Сыны Солнца

— Я ведь тебя так любила, — со смиренной мольбой простонала мать.

В своем горе она вновь переживала события, происшедшие двадцать лет тому назад: несчастный случай — падение с горы — вызывает у нее преждевременные роды; новорожденный хил и слаб и по закону яванов должен быть похоронен живым. Если оставлять в живых слабых и калек, то они ослабят сильный народ Сынов Солнца. Она бурно сопротивляется закону и напоминает старейшинам, что она дочь и жена вождя и что они не имеют права отнять у нее ребенка. Но отец ребенка решает во имя спасения расы пожертвовать своим первенцем. Тогда она в отчаянии прибегает к помощи одного калеки, товарища ее детства, которого когда-то материнская хитрость спасла от велений безжалостного закона. Он самоотверженно отправляется вслед за могильщиками, откапывает ребенка, приводит его в чувство и прячет в ствол дерева.

Таламара видит себя на третий день после родов: преследуемая хищными зверями, она скитается по лесам, прижимая к груди живой комочек мяса, в котором вся ее жизнь и богатство. Затем она бежит на юг и уходит далеко-далеко от зеленых берегов Сека — страны ее родного племени, всюду неся с собой свою драгоценную ношу. В дороге она переносит самые тяжелые испытания и соглашается на самые унизительные работы, хотя при этом и страдает ее расовая гордость. Но что ей до настоящего! Ее воодушевляет другая мысль: надо, чтобы ребенок вырос, стал сильным и статным, хорошим воином и охотником, и чтобы он был, наконец, принят в лоно своего племени. Обезоружив таким образом закон, она сможет открыто сознаться в своем преступлении.

— Я так любила тебя, — вновь сказала она после некоторого молчания.

Минати в это время собирал инструменты, чтобы унести их в пещеру.

— Я тебя так любила. Я знаю матерей, которые собственными руками душили своих слабых детей. А я этого не могла сделать. Я так тебя любила, и ты должен меня простить…

— Мать! Моя бедная мать!

Он взял ее руки и провел ими несколько раз по своему лицу, что считалось у яванов наивысшим проявлением нежности. Но когда он вновь попытался утешить ее словами:

— Будь терпелива, мама. Все это изменится. Близок день… — у нее внезапно вырвался крик:

— Да! Мы уйдем отсюда в далекие страны, туда, где течет синее море. Говорят, что там тоже живут люди нашей расы, но они не так велики ростом и не так сильны…

Минати тряхнул своей белокурой головой. Он думал об узах, которые его отныне связывают с этим селением, улыбаясь одними глазами нежному видению, завладевшему его мечтами и грезами. Когда он заговорил с матерью, голос его звучал торжественно:

— Мать, близок день, когда тот, кого они презрительно называют «Дрожащим Камышом», превратится в грозное существо. Он будет могущественнее всех, когда-либо властвовавших над равнинами яванов с тех пор, как солнце светит в небесной лазури. Они будут трепетать передо мною, как лань перед волком, так как я буду владеть силой, с помощью которой смогу убивать врагов на расстоянии. Сейчас я тебе покажу это.

Он вошел в пещеру, где женщины стряпали, переворачивая на угольях куски сушеного мяса. Захватив с собой целую вязку прутьев разнообразной толщины и длины, он выбежал оттуда и вскарабкался по лесистому откосу горы.

Осторожно ступая по камням, Таламара последовала за сыном, стараясь разгадать таинственную загадку. «Что он мог придумать на этот раз?» — тревожно задавала она себе вопрос. Бесконечные скитания между разными племенами сильно способствовали развитию умственных способностей Минати. Он умел сразу найти интересующую его сторону в каждой вещи, часто ничего не значащей с точки зрения других людей. Он был наделен в высокой степени наблюдательностью, фантазией и терпением — свойствами, создающими изобретателей. Он уже доказал свои творческие способности гениальным изобретением костяных игл, дававших возможность изготовлять одежду из звериных шкур.

Дойдя до верхушки лесистого откоса и убедившись, что кругом нет ничего, кроме розовых, желтых и фиолетовых цветов, робко открывавших свои чашечки навстречу весне, Минати развязал пачку прутьев и заговорил:

— Помнишь ли ты, мать, кустарник, которому снежной бурей сломало верхушку, и как она до наступления оттепели лежала в замерзшей луже? Помнишь ты, как он внезапно вновь поднялся и пустил ростки во все стороны?

Таламара жестом созналась в своей забывчивости.

— Знаешь, я хотел раньше просто для забавы подражать этому кусту. Лишь значительно позже я понял тайный смысл этого. Теперь смотри!

Он взял прут толщиной в палец, а длиной около полутора метров, и привязал к обоим его концам высушенную кишку животного. Его левая рука держала середину прута; потянув правой рукой кишку, он быстро отпустил ее. Он повторил этот прием еще раз, но уже держал в правой ладони маленькую палочку, снабженную костяным острием. Когда он отпустил кишку, в воздухе что-то просвистело. Таламаре это показалось забавным, но не произвело на нее особенно сильного впечатления, как на то рассчитывал изобретатель. Она лишь заметила:

— Что же, это новый способ метания копья?

— Самая сильная рука может бросить копье только на несколько шагов от себя, и то без уверенности, что оно попадет в цель. Пойдем со мной и давай вместе считать твои шаги.

Они сосчитали пять раз свои пять пальцев, а затем еще раз столько же, что составляло на языке яванов цифру пятьдесят, так как они все свои вычисления вели на пальцах.

Когда Таламара увидела, что костяное острие, длиной приблизительно в две трети пальца, целиком вошло в кору дерева, она онемела от изумления. Все огромное значение изобретения стало ей ясно.

— Подожди, мать, я тебе еще кое-что покажу. Ты видишь тот дуб, где я оставил остальные прутья? А видишь ты на нем нарост мха величиной с человеческое сердце? Вот, смотри.

Резкий свист внезапно прорезал воздух. Подбежав к дереву, они оба увидели, что стрела вонзилась прямо в кружок мха. Когда мать подняла на Минати испуганные глаза, она увидела, его озаренное гордостью лицо и губы, искривленные мстительной усмешкой.

— Вообрази!.. Да, вообрази, мать, что на месте мха было бы сердце Юло. Он бы даже и оглянуться не успел, как кровь ручьем лилась бы из его гнусного рта. Но это еще не все… На западе, в лесах, растет еще лучшее дерево. Я смогу пустить стрелу вдвое тяжелее этой на двойное расстояние, и я ее снабжу отточенным с двух сторон острием. Это будет прекрасно… и ужасно. Мать, запомни, что я заставлю содрогаться от ужаса всех этих людей, которые сейчас с презрением плюют на меня. Они падут ниц передо мной и я ногой придавлю их надменные головы.

Таламара никогда еще не видела сына в таком возбужденном состоянии. Она тщетно пыталась успокоить его.

Он потрясал своим луком и делал вид, что желает пронзить стрелами небо, как бы выражая этим свою жажду мщения. Но в этот миг с уст матери сорвалось нужное слово:

— Вот Лиласитэ. Взгляни-ка, там, внизу.

Это была действительно Лиласитэ. Она пришла приветствовать первые весенние цветы под сенью вековых деревьев. Фиалки, казалось, склонялись к земле от прикосновения ее нежных пальцев, и ромашки в ее белокурых волосах, обрамлявших виски и затылок, еще ярче выделялись золотистыми и белоснежными пятнами. Тяжелые одежды из оленьих шкур соскользнули с ее плеч на чуть проросшую траву, и на тусклом фоне мшистых стволов лучи солнца оттеняли розовеющую белизну ее юного тела.

Как зачарованный, смотрел Минати на молодую девушку, в то время как она с кошачьей гибкостью наклонялась то к одному, то к другому цветку. Походка ее была так воздушна и легка, что былинки снова выпрямлялись после ее шагов, а прозрачная роса нежно ласкала ее тонкие ноги.

Он чувствовал, что таинственная сила овладевает его сердцем и наполняет его всего. Кровь прилила к его лицу и он закрыл глаза.

— Друзья, и вы любите цветы? — раздался мелодичный голосок.

Она быстро шла им навстречу, держа в одной руке оленью шкуру, а другой прижимая к груди охапку цветов. Но когда она подошла к ним, выражение глубокой печали сменило выражение радости на ее лице. Ее рука выпустила цветы и они упали к ногам юноши.

— Ты какой-то странный, Минати. Блеск твоих глаз беспокоит меня. Я не люблю этих огней.

И, действительно, вид Минати был странный. Глядя на коралловое ожерелье, еще больше подчеркивавшее ее красоту, юный стрелок с горечью думал о том, что он, человек без роду и племени, не смеет даже мечтать о дочери великого вождя.

Быстро подобрав лук и стрелы — будущее орудие его мести — он отвернулся от нее и проговорил с кривой усмешкой:

— Ты разгадала мою тайну по глазам. Я человек ненависти…

С ее длинных ресниц катились слезы, словно жемчужины. Затуманенным взглядом смотрела она на удалявшегося непреклонного и гордого юношу.

Схватив Таламару за обе руки, она спросила:

— За что он меня ненавидит? Скажи, дорогая. Открой мне причину.

Глава III

По следам мамонтов

Всего лишь несколько десятков веков тому назад закончился ледниковый период в северной половине земного шара и только тогда эта часть земли стала пригодной для обитания людей и животных.

Длившийся в течение сотен веков период холодов совершенно стер с лица земли гигантских млекопитающих, населявших Западную Европу, и вместе с тем истребил большую часть обезьяноподобных людей. Остальные же научились пользоваться, как оружием, камнями, собранными на берегах рек, и быстро поднялись над уровнем животных. Груандисы происходили от этих отдаленных существ, уцелевших после изменения земной поверхности.

Крупные травоядные, густо населявшие Азию, двинулись к новым пастбищам, которые после ледникового периода вновь зазеленели. Постепенно передвигаясь, на что понадобилась тысяча лет, они дошли, наконец, до тупика, каким была Западная Европа для этого живого потока азиатских стад, увлекшего за собой первобытные народы, единственным промыслом которых испокон веков была охота.

Яваны были одним из этих племен, двинувшихся вслед за дичью из глубины Азии на Далекий Запад. В их преданиях сохранились смутные воспоминания о долгих странствованиях вдоль берегов огромного синего моря, тянувшегося от знойных песков Сирии до раскаленного жерла Ки-ренаики. Там прохладные северные ветры заставили их изменить первоначальный маршрут. Воспользовавшись перешейками, соединявшими еще тогда Сицилию с Африкой и Калабрией, они прошли через области, населенные людьми маленького роста, с курчавыми волосами, и направились в страну, где им суждено было осесть и закончить свое развитие — страну, ставшую их родиной и получившую позже название Франции.

Виссили-Рора и охотники, три дня тому назад покинувшие селение, приближались к истокам Везера. Оттуда они могли, пройдя по водоразделу рек, в три дня добраться до верхней долины Виенны, которая должна была их привести в холодные области — к месту переправы огромных кочующих стад.

Время в дороге проходило весело. Берега Везера были густо заселены, так что через каждые четыре-пять часов на пути попадались группы обитаемых пещер.

Вперед отправлялись несколько разведчиков. Остановившись за сто шагов от селения, они испускали условный между охотниками на мамонтов крик, клали на землю свое оружие и приближались с поднятыми вверх руками, открывая при этом ладони. Проделывая те же телодвижения, установленные обычаем, жители селений выходили им навстречу. После этого они правой рукой обнимали друг друга и терлись носами, что считалось знаком расположения и гостеприимства.

Гостей приглашали в пещеры, где находились, согласно обычаю яванов, покрытые звериными шкурами подстилки из сухих трав. Натянутые меха делили пещеру на отдельные маленькие клетушки, где на общих очагах готовилась пища для всей семьи. Старший в роду, отец или дед, всячески старался угождать гостям.

Женщины жарили на огне куски вяленого мяса и пекли в горячей золе сочные корни. Мужчины в это время водили гостей по помещению и с гордостью обращали их внимание на нарисованные и высеченные на стенах пещеры изображения животных. Как бы невзначай забывая упомянуть, что эти изображения существовали уже в те времена, когда их деды были детьми, они выдавали их за свою, или своих сыновей, работу.

С не меньшей гордостью показывали они гостям высушенные на медленном огне головы, которые с оскаленными зубами торчали на кольях вокруг предназначенного для гостей почетного очага. Хозяин рассказывал, что он отрубил эти головы еще в юности, когда существовал обычай подносить возлюбленным черепа груандисов в качестве свадебного подарка.

Во время трапезы, в которой принимали участие только одни мужчины, подавалось в большом количестве жареное мясо на огромных деревянных блюдах, и каждый ел его, сколько хотел. Усевшись на корточки, гости брали по целому куску мяса. Набив им полный рот, они сжимали челюсти и кремневым ножом отрезали торчащий между зубов остаток. Съев один кусок, они таким же образом справлялись со следующим. Когда все, наконец, наедались мясом досыта, женщины подавали блюдо, доверху наполненное печеными в золе корнями. За этим следовал своеобразный салат, подававшийся в натуральном виде, то есть в желудке оленя, где он был найден; салат этот состоял из полу-переваренных, пропитанных желудочным соком мхов и лишаев, и буквально таял во рту. За едой пускали вкруговую почетный череп с медом.

После ужина хозяева и гости с оживлением рассказывали друг другу бесконечные повествования из охотничьей жизни, где фигурировали всевозможные породы животных. Действительно, необъятный коридор, ограниченный океаном и ледниками центрального горного массива, естественным продолжением которого с обеих сторон являются Пиренеи, Вогезы и Арденнские горы, иначе говоря, нынешняя западная Франция, — представлял в то время область с необычайно богатой и разнообразной фауной.

Равнины кишмя кишели дикими оленями, мамонтами, лошадьми, особой породой ослов (кианги), бизонами, буйволами. Туда проникали также и носороги с длинной шерстью и мускусные быки. Там встречались дикие кабаны, лани, косули и разные породы лосей, одна из которых, необыкновенной величины, водилась в дремучих лесах. Там их подстерегали львы, леопарды, медведи и россомахи, и рвали их в клочья, предоставляя их кости гиенам и шакалам. Рыси, волки, дикие кошки, белые и бурые лисицы брали дань со всех пород грызунов, начиная с бобра и кончая сурком. По отрогам гор носились бесчисленные стада серн, диких кабанов и обезьян.

Конец привольной жизни охотников наступил, когда они спустились в долину Виенны с ее необитаемыми пещерами. Доброволец-носильщик, гигант Mere, с которого пот градом струился при подъеме на возвышенность Везера, искренне обрадовался, добравшись до этой пустынной местности: теперь ни одна партия охотников не сможет обойтись без его дощечек для добывания огня. Встав с восходом солнца, охотники тесными рядами двинулись в путь. Впереди шли два опытных следопыта. Охотничья дисциплина требовала абсолютной тишины во время похода. Поэтому охотники двигаются в полном молчании, стараясь даже не ступать по сухим ветвям. Они идут весь день без отдыха, лишь вечером, разбитые усталостью, они делают привал у одной пещеры, где вспугивают целую стаю летучих мышей. В то время, как охотники разбредаются в лес за сухими ветвями, носильщики раскладывают принадлежности для добывания огня и принимаются за работу. Один из них кладет на землю слегка обуглившуюся березовую дощечку и крепко придерживает ее руками. Другой в это время втыкает в середину дощечки заостренную дубовую палочку и, держа ее в вертикальном положении, быстро вращает между ладонями. Через несколько секунд или минут, в зависимости от ловкости действующего лица, конец, упирающийся в дощечку, начинает дымиться и вскоре появляются слабые искры. Тут на помощь приходит третий человек и зажигает об эти искры трут.

Добыв драгоценный огонь, охотники разводят костер, огражденный камнями. Огонь будет охранять их сон от хищных зверей.

В тишине леса, не нарушаемой еще журчанием замерзших потоков, раздался резкий свист дрозда — сигнал, который подавали разведчики, делая при этом условные движения руками. Новость шепотом передается по веренице охотников: «Орва» (мамонты). Старый, одинокий мамонт, отогнанный из стада самцом-победителем подальше от самок, оставил ничтожные следы своего пребывания: сломанную ветку, разбросанные сухие листья, стертый мох на одном из стволов — приметы, доступные лишь опытному глазу.

Поход возобновляется. Охотники еще более сосредоточены и осторожны. В воздухе уже слышится неясный гул, переходящий, по мере приближения, в шум и вырастающий в оглушительный грохот: это могучее стадо прочищает себе путь через дремучий лес.

Пигмеи ринулись на великанов и битва началась.

Сняв с себя одежды из бизоньих и оленьих шкур, чтобы ничем не стеснять своих движений, яваны оставляют их под деревом и с жаром берутся за дело. Тяжелыми топорами они выкапывают углубления в земле и укрепляют там в наклонном положении копья с обоюдоострыми кремневыми наконечниками. В то время, как человек двадцать заняты этими приготовлениями, остальные, разделившись на две группы, бегут навстречу живому урагану. Треск от вывороченных с корнем и сломанных исполинскими чудовищами деревьев эхом разносится по лесу.

Внезапно из кустарника раздаются крики. Животные останавливаются, беспокойно настораживают свои огромные уши и поднятыми кверху хоботами втягивают воздух. В этот момент охотники выскакивают из кустов и трением одного кремня о другой производят адский шум. Взбесившиеся от страха самки заражают своим безумием все стадо, и оно в паническом ужасе устремляется вперед. Оглушительный шум и вопли охотников сопровождают их бег и направляют их в нужную сторону. Криками они заманивают животных туда, где смертоносным рядом торчат из земли копья, рвущие в клочья звериные груди и животы, а сами сзади ударяют топорами по сухожилиям ног.

Смертельно раненые великаны падают замертво; другие, счастливо избегнувшие западни, бегут вперед, опрокидывают людей и деревья, сметая все, что попадается им на пути. В нужный момент охотники ловко отскакивают в сторону, чтобы затем снова кинуться в бой. Их топоры разят направо и налево, а из мощных грудей вырывается звучное «Ган! ган!».

Трубные вопли взбешенных мамонтов смешиваются с воем агонии; треск ломающихся деревьев, оглушительные «Ган! ган!», предсмертная икота и хрип оглашают воздух.

Прислонившись к стволу, стоит охотник, пораженный страшным ударом животного. Из горла у него течет кровь. Рядом другой охотник взмахом топора отрубает животному хобот и из торчащего обрубка хлещет ручьем алая кровь.

Внезапно побоище прекращается. Оледеневшая земля дрожит от топота бегущих ног. Издаваемые мамонтами звуки эхом отдаются в чаще. Трубные звуки и вой великанов-животных, пробивающих себе дорогу, сокрушая вековые деревья на своем пути, теряются в молчании уснувшего леса.

Раненый охотник был доверчивый и услужливый Mere (Бык). Толчком мамонта он был прижат к дереву и раздавлен. Взглядом и жестами он молил, чтобы его не оставляли на съедение волкам и скорее прикончили, согласно обычаю яванов. Прежде чем поручить кому-нибудь из охотников одним ударом освободить Mere от страданий, Виссили-Рора велел дать ему воды. Но несчастный испустил дух раньше, чем успел напиться из бизоньего рога. Смертным ложем ему послужил покрытый белым налетом инея мох. Товарищи благоговейно распростерли его крупное тело, сложили ему руки на груди, на лоб положили топор, под локти сунули копье и меч. Покрыв труп ветвями, они окружили его валом из больших камней и молча удалились.

Добыча состояла из двадцати мамонтов, добитых ударами топоров. Отборные куски — хоботы и ноги — были тщательно завернуты в шкуры. Вскрыв каменными топорами черепа, охотники вынули из них мозги — лакомство для женщин. Повернув затем на спину еще не остывшие чудовищные туши, они быстро выпотрошили их. Сердца, легкие и печенки они нанизали на лианы. Боясь нападения волков и гиен, несколько человек вскарабкались на деревья и разместили там разрубленное на куски мясо. Позже, целый отряд юношей и мужчин должен был перенести мясо в селение. На обратном пути охотники питались глазами, съедаемыми в сыром виде, и жареными на вертелах языками.

Клыки животных охотники не успели в тот день вынуть, так как солнце уже скрылось за густые деревья, а дело это было сложное и требовало много времени. Они отложили эту операцию до следующего дня; вынутые из челюстей клыки прятали в глубине какой-нибудь пещеры. Следующая партия охотников забирала их оттуда и доставляла в селение.

Коснувшись правой рукой орошенной кровью земли и оставив красные следы своих пальцев на могильных камнях, воины плотными рядами двинулись в обратный путь, неся на плечах тяжелый груз мяса.

Густой туман спустился на верхнюю долину Виенны. Неожиданно войско было остановлено свистом дрозда и быстрый шепот пронесся по всей веренице охотников: разведчики обнаружили следы человеческих ног. Охотники испуганно переглянулись, спрашивая друг друга — не разбойничьи ли это племена кочующих груандисов? Приблизившись к разведчикам, вождь застал их на коленях, внимательно вглядывающимися в таинственные следы.

— Что, вонючки? — шепотом спросил он одного из них.

Судя по следам, это были не груандисы с вывороченными ступнями, а настоящие люди, оставившие на помятой траве свежие следы своих пяток и больших пальцев. Что же, яваны или питающееся тюленьим мясом племя Кроньо, покидавшее далекие устья Сены и Соммы для охоты в дремучих лесах?

Ночь уже наступила. Вдали, на утесе, мелькали огоньки. Десяток охотников направился туда. Приблизившись к освещенным пещерам, они громко крикнули:

— Яваны!

На фоне дымящихся костров вырисовывались силуэты людей и раздались радостные крики:

— Яваны! Яваны с Сены!

Вначале, согласно правилам приличия, говорили исключительно о погоде, о дичи, об охоте. На вертелах жарились языки мамонтов. Со стороны яванов с Дордони было бы ужасной грубостью проявлять любопытство и спрашивать, зачем люди с Сены пришли сюда, в эту пустынную страну, находившуюся в двадцати-тридцати днях ходьбы от их родных долин.

Только после вечерней трапезы началась дружелюбная беседа, но началась она не просто, а ей предшествовали разные тонкости ораторского красноречия.

Яванов с Сены было десять человек. По их словам, они составляли часть делегации, на которую была возложена обязанность отправиться приветствовать яванов с Дордони и осведомиться об их здоровье. В пути они отбились от своих товарищей, пустившись в погоню за стадом оленей. В конце своей речи они изложили, что мотивом их предполагаемого посещения яванов с Дордони было то, что ява-ны с Сены, обеспокоенные вторжением рыжих людей, пришедших с Далекого Востока, вынуждены просить помощи у других племен.

Впрочем, весь этот разговор был тонкой дипломатией. Не поверив ни одному слову, веселые охотники отклонили эту серьезную тему. Виссили-Рора было неловко справиться о ценности принесенных подарков, но очутившийся рядом с ним Юло пришел ему на помощь. Он подсказал вождю удачный вопрос, за которым последовало перечисление подарков, состоявших из длинных шелковистых конских хвостов, глыб соли и других заморских диковинок. Удовлетворенный Виссили-Рора стал восхвалять Нанак-Санга-ру, великого вождя племени с Сены, и поинтересовался узнать количество его жен и детей.

Старейшина пришельцев припомнил по этому поводу печальную, давно забытую историю.

Когда-то любимая жена их вождя злостно нарушила закон, скрывшись вместе со своим хилым новорожденным ребенком, который должен был быть умерщвлен. По всей вероятности, она давным-давно искупила свое преступление в когтях хищных зверей. А впрочем, возможно, что беглянка еще где-нибудь скитается со своим сыном по разным племенам.

— Я уверен, что закон настигнет их, если они еще живы. Я призываю вас в судьи, братья с Дордони.

Но разбитые усталостью братья с Дордони уже храпели вовсю. Тогда старейшина, закутавшись в олений плащ, тоже улегся между спящими и заснул мертвецким сном.

Глава IV

Суровый закон

Таламара шила для Лиласитэ широкий пояс из шкурок выдры, заменявший в летнее время одежду. Она была погружена в глубокое раздумье и не обращала внимания на болтовню Пивиты (Пичужки), тринадцатилетней девочки, чей костюм, согласно обычаям яванов, состоял лишь из ожерелья из бус. Цветы, которые она вплетала в косы, обрамлявшие ее головку, торчали из-за ее хорошеньких ушек и дополняли ее несложный туалет. Пивита жила в одной пещере с Таламарой.

С уходом из селения охотников на оленей, Пивита освободилась от большей части своих хозяйственных обязанностей и в свободное время охотно помогала Таламаре в ее работе. Она уже научилась протыкать шилом из тонко отточенного кремня дырочки в коже, через которые должна была пройти костяная игла с продетым в нее конским волосом.

— Да, мать, — в третий раз сказала Пивита, выражая этим словом всю преданность и уважение к Таламаре. — Да, мать, я бы всегда хотела помогать тебе и быть с тобой.

— Ты славная девочка, Пичужка.

— Какая я девочка, — недовольно ответила она, выпрямившись во весь рост. — Ты ведь знаешь, что если отец и братья принесут с охоты достаточно мяса, то в следующем месяце должно быть отпраздновано мое вступление в возраст ношения пояса.

Увидев улыбку на лице Таламары, девочка приняла ее на свой счет. Но Таламара улыбалась своим собственным мыслям. Она думала о замечательном изобретении своего сына и об открывавшемся перед ним будущем. Она уже забыла о кипевшей в нем ненависти и предавалась мечтам об ожидавшей их славе, которая окончательно заставит забыть все унижения прошлого. Она представляла себе, как ее сын открывает свое изобретение яванам и как те, в знак преклонения и признательности, несмотря на его небольшой рост и слабые руки, посвящают его в воины. Тогда наступит конец их бродячей жизни и ей уже нечего будет бояться быть узнанной яванами с Сены. Факт приобщения к таинствам своего народа сделает ее сына недосягаемым для безжалостного, с самой колыбели преследовавшего его закона.

— Мать, о чем ты думаешь? Почему ты мне не отвечаешь?

Девочка нежно положила руку на плечо замечтавшейся женщины и, ловя на ее лице впечатление, произведенное своими словами, терпеливо повторяла:

— А ты знаешь, через месяц после этого праздника я смогу выйти замуж.

Таламара снова улыбнулась, представляя себе, как ее сын становится воином, женится…

Пивита, поощренная улыбкой, твердила все свое:

— Я не такая, как другие девушки, которые обязательно хотят, чтобы их мужья были высокого роста, широкоплечие и сильные и чтобы в доме у них никогда не переводилось мясо. Ты знаешь, я ведь совсем не похожа на них.

— Нет, нет, Пивита, ты ни капельки на них не похожа, — машинально ответила Таламара, вся во власти своих грез.

Внезапно набравшись смелости, Пивита открыла ей свою девичью тайну: