сущности, прав. Бесспорно одно — белых на Новой Каледонии немало. Большинство из них — потомки тех, кого привезли сюда некогда в в трюмах кораблей.

Самым удивительным плодом подобной колонизации является Нумеа, столица архипелага. Больше всего любил я смотреть на нее с высоты птичьего полета, с горы Уэн Таро, откуда она напоминает осьминога, который, протянув свои длинные щупальца, сползает с суши в море. Между щупальцами глубоко в сушу вдаются заливы — с одной стороны Мозель и Орфелина, а с другой — Мажанта.

Рядом с Нумеа расположено несколько городов, которые мне тоже удалось увидеть. Один из них — Ансе Вата с изумительным пляжем. Именно здесь находится «Комисьондю Пасифик-Сюд» («Южно-Тихоокеанская комиссия»), которая занимается изучением современных проблем островов Южных морей. В Ансе Вата я посетил небольшой этнографический музей, основанный комиссией. Здесь же имеется и огромный аквариум, вероятно, лучший в мире. Я люблю море и поэтому всюду, где удается, посещаю океанографические центры. Некоторые из них мне очень понравились, например знаменитый дельфинарий в Майами, Бомбейский аквариум, традиционный океанографический музей в Монте-Карло, подводная лаборатория в городе Санта-Барбара в Калифорнии и, конечно, аквариум на Зеленом острове в Австралии, расположенном посреди самого большого в мире рифа. Второй по величине риф окружает Новую Каледонию, и поэтому море, омывающее ее, называется Коралловым. Кораллы же, которые дали имя морю, — главное достояние господина Катала, создателя аквариума в Ансе Вата. Он хранит в дымчатых сосудах невероятные, фантастические морские фонарики — светящиеся кораллы. Таких нет больше нигде в мире.

Недалеко от аквариума на противоположном берегу расположен город Дониамбо[40] с крупнейшим металлургическим заводом, где выплавляют никель из руды, добытой на острове. Никель, хром, кобальт, марганец неузнаваемо преобразили не только некогда маленькую бедную деревеньку Дониамбо, но и всю Большую землю. Изменения произошли как экономического, так и социального характера. Богатые запасы ископаемых, особенно никеля, обеспечивают белым поселенцам острова очень высокий жизненный уровень. На каждую европейскую семью здесь приходится в среднем полтора автомобиля.

Рудники привлекли на остров новых поселенцев — из Азии. В начале второй мировой войны они составляли около восьмидесяти пяти процентов занятых на новокаледонских шахтах рабочих, которые переселились сюда из разных уголков мира и при различных обстоятельствах.

Азиатские кули стали прибывать на Новую Каледонию уже после того, как французское правительство перестало отправлять на остров белых преступников. Французские владельцы рудников и плавильных печей, естественно, в первую очередь стали искать рабочую силу во французских колониях. Ближе Bjcero к Новой Каледонии расположен Индокитай. И вот вскоре на Большую землю прибыли семьсот шестьдесят восемь вьетнамцев, которые должны были заменить бывших заключенных.

Наряду с вьетнамцами[41] я встречал на многих тихоокеанских островах, в том числе и на Новой Каледонии, китайцев. Занимаются они главным образом торговлей, владеют прачечными, работают поварами.

Еще в начале второй мировой войны около половины всех занятых в горнодобывающей промышленности Новой Каледонии рабочих были японцы. После войны их депортировали с островов, и здесь остались лишь японки, вышедшие замуж за белых. Сейчас самая многочисленная этническая группа переселенцев из Азии — индонезийцы. Они составляют основную массу рабочих-рудокопов, которые из-за тяжелого экономического положения на родине продолжают оставаться здесь и не торопятся возвращаться домой.

Тонкинцы[42] в широких черных брюках, невысокие яванки, одетые в великолепные саронги, придают еще больше красочности живописной столице Новой Каледонии.

В последнее время в Нумеа устремляется все больший поток переселенцев из французских владений в Полинезии и Таити. Наряду с ними сюда едут и меланезийцы с Новых Гебрид[43].

После войны на Большой земле поселились также итальянские эмигранты, австралийцы[44], новозеландцы, американцы. Всех их влекут сюда огромные богатства земных недр, гарантирующие высокий жизненный уровень, и прежде всего сердце острова — прекрасная Нумеа, «Париж Южных морей». А на окраинах шикарного, шумного, изящного тихоокеанского «Парижа» приютились незаметные деревеньки тех, кому когда-то принадлежала вся эта земля.

ЧТО ТАКОЕ КОНДОМИНИУМ