Особенно тоскливы вечера, Когда ты в доме у себя как пленница. Сегодня так же пусто, как вчера. И завтра вряд ли что-нибудь изменится. И это одиночество твое Не временем бы мерить, а бессонницей. То книги, то вязанье, то шитье. А жизнь пройдет — и ничего не вспомнится. И все-таки однажды он придет. И сбудутся надежды и пророчества. Твои он губы в темноте найдет И шепотом прогонит одиночество. 1982 «Горьких глаз твоих колдовство…»
Горьких глаз твоих колдовство, Как болезнь, из меня выходит. Возле имени твоего Чуда в сердце не происходит. Я прошел твою ворожбу По своей, не по чьей-то воле. Поменяли мою судьбу, Как кассету в магнитофоне. Доиграли мы до конца. Перематывать — смысла нету. Тихий свет твоего лица Лег печалью на ту кассету. 1985 Баллада о любви
— Я жить без тебя не могу. Я с первого дня это понял… Как будто на полном скаку Коня вдруг над пропастью поднял. — И я без тебя не могу. Я столько ждала! И устала. Как будто на белом снегу Гроза мою душу застала… Сошлись, разминулись пути. Но он ей звонил отовсюду. И тихо просил: «Не грусти». И тихое слышалось: «Буду». Однажды на полном скаку С коня он сорвался на съемках… — Я жить без тебя не могу, — Она ему шепчет в потемках. Он бредил… Но сила любви Вновь к жизни его возвращала. И смерть уступила: «Живи!», И всё начиналось сначала. — Я жить без тебя не могу… — Он ей улыбался устало. — А помнишь, на белом снегу Гроза тебя как-то застала? Прилипли снежинки к виску. И капли грозы на ресницах… Я жить без тебя не смогу. И, значит, ничто не случится. 1982 Давнее сновидение
Снова мы расстаемся с тобою. За окном опускается ночь — Со слезами, с надеждой и болью, С невозможностью чем-то помочь. Нам в разлуке не будет покоя. Как же слезы твои солоны! Слишком коротко счастье людское, Слишком редки прекрасные сны. Посреди самолетного грома Я впервые подумал о том, Что Земля потому так огромна, Что в разлуке на ней мы живем. 1983 «Друг познается в удаче…»
О. Комову
Друг познается в удаче Так же порой, как в беде, — Если он душу не прячет, Чувства не держит в узде. Друг познается в удаче. Если удача твоя Друга не радует — значит, Друг твой лукав, как змея. Или же горькая зависть Разум затмила его, И, на успех твой позарясь, Он не простит ничего. Он не простит… Но иначе Скажет об этом тебе. Друг познается в удаче Больше порой, чем в беде. 1982 Строфы
«Ни дня не жил я „на халяву“…»
Ни дня не жил я «на халяву» И часто вылетал в трубу. Но, как бурлак накинув лямку, Всю жизнь тянул свою судьбу. Крута была моя дорога. И если я чего достиг, То потому, что верил в Бога, В удачу и премудрость книг. В моем успехе даже малость Давалась с мукой пополам. А ныне так легко досталась Россия юным фраерам! «Поэзия превыше суеты…»
Поэзия превыше суеты, Но и ее в политику втянули. Грешно взирать на Землю с высоты, Когда свистят над головами пули. Когда, взяв на душу великий грех, Бросаются с отчаянья из окон. Когда бесстыдно на виду у всех За счет народа богатеет погань. Я прожил жизнь немалую уже, Но я «другой такой страны не знаю», Где б в каждой обездоленной душе Жило терпенье без конца и краю. «Уже ничто от бед нас не спасает…»
Уже ничто от бед нас не спасает. Надежда, как и боль, — невмоготу. Вот так под фарой мчится заяц, Не смея прыгнуть в темноту. Над ним мерцают тускло звезды. И света злое колдовство. И лишь нежданный перекресток Спасет от гибели его. «Добро должно быть с кулаками…»
«Добро должно быть с кулаками» — Из древних кто-то утверждал. А в кулаке зажатый камень Меж тем своей минуты ждал. И мне всегда мешала малость Поверить в эту благодать: Да, кулаки — они остались. Добра вот только не видать. «Какая-то неясная тревога…»
Какая-то неясная тревога Мне сердце вечерами холодит. То ль ждет меня опасная дорога, То ль рухну я под тяжестью обид. То ли с тобою что-нибудь случится, И я не знаю, как предостеречь. То ли из сердца улетела птица — И замерла возвышенная речь… «Показалось мне вначале…»
Показалось мне вначале, Что друг друга мы встречали. В чьей-то жизни, в чьем-то доме… Я узнал Вас по печали. По улыбке я Вас вспомнил. Вы такая же, как были, Словно годы не промчались. Может, вправду мы встречались? Только Вы о том забыли… «В тот год сентябрь был так красив!..»
В тот год сентябрь был так красив! И ты в него легко вписалась. Твоя печаль листвы касалась, Как птиц касались облака… «От весенней грозы…»
От весенней грозы, От зеленых ветвей Пробуждается в сердце Поэзия снова. Ты, смеясь, набрела На забытое слово, И оно стало рифмой К улыбке твоей. «Что же натворили мы с природой?..»
Что же натворили мы с природой? Как теперь нам ей смотреть в глаза? В темные отравленные воды, В пахнущие смертью небеса. Ты прости нас, бедный колонок, Изгнанный, затравленный, убитый… На планете, Богом позабытой, Мир от преступлений изнемог. «Вновь по небу скатилась звезда…»
Вновь по небу скатилась звезда. Грустно видеть, Как падают звёзды. Провожаю друзей В никуда. В непришедшие зимы и вёсны. Провожаю друзей в никуда. Слава Богу, что ты молода. «Я заново жизнь проживу…»
Я заново жизнь проживу, Уйдя в твои юные годы. Забуду знакомые коды И старые письма порву. А память — как белый листок, — Где имя твое заструится. Исчезнут прекрасные лица. И станет началом итог. «Какая-то щемящая печаль…»
Какая-то щемящая печаль Есть в красоте старинных городов. И кто-то тихо говорит: «Прощай…» — Из глубины невидимых веков. 1970–2001 Сыновья
Наивные акселераты, Смешные наши малыши! Они, наверно, втайне рады, Что батек в росте обошли. Мы были в их года пожиже — Война, разруха, недород. Тогда нам впору было б выжить От тех харчей, от тех невзгод. Смотрю на сына — и пугаюсь: Что ждет их в этом мире гроз? Он так доверчив, словно аист, Что нам с тобой его принес. 1983 Тверское воспоминание
«Всего лишь день…»
Всего лишь день, Всего лишь ночь Остались нам до встречи. Но эти сутки превозмочь Двум нашим душам нечем. Я выйду на угол Тверской — В назначенное место. И ты мне издали рукой Махнешь, Как в день отъезда. На этом памятном углу Средь гомона людского Я вновь поверить не смогу, Что ты вернулась снова. Что снова всё со мной сейчас: Твоя улыбка, Голос… Тревожный свет Счастливых глаз И тихая веселость. Минуты, Дни Или года Промчатся в этот вечер. Любовь одна. И жизнь одна. И ночь одна — До встречи. «Под тихий шелест падавшей листвы…»
Под тихий шелест падавшей листвы Мы шли вдвоем Сквозь опустевший город. Еще с тобою были мы на «вы». И наша речь — Как отдаленный говор Реки, Что тосковала вдалеке. Мы ощущали грусть ее и свежесть. Глаза твои — В неясном холодке… И я с тобою бесконечно вежлив. Но что-то вдруг в душе произошло, И ты взглянула ласково и мило. Руки твоей прохладное тепло Ответного порыва попросило. И что случилось с нами — Не пойму. Охвачена надеждой и печалью, Доверилась ты взгляду моему, Как я поверил твоему молчанью. Еще мне долго быть с тобой на «вы». Но главное уже случилось с нами: Та осень дождалась моей любви. Весна еще ждала твоих признаний. «Я пришел в тот дом, где ты жила…»
Я пришел в тот дом, где ты жила. Всё полно тобою в этом доме. Как улыбка — Комната светла. И цветы прохладны, Как твои ладони. В комнате витает аромат, Что меня так волновал при встречах. В память наших будущих утрат Разреши зажечь мне эти свечи. Всё как будто здесь знакомо мне: Телефон, Что нам дарил друг друга, Кресло, отодвинутое в угол, И пейзаж в распахнутом окне. Розы для тебя поставлю в вазу. Оживит их теплый свет дневной. И хотя я не был здесь ни разу, Ты была здесь счастлива со мной. Дом тебе мой передаст привет. Оглянусь с печального порога… Хочется побыть еще немного Около тебя, Хотя тебя здесь нет… «Что делать…»
Что делать… Мы столько с тобой Расставались! У встреч и разлук Заколдованный круг. Как раненый город Встает из развалин, Так мы возрождались С тобой из разлук. И, если куда-нибудь Вновь улетаю, Мне кажется — Я возвращаюсь к тебе: В тот город, Где улицы снег заметает. В тот город, Где розы цветут в октябре. Хотя ты навряд ли Тот город увидишь, И я в нем, наверно, Единственный раз, — Всё кажется мне: Ты навстречу вдруг выйдешь В условленном месте. В условленный час. «Здравствуй, наш венчальный город!..»
Здравствуй, наш венчальный город! Давний свет в твоем окне. Я целую землю, По которой Столько лет ты шла ко мне. Как давно всё было это! То ли жизнь, то ль день назад… Тем же солнцем даль согрета, Так же светел листопад. Погрущу в пустынном сквере, Посижу на той скамье, На какой-то миг поверив, Что ты вновь придешь ко мне. Ты придешь и скажешь: — Здравствуй! — Не забыла? — я спрошу И сиреневые астры На колени положу. «Боже мой, какая прелесть!» — И на несколько минут, От твоей улыбки греясь, Астры ярче зацветут. К сожаленью, день не вечен. Мы весь день проговорим, Словно жизнь свою той встречей Незаметно повторим. 1982 «Среди печали и утех…»
В. Амлинскому
Среди печали и утех, Наверно, что-то я не видел. Прошу прощения у тех, Кого нечаянно обидел. Когда бы это ни случилось — Вчера лишь иль давным-давно, Ушла обида иль забылась, — Прошу прощенья всё равно… Прошу прощенья у любви — Наедине, не при народе, — Что уходил в стихи свои, Как в одиночество уходят. И у наставников своих Прошу прощенья запоздало, Что вспоминал не часто их, Затосковал, когда не стало. А вот у ненависти я Просить прощения не стану За то, что молодость моя Ей доброту предпочитала. Не удивляйтесь, что сейчас, Когда судьба мне время дарит, Прошу прощения у вас. Но знаю я: последний час Обычно не предупреждает… 1983 Весенняя телеграмма
Рине Гринберг. Вице-мэру. Кармиэль. Если можешь — приезжай в Иерусалим. На дворе давно уже апрель. Я хочу тебя поздравить с ним. Пусть покинет душу суета… В синих окнах — Гойя и Сезанн. И апрельских красок красота Очень уж идет твоим глазам. И хотя твой север несравним С южными пейзажами пустынь, — Все же приезжай в Иерусалим. У Стены мы рядом постоим. Вместе Старым городом пройдем. И с балкона дома моего Ты увидишь в полночи свой дом, Ибо свет исходит от него. И среди забот и добрых дел Береги души своей уют. Вот и все, что я сказать хотел. Длинных телеграмм здесь не дают. 2000 «Сандаловый профиль Плисецкой…»
Сандаловый профиль Плисецкой Взошел над земной суетой, Над чьей-то безликостью светской, Над хитростью и добротой. Осенняя лебедь в полете. Чем выше — тем ярче видна. — Ну как вы внизу там живете? Какие у вас времена? Вы Музыкой зачаты, Майя. Серебряная струна. Бессмертие — как это мало, Когда ему жизнь отдана! Во власти трагических судеб Вы веку верны своему. А гения время не судит — Оно только служит ему. Великая пантомима — Ни бросить, ни подарить. Но всё на Земле повторимо, Лишь небо нельзя повторить. Сандаловый профиль Плисецкой Над временем — как небеса. В доверчивости полудетской Омытые грустью глаза… Из зала я, как из колодца, Смотрю в эту вечную синь. — Ну как наверху Вам живется? — Я лебедя тихо спросил. 1982 «Тебе бы в выставочном зале…»
Тебе бы в выставочном зале Побыть картиною чуть-чуть. Чтоб посторонними глазами Я на тебя сумел взглянуть. С усердием экскурсовода Я рассказал бы всё, что знал. С какого ты писалась года. И как попала в этот зал. И кто он — этот странный гений, Тебя отдавший полотну. И почему в глазах весенних Грусть пролилась в голубизну. И как ты шла неотвратимо К чужой душе, к моей судьбе… Но это я не про картину… Прости — я снова о тебе. 1964 Поэтические вечера в Льеже
Мы плывем на белом корабле Через город древний, как преданье, Высшей пробы знак на серебре — Чей-то герб на проходящем зданье. Палуба поэзии полна, Музыки Европы и Востока. Всё смешалось… Только ты одна. Как печаль иль память — одинока. Из веселой праздничной толпы Я тебя выискивал глазами. Мы плывем на корабле судьбы Через город древний, как сказанье. Я тебя почувствовал душой. На мгновенье вдруг мне показалось: Ты была среди своих чужой. И меня улыбкою касалась. Я с тобою говорить не мог: Речь твоя с моей не сопрягалась. И мое молчанье — как восторг. И твоя улыбка — словно жалость. Вот и пристань. Мы идем в отель. Здесь мы и расстанемся, печалясь. Только как мы будем жить теперь, Если наши Музы повстречались. 1993 Мойка, 12
Марине
Душа его вернулась в этот дом. Он счастлив был в своем веселом доме. Отчаянье и боль пришли потом, Когда его ничтожный Геккерн донял. Среди знакомых дорогих святынь Ты чувствуешь — он постоянно рядом… Вот тот диван, где медленная стынь Сковала сердце, овладела взглядом. И каждый раз, ступая на порог, Ты входишь в мир — загадочный и грустный. И с высоты его бессмертных строк Нисходит в душу чистое искусство. Я иногда ловлю себя на том, Что всё он видит из далекой дали. И открывает свой великий дом Твоей любви, восторгу и печали. 1999 Сыну
Я помню, как мне в детстве Хотелось быть взрослей… Сейчас — куда бы деться От взрослости своей. Не стоит торопиться Да забегать вперед. И что должно случиться, Тому придет черед. Придет пора влюбиться, Пора — сойти с ума. Вернулись с юга птицы, А здесь еще зима. Вернулись с юга птицы, Да не спешит весна. Не стоит торопиться, Ведь жизнь у всех одна. 1985 «Как беден наш язык!..»
Как беден наш язык! Где мне слова найти, Чтоб в этот горький миг Нам силы обрести? Чтоб в этот горький миг Сквозь самолетный гул Твой приглушенный крик Нас в прошлое вернул. Во мне слова стоят, Как мачты на земле. И сотни киловатт Проносятся во мне. И скрытый в сердце ток Невысказанных слов — Как затаенный вздох, Когда не надо слов. И в этот горький миг Понятно лишь двоим, Что человек велик Страданием своим. 1982 «Двое Новый год встречают…»
Двое Новый год встречают Не за праздничным столом. Вряд ли это их печалит. Главное — они вдвоем. А над ними снег кружится. Где-то ждет их милый дом. Подвела стальная птица: Села в городе чужом. Ни шампанского, ни тостов. В окнах елки зажжены. Белый город, словно остров, — В океане тишины. А над ними снег кружится, Тихий-тихий — как слова… На деревья снег ложится, Превращаясь в кружева. Старый год идет на убыль, Уплывает к морю звезд. Он ее целует в губы. До чего же сладок тост! 1982 «В тишине природы дикой…»
В тишине природы дикой Плавал в озере шалаш. Жил здесь лебедь с лебедихой, Украшавшие пейзаж. Я приехал к тетке в отпуск. И влюбился в лебедей. Правда, к ним открыт был допуск Только для своих людей. Время шло. Мы подружились. Я им лакомств набирал. И, оказывая милость, Лебедь с рук печенье брал. Нам общаться стало просто. Я вывертывал карман, — И смешной, как знак вопроса, Подплывал ко мне гурман. Но кончался отпуск днями. И в убранстве золотом Я своим друзьям на память Смастерил красивый дом. Стало сумрачно и глухо, Как-то вдруг сменился стиль. И, почувствовав разлуку, Лебедь тоже загрустил. Хлопал крыльями, метался, Поднимался из воды. Будто вырваться пытался Из невидимой беды. И когда в последний вечер Лег на озеро туман, Я погладил белы плечи… И закончился роман. 2000 Строфы
«Мы вновь летим в чужую благодать…»
Мы вновь летим в чужую благодать, В чужой язык, к чужим пейзажам. Но вряд ли мы кому-то скажем, И даже вида не покажем, Как тяжело Россию покидать. «Я верил — на Святой земле…»
Я верил — на Святой земле Господь поможет выжить мне. И выжил я… И одолел беду. И снова к ней иду, иду, иду… «Мне в Россию пока нельзя…»
Мне в Россию пока нельзя. Я умру там от раздражения. Дорогая моя земля! Бесконечное унижение. Безнадежная нищета. Наворованные богатства. От обмана до хомута Уместилось родное братство. «У меня красивая жена…»
У меня красивая жена. Да еще к тому же молодая. Если в настроении она, — Я покой душевный обретаю. А когда она раздражена, Что-то ей не сделали в угоду, — Всем п-ц… И мне тогда хана, И всему еврейскому народу. Иерусалим «Люблю я людей смелых…»
Люблю я людей смелых, Искренних, как гроза. Если уж накипело, То прямо в глаза. Сказанное услышится, Лишь бы не для красы. И так легко дышится После грозы. «Когда-нибудь ты все-таки устанешь…»
Когда-нибудь ты все-таки устанешь От наших одиночеств и разлук. И скажешь мне об этом, Не обманешь. И оба мы почувствуем испуг. Последнюю улыбку мне подаришь. Прощальными слезами обожжешь, И ни к кому Ты от меня уйдешь. «Мамы, постаревшие до времени…»
Мамы, постаревшие до времени, Верят, что вернутся сыновья. Жены их, Сиротами беременны, То боятся правды, то вранья. «Медуз на берег вынесла волна…»
Медуз на берег вынесла волна, И не вернулась больше к ним она. Они, как линзы, на песке лежат, И капли солнца на стекле дрожат. Прошло всего каких-то полчаса — И высохла последняя слеза. «Печальней и обиднее всего…»
Печальней и обиднее всего, Когда лукавит друг — Искусно или грубо… И маленькая выгода его Ему дороже искренности друга. «Твое весеннее имя…»
Твое весеннее имя На русский непереводимо. Оно на твоем языке Звучит, как вода в роднике. А на моем оно — Как в хрустале вино. «Живу то будущим, то прошлым…»
Живу то будущим, то прошлым. Воспоминаньем и мольбой. Я без тебя сто жизней прожил. И лишь мгновенье был с тобой. «Поделила судьба нашу жизнь на две части…»
Поделила судьба нашу жизнь на две части. Мы с тобою вошли в заколдованный круг. Небольшая ее половина — для счастья. Остальная вся жизнь для разлук. «Я караулю сон твой по ночам…»
Я караулю сон твой по ночам. Боюсь, чтобы моя бессонница Не подступила и к твоим очам, Когда душа и тело тихо ссорятся. 1959–2002 «Ты любил писать красивых женщин…»
Александру Шилову
Ты любил писать красивых женщин, Может, даже больше, чем пейзаж, Где роса нанизана, как жемчуг… в восторге кисть и карандаш. И не тем ли дорого искусство, Что с былым не порывает нить, Говоря то радостно, то грустно Обо всем, что не дано забыть? И о том, как мучился художник Возле молчаливого холста, Чтобы, пересилив невозможность, Восходила к людям красота. Сколько ты воспел красивых женщин! Сколько их тебя еще томят… Если даже суждено обжечься, Жизнь отдашь ты За весенний взгляд. Потому что в каждый женский образ Ты влюблялся, словно в первый раз. Буйство красок — как нежданный возглас, Как восторг, что никогда не гас. Всё минует… Но твою влюбленность Гениально сберегут холсты. И войдут в бессмертье поименно Все, Кого запомнил кистью ты. 2001
