Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Лондон. Путешествие по королевству богатых и бедных - Луи Эно на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:


Собачник


Торговец устрицами

Когда рабочий день заканчивается, все с облегчением сбрасывают ярмо, чтобы назавтра снова подставить под него шею, и отправляются по домам насладиться честно заработанным отдыхом в кругу семьи. Следующий день будет похож на предыдущий, и так до тех пор, пока если не состояние, то хотя бы скромный достаток позволит жить, ничего не делая… и от этого умереть.

Два других центральных района — Гринвич и Вестминстер, а также пять уже перечисленных выше городских районов мало отличаются друг от друга. Их границы довольно произвольны, а само деление на районы имеет чисто политическое значение, поскольку это деление на избирательные округа, и ничего больше. И лишь два названия приходят на ум, когда хотят противопоставить одну другой две крупные общественные силы Англии — торговлю и аристократию: это Сити, о котором мы только что рассказали, и Вест-Энд, с которым мы намерены познакомить читателя.

Вест-Энд, что в переводе означает «Западный край», действительно находится на западе Лондона и почти во всем является самым стильным, богатым и приличным районом города.

Даже тому географу, который хорошо знаком со светскими широтами, трудно точно определить границы королевства по имени Вест-Энд. Они немного размыты, мало того, исследователи этих краев вынуждены признать, что они непостоянны.


Торговка напитками

Старый Вест-Энд образовывал своего рода трапецию между Риджентс-стрит, площадью Пикадилли, Гайд-парком и Оксфорд-стрит. Но эти границы уже давно нарушены, и Вест-Энд вышел в пригороды, правда двигаясь только на запад. Таким образом, название Вест-Энд перестало отвечать чему-то строго определенному. На востоке он начинается с Риджентс-стрит и площади Ватерлоо, на юге граничит с аллеей Молл в парке Сент-Джеймс, на севере — с Оксфорд-стрит (от Риджентс-стрит до Гайд-парка). На западе он день ото дня расширяется в сторону Челси, Бромптона, Кенсингтона и Ноттинг-Хилла. На этом обширном пространстве живет английская знать, которая везде, но в Лондоне особенно, любит отгородиться от толпы, суеты и шума. Однако стиль и дендизм обречены: человеческое море наступает, промышленность и торговля, от которых так хочется быть подальше, становятся все ближе и завоевывают великосветскую цитадель главным образом со стороны Оксфордской улицы и Риджентс-стрит.

Этот прекрасный и изысканный район, который не имеет себе подобных ни в одной европейской столице, возник буквально на глазах всего за несколько лет. Болота и пустыри, будто по волшебству, превратились в улицы и парки. Из земли выросли огромные, словно дворцы, здания, которые были раскуплены или взяты в аренду задолго до окончания строительства.

В этих кварталах, возведенных силами самой знати или для нее, все предусмотрено, все заранее рассчитано, чтобы предупредить потребности и удовлетворить капризы любимцев фортуны, ради которых как будто и были созданы и рождены все прочие люди. Нигде в Лондоне город и природа не слиты воедино с такой изобретательностью. Нигде жизнь тех, кто способен платить за роскошь, не окружена такой заботой и изыском. Дома прячутся в огромных, как парки, садах, а общественные места для прогулок похожи на настоящий и прекрасный лес. Длинная полоса зелени, тени и ручейков, не прерываясь, проходит по всему Вест-Энду и создает ощущение вечной свежести и прохлады. Широкие улицы, с которыми не сравнятся даже парижские Большие бульвары, почти везде пересекаются под прямым углом и благодаря отсутствию высоких зданий пропускают воздух и свет. Ничто здесь не напоминает о работе, бедности или тесноте, которые — увы! — являются обычными условиями человеческого существования. Здесь нет ничего, что могло бы оскорбить или опечалить зрение и слух. Экипажи не едут, а скорее проскальзывают по дорогам, чье мягкое и пружинистое покрытие скрадывает даже стук копыт; каретные сараи и конюшни располагаются позади домов, в аллеях и тупиках, которые называются mews[31], откуда экипажи выезжают в строго определенное время, чтобы доехать до Риджентс-стрит и остановиться перед модным магазином. Там миледи покупает одну-другую изысканную вещицу, а чуть погодя отправляется в Гайд-парк на прогулку.


Ходячая реклама

Несмотря на то что Вест-Энд распростерся уже по отдаленным пригородам Лондона, площадь Гросвенор, находящаяся на востоке Гайд-парка, остается штаб-квартирой аристократии. Только там — и нигде больше — вы встретите высших должностных лиц государства, чужеземных послов и министров, лордов, епископов и других представителей церкви, которая в Англии называется Высокой — High Church. Одним словом, к этому уникальному, привлекательному и престижному месту тяготеют все, кто по наследству или благодаря собственным энергии, отваге и настойчивости получил богатство и почет. Их жаждет человек любой национальности, но англичанину они необходимы, как никому другому.

Другого такого — полного напускных манер и условностей — общества не найти во всем мире; но в то же время надо признать, что никто не сравнится с Англией в целеустремленности и упорстве, благодаря которым она достигает поразительных результатов. И невозможно забыть того глубокого впечатления, того почти благоговейного чувства, которое возникает, когда одинокие прогулки в первый раз приводят в величественную и тихую Белгравию: ее широкие улицы, способные пропустить через себя население целого города и при этом всегда свободные; длинные ряды одинаковых домов, порой сомнительного и эклектичного стиля, но всегда монументальных. Благодаря их фронтонам, колоннам, аттикам и капителям кажется, что идешь между двумя Парфенонами; просторные площади Белгравии и Итона с их зелеными скверами, обрамленными высокими деревьями и металлическими решетками, образуют прекрасные ансамбли, которыми все англичане могли бы по праву гордиться, если бы забыли, какой ценой они были созданы. Однако подобного зрелища вы не найдете ни в одной другой столице.


Улица Вест-Энда в три часа пополудни

Аристократия подобна полевым лилиям, о которых в Евангелии говорится, что они не ткут, не прядут, а одеваются так, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них[32]. Это означает, что все прочие должны трудиться, чтобы произвести на свет, а потом поддержать и сохранить эту часть человеческого общества, часть высшую, которая является его цветом и подобна нежной лилии. Чтобы удовлетворить потребности этой великосветской колонии, живущей в сердце Лондона, но не имеющей с ним ничего общего в том, что касается вкусов, привычек и нравов, три старые деревни: Пимлико на востоке и юге, Челси на юго-западе и Бромптон на западе — превратились в полупромышленные-полукоммерческие кварталы, в которых сосредоточились производство и торговля, обеспечивающие этих чистых потребителей всем необходимым для их широкого образа жизни.

Но это соседство никого не вводит в заблуждение, и, хотя Белгравия граничит с Пимлико, Челси и Бромптоном, люди великосветские никогда там не селятся. Правда, некоторые состоятельные буржуа и представители нетитулованного мелкопоместного дворянства — gentry — имеют право жить в Пимлико, на одной определенной улице, не боясь навсегда лишиться своих прав, а что до Челси и Бромптона, то там нельзя обосноваться, не отступив от традиций и не унизив себя. Семьи состоятельные и с положением, которые по той или иной причине не смогли найти подходящее жилье в эдеме Белгравии, предпочитают уехать подальше, за сады Кенсингтона, чем остановить свой выбор на Челси или Бромптоне, которые гораздо ближе к центру Белгравии. Они оставляют лежащий в низине Бромптон с его теплой и влажной атмосферой больным чахоткой, столь многочисленным в Соединенном Королевстве, и особенно в Лондоне, а Челси — людям разорившимся, банкротам, неудачникам и людям, стыдящимся собственной бедности, которые хотят создать видимость достатка и сойти за людей приличных.


Цветочница

Тайберния обязана своим названием виселице Тайберн, которая когда-то стояла неподалеку от современных Мраморных ворот Marble Arch, что высятся на углу Гайд-парка, напротив Грей-Чемберлен-стрит. Это обширный квартал, который возник около тридцати лет назад на пустошах, принадлежавших лондонскому епископу. Народ называет этот новый район Паддингтоном. На севере он граничит с Гайд-парком, на северо-востоке — с Эджвер-роуд, а на западе заканчивается у симпатичных кварталов Бейсуотер и Норленд. Здесь находится красивейшая улица в мире — Вестбурн-террас, которая описывает длинную дугу между Гайд-парком и Большой западной железной дорогой. Эта уникальная в своем роде улица, которая по праву могла бы служить образцом для всех европейских столиц, с обеих сторон обрамлена бульварами и купами деревьев, которые превращают ее в парковую аллею. Между этими прекрасными бульварами и фасадами домов с каждой стороны проходят дороги — очень широкие и ухоженные, по которым экипажи могут подъехать прямо к дому и по которым разрешается ездить только жителям Вестбурн-террас.

Все дома на этой великолепной улице были построены по одному проекту: перед каждым из них высятся перистили с колоннами из искусственного мрамора, которые придают их облику величественный вид. Но эта прекрасная архитектура требует теплого южного солнца. Безжалостный лондонский климат портит слишком деликатные материалы, и копии памятников Греции и Италии плачут по яркому свету, заливающему и, похоже, защищающему храмы Акрополя и Пестума.

Принц Уэльский, который очень долго носил титул регента, а затем стал королем под именем Георга IV, захотел основать в районе Риджентс-парка новую штаб-квартиру аристократии. Он поручил двум в то время очень модным архитекторам Нэшу и Децимусу Бертону построить с юга от парка ряды монументальных домов, наподобие тех, что образуют прекрасные террасы в Йорке, Камберленде и Корнуолле. Но, несмотря на его королевское пожелание, несмотря на гигантские усилия, капризная особа по имени мода так никогда и не приняла окрестности Риджентс-парка. Немного представителей буржуазии и те, кого называют gentry, — вот и все, кто смог приспособиться к этим краям. Что до обширного пространства, заключенного между Риджентс-парком на востоке, Нью-роуд — на юге, Эджвер-роуд — на западе и Северо-Восточной железной дорогой — на севере, то его можно считать самым очаровательным кварталом Лондона. Он называется Лес Святого Иоанна: это восхитительное единство садов и домов — коттеджей и особняков, утопающих в цветах и увитых разнообразными вьющимися растениями. Этот Лес — излюбленное место жительства мелких торговцев, которым тридцать-сорок лет напряженной работы дали право на спокойную старость.


Партия в крокет в саду Белгравии


Мраморные ворота (Marble Arch)

На востоке от Риджентс-парка тянутся тихие проспекты Камден-тауна, Камден-Нью-тауна и Кентиш-тауна, а также находится торговый квартал Сомерс-таун, где еще можно найти приличное жилье за умеренную плату.

Обширный прямоугольник района Марилебон, который находится на юге от Риджентс-парка, теперь почти полностью покинут обеспеченными семьями: их можно найти в окрестностях площади Кавендиш, где продолжительное время жили самые знаменитые лондонские врачи. Крупные адвокаты и некоторые богатые торговцы охотно селятся вокруг прекрасных площадей-скверов Рассела, Бедфорда и Монтегю, а бывшие королевские особняки, построенные вокруг Королевской площади и площади Блумсбери во времена королевы Анны для знатных и богатых, сегодня отданы мелкой буржуазии — впрочем, как и наша парижская Плас-Руайаль — и поделены на крохотные квартирки для мелких служащих и рабочих. Sic transit Gloria mundi![33]

Мы уже упоминали космополитический квартал вокруг Лейчестерской площади, который расположен между улицами Лонг-Акр и Хеймаркет и между Национальной галереей и улицей Оксфорд. Уважающие себя англичане предоставляют этот район малопритязательным иностранцам. Тут встречаются выходцы из самых разных стран — из Франции, Германии, Польши и Испании. Что до англичан, то здесь живут бакалейщики, трактирщики и мелкие лавочники всех сортов, которые счастливы тем, что могут наживаться за счет презренных инородцев.

На холмах, возвышающихся на севере от Сити, расположил свои скромные и мирные дома Ислингтон — тут живут мелкие собственники. На восток и юго-восток от Ислингтона, между границей Сити и Окружной железной дорогой, нет ничего, кроме жалких предместий: Спиталфилдса, Бетнал-Грина, Уайтчепела, Вэппинга, Боу и Степни, где обретаются в жалких лачугах печальные жертвы английского обнищания — самого жестокого, ужасного и, возможно, самого непоправимого на земле.

Если теперь пересечь Темзу и направиться на юг, то мы попадем в кварталы Ротерхилл и Бермондси, где живут моряки, лодочники, кожевенники и прочие ремесленники и чернорабочие, которые довольствуются грязным и ветхим жильем в этом богом забытом углу. А еще в нескольких милях на юг от Лондонского моста находятся округ Кемберуэлл — излюбленное место жительства немецких торговцев, а также Невингтон, Брикстон и Клапхэм, где проживают буржуа. Эти кварталы снова заполняются по-настоящему английскими домами, то есть домами простыми, чистыми и удобными.

И кстати, поговорим об английском доме. Его знают и ценят во всем мире, и тот, кто видел его хоть раз, никогда не забудет. Его столько раз описывали, что, даже если вам ни разу не довелось побывать в Англии, вы хорошо представляете, о чем речь. Так вот, в Англии порой кажется, что каждая улица, каждый квартал являются творением одного архитектора, который хотел строить все в одном стиле и которому нравится тиражировать единственный свой проект в тысячах экземпляров. Английские дома так похожи, что их можно отличить только по номеру. Исключением являются аристократические кварталы, которые мы попытались описать, а в других районах царят посредственность и однообразие, на которые всякий, даже не обладающий взыскательным вкусом иностранец смотрит с непониманием и даже раздражением. Зато англичан их дома более чем удовлетворяют: они ими гордятся и считают идеальными. Как правило, это двух-, изредка трех— и совсем редко четырехэтажные здания. Никаких въездных ворот, поскольку лошади и экипажи стоят отдельно. Ров, защищенный заборчиком или накрытый решеткой, отделяет дом от довольно широкого тротуара и проезжей части. Глубина этого рва доходит до нескольких метров, и в нем прячутся кухни, кладовки, подвалы — одним словом, все служебные помещения. Туда доставляются продукты, и это никоим образом не нарушает покоя хозяев. Обычно в таком доме живет одна семья, что избавляет его от наказания Господня в лице портье или консьержки, и потому на его довольно узком фасаде виднеется два-три окна, не больше. Английские окна открываются не так, как у нас: каждое окно состоит из двух частей и нижняя рама, подвижная, может подниматься и опускаться, что дало этой конструкции зловещее название «гильотина». Белокаменная плита, которая лежит надо рвом наподобие мостика, служит проходом к выкрашенной под дуб двери в дом. На ней висит медная табличка с черными буквами: там указываются имя, звание и профессия хозяина. Разные колокольчики и молоточки предназначены для разных посетителей, и каждый знает, как ему следует звонить или стучать, и никто никогда не ошибается. Почтальон стучится совсем не так, как посыльный, а громкий и продолжительный звонок возвещает о прибытии важной персоны, коей считает себя каждый настоящий джентльмен. Здесь мы опять сталкиваемся с делением общества на классы и с его иерархией, которая представляется необходимым и неотъемлемым условием жизни англичан.


Утро в саду аристократа (Holland House)


Шарманщик

Говоря о том, что является общим для английских домов, надо добавить еще одну характерную для их облика черту. Я имею в виду их удручающий цвет. Все лондонские дома покрыты грязно-черным налетом из-за мелкой угольной пыли, которую исторгают тысячи заводов и которая подобна невидимому и всепроникающему дождю. Исходная окраска стен исчезает под этой своего рода проказой, которая на все здания без разбору надевает траурную униформу. Разве может она сравниться с рыжеватыми и красновато-коричневыми тонами, которые солнце придает каменным стенам в богоугодных южных краях, пронизывая их, лаская, придавая теплый колорит, так что они, кажется, навечно хранят в себе отражение солнечного блеска.

Мы уже говорили о роскоши и чудесных достопримечательностях Лондона. Но картина будет однобокой и неполной, если мы не остановимся на его темных сторонах.

Англия поражена в самое сердце, и ее глубокая и кровоточащая рана станет смертельной, если ее не лечить. Речь идет о пауперизме, этом страшном биче современности, который обрушивается на страны с высокоразвитыми промышленностью и торговлей, — страны, в которых рост производительных сил и накопление капитала не находятся в необходимом равновесии с социальными институтами, нравами и порядками.

Читатель уже познакомился с лицом Лондона. Мы поднялись вместе с ним вверх по течению Темзы сквозь множество кораблей из разных стран. Мы провели его по Сити, где торговцы, в жизни не читавшие ничего, кроме гроссбухов, восседают в глубине темных контор и диктуют законы всему миру. Мы видели высокомерные кварталы Вест-Энда с его роскошными домами, величественными и прекрасными, словно дворцы, которые выстроили вокруг площадей и скверов, вдоль парков и на тенистых террасах чистые контуры своих аттиков, фронтонов и колоннад.

Мы показали, как между Сити и Вест-Эндом — между полюсами богатства и капитала Соединенного Королевства — распростерся на бесконечных пространствах собственно город — город промышленный и работящий, торговый и буржуазный, который дает пристанище, кормит и поит, обеспечивает работой и заработком два миллиона маленьких людей, ремесленников и рабочих, которые живут своим трудом и благодаря ему получают прежде всего пищу, а потом скромные удобства и благополучие, без которых для англичанина жизнь не жизнь, не vita vitalis[34], как говорил римский поэт Энний.


Нищий

Но нам остается решить еще одну задачу, чтобы дать более или менее цельное представление о том, что такое Лондон во всем его разнообразии и необъятности. Надо проникнуть в последние круги земного ада, ада социального, над входом в который можно было бы тоже начертать страшные слова старого флорентийца:

Per me, si va nell’eterno dolore: Lasciat’ ogni speranza![35]

Как ни в одном другом городе мира, в Лондоне прозябают тысячи обездоленных, выброшенных самой судьбой на обочину прогресса людей. Цивилизация перемалывает их при малейшей попытке приблизиться к ее жерновам. Весь земной шар не сумеет явить нам столь болезненное зрелище. Лишения этих людей, обреченных на нищету, их нравственное падение и полное невежество возрастают год от года. Ужасает своей справедливостью утверждение о том, что экономические законы, которые вознесли Англию на вершину мирового господства, в то же время бросили в грязь и растоптали ее народ. Эти парии страны, которая называет саму себя веселой Англией — Merry England, рождаются, растут и умирают в темных закоулках, где густая завеса едкого дыма отнимает у них последнее достояние бедных, которое поэты величают светом небесным; в этих переулках намокшая земля превращается в отвратительную липкую грязь; влага сочится сквозь голые стены подвалов, кишащих существами со впалыми щеками, поблекшими чертами, блуждающими взорами, существами, в которых не осталось ничего человеческого. Они влачат свою жизнь в грязи и мусоре, а в их радостях есть нечто более душераздирающее и ужасающее, чем в их горестях, ибо они свидетельствуют о непоправимой деградации. Статистика, чьи цифры порой бывают весьма красноречивы, утверждает, что в Лондоне ежегодно тысячи людей умирают от нехватки воздуха и света и что сто тысяч работоспособных мужчин каждое утро думают, что им делать днем, чтобы поужинать вечером. Дабы списать с натуры эту зловещую сторону английской жизни, достаточно провести полдня в любом полицейском суде, не в том суде, где заседает жюри из таких же простых и обездоленных, а в том, где перед одним-единственным судьей, который решает их судьбу одним словом, одним кивком, предстают бродяги, уличные фигляры, попрошайки, оборванцы, старьевщики, продающие самые разные и не поддающиеся определению вещи, дети-сироты и женщины без имени… Человек, представляющий закон, не знает для них никаких законов, кроме собственного произвола, и выносит приговор с сознанием полной своей безнаказанности… И порой эта неописуемая нищета без всякого перехода, который мог бы бережно подготовить нервы слишком чувствительного зрителя, сталкивается с самой ошеломляющей роскошью. Беднейший приход в Лондоне — Сент-Джайлс, одно его имя подводит черту под всеми мыслимыми и немыслимыми бедами и пороками, которые лишают людей всякого достоинства. И этот ад находится в двух шагах от Оксфорд-стрит и Пикадилли, сверкающих золотом, словно воды Пактола. Экипажи не рискуют заезжать в его отвратительные кварталы, по его разбитым дорогам надо идти пешком. Там стайки детишек в лохмотьях копошатся рядом со зловонными лужами, там почти раздетые девушки смотрят на вас с вызовом и отчаянием. Целомудрие, эта женская добродетель и достоинство, неведомо этим про́клятым душам, которые даже в детстве не знали, что такое невинность, и утратили ее прежде, чем поняли, что ее можно лишиться. И теперь их уродливые маски, вызывающие ужас и омерзение, несут следы всех грехов и унижений.


Сценка из жизни

Порок всегда, а преступление часто идут рука об руку с нищетой. Сент-Джайлс уже давно стал кварталом темных личностей. Столетиями на него смотрели как на прибежище лондонских преступников.

Клеркенвелл, приход на севере от Смитфилда и Холборна, относится к той же опасной категории. Это еще одна излюбленная обитель невежества и порока. Только полицейский знает ее изгибы и повороты, но и он проникает туда, чтобы взять на месте какого-нибудь опасного злодея, только переодевшись. Улицы, дома, их жители — весь квартал пропитан грязью. И потому, когда в Лондоне начинается эпидемия, смерть выкашивает плотные ряды обитателей этих мест и устилает землю снопами своей богатой жатвы.

На востоке от Клеркенвелла находится квартал Спиталфилдс, где живут ткачи, в основном потомки тех французских протестантов, которых Нантский эдикт вынудил покинуть родину-мать, к великому ее сожалению. Ни в одной части Лондона, пожалуй, не найти таких тесных и гнусных развалюх… Но только такое жилье способны оплатить те, чье жалованье сведено до такого минимума, что меньше уже никто платить не осмеливается. И кажется, чем хуже жизнь этих обездоленных, тем они становятся уродливее и ниже ростом, и вырождаются они с ужасающей скоростью.


Блошиный рынок старого тряпья


Блошиный рынок старых башмаков

В Бетнал-Грине, приходе с восемьюдесятью тысячами жителей, расположенном между Спиталфилдсом и парком Виктория, в большинстве своем люди живут в бараках, сколоченных из плохо подогнанных досок, и под всеразрушающим действием погоды и смога эти бараки очень быстро превращаются в грязные и ветхие трущобы. Дожди размывают дороги, до которых городским властям нет никакого дела, и на них мгновенно образуются зловонные болота, источники вредных испарений и порою смертельных эпидемий. Но беднота размножается быстро, и жизнь неустанно трудится, дабы поставлять смерти новые жертвы и бесперебойно обеспечивать ее добычей. В этих логовах, на чей порог не решается ступить даже полиция, которая во всем остальном отличается бдительностью и отвагой, происходят такие драмы, что не в силах передать ни кисть, ни перо. Так, газеты сообщали, что когда в одном из этих домов, ценой четыре су за ночь, на служившей постелью куче тряпья скончался некий бедолага, то его труп тут же разорвали и съели собаки и крысы.

Только один лондонский квартал может соперничать с этими ужасами и даже превзойти их. Это Уайтчепел, чьи дома как снаружи, так и внутри выглядят весьма удручающе. Сложный лабиринт узких кривых улочек и мрачных дворов на севере граничит со Спиталфилдсом и Бетнал-Грином, а на юге примыкает к лондонскому Тауэру и докам, и насчитывается в нем не меньше восьми тысяч домов. Там живут изможденные мужчины, плохо одетые, исхудавшие женщины и мертвенно-бледные дети, которые валяются в грязи вместе со свиньями. Над улицами натянуты веревки, на них сушатся тряпки и рваное белье, которые загораживают тусклый свет, льющийся со скупого неба. Повсюду зловонные лужи и кучи отбросов, и они никогда никем не убираются. Есть нищета, от которой у Англии опускаются руки: она чувствует, что тут не в силах что-то поправить. Странная штука! Улицы этого уродливого квартала получили самые поэтичные имена: улицы Розы и Ангела, улицы Цветочная и Жемчужная, улица Овечки, улица Ангела — увы и ах! — и Пастуший двор.


Беднота

Евреи, которые повсеместно в силу инстинкта самосохранения или воспоминаний о гонениях, унижениях и несправедливости, выпадавших на их долю, стараются держаться вместе, уже давно остановили свой выбор на Уайтчепеле. Там они открыли свои конторы, свои кладбища, свои благотворительные и филантропические заведения. Ни один народ не сравнится с ними в милосердии к ближним: потомки библейских старцев никогда не забывают о том, что надо защищать и помогать братьям по крови. Как ни странно, но в отличие от того, что мы видим во Франции, в Италии и Германии, улицы Уайтчепела, населенные евреями, выглядят более чистыми и ухоженными, чем улицы, на которых проживают христиане. Последние, к сожалению, демонстрируют финальную стадию человеческой деградации… Целые семьи, а у бедных англичан, как правило, очень большие семьи, теснятся в одной-единственной комнате, которая служит им для всех целей. И они прозябают и чахнут в самой возмутительной скученности и постыдной близости.


Улица в Уайтчепеле


Под звездами




Поделиться книгой:

На главную
Назад