А какое смешение людей всех обличий, повадок и профессий! Крепкие возчики встречаются с мощными грузчиками, празднично одетые матросы, только что сошедшие на берег, идут неторопливо, вразвалочку; хорошо одетые приказчики с блокнотами в руках и карандашом за ухом следят за отправкой и прибытием товара; молодые господа ведут под руку изумленных мисс и дают им разъяснения, которые те едва ли слышат. Все народы представлены на этом конгрессе-базаре. Негры и ласкары, немцы и португальцы, французы и шведы, норвежцы и русские, северные и южные американцы и меднокожие индусы бродят посреди рабочих, не отвлекая их от дел, и с праздным удовольствием наблюдают за ними. Все эти подробности, которые я набрасываю слишком торопливым пером, образуют поистине захватывающее целое, ни с чем не сравнимое зрелище, одновременно поразительное и величественное, — зрелище, которое хочется видеть снова и снова. Все, что находится здесь, обладает фантастическими пропорциями, меняющими основы всех ваших представлений. Речь идет о снабжении не одного города, а целого мира, и Лондон является лишь его посредником и промежуточным звеном.
Самыми знаменитыми лондонскими доками являются доки Святой Екатерины. Они названы так в честь больницы Святой Екатерины, которая находилась тут прежде. Эта больница, основанная около середины XII века женой короля Этьена королевой Мод Булонской, позже была перенесена в Риджентс-парк, а доки сохранили за собой имя ее доброй покровительницы.
Строительство доков Святой Екатерины началось в 1827 году под руководством инженера Телфорда и архитектора Хардвика. Оно велось с такой скоростью, что было закончено уже через год. Тысяча двести пятьдесят домов пошли под снос, чтобы освободить землю для огромного хранилища, одиннадцать тысяч триста граждан свободной Англии переселились ради общественной пользы по ходатайству тюков и бочек, которые жаждали занять их место. Расходы составили солидную цифру, и акционеры компании возместили сорок два миллиона пятьсот тысяч франков. Доки Святой Екатерины расположились на площади в девять гектаров шестьдесят аров. Половину этой площади занимают гавани, другую половину — причалы и хранилища. Гавани соединяются с Темзой каналом длиной в пятьдесят семь и шириной в четырнадцать метров. Он заполняется и опорожняется с помощью паровой машины мощностью сто лошадиных сил, и за три часа до прилива в него могут войти корабли, общий тоннаж которых составляет шестьсот морских тонн. Общая длина причалов тысяча четыреста метров, а склады вместимостью до ста тридцати тысяч тонн товаров представляют собой огромные и прочные конструкции высотой в пять этажей. Они стоят так близко к воде, что гигантские краны забирают груз прямо с палубы корабля и простым поворотом перемещают его прямо на склад. Разгрузка судна в пятьсот тонн, на которую раньше уходило не меньше двух недель, сегодня занимает всего два дня. Капитал доков Святой Екатерины равен почти шестидесяти миллионам, они дают работу тысяче семистам человек и приносят держателям акций от четырех до пяти процентов годовых.
Вид товарных доков Святой Екатерины
Доки Святой Екатерины расположены рядом с лондонским Тауэром. Мрачное соседство с башнями, которые в недавнем прошлом внушали ужас, сегодня мало волнует граждан великой страны, по праву заслужившей свободу.
Лондонские доки, которые находятся между доками Святой Екатерины и Ратклиф-хайвей, примечательны своим грандиозным, монументальным видом.
Самая обширная из его гаваней была построена под руководством инженера Ренни и открыта в 1805 году. С тех пор к старым сооружениям добавились новые. Пять каналов соединяют Лондонские доки с Темзой. Один из этих каналов — Шедуэлл — оборудован огромными шлюзами и камерой в триста метров, позволяющей принимать самые большие суда, за исключением гигантского парохода «Грейт-Истерн»[21], который из-за своих размеров может заходить далеко не во всякий порт. Лондонские доки занимают общую площадь в тридцать шесть гектаров. Из них четырнадцать занимают гавани, восемь — Западный док, два гектара двадцать четыре ара — Восточный и сорок аров — Табачный док. Остальную площадь занимают причалы и переходы.
Строительство и материальное оснащение Лондонских доков стоило сто миллионов франков. Их коммерческий оборот возрастает день ото дня. Ежегодно они принимают пятьдесят тысяч кораблей, одновременно в них могут стоять триста два больших судна, каждое из которых имеет право находиться под разгрузкой шесть недель. Казна получает в среднем триста двадцать пять миллионов налогов на товары, выходящие из Лондонских доков.
На складах доков помещаются двести восемьдесят тысяч тонн товаров, а в подвалах могут храниться до восьмидесяти семи тысяч бочек вина.
Табачное хранилище, которое называется также Королевским —
что значит «К печи». Если следовать этому указателю, то вскоре доходишь до огромной печи, которую англичане, с присущей им любовью к шутке, называют «трубкой королевы» (несомненно, из-за близости этой печи к табаку). В ее устье, в котором постоянно, днем и ночью горит огонь, — говорят, что печь ни разу не тушилась с того самого дня, как ее разожгли, — бросают испорченный товар: чай, табак и прочее, вплоть до медных часов, которые хитроумные фабриканты порой пытаются ввезти в страну, выдавая за золотые и пытаясь обмануть пункты контроля.
На Лондонских доках работают три тысячи чернорабочих и четыреста приказчиков.
Док в Попларе
Доки Западной Индии
Доки Западной Индии расположены на левом берегу Темзы, между бухтами Лаймхаус и Блэкуолл. Их строительство, которым руководил инженер Уильям Джессоп, было начато в 1800 году, и они частично были открыты в 1802 году. Северная их гавань, или
Бывший канал, известный под названием «канал Сити», был также перестроен под док в пользу колоссального предприятия доков Западной Индии; ныне он сообщается с большой прямоугольной гаванью, которая называется
Канал этот имеет в длину тысячу сто метров, большая система шлюзов соединяет все гавани между собой, таким образом Лаймхаус, Блэкуолл и доки Западной Индии представляют собой единое целое. Несколько цифр дают представление о масштабах и значении доков Западной Индии. Они могут единовременно вместить сто сорок восемь тысяч пятьсот тюков сахара, семьдесят тысяч восемьсот семьдесят пять бочек и четыреста тридцать три тысячи шестьсот сорок восемь мешков кофе, тридцать пять тысяч сто пятьдесят восемь больших бочек с ромом и мадерой, четырнадцать тысяч двадцать одно бревно красного дерева, двадцать одну тысячу триста пятьдесят тонн красителя из кампешевого дерева, не считая значительных объемов других товаров самого разного происхождения и назначения. Не правда ли, там представлен весь мир? Название доки Западной Индии не должно вводить в заблуждение: их огромные хранилища в настоящее время ничем не ограничивают свою деятельность, принимая корабли со всех концов света и под любыми флагами.
Доки Восточной Индии
Док в Лаймхаусе
В прошлом разъединенные и соперничавшие между собой, доки Восточной Индии и доки Западной Индии ныне слились в одну акционерную компанию, и их общий капитал составляет пятьдесят один миллион пятьсот тысяч франков.
Торговые доки
Большой док канала Суррея находится также в Ротерхите, на западе от Торговых доков. По правде говоря, это всего лишь входная гавань канала, который пересекает болота Саутворка. Он насчитывает триста строений, а его хранилища, которые берут на хранение только зерно и лес, могут принять не более четырех тысяч тонн товаров.
Доки Виктории, которые завершают впечатляющий ряд Лондонских доков, находятся дальше всего от центра города, в болотистой местности Плэстау, выше Боу-крик[22]. До них просто так не добраться, надо сесть на пароход или поезд. Они были открыты совсем недавно, в ноябре 1855 года, и вокруг них, на болотах, как по мановению волшебной палочки, уже вырос большой жилой район, который называется предместьем Холливелл.
Доки Виктории по форме похожи на большой прямоугольник, вытянутый с востока на запад. Они состоят их двух разделенных шлюзом гаваней: приливной гавани, соединяющейся с рекой, и доков в прямом смысле слова. Общая площадь этих гаваней больше сорока гектаров, а территория, которую занимает компания, имеет площадь двести сорок гектаров. В этих доках есть также судоремонтная гавань, оборудованная с таким совершенством, что корабль в шестьсот тонн поднимается на верфь за тридцать пять минут. Обычно доки Виктории хранят товаров общей стоимостью до ста миллионов франков.
Док Святой Екатерины
В четыре раза больше товаров хранятся на пяти
Доки притягивают к себе особый народ, чья жизнь напрямую зависит от их работы. Это люди особенные, которых ни с кем не спутаешь и не встретишь больше нигде, даже в Лондоне. В переулках, окружающих доки, живут чернорабочие, посыльные, водоносы и целая толпа людей разного сорта. Все они перебиваются случайными заработками и живут, как правило, довольно бедно за счет тех неопределенных ремесел, что требуются только в морских портах, и тех отраслей, которые я назвал бы
Не стану уверять, что эта разношерстная публика является сливками Соединенного Королевства. В Вест-Энде и в палате лордов найдется кое-что получше. И если днем тяжелая работа и заботы делают сильные руки почти беззащитными, то ночь освобождает их, и тогда все эти работяги представляют серьезную угрозу для неосторожного зеваки, который не побоится зайти в их владения. Там нередки неописуемые пьяные драки, ссоры, порой доходящие до убийства, бесчестные игры и распутство, граничащее с развратом. То, что к рабочим присоединяются матросы, делает подобные сцены еще ужаснее. Накопившиеся деньги и длительное отсутствие каких-либо развлечений, вполне естественные для тех, кто ходит в море, вызывают неуемную жажду удовольствий и дают средства для ее удовлетворения. Отсюда вывод: если вам интересно побывать в доках, идите туда днем, когда свет и общая занятость послужат вам двойной защитой. Досужие ночные часы не порождают ничего, кроме преступления и погибели.
Корабль «Конкордия» в доках
Иные картины ждут того, что поднимается вверх по Темзе от Лондонского моста. Этот великолепный мост может считаться границей морского порта, имя которому Лондон. Берега между Лондонским и Вестминстерским мостами, так сказать, населены сейчас воспоминаниями и тенями тех, кто в прошлом олицетворял славу и могущество Англии. Там жили богатые и великие. Темза несла свои воды между дворцами и видела экипажи со знатными господами и дамами в сопровождении гвардейцев и пажей. Сколько раз она качала на своих волнах исполненного сомнениями и тревогами великого кардинала[23], когда он направлялся из монастыря Блэкфрайерз в Вестминстер, того самого кардинала, чья голова оказалась слабее его ума! Здесь свадебный кортеж Генриха IV ослепил своим блеском еще наивный народ; этой дорогой Анну Болейн, трогательную жертву кровожадного сластолюбия, провожали к ее страшному супругу Генриху VIII — коронованной Синей Бороде; по этим же местам один из Стюартов, Чарльз I, тогда на вершине королевского могущества, провез на триумфальной барке дитя Франции, свою жену Марию Генриетту — дочь Беарнца, сестру Людовика XIII, тетку Людовика XIV — дочь, жену, сестру и мать королей, которой суждено было узнать, сколько слез способны пролить глаза одной королевы!
В ту блестящую эпоху берег, который тянется вдоль Миддлсекса, не был погребен, как в наше время, слоем черного и зловонного ила. Он спускался к воде в газонах и садах, посреди которых, на зависть особнякам и дворцам, высились роскошные дома богатых и знатных. Тогда катались по чистой и прозрачной воде на барках с гербами, а на веслах сидели нарядные гребцы. Ветер раздувал шелковые паруса. В наши дни на простые, прозаичные лодки черными хлопьями опускаются клубы дыма. Чем была раньше Темза? Речной дорогой удовольствий, тем же, что в одном из лондонских парков называется
Дело в том, что Темза стала рабочей рекой, по ней передвигаются служащие и торговцы, моряки, возвращающиеся с доков в Ротерхите, Гринвиче или Блэкуолле, солдаты, спешащие в Вулвич, слуги, получившие отгул, и гуляки, направляющиеся в сады Рошервиля.
На берегах реки тоже попадаются люди простые. Разносчики газет, девочки, предлагающие прохожим связки лаванды, наглые плуты, продающие «огонек» джентльменам, желающим прикурить, негры-музыканты, которые только и делают, что превращают арфы и скрипки в орудия пытки, истощенные женщины, раздавленные тяжкой нуждой и бременем забот о целом выводке детей, курящие подростки, которые, слишком рано переняв дурные вкусы и привычки взрослых, щеголяют галстуками кричащих расцветок, цветком в петлице и дешевыми безделушками. Судейские чиновники в синих кожаных нарукавниках направляются в сторону Тэмпла[25]; девушки с белыми воротничками и манжетами, румяными щечками и пышными прическами семенят по тротуарам к мастерским, барам, лавочкам и магазинам. Добавьте сюда чернорабочих, закрепощенных тяжким трудом и суровой нуждой, которые, несомненно, выглядели бы гораздо приличнее и достойнее, если бы одевались в соответствии со своим положением, а не рядились в мятые и потрепанные обноски, которые когда-то служили светским щеголям, а теперь смотрятся нескромно и глупо.
Ночная суматоха в доках
Если взглянуть с высот Лондонского моста на запад — вверх по течению Темзы, — то перед глазами разворачиваются разнообразные и почти бесконечные дали.
Над людским потоком и городским шумом, между небом и землей высится купол столичного собора. Его незыблемость и непостижимое спокойствие кажутся наделенными Божественным величием, коему и посвятил его великий английский народ. И в то же время у наших ног и над головами, везде и повсюду кипит работа. Река покрыта лодками, идущими в разных направлениях, поезда несутся по подвесным мостам и устремляются к городу так, как будто хотят вспороть его ударом бешеных локомотивов. Все приобретает лихорадочный вид, темный и болезненный, который создает у иностранца, впервые созерцающего эту картину, ощущение неблагополучия. Все беспощадно подавляют корыстные заботы. Все приносится в жертву практической пользе. Каждый как будто хочет уже быть там, куда еще не вышел; тюки с лодок не выгружаются, а выбрасываются; вокруг рыбного рынка — а это большое здание, которые мы видим справа, — такое движение, какое нам в Париже даже не снилось! Это целый мир внутри другого мира! Рядом высится большая Лондонская пивоварня, с чьими масштабами не сравнится ничто на нашем жалком континенте! Она олицетворяет силу и мощь лондонской деловитости и энергии.
Между мостами Саутворк и Блэкфрайерз картина другая: здесь ничто не поражает своим величием — старые и унылые сооружения еще не ощутили свежего веяния нового времени. Кажется, тут все остановилось, и невозможно представить ничего мрачнее универсальных магазинов господ Чаплиных, примыкающих к Саутворкскому мосту. Возможно, они приносят немалую прибыль этим крупным торговцам и оказывают немалые услуги их соседям, но выглядят они весьма удручающе и нелепо. Ближе к набережной Святого Павла картина становится еще печальнее: плотные клубы дыма от бесчисленных фабрик скрадывают их формы и погружают в хмурые сумерки. На фасадах зданий, высящихся вдоль реки, вместо окон и дверей зияют пустые проемы, и через них ежесекундно принимаются мешки и бочонки. Дальше, по направлению к станции Ладгейт, возвышается пирамида мельницы, похожая на великана. А если посмотреть в сторону Суррея, то там, на горизонте, словно вехи, торчат трубы заводов и шпили саутворкской церкви.
После моста Блэкфрайерз река немного расширяется и отклоняется к югу. Пейзаж меняется и становится более жизнерадостным. Зелень, окружающая Тэмпл, прекрасные пропорции здания библиотеки, благородные линии Сомерсетского дворца — все приносит глазам долгожданный отдых. Слева и справа виднеются башни и колокольни, которые помогают оценить размеры огромного города, из центра которого они устремляются в небо. За мостом Ватерлоо, который старый Дюпен, не отличавшийся восторженностью, называл памятником, достойным Сесостриса[26] и римских императоров, все здания внезапно приобретают современные очертания, столь же отрадные, сколь неожиданные. Со всех сторон возвышаются крупные памятники: это и Шот-Тауэр, и пивоварня Лайон, и целый район братьев Адельфи[27], и острая крыша международной гостиницы «Черинг-Кросс», большой Южный вокзал, недавно построенная грандиозная больница, сады Уайтхолла, с которыми теперь в сердце каждого англичанина связано имя сэра Роберта Пила[28], и, наконец, главная башня Вестминстерского аббатства, дворец герцога Баклей и роскошное здание парламента. Разумеется, кое-какие детали могут вызвать нарекания, архитектура и строительство часто давали нам более совершенные образцы творений рук человеческих, но в целом картина поражает.
Куда бы вы ни смотрели, на восток, на запад, на север или на юг, везде открывается поистине прекрасная панорама… Темза и ее берега — это смешение старого и нового, они счастливо соседствуют друг с другом и радуют глаз; воспоминания о прошлом соединяются, но не путаются, и везде видны следы ушедших столетий, оставленные на земле, которая познала немало глубоких перемен.
Собор Святого Павла
Напротив Дома парламента, чьи крупные и благородные линии выглядят по-настоящему величественно, темнеют стены Ламбетского дворца, выстроенного по приказу папы архиепископом Бонифацием во искупление грехов. Развалины башни Лолларда — и было бы ошибкой перестроить их на современный лад — создают весьма живописный эффект. Между Вестминстером и Воксхоллом и глаза, и мысли печалятся при виде мрачных стен Миллбэнка, который можно назвать лондонским Мазасом[29] и который уже много лет считается образцовой тюрьмой и идеалом исправительных заведений Объединенного Королевства.
Суда на реке встречаются все реже и реже, но до самого Воксхолла виднеются по обоим берегам высокие заводские трубы. Здесь, между Вестминстером и местом, где в далеком прошлом аристократы встречались на рыцарских турнирах и конных состязаниях, сосредоточились необходимые, но малоприятные производства: здесь делают костяной уголь и свечи. И как ни пытаются укрыть эти предприятия от наших глаз, их выдает тошнотворный запах.
Торговый дом в Сити
Дойдя до Челси и Бэттерси, мы наконец избавляемся от заводского дыма и шума. Берега светлеют, все чаще попадаются деревья, трава и цветы. Чувствуется, что здесь пространство отмеряется каждому уже не так строго. Дома превращаются в коттеджи и загородные домики, окруженные садами. Все это очень мило… но это уже не Лондон, а Лондон является единственной целью нашего паломничества.
Город
Справедливо говорится, что Лондон — это не просто город, а объединение нескольких близлежащих городов, связанных между собой теми отношениями, которые рождает близкое соседство, а по сути очень разных. Порою трудно поверить, что речь идет об одном и том же народе, об одной и той же стране. Возможно, нигде на земном шаре не найдется второго примера такой сильной диверсификации на таком узком пространстве. Это противоречие бросается в глаза даже тем, кто не отличается проницательностью. Берега Темзы и Сити — это лихорадочная активность торговли и промышленности; Риджентс-стрит и Риджентс-кводрент — средоточие дорогих магазинов; Сент-Джайлс предлагает исключительно трактиры, нищету и грязь; Вест-Энд — парки и дворцы; квартал Белгравия состоит исключительно из роскошных, монументальных и величественных зданий. В этих благородного вида домах, расположенных рядом с площадью Белгравии и Итона, на землях, принадлежащих маркизу Вестминстерскому, одному из богатейших людей в мире, мы найдем цвет английского дендизма и аристократии. Одного вида этих прекрасных зданий достаточно, чтобы понять, как велико состояние и высоко социальное положение тех, кто в них живет. Расположенная рядом с Белгравией лощина Бромптона дарит слабым легким — а таких в Англии немало — свой влажный и теплый воздух. Тайберния возникла недавно, между 1839 и 1850 годом, и разрослась так же быстро, как население Лондона. Построенный в одно время, с одной целью и под влиянием определенных идей, весь квартал Тайберния отличается изысканностью и благородством. Единственное, в чем можно его упрекнуть, так это однообразие. Здесь много красивых площадей, разделенных просторными улицами, полными воздуха и света, дома высокие и величественные. В них живут люди свободных профессий, богатые торговцы и семьи, чье положение я охотно назвал бы промежуточным, потому что они находятся посередине между миром коммерции и высшим светом. Но все улицы на одно лицо, все площади похожи одна на другую, дома копируют друг друга… так же как и люди.
Архитектура района Пимлико пошловата и при этом претенциозна, вокруг площади Рассела она выглядит комфортабельно и буржуазно, в Ислингтоне она более скромна и благочестива, как говорят англичане, которые очень любят эпитеты, заимствованные из словаря проповедников.
Рядом с Риджентс-парком и площадями Портленда, Манчестера и Кавендиша, где живет в основном средний класс, еще встречаются красивые дома. Но чем дальше уходишь на восток, тем меньше следов хорошего вкуса. На юге от Риджентс-парка, поблизости от площадей Лейчестер и Хеймаркет, находятся не слишком респектабельные кварталы, там селятся иностранцы, плохо знакомые с лондонскими нравами, а те, кто хочет надолго обосноваться в этом большом городе, завязать серьезные отношения с англичанами и завоевать прочную репутацию, их сторонятся.
Вам нужны более точные и подробные сведения? Если Сити — это штаб-квартира британской коммерции, а говоря об этой стране, все время приходится возвращаться к теме торговли, то большие улицы, такие, например, как Стрэнд, отводятся в основном для розничной распродажи, а узкие улочки и темные тупики привечают в своих глубинах оптовую продукцию Манчестера и Бирмингема. На берегу Темзы вы найдете управление таможни
Собор Святого Павла связывает при помощи религии эти разрозненные и разнородные элементы, и люди, которые никогда и нигде не сталкиваются, каждое воскресенье встречаются под его сводами.
Не удивляйтесь! В глубине души каждый англичанин верит в Бога, и каким бы торговцем ни был Джон Булл[30], он всегда найдет местечко для Библии между своим ежедневником и гроссбухом.
Вид с железной дороги, идущей над крышами зданий
Городской железнодорожный вокзал
За границами Сити территория, простирающаяся к северу вплоть до Блэкуолла, занята доками, складами и хранилищами, а вокруг них живут многие из тех, кто снабжает флот. Именно здесь надо искать производителей якорей, парусов и канатов; чуть дальше Спиталфилдс и Бетнал-Грин приютили даже ткачей, чьи шелковые творения, свешиваясь из окон, цепляются за поезда Восточной железной дороги. Еще дальше начинается Ислингтон. Это почти деревня, там, в тишине и покое, живут преимущественно мелкие собственники, отошедшие от дел.
Если пересечь Темзу, то попадаешь в районы Саутворк и Ламбет: в первом живут дурнопахнущие кожевенники, а во втором находятся главным образом мануфактуры.
Дешевые и ветхие дома Шедуэлла и Ротерхита отданы матросам и их непременной спутнице — сомнительной публике. Аристократам Вест-Энда эти грязные кварталы так же неведомы, как австралийские земли и антиподы.
Так выглядит лицо разных кварталов огромной столицы Соединенного Королевства с высоты птичьего полета.
Достаточно нескольких деталей, чтобы дать представление о размерах Лондона. Город заходит на территории четырех графств: Миддлсекса — на севере, Суррея — на юге, Кента — на юго-востоке и Эссекса — на востоке. Центр его делится на три больших района
Лондонский Сити, который часто называется просто Сити, находится почти в самом центре столицы, но является лишь малой его частью. Площадь его, равная примерно двумстам двадцати одному гектару, поделена между ста восьмью приходами, в которых проживает около ста двадцати пяти тысяч человек. Сердце Лондона является главной конторой Англии, ее деловым и банковским центром. Торговцы, собирающиеся там каждое утро, находят все учреждения, необходимые для промышленности и торговли страны: банк, биржу, монетный двор, таможню, почту, суды, тюрьмы, муниципальный совет. Но все, кого притягивают к Сити деловые интересы, живут совсем не там. Они приезжают в Сити, делают свои дела, уезжают… а потом возвращаются вновь и вновь. Они прибывают в Сити утром и покидают его вечером. Численность жилых домов в Сити уменьшается день ото дня, освобождая место для магазинов и контор — одним словом, для торговли. Разбитые на то, что называется здесь
Башня Виктория
Сити оживает в восемь часов утра, а в десять все уже на месте. Люди добираются туда разными способами: одни приходят пешком, другие — верхом, третьи — в кебах, четвертые — на омнибусах, а железная дорога отбирает хлеб у лодочников — перевозчиков через Темзу.
Работа начинается в десять часов утра. К полудню все уже кипит, в три часа начинает затихать, чтобы закончиться в пять. С десяти по пяти главным артериям Сити, которые сходятся к Лондонской фондовой бирже, движется плотный людской поток. Разговоров не слышно… зато стоит оглушительный шум от экипажей, подвод и повозок. Проезжая часть переполнена. Тротуары тоже, и человеку наблюдательному тут есть на что посмотреть и что взять на заметку. Английская толпа не имеет ничего общего с французской. Здесь чувствуется, что все поглощены одним: своим бизнесом, своей работой. Алчные взгляды, вытянутые, сосредоточенные и холодные физиономии, частое дыхание. В этой плотной и озабоченной толпе нет ни праздных гуляк, ни бездельников. Даже полицейским, которые в других местах отличаются невозмутимостью, передается общее лихорадочное возбуждение. Завидев иностранца, застывшего посреди людского потока и мешающего движению, они недоумевают… и пассивный наблюдатель, нарушающий общую картину, тут же попадает под подозрение. «Что тут надо человеку, который ничего не делает?» — спрашивают они себя, и вскоре тот ощущает легкий толчок в спину и слышит короткое: