Сыны Солнца

POLARIS

ПУТЕШЕСТВИЯ . ПРИКЛЮЧЕНИЯ . ФАНТАСТИКА

CCCXCI (391).

Виктор ФОРБЭН

СЫНЫ СОЛНЦА

В дали времен Том XI

Глава I

На охоту

Жрец, с обвитой вокруг лба повязкой из змеиной кожи, указывавшей на его сан, заканчивал раздачу амулетов охотникам на мамонтов. Эти гиганты, оправив предварительно бизонью шкуру, прикрепленную на плече костяной застежкой, по очереди подходили к жрецу и почтительно склоняли перед ним свои лохматые головы. Получив просверленный львиный или медвежий зуб с вырезанными на одной стороне магическими изображениями, охотник нанизывал его на заранее приготовленный конский волос и вешал себе на шею.

Бледное солнце последних зимних дней едва пробивалось сквозь поднимавшийся над долиной густой туман и слабо освещало очертания холмов.

Собравшиеся у пещер женщины, старики и дети, одетые в оленьи шкуры, лишь слабо прикрывавшие их наготу, дрожали от холода. Но глаза их радостно сверкали. И недаром. Скоро у них будет изобилие мяса и настанет конец тяжелому зимнему недоеданию. Они с жадностью заранее представляли себе громадные кости мамонта, которые расколются под ударами кремневых молотов. Слюнки текли при мысли о мозгах, которыми можно будет наесться до отвала.

Юло, красивый, высокий воин, запоздавший к раздаче охотничьих талисманов, подвешивал на шею, прикрытую густой светлой бородой, полученный им медвежий зуб. Ловко повернувшись на голой пятке, он бросил взгляд на пещеру, находившуюся шагах в тридцати от него; охваченный внезапной потребностью двигаться, действовать после вынужденного спокойствия во время церемонии, он, не сходя с места, сделал головокружительный прыжок, испуская звонкое «юлу-у-у», подражая вою волков.

Молодая девушка, одетая теплее и наряднее своих подруг, отделилась от толпы, собравшейся у входа в одну из пещер. Обернутая вокруг бедер шкура лани покрывала ее ноги, а на плечи был накинут олений плащ.

— Лиласитэ, моя маленькая голубка, — издали приветствовал молодую девушку Юло раскатами своего громового голоса.

В нескольких шагах от пещеры, прислонившись к стволу засохшего дерева, стоял безусый юноша, ростом на целую голову ниже Юло. Взгляд его задумчиво следил за сновавшими взад и вперед охотниками.

Все продолжая подпрыгивать, рослый красавец-воин последним прыжком как бы нечаянно обрушился на юношу.

— Грубое животное! — воскликнул тот, выведенный из задумчивости резким толчком.

Видя, что он уцепился за дерево, чтобы не упасть, Юло расхохотался, обеими руками схватил юношу в охапку и с необычайной ловкостью приподнял его над землей.

— Да что ты, Минати! Стоит ли сердиться из-за такого пустякового толчка?

— Оставь меня! — проворчал юноша, тщетно пытаясь вырваться из мощных объятий Юло.

Смех женщин, выводивший из себя юношу, льстил самолюбию Юло, отпустившего, наконец, свою жертву с наставлением:

— Советую тебе, Дрожащий Камыш, в следующий раз не говорить дерзостей Волку. Если бы Волк был грубым животным, он бы тебя раздавил своими лапами, как улитку.

— Ха!.. ха!.. ха!.. как улитку, — покатывались со смеху женщины.

— Эй вы, там. Тише! — приказала Лиласитэ, нахмурив свои брови, дугой изогнутые над голубыми глазами.

Кумушки с покорным видом удалились в пещеру, не желая противоречить любимой дочери вождя.

Отец Лиласитэ, Виссили-Рора (Гром-Молния), был не только старейшиной селения, но и избранным вождем всего племени яванов с Дордони.

Вмешательство девушки оскорбило тщеславного Юло и он заметил:

— Пусть тешатся над этим сопляком, голубоглазая синичка Лила. Погоди, я им сейчас покажу, как играют в мяч недоноском яваны.

Он кинулся к Минати, но тот, ловко отскочив, предупредил нападение. Обычно бледное лицо юноши покраснело от гнева и он прошипел сквозь зубы:

— Грубиян! Презренный дикарь!

— Подойди-ка сюда! — крикнул ему между приступами хохота гигант Юло. Гнев Минати сильно забавлял его.

— Не беспокойся, настанет день, когда я приду и восторжествую над твоей животной силой. Я повалю тебя на землю, как новорожденного оленя, и ты узнаешь, что мое имя не «Дрожащий Куст», как вы, яваны, называете меня, издеваясь. И ты узнаешь также, что отец человека, которого ты оскорбил…

— Сын мой! Сынок! Мое сокровище! — задыхающимся голосом умоляла прибежавшая женщина.

Она не дала Минати докончить фразу. Нежно закрыв ему рот левой рукой и обняв его правой, она увлекла его за собой.

— Иди, сынок! Иди, мой дорогой. Мужайся, мой любимый. Вооружись терпением, плоть моей плоти. Иди со мной, мой мальчик…

Дочь вождя проводила их задумчивым взглядом, полным грусти и участия. Мать с сыном пробирались по мшистым скалам, не обращая внимания на преследовавший их громкий смех красавца воина.

Лиласитэ, слабая и нежная, как цветок, рядом с исполинским Юло, внезапно почувствовала на своих плечах его сильные руки. Но она гибким движением бедер высвободилась из его объятий и, как бы извиняясь за свою резкость, сказала:

— Ведь мы с тобою только обручены, Юло. Но не больше.

Она ловко увернулась, когда он еще раз попытался обнять ее своими огромными, обнаженными, покрытыми браслетами из маленьких ракушек руками и убежала к отцу, производившему в это время смотр охотникам.

Около сотни охотников кольцом окружили Виссили-Ро-ра и он, останавливаясь перед каждым, внимательно осматривал его оружие. У каждого из них было тяжелое копье из орешника с длинным, широким, обоюдоострым кремневым наконечником и пара ясеневых дротиков, к которым кожаными ремешками было привязано либо длинное и тонкое острие из кремня, либо наконечник из наточенной кости; каменный топор, величиною почти с человеческую руку, привязывали за рукоятку к поясу из львиной, волчьей или леопардовой кожи; наконец, у каждого был кинжал с широким кремневым клинком, вправленным в ручку из оленьей кости, где вырезались изображения разных животных.

Телосложение этих великанов-охотников соответствовало их шестифутовому росту. Могучая мускулатура конечностей и груди выделялась под розовой волосатой кожей. Они покорно подчинялись осмотру вождя, но держали себя, как равные, с избранным ими же начальником. Когда вождь спросил, запасся ли один из каждого десятка охотников дощечками для добывания огня в предохраняющих от сырости кожаных мешочках, эти большие дети, всегда готовые повеселиться, разразились громким смехом и шутками.

Охотники ловко отделались от неприятной обязанности таскать прибор для добывания огня. Им удалось уговорить одного юношу, принятого лишь две-три луны тому назад в ряды воинов, что нести на своей спине багаж славных воинов во время долгого пути через покрытые снегом горы и непроходимые девственные леса, — большая честь, которой не все удостаиваются. Они со смехом вытолкали вперед и показали вождю этого счастливого избранника. К его спине уже была прикреплена объемистая вязка дощечек и принадлежностей для добывания огня, бережно завернутых в оленьи шкуры. При виде его Виссили-Рора вспомнил свои юношеские проказы и торжественно приветствовал наивного носильщика, чем еще увеличил царившее среди охотников общее веселье.

По приказу вождя, один из охотников два раза протрубил в бизоний рог. То был сигнал, призывавший всех остающихся здоровых мужчин для распределения между ними обязанностей. Одним поручалась защита селения, другие должны были участвовать в ближайшей охоте на оленей. Вскоре на реке должен был начаться ледоход и тогда бесчисленные стада оленей, направляющиеся к северу через одну или три четверти луны после продвижения мамонтов и носорогов, должны были в свою очередь покинуть ледяные склоны Пири.

Виссили-Рора обратился к охотникам на оленей с краткой речью. Он им напомнил, что Виссу-Уара — великий покровитель охоты — создал и размножил священных животных на пользу яванов, поэтому они должны истреблять их в строго ограниченном количестве, не больше, чем необходимо для нужд племени. Вождь требовал также, чтобы строго соблюдался древний обычай: прежде, чем ударом копья сразить оленя, попросить у него прощения.

После этого он обратился к десятку мужчин, остающихся в селении, и в коротких словах объяснил им их обязанности.

Аллига-Марю (Орлиные Перья), еще не оправившемуся от раны, полученной им во время набега на страну груандисов, Виссили-Рора передал на время своего отсутствия высшую власть. Минати он благосклонно поручил каждый вечер осматривать жилища и проверять, хорошо ли заложены отверстия камнями, преграждавшими доступ в пещеры, и зажжены ли огни, отгоняющие волков и гиен

На остальных мужчин была возложена обязанность использовать пленных груандисов для постройки летних хижин, крытых оленьими шкурами. Но так как никто из присутствовавших не знал точного количества пленных, — частью проданных в ближайшие селения, частью разбежавшихся накануне большого празднества охотников на мамонтов и, наконец, частью заключенных в глубине пещер, то Аллига рассердился и велел немедленно расследовать это дело. Как настоящий вождь, он решил собственными глазами проверить число рабов.

Рабы считались общественным достоянием и содержались в пещере, проход куда каждый вечер закладывался камнями. Их выпускали оттуда лишь для выполнения самых тяжелых работ, таких, как рубка, переноска и обработка пней и деревьев.

Огромные круглые камни, закрывавшие вход в пещеру, уже были отодвинуты в сторону, и, не дожидаясь приказа вождя, мальчишки визгливыми голосами, вызывавшими эхо в пещере, выкрикивали:

— На работу, груандисы! Выходите, вонючие животные! Торопитесь, а то отведаете кнута!

Им ответило лишь эхо. Тогда хромоногий Аллига, сняв с себя пояс, скрылся во мраке пещеры. Оттуда скоро донесся глухой рев и какие-то существа, сопровождаемые щелканьем кнута, давя и тесня друг друга, появились в узком проходе пещеры. Нельзя было разобрать, были ли это люди или звери. Рядом с рослыми, атлетически сложенными яванами с их стройными ногами, красиво очерченными высокими лбами и орлиными носами, они вполне оправдывали свои прозвища «людей-зверей», «грязных кабанов», данные им народом-завоевателем.

Самые высокие из сорока-пятидесяти дикарей ростом были не больше двенадцатилетнего ребенка. Они, казалось, были очень испуганы и толкали друг друга под тяжелыми ударами бичей. Их непомерно длинные торсы и неуклюжие короткие конечности казались сплошь состоящими из одних мускулов. На уродливых руках виднелись толстые и растопыренные пальцы. При ходьбе они ступали наружной стороной широкой бесформенной ступни.

Огромная голова на низкой шее, едва выступавшей между широкими плечами, выдавалась вперед, увеличивая и без того вытянутое, как звериная морда, лицо с тяжелой, лишенной подбородка нижней челюстью. Глаза, нос, рот и уши были огромных размеров, а лоб был такой низкий и покатый, что сливался с плоским черепом. Огромные глаза, глубоко сидящие под нависшими над ними в виде козырьков надбровными дугами, горели, как головешки.

Мальчишки, гурьбой толпившиеся у пещеры, кидали в них камни и кричали:

— Груан! Груан!

Одни груандисы были совсем нагие, другие кутались в изношенные звериные шкуры. Они торопливо проходили тяжелой, раскачивающейся походкой. Некоторые испускали на своем примитивном наречии какие-то нечленораздельные звуки.

Один из них, когда безжалостный удар ремня во второй раз окровавил его голое плечо, как затравленное животное, устремился вперед, сбив с ног одного за другим двух своих товарищей; он пробился через толпу и с такой силой ударил головой явана, что тот зашатался.

Человек-зверь в своем безумном порыве нечаянно коснулся свисавшей с плеч вождя бизоньей шкуры и осквернил ее своим нечистым прикосновением. За это ему тут же на месте раскололи череп кремневым топором. Этот смертельный удар нанес Юло. Плюнув на тело, извивавшееся в конвульсиях у его ног, он спокойно заткнул за пояс оружие.

— Бали-и-амама-она, — простонали несколько груандисов. Наклонившись к убитому, они обмакнули пальцы в его кровь.

Оплакивали ли они смерть своего товарища, призывали ли они на своем непонятном наречии какого-нибудь злого духа, чтобы отомстить за него яванам? Никто этого не знал, да никому до этого и не было дела: одним груандисом больше или меньше.

Глашатай три раза протяжно протрубил в бизоний рог. Радостные крики эхом откликнулись с холмов, по которым разбрелись охотники на мамонтов. Они без всякой грусти покидали своих родных, плененные полной приключений жизнью, которую они будут вести на охоте в течение двух недель, а может быть, и целого месяца. Кто знает? Все зависело от того, по какому направлению двинутся огромные стада мамонтов.

Семьи охотников были настроены не менее радостно и желали отправляющимся в путь удачи и богатой добычи, совершенно упуская из виду, что, несмотря на привешенные к их шеям амулеты, многим не суждено вернуться домой. С восторгом предвкушали они ожидающие их после охоты обильные пиршества.

— Только не забудь, как ты это сделал в прошлый раз, принести мне мозги мамонта.

— А мне большой кусок хобота.

— А мне самые большие кости ноги.

Солнце выглянуло из-за тумана и медным шаром поднялось над снежными холмами Везе. Над замерзшей рекой подымались легкие испарения. Гиганты-охотники, сопровождаемые прощальными криками, быстрым шагом двинулись в путь.

Недавно посвященный в охотники наивный Mere, уже вспотевший под тяжелой вязкой дощечек для добывания огня, не удержался и сказал:

— Однако, это тяжеловато для дерева.

Вся вереница воинов разразилась хохотом, так как нашлись злые шутники, сунувшие незаметно для доверчивого Mere (Быка) в его вязку свои топоры. И один из них сказал притворно серьезным тоном:

— Что ни говори, а на твою долю все-таки выпала высокая честь.

Глава II

В селении троглодитов

Таламара (Источник Слез) и ее сын не принадлежали к племени, населявшему Дордонь. Два года тому назад они были приняты в семью, обитавшую в одной из больших южных пещер. Таламара щедро отплачивала за оказанное ей гостеприимство, изготовляя одежду из мехов или собирая в летнюю пору дикие корни и ягоды.

Ее сын, Минати, лучший в селении ремесленник, тоже не оставался в долгу. Он выделывал различные безделушки и продавал их воинам в обмен на крупную дичь и на разные необработанные материалы: клыки мамонтов, бизоньи рога, конские, медвежьи и львиные зубы, из которых он изготовлял мелкие вещицы для украшений. На его изделия был большой спрос даже вне их селения. У странствующих торговцев, служивших связующим звеном между отдельными племенами и даже между целыми народами, особенным успехом пользовались его тонкие, острые иглы с такими удобными ушками, что даже слепой и тот мог вдеть в них жилу или конский волос. Он их делал из оленьей кости. За одну иглу Минати получал необыкновенные вещи: горсть перламутровых раковин, привезенных с берегов Средиземного или еще более далекого моря, иногда даже шкуру, снятую с еще теплой туши мускусного быка особой породы, знакомой груандисам по тяжелым временам вечной зимы. С тех пор эта порода уже не покидала дальних северных окраин.

Потеплевший воздух — робкий признак прихода весны — манил Минати. Он вынес свой верстак, сделанный из ветвей, за порог пещеры. Какое наслаждение работать под яркими солнечными лучами после долгих зимних месяцев, проведенных у очага в пещере, едва освещенной мерцанием восковой свечи или лампой, заправленной жиром.

Мимо него проходили женщины, неся в кожаных корзинках мусор, чтобы выбросить его в овраг. Другие возвращались от источника с полными мехами воды. Многие из них жаждали нежного прикосновения солнечных лучей к своей белой коже и спешили сбросить с себя тяжелые плащи из оленьих шкур, сохраняя лишь вокруг бедер узенькие юбочки из шкурки бобра или сурка. Молодые девушки носили только ожерелья из бус и браслеты.

Многие намеренно сворачивали с дороги и карабкались к пещере Минати, расположенной на склоне холма. Они с любопытством смотрели, как он кончиком крошечного кремня просверливал дырки в иглах или же на нижней стороне выдолбленного камня, который должен был служить лампой, резцом вырезывал изображения животных.

Самая бесцеремонная из веселой компании глазеющих женщин быстро схватила лежавшую на верстаке уже готовую застежку и, смеясь, сказала:

— Это ты для меня сделал эту застежку из слоновой кости, не правда ли, мой красавчик?

— Убери руку, Сорока! Не для твоего это клюва.

Он стиснул ей руку, чтобы заставить ее выпустить застежку. Рассвирепев, она выпалила:

— У тебя никогда не будет жены. Поищи-ка яванку, которая согласится пойти за тебя замуж. Силы твоих рук хватает лишь на то, чтобы царапать по костям, которые ты подбираешь в мусоре вместо того, чтобы добывать их у убитых животных. Недоносок ты эдакий!

Он равнодушно пожал плечами, так как с детства уже привык к такого рода комплиментам.

Остальные женщины стали на защиту обиженной подруги:

— Сорока права. У него даже нет черепа, из которого он мог бы в дни празднеств пить мед, между тем как наши мужчины имеют даже по два.

— Да откуда у него будет череп? Он ведь за свою жизнь не убил ни одного человека.

— Правда. Даже ни одного груандиса. У него для этого слишком слабые руки.

Проходившие мимо охотники на оленей подлили масла в огонь:

— Вы трещите, как сороки, болтушки, а даже не понимаете того, о чем говорите. Ну, где ему раскроить череп какому-нибудь вонючему кабану? От тяжести топора он вывихнет себе локоть, а пожалуй, и плечо. Самое легкое, чем он может отделаться, это свихнуть себе шею.

Но правильное, тонкое лицо юноши оставалось бесстрастным, и женщины разошлись, продолжая издеваться над ним.

Оставшись один, Минати сбросил с себя маску хладнокровия и дал волю своему гневу. Он потрясал поднятыми кулаками и, закрыв лицо руками, повалился на землю.

Таламара кончила свою работу: она покрывала свежим папоротником ложа для спанья. Выйдя из пещеры и увидев сына, она нежно спросила его:

— Ты плачешь, сынок? Что с тобой, мое дорогое дитя?

Отняв руки от лица, он встретил встревоженный взгляд склонившейся над ним матери. Его судорожно искаженное лицо на минуту как бы смягчилось, но голос был резок и сух:

— Оставь меня! Уйди! Уйди же от меня! Оставь меня в покое!

— Сын мой! Мое сокровище! Мой мальчик!

Синие глаза и дрожащие губы матери молили о пощаде. Бесконечные несчастья преждевременно состарили ее благородное лицо, но тело осталось гибким и стройным, без той полноты, которую годы накладывают на фигуру женщин, ведущих оседлый образ жизни и любящих лакомиться мозгами и жиром животных.

— В чем дело, мой мальчик? Что я тебе сделала? Скажи… — шептала испуганная Таламара.

Минати быстро поднялся на ноги и, отчеканивая каждое слово, со злостью проворчал:

— Ты ведь знала, что я никогда не смогу быть воином, мужчиной, как все яваны, и ты должна была дать меня умертвить при рождении, как это повелевает Закон Народа. Душа моя кружилась бы теперь среди огненных звезд вокруг солнца вместе с душами предков и не томилась бы в этом хилом теле, которое ты ему дала и на которое каждый с презрением плюет. Вот что ты мне сделала.