Могучая крепость

Вебер Дэвид

Могучая крепость

Перевод группы https://vk.com/offarmageddonreef

Посвящения

Посвящается Бобби Райс

Жди нас, бабушка жены. Мы скучаем по тебе, но Шэрон, дети и я будем рядом.

Сентябрь, 893-й год Божий

I. Площадь Стаи Ящериц, Город Менчир, Княжество Корисанд

.I.

Площадь Стаи Ящериц, Город Менчир, Княжество Корисанд

— Так что не знаю, как вам, люди, но с меня более чем достаточно этого драконьего дерьма! — крикнул Пейтрик Хейнри со своей импровизированной трибуны на цистерне муниципальной пожарной команды.

— Ублюдки! — раздался в ответ голос из небольшой толпы, собравшейся у входа в таверну. Было раннее утро среды, и, как любые другие таверны на лике Сэйфхолда, все таверны города Менчир были закрыты и должны были оставаться такими до окончания утренней мессы. Солнце едва взошло, узкие улочки всё ещё оставались ущельями, полными теней, но было уже очень влажно, а облака над головой уже намекали на полуденный дождь.

В толпе, как заметил Хейнри, были горячие головы. Это была не очень огромная толпа. На самом деле её размер был значительно меньше, чем тот, на который он надеялся, и, вероятно, по крайней мере половина мужчин в ней были там больше из любопытства, чем из-за серьёзности намерений. Но вот те, у кого серьёзные намерения были…

— Долбанный убийцы! — прорычал кто-то ещё в ответ.

Хейнри решительно кивнул, достаточно жёстко, чтобы убедиться, что каждый в его разгневанной аудитории смог распознать этот жест. По профессии он был серебряных дел мастером, а не актёром или оратором, и уж точно не священником! Но за последние несколько пятидневок у него была возможность воспользоваться опытом и советами многих людей, которые были обученными священниками. Он узнал, как интонация голоса и «спонтанный» язык тела могут поддерживать и подчёркивать посыл — особенно когда этот посыл подкрепляется искренним, жгучим возмущением.

— Да! — крикнул он в ответ последнему говорившему. — Чертовски верно, они убийцы, если только ты не хочешь поверить этому лживому ублюдку Кайлебу! — Он всплеснул руками в красноречивом презрении. — Конечно, он этого не делал! Зачем, какой возможный мотив он мог иметь, чтобы отдать приказ об убийстве князя Гектора?

Новый хор возмущения, на этот раз состоящий из чистого гнева, а не из чего-то столь же искусственного, как слова, ответил ему, и он свирепо улыбнулся.

— Проклятые мясники! — крикнул ещё один голос. — Убийцы священников! Еретики! Вспомните Фирейд!

— Да! — Он снова кивнул головой, так же решительно, как и раньше. — Они могут говорить, что хотят — этот наш новый «архиепископ» и его епископы — но я не уверен, что вы не правы насчёт драгоценной Кайлебовой «Церкви Черис»! Может быть, есть некоторые священники, которые злоупотребляли своими должностями. Никто не хочет в это верить… я не хочу, а вы? Но помните, что сказал архиепископ Уиллим в своём отчёте о Фирейдской Резне! Что нет никаких сомнений, что Кайлеб солгал о том, насколько ужасной была первоначальная атака, но есть чертовски сильная уверенность, что он и все его остальные подельники лгали о том, насколько «сдержанной» была их реакция на это. Но кроме того, Мать-Церковь сама признала, что священники, которые были повешены — повешены нечестиво, без надлежащего церковного суда, собственным братом «архиепископа Мейкела», имейте в виду! — были виновны в проступке. Мать-Церковь сказала это, и Великий Викарий наложил личную епитимью на самого Великого Инквизитора за то, что тот позволил этому случиться! Разве для вас это звучит, что Матери-Церкви нельзя доверять? Что мы не можем положиться на неё в борьбе со злоупотреблениями и коррупцией? Что единственный ответ — бросить вызов Церкви самого Бога? Низвергнуть викариат, который рукоположил сам Лангхорн?

Раздался ещё один яростный рык, но он, как заметил Хейнри, был менее яростным, чем предыдущий. Он был немного разочарован этим, но не очень удивлён. Корисандийцы, по большому счёту, никогда не чувствовали прямой угрозы со стороны политики Церкви Господа Ожидающего и Рыцарей Храмовых Земель. Определённо, не так, как чувствовали себя черисийцы, когда обнаружили, что всё их королевство было приговорено к огню и мечу той же самой Церковью. Или, по крайней мере, людьми, которые её контролировали.

Тем не менее, было бы неверно — и глупо — притворяться, что не было достаточно большого количества корисандийцев, у которых были свои собственные сомнения по поводу нынешнего руководства Церкви. В конце концов, Менчир находился далеко от Храма или Зиона, и корисандийцы в целом, несомненно, были более свободно мыслящими в вопросах религии, чем действительно одобрила бы Инквизиция или викариат в целом. Если уж на то пошло, у многих корисандийцев были сыновья, братья или отцы, убитые в Битве в Заливе Даркос, и всем было известно, что Залив Даркос стал катастрофическим последствием войны, на которую Корисанд и его союзники были призваны в качестве доверенных представителей Церковных интересов. Среди тех, для кого религиозный пыл и благочестие были главными мотиваторами, они, казалось, горели ослепительной, раскалённой добела яростью, которая затмевала всё остальное. Однако большинство корисандийцев были гораздо меньше увлечены этими конкретными тревогами. Их оппозиция Церкви Черис гораздо больше проистекала из того факта, что эта самая Церковь Черис была связанна в их собственном сознании с завоеванием их княжества Домом Армак, чем из какого-либо оскорблённого чувства ортодоксальности. Если уж на то пошло, Корисанд, несомненно, имел свою собственную долю сторонников реформ, и они вполне могли обнаружить, что раскольническая Церковь в достаточной мере их привлекает.

«Лучше не зацикливайся слишком сильно на ереси, Пейтрик», — сказал себе Хейнри. — «Оставь тех, кто уже в огне, они сгорят сами. Отец Эйдрин прав насчёт этого; им и без тебя будет достаточно жарко. Потрать свои искры на другой трут».

— Я не сомневаюсь, что Бог и Лангхорн — и Архангел Шуляр — со временем разберутся с этим, — сказал он вслух. — Это дело Господа и Матери-Церкви, и я оставляю его им! Но то, что происходит за пределами Церкви — то, что происходит в Корисанде, или здесь, на улицах Менчира — это мужское дело. Наше дело! Дело мужчины должного знать, за что он выступает, и который, когда он знает, должен по-настоящему стоять за него, а не просто махать руками и желать, чтобы всё было по-другому.

Последнее слово прозвучало практически как насмешка, и он почувствовал, как в толпе снова вскипает гнев.

— Гектор! — крикнул жилистый мужчина с сильно изуродованной левой щекой. Хейнри не мог его видеть, но он достаточно легко узнал голос. В конце концов, он должен был это сделать. Ран Эймейл был одним из его старших подмастерьев до того, как черисийское вторжение разрушило некогда процветающий бизнес Хейнри, наряду со многими другими предприятиями осаждённой столицы, и Хейнри присутствовал, когда треснувшая форма и брызги расплавленного серебра образовали шрам на щеке Эймейла.

— Гектор! — снова крикнул Эймейл. — Гектор!

— Гектор, Гектор! — подхватили крик другие голоса, и на этот раз улыбка Хейнри могла бы быть улыбкой хлещущей ящерицы.

— Эй, — крикнул он затем, — нас тут чертовски больше, чем их, в конце концов! И я не знаю, как вы, но я — пока — не готов предположить, что все наши лорды, вельможи и члены Парламента готовы подлизываться к Кайлебу, как этот так называемый Регентский Совет! Может быть, всё, что им действительно нужно — это небольшое указание на то, что некоторые из нас тоже не готовы к такому!

* * *

— Гек-тор! Гек-тор!

Сержант Эдвард Вейстин поморщился, когда толпа подступила ближе, и её скандирование стало громче и гневнее. Было достаточно легко разобрать слова, несмотря на величественный, размеренный звон соборных колоколов, доносившийся откуда-то совсем поблизости. Конечно, одна из причин, по которой ему, возможно, было так легко распознать этот клич, заключалась в том, что, к сожалению, за последние несколько пятидневок он уже слышал довольно много других кличей, очень похожих на этот.

«И это совсем не то, что мне хотелось бы слушать в течение следующих нескольких пятидневок», — подумал он мрачно.

Сержант, один из разведчиков-снайперов Первого батальона Третьей бригады Имперской Черисийской Морской Пехоты, лежал ничком на крыше, пристально глядя на узкую улочку под своим насестом. Толпа, текущая вниз по улочке сквозь тени между зданиями, всё ещё казалась тронутой некоторой нерешительностью. Гнев был достаточно искренним, и он не сомневался, что они начали c переполявшего огня своего негодования, но теперь они могли видеть купол собора и шпили, возвышающиеся перед ними. Мысль о… определении своего несчастья больше не была сосредоточена на каком-то грядущем событии. Сейчас оно было почти ощутимо, и могло иметь неприятные последствия для некоторых из них.

«И всё-таки, я не думаю, что это что-то такое, что просто унесёт, когда налетит лёгкий ветерок. Это похоже на дождь… и, очень возможно, немного на гром».

Его пристальный взгляд медленно и размеренно скользил по мужчинам и подросткам, которые трясли кулаками и бросались проклятиями в сторону вооружённых ружьями людей, выстроившихся перед Менчирским Собором в традиционных тёмно-синих мундирах и светло-голубых штанах черисийских морских пехотинцев. Эти морпехи образовали бдительный строй, преграду между кричащими и другой толпой — гораздо более тихой и быстро движущейся — которая поднималась по ступеням позади них.

До сих пор ни одна из эпизодических «спонтанных демонстраций» не вторгалась в собор или на его территорию. Вейстин на самом деле был удивлён, что этого ещё не произошло, учитывая такую удобную точку для сборищ, которую «еретическая» Церковь Черис предложила людям для организации противостояния черисийской оккупации. Может быть, в Корисанде было даже больше религиозного недовольства, чем сержант мог бы подумать до вторжения? А, может быть, дело было просто в том, что даже самый воинственный бунтовщик не решился посягнуть на святость Матери-Церкви.

«И, похоже, эта толпа чувствует себя немного более уверенной, чем несколько предыдущих», — мрачно подумал он.

— Предатели! — Крику удалось прорваться сквозь скандирование имени убитого корисандийского князя. — Душегубы! Убийцы!

— Убирайтесь! Убирайтесь к чертям — и заберите своего ублюдочного императора-убийцу с собой!

— Гек-тор! Гек-тор!

Громкость выкриков ещё больше увеличилась, хотя этого было трудно достичь, и толпа снова начала течь вперёд, с ещё большей уверенностью, словно выкрикнутые ей самой проклятия сожгли все оставшиеся колебания.

«Хотел бы я, чтобы у генерала Гарвея были здесь свои люди», — подумал Вейстин. — «Если всё пойдёт так плохо, как я думаю…»

Группа оруженосцев в белых и оранжевых цветах Гвардии Архиепископа уверенно промаршировала вдоль по улице по направлению к собору, и, когда протестующие увидели в сердце гвардейского строя белую сутану и шапочку священника с белой кокардой и широкой оранжевой лентой, громкость криков возросла ещё больше.

— Еретик! Предатель! — прокричал кто-то. — Лангхорн знает своих… и Шань-вэй тоже!

«Превосходно», — с отвращением подумал Вейстин. — «Не мог он, что ли, зайти с чёрного хода? Не будь дураком, Эдвард — конечно, он не мог! Уж точно не сегодня!» — Он покачал головой. — «О, разве это не будет весело?»

* * *

Внизу, на уровне улицы, лейтенант Брад Талас, молодой командир второго взвода роты «Альфа», обнаружил, что думает почти о том же, о чём думал и ветеран сержант, устроившийся над ним. На самом деле, он думал об этом с ещё большим вниманием, учитывая его близость к постоянно растущей толпе.

И его большую ответственность за то, чтобы справиться со всем этим.

— Не могу сказать, что мне всё это так уж нравится, сэр, — пробормотал взводный сержант Жак Мейги. Взводный сержант был вполовину старше Таласа, и когда он поступил на службу в Королевскую Черисийскую Морскую Пехоту, ему было всего пятнадцать лет. С тех пор он побывал в очень многих местах и много чего повидал — или, как он имел обыкновение иногда говорить, «встретил многих интересных людей… и убил их!» — и за это время он основательно изучил своё ремесло. Обычно это делало его присутствие обнадёживающим, но в данный момент его лицо было сосредоточенным выражением опытного, «погружённого-в-имеющуюся-проблему» унтер-офицера, смотрящего на ситуацию, которая предполагала всякие вероятности… и ни одна из них не была хорошей. Он тщательно старался говорить достаточно тихо, чтобы его мог услышать только Талас, и лейтенант пожал плечами.

— Мне самому это не очень нравится, — признался он таким же тихим голосом, более чем немного удивлённый тем, как уверенно ему удалось сделать его. — Если у вас есть какие-либо предложения о том, как волшебным образом убедить всех этих идиотов просто исчезнуть, я, безусловно, открыт для них, сержант.

Несмотря на сложившуюся ситуацию, Мейги фыркнул. Ему изрядно нравился его молодой лейтенант, и, как бы там ни было, у паренька были крепкие нервы. Что, вероятно, имело какое-то отношение к тому, почему майор Портир выбрал его для этого назначения.

И Мейги конечно.

— Ну, почему-то, сэр, мне кажется, что прям в эту минуту я не могу придумать способ как сделать это. Позвольте мне поразмыслить над этим, и я вернусь к вам.

— Хорошо. А пока, однако, не спускай глаз с вон той группы у фонарного столба. — Талас сделал рукой неприметный жест, указывая на небольшую группу людей, которых он имел в виду. — Я наблюдал за ними. Большинство из этих идиотов выглядят как бездельники и сброд, которые могли собраться просто так, но не эти парни.

Мейги рассмотрел группку корисандийцев, которых обозначил Талас, и решил, что лейтенант прав. Эти люди не были в первых рядах толпы, но и не были в тылу, и они казались странно… сплочёнными. Как будто они были своей собственной маленькой группой, а не частью основной толпы. И всё же они пристально наблюдали за окружавшими их мужчинами, с каким-то особым вниманием, которое отличалось от любого другого, и некоторые из этих других мужчин смотрели на них в ответ. Как будто они… чего-то ждали. Или, может быть, что-то предвкушали.

* * *

Тем временем, как заметили Талас, группа церковных оруженосцев подошла ближе, а количество оскорблений, исходящих от толпы, постепенно выросло. Они не стали заметно громче, но начали становиться всё более… всесторонними, поскольку к по-прежнему продолжающемуся скандированию имени князя Гектора добавились крики и проклятия с чётким, определённо религиозным подтекстом.

— Хорошо, парни, — спокойно сказал сержант остальной части отделения разведчиков-снайперов, находившейся с ним на крыше. — Проверьте свои запалы, но никто и бровью не шевельнёт без моего приказа!

Тихий рефрен подтверждений был ему ответом, и он одобрительно хмыкнул, но так и не оторвал взгляда от улицы внизу. Несмотря на его запрет, на самом деле его не беспокоили никакие зудящие пальцы на спусковых крючках. Все подчинённые ему морпехи были ветеранами, и все они присутствовали, когда майор Портир совершенно — можно было бы даже сказать болезненно — чётко отдавал свои инструкции. Меньше всего кому-либо хотелось, чтобы черисийские морские пехотинцы открыли огонь по «безоружной толпе» из мирных жителей на улицах столицы Корисанда. Ну, может быть, это было предпоследнее, на самом деле. Вейстин был почти уверен, что позволить чему-либо плохому случиться с архиепископом Клейрмантом, было бы ещё менее желательно. В конце концов, отряд Вейстина был поставлен здесь, чтобы как раз предотвратить это.

«Конечно, если мы не готовы начать стрелять в кого-либо, как только они окажутся в пределах досягаемости, то мы просто можем немного опоздать, когда дело дойдёт до „предотвращения“», — подумал он с глубоким отвращением.

* * *

— Богохульники! — крикнул Чарльз Добинс, махнув кулаком в сторону приближающейся Гвардии Архиепископа. Его голос надломился — у него по-прежнему имелась раздражающая тенденция делать это в стрессовые моменты — а его глаза заблестели от возбуждения.

По правде говоря, по-настоящему Чарльз не так уж сильно переживал по поводу этой ерунды о «Церкви Черис». На самом деле, он даже не сам выбрал свой боевой клич — он был предложен другом его старшего брата, Раном Эймейлом. И он, так же, не был единственным, кто им пользовался. По меньшей мере дюжина других людей в толпе, большинство из которых были не старше самого Чарльза, начали выкрикивать то же самое слово, как и репетировали, в тот момент, когда кто-то заметил приближение архиепископа Клейрманта.

Судя по тому, как среагировали некоторые люди вокруг них, Ран попал прямо в точку, когда объяснял, насколько эффективным может быть обвинение в богохульстве.

Лично Чарльз даже не был до конца уверен, что именно было «богохульством»… за исключением того, что мать всегда била его по уху, когда он произносил имя Лангхорна всуе. И он понятия не имел, как доктрина Церкви Черис может расходиться с доктриной остальной Церкви. Он не был священником, это точно, и он это знал! Но даже ему было трудно поверить в большое количество впечатляющих историй об оргиях на алтарях и жертвоприношениях детей. Казалось само собой разумеющимся, что никто не смог бы сотворить такое прямо здесь, в Соборе, так чтобы никто не узнал, что это происходило, и он пока не встречал никого, кто действительно бы это видел. Или, во всяком случае, никого, чьим рассказам о том, идёт ли дождь, он поверил!

Что же касается остального, то, из всего того, что он знал, их новая «церковь» могла быть и права. Если хотя бы четверть того, что некоторые знакомые люди говорили о так называемой «Группе Четырёх», была правдой, он предполагал, что мог бы понять, почему некоторые люди могут быть из-за них рассержены. Но это тоже не имело значения. Они были Викариями, и, насколько Чарльз мог понять то, что говорили Викарии, продолжали ими оставаться. Он определённо не собирался с ними спорить! Если кто-то другой хотел, это было их дело, и он знал, что немало корисандийцев, похоже, были согласны с черисийцами. На самом деле, в данный конкретный момент внутри Собора было, Шань-вэй их возьми, намного больше людей, чем стояло снаружи, крича на них.

Если уж на то пошло, собственная мать Чарльза была экономкой в доме священника в Сент-Кэтрин. Он знал, где она была этим утром, и из того, что она говорила в последние несколько пятидневок, отец Тиман, похоже, тоже сильно склонялся к этой новой Церкви Черис.

Но, насколько это касалось Чарльза, это действительно не имело значения. Во многих отношениях он разделял огромное уважение своей матери к отцу Тиману, но в данном случае она упускала истинный смысл. Нет. Истинный смысл — или, по крайней мере, тот, который привёл Чарльза сюда этим утром — заключался не в доктрине, или в том, кто носил здесь, в Менчире, архиепископскую шапку священника. То есть дело было бы не в том, кто носил шапку… возможно за исключением того факта, что человек, который это сделал, поклялся в верности Черисийской Империи, а также Церкви Черис, чтобы получить её.

Дело было не столько в том, что Чарльз был фанатичным патриотом Корисанда. На самом деле было не так уж много корисандийских «патриотов» в том смысле, в каком кто-то из умершей тысячелетия назад Земной Федерации мог бы понять этот термин. Верность в большинстве сэйфхолдийских королевств — были исключения, такие как Черис и Республика Сиддармарк — как правило, была чисто местной. Верность определённому барону, или графу, или герцогу, возможно. Или князю, или отдельному монарху. Но не понятию «нация», в смысле подлинного, осознающего себя национального государства. Молодой Чарльз, например, считал себя сначала менчирцем, жителем города с таким названием, а затем (в порядке убывания важности) подданным герцога Менчирского и подданным князя Гектора, который, так случилось, оказался герцогом Менчирским, а также князем Корисанда.

Кроме того, Чарльз до черисийского вторжения никогда по-настоящему глубоко не задумывался о том, кому он предан, или об отношениях между Корисандом и Королевством Черис. На самом деле, он до сих пор не совсем понимал, что именно спровоцировало открытую войну между Черис и Корисандом. С другой стороны, ему было всего шестнадцать сэйфхолдийских лет (четырнадцать с половиной, в годах давно умершей Терры), и он имел обыкновение не до конца разбираться в довольно многих вопросах. Что он знал, так это то, что в Корисанд вторглись; что город, в котором он жил, был взят в осаду; что корисандийская Армия потерпела сокрушительное поражение; и что князь Гектор — единственный ясно видимый (во всяком случае, с его точки зрения) символ единства и идентичности Корисанда — был убит.

Этого было достаточно для того, чтобы разозлить кого угодно, не так ли?

Тем не менее, он был бы склонен оставить всё как есть, не высовываться и надеяться на лучшее, если бы это зависело только от него. Но это было не так. Здесь, в Менчире, было много других людей, которые определённо не были склонны оставлять всё как есть, и голоса некоторых из них становились всё громче и слышнее. Чарльзу казалось совершенно очевидным, что рано или поздно, если они добьются своего, людям придётся выбирать, на чьей они стороне, и, если ему придётся это сделать, он знал, какую сторону выберет. Что бы ни послужило причиной ссоры между Корисандом и Черис, ему не нужно, чтобы какие-то грязные иностранцы совали свои палки в осиные гнезда здесь, в его родном городе.

(И они должны были быть грязными иностранцами, разве нет? В конце концов, все иностранцы были такими, не так ли?)

— Богохульники! — снова крикнул он.

— Богохульники! — услышал он ещё чей-то крик. На этот раз это был не один из его друзей. Другие начали подхватывать крик, и Чарльз ухмыльнулся, сунув руку под куртку и ослабив короткую тяжёлую дубинку, висевшую на поясе.

* * *

— Достаточно!

К довольно сильному удивлению Пейтрика Хейнри, голос молодого черисийского офицера перед собором был действительно слышен сквозь шум толпы. Вероятно, ему помогло то, что он использовал кожаный рупор, но, скорее всего, как подумал Хейнри, это было связано с тем фактом, что его учили быть услышанным сквозь гром поля битвы.

Что удивило его ещё больше, так это то, что передние ряды его толпы — «Нет, скопища, а не „толпы“», — подумал он. — «Давай использовать честное слово, Пейтрик» — на самом деле, похоже, заколебались. Его глаза слегка расширились, когда он увидел это, затем снова сузились, когда он понял, по крайней мере, часть причины, вызвавшей это. Черисиец повысил голос, чтобы его услышали, это правда, но он не был рёвом ответного гнева. Нет, это был голос… раздражения. И язык тела молодого человека тоже не был особенно воинственным. На самом деле, он держал одну руку на бедре, и было похоже, словно он действительно постукивал носком ботинка по ступеням собора.

«Он выглядит больше похожим на раздражённого наставника в какой-нибудь школе, чем на армейского офицера, противостоящего враждебной толпе», — подумал Хейнри.

— Сегодня утро среды! — продолжил черисиец. — Вам всем должно быть стыдно за себя! Если уж вы сами не в церкви, то самое меньшее, что вы можете сделать, это позволить другим людям мирно идти на мессу!

— Что ты знаешь о мессе, еретик?! — крикнул кто-то — и Хейнри подумал, что это мог быть Эймейл — в ответ.

— Я знаю, что не собираюсь бросать камни в окна собора, — крикнул в ответ черисиец. — Это я знаю точно! — Он заметно передёрнулся. — Один Лангхорн знает, что моя мать сделала бы со мной, если бы узнала об этом!

К удивлению Хейнри — и, вероятно, самих себя — далеко не один человек в толпе рассмеялся. Другие только зарычали, и раздалось как минимум несколько новых новые криков и проклятий, когда архиепископ Клейрмант прошёл сквозь двери собора вслед за морскими пехотинцами.

— Идите домой! — Повышенный голос черисийца прозвучал почти дружелюбно, с оттенком скорее смирения, чем гнева. — Если у вас есть что сказать, сделайте это где-нибудь в другом месте, в день, который не принадлежит Богу. Я не хочу, чтобы в среду кто-нибудь пострадал! На самом деле, мне приказали избегать этого, если возможно. Но мне также приказано защищать собор и всех, кто в нём находится, и, если для этого мне придётся причинить вред кому-то за его пределами, я это сделаю.

Теперь его голос прозвучал значительно твёрже, как у человека, всё ещё старающегося быть рассудительным, но с оттенком, который предупреждал их всех, что его терпению есть предел.

Хейнри оглядел лица четырёх или пяти ближайших к нему мужчин и увидел, что они смотрят на него в ответ. Один из них приподнял бровь и дёрнул головой в ту сторону, откуда они пришли, и Хейнри слегка кивнул. Он не боялся лично столкнуться нос к носу с морскими пехотинцами, но отец Эйдрин ясно дал понять, что работа Хейнри заключалась в том, чтобы воспитывать и направлять сопротивление против Черис. Это сопротивление вполне может потребовать мучеников в последующие дни, но ему так же до зарезу понадобятся и лидеры. Возможно, даже намного больше.

Мужчина, который приподнял бровь, кивнул в ответ и отвернулся, прокладывая путь к передней части теперь остановившейся толпы. Хейнри несколько секунд смотрел ему вслед, а затем он и несколько оставшихся начали просачиваться назад.

* * *

«Будь я проклят, если не думаю, что парень собирается это сделать!» — с удивлением подумал взводный сержант Мейги.

Сержант не поставил бы ни единой харчонгской марки на то, что лейтенант Талас может быть способен уговорить толпу развернуться и отправиться по домам, но Талас, очевидно, задел их за живое, напомнив всем, что сегодня среда. Мейги ожидал, что это вызовет неприятные последствия, учитывая крики «богохульник» и «еретик», доносившиеся из толпы, но, похоже, лейтенант понял её настроение лучше, чем он.

— Идите, сейчас, — сказал Талас, его тон стал мягче, когда громкость толпы начала уменьшаться, и он смог немного понизить свой собственный голос. — Расходитесь, пока никто не пострадал. Я этого не хочу. Если уж на то пошло, верите вы в это или нет, Император Кайлеб этого не хочет; архиепископ Клейрмант этого не хочет; и что чертовски точно — если вы простите меня за такое выражение — Бог этого не хочет. Так что скажете, если мы с вами сделаем всех этих людей счастливыми?

* * *

Чарльз Добинс поморщился, почувствовав, как настроение толпы вокруг него изменилось. Почему-то это было совсем не то, чего он ожидал. Этот черисийский офицер — Чарльз понятия не имел, как прочесть знаки различия этого человека — должен был быть в ярости, кричать им, чтобы они разошлись. Угрожать им, ясно показывая своё презрение к ним. Он, конечно, не должен был просто разговаривать с ними! И взывать к их разуму — или, во всяком случае, притворяться, что он делает это — было слишком неискренне и коварно, чтобы в это можно было поверить.

И всё же Чарльз не оказался полностью невосприимчив к образу действий черисийца. И этот мужчина был прав насчёт того, что сегодня среда. Кроме того, упоминание черисийцем о его матери, сильно напомнило Чарльзу о его собственной матери… и о том, как она, вероятно, отреагирует, когда узнает, чем занимался её дорогой мальчик, в то время как он сам должен был быть на мессе.

Он не знал, какие мысли проносились в головах остальной части толпы, но чувствовал, как вся толпа оседает на пятки, теряя инерцию движения вперёд, которая несла её по улице. Некоторые люди в ней — в том числе некоторые из друзей Чарльза — всё ещё кричали, но их голоса потеряли большую часть своего пыла. Они звучали пронзительнее, более изолированно, как будто владельцы этих голосов чувствовали, что их собственная уверенность улетучивается.

Чарльз убрал руку с дубинки под курткой и был немного удивлён, обнаружив, что на самом деле он испытывал скорее облегчение, чем сожаление по поводу того, как всё так неожиданно изменилось.

Он начал разворачиваться, затем остановился, и его глаза расширились от шока, когда мужчина, который только что подошёл к нему сзади, достал что-то из-под своей куртки.

Чарльз никогда не видел ни одно из новых «ружей с кремневыми замками», которые были поставлены на вооружение корисандийской армии, но он понял, что должен был сейчас увидеть. Это было короткое, приземистое оружие — мушкет, приклад которого был срезан, а ствол спилен не более чем до пары футов. Он был всё ещё намного длиннее и более неуклюжим, чем пистолеты, которыми была вооружена Императорская Черисийская Гвардия, и, должно быть, было чрезвычайно трудно спрятать его, но кремневый замок, который был установлен вместо его первоначального фитильного замка, не нуждался в неуклюжем, тлеющем, медленно горящем запале, который было трудно спрятать. — «Вероятно, это очень помогает, когда дело доходит до того, чтобы спрятать его», — почти спокойно подумал уголок сознания Чарльза.

Он заморожено застыл, наблюдая, как поднимается оружие. Оно толкнуло в плечо другого молодого человека, не более чем на год старше самого Чарльза, стоявшего рядом с ним. Другой молодой человек дёрнулся от удивления, повернул голову, посмотрев на дуло, когда оно появилось в углу его поля зрения… как раз в тот момент, когда человек, державший его, нажал на спусковой крючок.

* * *