Помоги проекту - поделись книгой:
– Есть. Мать в Твери.
Николаев смотрел и понимал, что этот двадцати одного года от роду парень действительно пришел на войну. Дома времени не терял – выточил нож-финку. С собой взял даже крохотные плоскогубцы, не говоря о фонарике, нитках, шиле, компасе, и куче разной мелочи, которой нет под рукой во время боевого выхода. Весь взвод обращался к нему то за маленьким, но удобным консервным ножом, то за таблеткой анальгина.
Пока Святой вспоминал все это, сидя в промозглом окопе, вернулся Прист. Начитанный здоровяк и острослов из Подмосковья был угрюмым и рассеянным молча устроился на свое место и затих.
– Ну? – не выдержал Николаев.
– Умер. До медиков донесли. Они успели только еще один промедол вколоть и начали раздевать. Он застонал и… Всё. Вот у меня его часы остались. Выживу – отвезу его матери в Тверь. Пусть будет память о сыне.
– Вот, блин. Значит, не он смерти искал, а она его нашла, – пробормотал Святой.
– Чего?
– Да так.
Разведчики надолго замолчали, и, как будто дослушав их до конца, с неба тихо сыпанул густой, разлапистый, мокрый снег. Он быстро и бесшумно покрывал голые, мокрые ветви деревьев, черную, прошлогоднюю траву, головы и плечи бойцов.
– Черт бы побрал эту слякоть, – прервал затянувшееся молчание Прист, кутаясь в бушлат и поправляя под собой кучу сломанных веток, которые составляли прослойку между землей и телом.
– Через полчаса должна быть смена.
– Димку жалко. Опытный же был пацан, черт его дернул закурить.
– Да, четко, гады, сработали – по вспышке.
– Наверняка и нас сейчас пасут.
Помолчали, вглядываясь в зловещую, враждебную и мокрую темень.
– Жрать охота, – обращаясь сам к себе пробубнил Прист.
– Понятно. За день столько отмахали. Да и холод собачий, – поеживаясь, согласился Святой, потом помолчал и добавил, – Старшина сегодня вечером заявил, что у него уже и хлеб кончился. Завтра выдаст, как и сегодня, по две банки кильки в сутки на человека, но теперь уже без хлеба.
– Ух, сволочи! – злобно процедил Прист, – я эту кильку в томате и на гражданке никогда не ел. Разве только на закусон с мужиками, с получки. Теперь точно – если жив останусь, то до конца дней моих скорбных, она мне в рот не полезет.
– Слушай, Святой, – немного помолчав, предложил Прист вполголоса, – куда они нашу тушенку девают? Понятно, говяжью можно чичикам продать, но ведь свинину они не едят.
– Спроси, чего полегче. Сегодня встретил земляка из пехоты. Патроны у меня попросил. Дал ему несколько пачек и пару РГДешек. Слава богу, этого добра у нас в разведке хватает.
Прист неопределенно хмыкнул, то ли, соглашаясь, то ли осуждая кого. Потом, положил руку на живот и проговорил:
– Не знаю, кто как, а я на этой кильке еще дня два выдержу, не больше. Потом.… Потом не знаю.
– Потом старшину съедим.
– Не буду. В нем говна много.
Старшина в роте пользовался стойкой непопулярностью за свою заносчивую спесь, лень и открытую трусость. Когда Николаев уловил момент и, невзирая на субординацию, с откровенным презрением высказал все это прапорщику, тот нисколько не смутился и с подленькой улыбочкой заявил, что ему осталось несколько недель командировки, и он хочет попасть домой живым. «И богатым?» – глядя ему в глаза, добавил Святой. Старшина ничего не ответил, только злобно сверкнул глазами, круто развернулся и пошел к своим ящикам.
Размышления прервали пришедшие Костик и Макс. Святой думал – на смену, оказалось, нет.
– Мы на усиление, по радио передали, что возможно движение духов в нашем направлении. Так что до утра вся рота находиться в окопах, – рассказал Макс, потом весело добавил, – Мы вам еще по одному одеялу притащили.
Николаев только чертыхнулся негромко и, устраивая под себя второе одеяло, спросил:
– Курить хоть есть?
– Есть-то, есть, но ты что, хочешь за Десантом пойти? Тогда знай, что я тебя, дурака, к медикам тащить не буду.
– Не боись. Давай две плащ-палатки и по-одному на дне окопчика попыхтим, хоть согреемся.
– Давай попробуем, – нехотя согласился Макс, – раз жрать нечего, то хоть «курятиной» будем питаться.
Снег все валил и валил. Земля стала белой, лишь кое-где выступали из чистого и пушистого снега темные пятна пней и кустов.
Только утром, когда окончательно рассвело, солдаты получили возможность хоть как-то согреться у чахлого, еле живого, костерка из промокших сучьев. Да неунывающий Леха Швец сделал горячий чай из веточек вишни. Для усталых, голодных, промокших и продрогших солдат этот напиток вкуснее божественного нектара.
Часов в 10 получен приказ выдвигаться обратно. Ревущая и лязгающая колонна бронетехники начала выстраиваться на дороге походным порядком. Разведчики, оставив на месте гибели Димки наспех сделанный крест и, заминировав его, уже двигались вперед. Они шли в 100—150 метрах с двух сторон от дороги. По весеннему лесу, по чавкающему снегу и холодным лужам. Мечтающие вдоволь поесть и согреться, они прекрасно понимали, что сейчас от их выносливости и умения зависит безопасность движущейся колонны.
2
Вечерняя проверка в армии – непреложный закон. Ротный стоял перед строем и, подсвечивая себе фонариком, читал список. В девять часов вечера в марте – темень кромешная. Полевой лагерь не освещался. Только когда распахивались пологи палаток, пробивались тусклые лучики света. Из солдатских – от коптящих там самодельных плошек с соляркой. Из офицерских – от мерцающих лампочек, запитанными от списанных аккумуляторов.
Лагерь раскинулся на огромном, продуваемом всеми ветрами поле, пересеченном несколькими грунтовыми дорогами. Повсюду блокпосты. Между ними пространство, усеянное минами, растяжками и сигналками. К тому же, скучающая на блокпостах пехота, с радостью открывала огонь по любой подозрительной тени, будь-то одичавшая собака, привлеченная запахом человека, или чудом выживший до сих пор заяц.
В подтверждение его мыслей далеко во тьме прозвучала длинная бодрая очередь из автомата «30 патронов, на весь магазин» – мелькнуло в голове Дениса.
Тем временем ротный дочитал список, захлопнул папку. Выключил фонарик.
– Так, орлы! Вижу, не доходят до вас мои ласковые слова. Сколько раз говорил – после отбоя не шастать. И куда можно бегать?
– Так, посцать, тащктан!
– Ладно. Приказ дежурному по роте и часовым: «По сцущим не стрелять» слышал, дежурный по роте?
– Так точно! – сквозь общее оживление из темноты голос.
– А чтоб не расслаблялись – завтра с утреца проведем занятие по тактике. Понятно? – и сам ответил – Понятно. Еще, завтра – Ханкала. Чья очередь?
– Первого взвода, – ответил Смагленко.
– Значит завтра в семь утра, восемь человек уже на броне.
– Есть!
– Все. Разойдись. Отбой.
– Первый взвод на места, – Смагленко показался на фоне более светлого неба перед строем.
Остальная рота, тяжело чавкая в вязкой грязи и негромко переговариваясь, стала расходиться на ночлег.
Взводный помедлил, потом назвал двоих:
– Швец.
– Я.
– Дим Димыч.
– Я.
– Эти двое остаются, остальные в 6.30 в разгрузках, с оружием у моей палатки. Николаев!
– Есть, понял.
– Сухпай не забудь.
– Возьмем.
– За что нас, тащ-льнант? – затараторил обиженный Леха Швец.
– Завтра будет у вас обоих время подумать, что кому и главное, когда нужно говорить.
Это было наказание для обеих за слишком длинные языки. Они вчера какую-то глупость сморозили ротному, и тот высказывал за это Смагленко.
– Так я же…
– Всё! Завтра вечером доложите, что надумали, а сейчас – отбой!
Леха, пока шли 20 метров до палатки, еще пытался полушепотом апеллировать к Денису. Но тот отмалчивался. Так же, как и Дим Димыч, которому хватило, в его 44 года, мудрости принять наказание от 22-летнего, в сущности годившегося ему в сыновья, мальчишки.
Взвод разошёлся по трем палаткам. Возле каждой послышалось дружное журчание – мужики отливали перед сном. Денис философским взглядом смотрел на темное хмурое небо, затем встряхнул, застегнул ширинку достал сигарету, прикурил от протянутой Максом спички. Молча покурили и полезли в палатку.
Палатки были устроены так. Сначала шел небольшой «предбанник», метра два в длину и не больше метра в ширину. По его бокам, под брезентовыми стенами, стояли ящики со всяким ненужным хламом. Были здесь и ОЗК, и противогазы, и изодранные бронежилеты, и замызганные, старые хэбэшки, и недоношенные сапоги. Помятые сломанные коробки для пулеметных лент, и сами, поржавевшие и порванные пулеметные ленты, и еще много чего не поддающегося описанию, но не подлежащего списанию со старшинского учета.
Вторая, основная часть палатки была собственно жилой. Для ее устройства сначала выкапывалась яма 2,5 х 2,5 метра и сантиметров 70 глубиной. Затем стены ямы укреплялись специальными деревянными щитами, так что края щитов поднимались сантиметров на 30 выше уровня земли по всему периметру ямы. В центре устраивался столб – поддерживать центральную часть палатки. Затем на выступающую часть щитов и центральный столб натягивались брезентом палатки. Три штуки, одна поверх другой, чтобы создать хоть какую-то прослойку воздуха и максимально сохранить тепло.
Внутри устанавливались широкие, от стены до стены нары шириной до 2-х метров. На них расстелены ватные спальные мешки, в которых и спит личный состав. Под головой у каждого – вещмешок, под ним – разгрузка и автомат. Оружие разведчик всегда держал при себе: ночью – под головой, днем – на плече, всегда с пристегнутым снаряженным магазином.
Со стороны входа оставалось пространство, которое занимали с одного угла обычная солдатская тумбочка, хранившая всякие нужности в виде «мыльно-рыльных» принадлежностей, конвертов, тетрадок, котелков и кружек. В другом углу стояла печка-буржуйка со сваленным возле нее ночным запасом дров.
Возле печки сидел Дим Димыч, он с мрачным видом пошевеливал своими необъятными плечами и попыхивал сигаретой в открытое жерло печки. В пляшущем свете огня Денис и Макс уселись на свои места на нарах и стали сталкивать облепленные грязью до самого верха голенищ сапоги. Четвертым обитателем их палатки был Леха Пузырев, который, зарывшись в свой спальник, старательно делал вид, что пытается заснуть.
– Ну и грязь, – начал дежурную тему Макс, впрочем, эта тема никому не надоела, – Я такой грязищи никогда не видел.
– Это явление надо писать с большой буквы – Грязь, – поддернул тему Денис.
Грязь в этих местах была действительно уникальным явлением. Как только зимние морозы отступили, земля под непрерывными, нудными дождями раскисла и стала труднопроходимой, в самом прямом смысле этого слова. Дело в том, что когда человек делал шаг, то нога проваливалась. Неглубоко, до щиколотки не доходило, но следующий шаг сделать было очень сложно – ногу приходилось прямо-таки выдергивать из засасывающей вязкой субстанции. Стоило немного постоять на одном месте, и сдвинуться можно было, только крепко ухватившись за голенища сапог или берцы. И так, помогая руками, выдирать обувь из грязи.
– Еще этот Леха … – Димыч злобно окурок в печку, – Придурок!
– Димыч, не знаю, что там у вас произошло, но думаю, если ты в такой ситуации оказался, то ненамного умней, – Денис осматривал «Наташку» – не прилипла ли где капля мерзкой грязи.
– Сам ты…
– Ты чего обидчивый такой!
– Спите уже! Я здесь потоплю немного. А то завтра уснете и с брони попадаете.
Наутро, в семь часов, Смагленко отдал приказ:
– Все на броню! Патрон в патронник, оружие на предохранитель, – сам первым клацнул затвором и щелкнул предохранителем.
Все дружно выполнили привычную команду. БМП взревела мотором, и, мощно лязгая гусеницами, стала пробиваться по грязевой жиже.
Денису вспомнилось его первое появление в Ханкале. Их тогда еще только везли из дома в Чечню. Одно из самых ярких впечатлений, было удивление, когда он видел, как носились по дорогам БТРы, БМП и танки, сплошь усеянные облепившим их десантом. Он никак не мог понять, как можно держаться на этой ревущей и несущейся на огромной скорости технике, и не свалиться на первом повороте или скачке. Но когда сам впервые влез на броню, и бешка бережно понесла его по целине в окрестностях лагеря, понял, что гусеницы и колеса очень разные вещи. Ехать было довольно комфортно, машина плавно покачивалась на самых невероятных колдобинах и виражах. Реальная опасность свалиться на землю была только когда машина, управляемая неопытным механиком-водителем, резко рвала с места. Или намертво останавливалась при экстренном торможении. Но тут уж не зевай – не на прогулке!
Разведчики разместились на холодной броне, подложив под себя кто – что. Свернутый старый бушлат, возимую сзади макссеть, в основном это были сиденья от старых, где-то найденных, стульев. Бешка уже не надсадно ревела, а мягко урчала, выкатавшись на твердое покрытие возле КПП – место сбора колонны.
Обычная в таких случаях суета, толкотня и непонятные задержки.
Выехали только около 10-ти.
Денис искренне надеялся в душе, что подобные задержки не плод обычной российской безалаберности, а проявление высшей стратегической мысли. Может в это время по дороге уже мчится колонна соседей, или, например, с блокпоста сообщили, что замечено непонятное движение и принято решение подождать, пока не проверят. Хотя кто же должен проверять как не разведчики, а они здесь – дремлют под блеклым солнышком.
Вот команда дана. Рванули вперед. Дистанция от бешки разведчиков до начала колонны – 100м. Впереди них только «танк с яйцами». Это танк с укрепленными спереди огромными и тяжелыми катками, для обезвреживания мин. Мина взрывается под катком, не повреждая техники. Этих катков было два – по одному на каждую колею, отсюда и название у танка.
Они промчали мимо заброшенных полей с реденькими лесополосами по краям, пронеслись сквозь разрушенный, и от этого зловеще выглядящий, цемзавод. Чуть не на крыльях перелетели по хлипкому, латаному-перелатаному железному мосту через вспученный весенними водами бурный Аргун.
Впереди наш третий блокпост, здесь «танк с яйцами» будет ждать колонну обратно, дальше он не нужен, потому что за блокпостом выскакиваем на довольно хорошо сохранившуюся асфальтную дорогу.
Все это время Денис посматривал на фонтанирующую комками грязи задницу «танка с яйцами» и развлекал себя тем, что вспоминал разные типы взрывных устройств. В том числе и такие, что устанавливались не в колее грунтовки, чтобы наехать гусеницами или колесом, а просто плюхались в грязь в середине дороги, идеально – в луже. Взрыватель устроен так, что срабатывает на массу металла, может устанавливаться на первый или второй, хоть на пятый. Это значит, первые четыре единицы техники пройдут, как ни в чем не бывало, а пятая бахнет. В связи с этим Денис еще раз отвлекся от наблюдения за своим сектором обзора, глянул на танчик и подумал, интересно, столь изощренная и умная адская машина – танк и его яйца, примет за одно целое или за резные вещи.
С разбегу выскочили на шоссе. Комья грязи еще летели веером с гусениц бешки, а Вовчик Пузаев уже разогнал ее до 70 км/ч. Холодный поток воздуха нещадно выбивал слезы из глаз, пробирался за шиворот под ватные бушлаты и снизу под ватные штаны. Казалось, даже кирзовые сапоги продувались насквозь.
Тем не менее, скорость была союзницей. Открытое место проскочить надо максимально быстро, не дожидаясь сюрпризов. Разведчики должны первыми вступить в бой. Принять удар, прикрывая колонну. Дать ей возможность уйти. Сами же в этот момент должны полагаться только на себя, скорой подмоги ждать не приходится. Поэтому и не сводили бойцы, слезящиеся от ветра глаз, с пролетающих мимо редких кустарников, жиденьких посадок и всего того, что может таить опасность. Николаеву в этом смысле было проще, чем другим, он сидел в задней части машины, спиной прислонившись к башне, оттого встречный ветер трепал только его макушку, обтянутую черной шерстяной шапочкой. Так распорядился взводный, сам он сидел впереди и контролировал всю переднюю полусферу, а своему заместителю поручил заднюю.
Утомленные однообразным пейзажем, взгляды то и дело возвращались на яркие столбы огня. Это по всей республике горели нефтяные скважины. Кто и как их поджег, догадаться было несложно, но, когда – Денис не знал. Когда он впервые вступил на эту землю, они уже горели. Постоянно появлялись все новые, солдаты между собой называли их свечками. Они были всюду разбросаны там и сям. Столбы клубящегося пламени поднимались на несколько десятков метров, от каждого тянулся огромных размеров шлейф густого черного дыма.
Много позже, уже на исходе весны, разведчики ушли на несколько недель в лес, когда вернулись, то сразу и заметили, что «свечки» уже потушили.
Ну а жизнь шла своим чередом. На фоне чадящих скважин, среди ревущих и лязгающих военных колонн, мимо разрушенных и полуразрушенных домов и строений, сновали по дорогам туда-сюда чеченцы не легковушках и грузовичках. Кое-где виднелись на полях трактора. Крестьяне начинали свой нелегкий труд, на просыпающихся после зимней спячки, полях. Машины, снующие по шоссе, завидев войсковую колонну, идущую в попутном направлении, обычно останавливались на обочине и пропускали ревущую свору мощной техники. А этого лихого джигита Денис заметил еще издали. Ярко-красная «копейка» неслась на обгон колонны, пропуская встречных, она ныряла между «Уралами» и снова стремилась вперед. Наконец «копейка» пристроилась сзади бешки разведчиков.
Денис этого ждал. Он предупредил взводного, встал на одно колено и вскинул автомат. Ехавшие в машине два молодых кавказца энергично зажестикулировали, заговорили между собой и засмеялись. Это совсем не понравилось Святому. Мало того, что они нарушили запрет, известный каждому жителю республики и вклинились в войсковую колонну, так эти два молодца явно не боялись оружия, видно стрелять им приходилось не только на охоте.
«Наташка» в руках Святого задрожала, исторгая из себя очередь из десятка патронов. Рассчитал он точно, пули выбили из асфальта красивые фонтанчики и, потеряв стройность полета, рикошетом, вразнобой, плашмя и под разными углами, проляпали по передку машины. Фара брызнула веером стекляшек, решетка радиатора изменила ровный геометрический узор. Первое, неуверенное облачко пара взвилось над разбитым двигателем, правое переднее колесо бешено задрожало. Еще доли секунды Святой видел, как исказилось в гримасе лицо водителя, как резко он крутанул руль вправо и сумел остановить машину только далеко за обочиной дороги, затем «копейка» уже пропала из виду.
«Вот и еще один повод для этих двух вайнахов ненавидеть русских. Хотя должны благодарить – я им жизнь спас. Если бы выстрелил по колесам, то неизвестно в какую сторону, по часовой стрелке, или против, они кувыркались бы, сколько примерно сделали бы оборотов. К тому же Серега Мозоль, механик-водитель, идущей за ними пехотной бешки, вряд ли сумел бы быстро затормозить или свернуть». Посмотрел на торчащую из люка «по-походному» голову Мозоля, и понял, – «Ни тормозить, ни сворачивать, не стал бы».
Поделиться книгой: