Всю злость она тогда выместила на Ирке, сломав ей челюсть в двух местах и настроив против нее друзей и родителей. Ирка, выписавшись из больницы, перебралась в общежитие, где ей, умнице-отличнице предложили койку, даже несмотря на то, что она была местная, городская. А ее место в родительской квартире занял новоиспеченный зять Миша.
А потом была… Полина…
…
Наталья тряхнула головой, прогоняя неприятные воспоминания, и открыла глаза. Видимо, действительно задремала. В мерно покачивающемся салоне снова остались только ее семья и стрёмная бабка с «внуками». Из сумки по-прежнему доносились приглушённые визги и возня.
- Проголодалися, шалунишки? – ласково спросила та и покосилась на Хворостовых. Наталья тут же с готовностью достала пакет с сухарями и банку маринованных огурцов – немногое, что уцелело за этот вояж. Бабка смущенно потупилась и, обтерев платочком губы, попросила:
- Они такое не будут… ужасные привереды… А можно немного из
Она умильно улыбнулась и кивнула на мешок с мертвечиной, запнутый кем-то под сидение. Наталья пожала плечами и с гримассой отвращения подпихнула ногой мешок по проходу. На полу остался осклизлый, бурый след.
Бабка что-то забормотала внезапно сильным, зычным голосом, и возня в сумке тут же стихла. Тогда она отстегнула ремешок, откинула крышку и, вывалив содержимое мешка, а следом сунув и банку огурцов, торопливо застегнула обратно.
- О-от так от, малята…, - прошепелявила она своим уже привычным голосом, - и огурчик на закуску…
Из сумки послышалось радостное ворчание и звук разгрызаемого стекла. Наталья невольно схватилась за щеку, словно у нее разболелись зубы.
- Так вы к Ардану? – бабка снова обтерла губы и развернулась на сидении, выставив ноги под ситцевой юбкой в проход, - Первоходы, вижу?
- Да… мы первый раз… Надеюсь, и в последний, - ответила Наталья. Бабка, не смотря на сумку, выглядела самой безобидной, самой… мирской что ли. Почему бы и не поговорить? – Вы его знаете?
- Доводилось пару раз навещать, - ответила старуха со сдержанным уважением, - Давно он сидит. Когда-то, помнится, мечтал вырваться. А сейчас… настолько погряз, что и после Страшного Суда не выберется. Все камень искал, ждал. Ну, и, как водится, дождался.
Она внезапно визгливо расхохоталась, запрокинув голову, и так же внезапно умолкла, продолжив:
- Как был лопухом, так лопухом и остался, хоть и взял себе этот… как его… псех-да-ним.
- То есть…, - Наталья встревожилась, - Хотите сказать, что он не поможет нам?
- Поможет, отчего не помочь хорошим людям, - старуха пожала плечами, зевнула и отвернулась. Наталье показалось, что она говорила о чем-то совершенно другом… Она уже хотела спросить, если «Ардан» – это псевдоним, то как звали Колдуна на самом деле, но случайно ее взгляд упал на ноги старухи, и слова застряли в горле. То, что она изначально приняла за резиновые калоши, оказалось чудовищными копытами. Наверное, такие безобразные лапы бывают разве что у каких-нибудь гигантских земноводных – вроде бегемотов. Растеряв всякое желание продолжать беседу, она отвернулась.
Медленный будильник застрял на одной жалкой минуте от звонка. Второй – бодро отсчитывал последние двадцать. Скорей бы…
…
Лёхе было два годика, когда Ирина вышла замуж – и не абы за кого, а за бельгийского студента, учащегося в МГИМО по культурному обмену. К моменту рождения прелестной Полинки, Хавьер окончил ВУЗ и вовсю внедрялся в коллектив бельгийского посольства в Москве, а Ирине снимал квартирку неподалеку от родительской квартиры. Странный, долговязый, с лошадиными зубами, выпуклым лбом и льняными волосами – он вызывал у Натальи отвращение, и, одновременно, лютую зависть. Потому что ее собственный светоч жизни – Мишка – после техникума с трудом смог пристроиться лишь помощником мастера на местный умирающий завод.
Былые дрязги из-за Мишки сёстры, может, и не забыли, но старательно делали вид, что да. Даже во время девичьих посиделок с винишком, когда вспоминается всякое, а обиды просятся наружу, они не затрагивали болезненную для обеих тему.
Было лето, родители жили на даче, Мишка пропадал на заводе, Хавьер – в Москве и сестры почти все время проводили друг с другом и детьми. Ирка ненадолго выскочила до аптеки за смесью для Полины, и тогда-то все и произошло. Потом установили, что малышка оторвала деснами пуговицу-нос у тряпичного кролика и задохнулась. Наталья ничего не успела сделать. Она была на кухне, когда приковылял Лёха и сообщил, что
Наталья сразу бросилась спасть племянницу, трясла ее за ноги, пыталась изобразить приём Хеймлиха, но испугалась, что только переломает ей ребра, и оставила все, как есть, метнувшись вызывать скорую…
А через пару минут вернулась Ирка…
Глава 4
- От и наша стансыя …, - бабка засуетилась, поднимаясь и тяжело подпихивая сумку к выходу, - Передавайте там приветы.
Когда пазик перестал раскачиваться, она быстро изобразила собранными в щепотку пальцами перед лицами супругов какую-то загогулину и вышла. Наталья только спустя несколько секунд поняла, что та их перекрестила, на свой лад – снизу вверх, задом наперед… Что ж… большего они и не заслужили.
- Скоро? – спросил Михаил. Кажется, это были первые его слова за долгие-долгие столетия. Наталья посмотрела на мужа и не на шутку встревожилась. Бледный, осунувшийся, без конца потирающий грудину. Нашел время! Если его хватит кондрат, как, спрашивается, ей в одиночку тащить носилки?
Она достала из кармана пузырек с валидолом и сунула ему таблетку.
- Под язык, котик, - пробормотала она, стараясь добавить в голос нежности, которой совершенно не испытывала. Ирка была не из гулящих и не полезла бы к первому встречному в постель… Значит, он ее долго обрабатывал и не мог не знать, что это другая девушка, ведь она, Наталья, уже несколько месяцев, как носила его ребенка…
Перед глазами всплыла старая и страшная картина. Мишка, подпрыгивающий на одной ноге и пытающийся запихнуть в штанину другую. Его раскачивающийся в полустоячем положении внушительный причиндал, и Иркина растерянная физиономия, виднеющаяся над натянутым до подбородка одеялом…
Навалилась страшная усталость. Казалось, они провели в этом чертовом пазике большую часть своей идиотской, никому не нужной жизни…
…
После похорон дочери Ирка на несколько месяцев загремела в психушку. Наталья, мучимая ужасом, злорадством и виной, ходила к ней дважды в день. Если бы Ирка бросалась на нее с кулаками, плевалась или оскорбляла, она бы приняла это, как епитимью, и в душе успокоилась, но Ирка даже не думала ее обвинять. Она винила только себя.
Наталья ожидала, что Хавьер тут же с возмущением отсеется из их жизни, но вместо этого он терпеливо дождался, когда Ирке станет лучше, уволился из посольства и забрал ее домой, в Бельгию. Вот только детей у них больше не получилось, а они, измученные смертью первенца, и не стремились к этому больше. Всю свою нерастраченную материнскую любовь Ирка обрушила на Лёху, осыпая его подарками и при любой возможности забирая племянника к себе на европейские каникулы.
Хавьер продолжил политическую карьеру, а Ирина затеяла прибыльный бизнес. Конечно, были у нее филиалы и в России. Они катались, как сыр в масле, в то время как Наталья с Мишей едва сводили концы с концами. Ирина пыталась помочь, подбрасывая Мишке то один интересный проект, то другой, но бизнесмен из него был так себе, и он, обычно через месяц, с фырканьем уходил «из дела».
Наталья внутренне бесилась от этого, уверенная, что Ирка просто мстит, подбрасывая ее мужу непосильные задачки. Что она слишком труслива, чтобы честно бросить перчатку и объявить войну, а потому пакостит окольными путями, но… каждый раз, доведенная до отчаянья бесконечным безденежьем и бытовухой, принимала и подарки, и деньги и работу …
…
- Слушай… А можно как-то просто повернуть назад?
Наталья вопросительно уставилась на мужа.
- Дыши глубже и не дергайся, - ответила она, - лекарство не сразу действует.
- Не нравится мне все это…
- Неужели? - Наталья хмыкнула.
- И все-таки? Мне кажется, это какая-то ловушка…
У Натальи засосало под ложечкой. Может, и Миша сейчас прокручивает все то же гавно…
- Прекрати, - прошипела она, - Ты прекрасно знаешь, что нет никакого протокола, чтобы повернуть все вспять.
- Может… просто вырубить эти чертовы будильники и выйти?
- Только попробуй! Или ты забыл, что на кону Лёхина жизнь?
Михаил заткнулся, а Наталья оглядела салон. С тех пор, как «сошла» старуха, пазик явно не двигался. Что, если они что-то случайно… нарушили? Или, может, автобус движется, но как в самом начале – совершенно незаметно?
- А если дело все-таки не в Лёхе? Может, она заманила нас сюда, в лесную чащобу, устроила со своими европейскими дружками маскарад, а теперь они затаились снаружи и ждут, когда мы не выдержим и выйдем, чтобы хором завопить «сюрпраааайз!!!».
Наталья не стала отвечать, видя, что Михаил и сам не верит в эту глупость и просто пытается успокоить себя болтовней. Им уже очень давно не двенадцать, и они не в детском лагере…
- Почему мы не трогаемся? – резко сменил тему Миша и в голосе его зазвенели явно истеричные нотки. Он потянулся к окну, намереваясь заглянуть под одеяло, но рука его замерла в нескольких милиметрах от него. Как это часто бывает у супругов, его явно посетила та же самая догадка, что и Наталью. И в то же самое время.
Пазик ждал… припозднившегося пассажира! Такого, которому не требуется стоять на пустынной трассе с поднятым пальцем… Такому машину подают к самому подъезду. С личным водителем и бутылкой шампанского в ведерке со льдом…
Супруги обменялись испуганным взглядом, почувствовав, что что-то… надвигается. Внезапно Лёха часто задышал и застонал во сне, отбиваясь от кошмаров. Порфирий начал дико метаться по клетке, а потом застыл, вжавшись в дальний угол. Бока его взмокли и ходили ходуном. Пламя в керосиновых лампах начало дико трещать и чадить, а потом разом потухло. Хворостовы, сами чувствуя себя мышами в клетке, вцепились друг в дружку и замерли.
Почувствовалось едва различимое движение. Казалось, темное нутро автобуса стало еще темнее. Слышалось что-то похожее на статическое потрескивание, запахло ладаном. Наталья взвизгнула, ощутив, как что-то отвратительно холодное и скользкое, похожее на огромную улитку, коснулось ее лица и принялось рисовать узоры на ее лбу. Следом сдавленно замычал и забился Михаил. Наталья перехватила его руки и пожала, посылая мысленный призыв – не двигаться и молчать…
Несколько секунд спустя Нечто отпустило их, отодвинулось куда-то в хвост салона. Супруги снова начали дышать, но хоть руки сами тянулись к головам, чтобы стереть «узоры», они не решались сделать это…
Близкое, хоть и совершенно безмолвное, присутствие черной тучи позади нервировало, наводило ужас, путало мысли. Глаза лезли из орбит, пытаясь рассмотреть что-то в кромешной тьме.
Когда будильники внезапно разразились бешеным и, как всегда, совершенно неожиданным перезвоном, они заорали, подскочили, сталкиваясь и ударяясь лбами, нашарили ручки носилок и, слепо тычась во все подряд, вывалились наружу. Отползли как можно дальше, подтягивая за собой спальник с сыном.
Лежа на палой листве они во все глаза смотрели на чертов автобус, готовые к погоне. К тому, что черное Нечто непременно последует за ними, разорвет их на части, пожрет и выплюнет…
Надо было хватать ребенка и бежать прочь, но они не в силах были даже пошевелиться и только жадно метали испуганные взгляды на занавешенные окна, пытаясь уловить движение. Но автобус казался совершенно пустым и давно заброшенным. Может, напряжение последних часов сыграло с их воображением злую шутку…?
- Порф…, - пробормотала Наталья, когда, наконец, смогла снова связно мыслить, - Надо забрать его…
- Ты спятила?! Он его наверняка сожрал!
- Да не было там никого… сами себя накрутили в потемках…
- Ты это серьезно?
- Я имею в виду, последнего… не было там никого…
Михаил сдавленно хмыкнул, от чего из носа брызнули сопли, и указал на нее пальцем. Она спохватилась, мазнула пальцами по лбу и уставилась на уже подсыхающие черные разводы. Несомненно кровь… бедный Порфирий…
Некоторое время они были заняты тем, что оттирали свои лбы и укладывали Лёху обратно на носилки. Он по-прежнему спал. Явно устал и замерз, несмотря на теплый спальник, но, слава Богам, никаких узоров на его бледном лбу не было.
- Куда теперь?.. – начал было Михаил и осекся, оглядываясь, а потом горько и глумливо продолжил, - Вот теперь самое время выступить из-за деревьев с криками «сюрпрааайз!»
Все тот же российский лес. Та же кривая пихта с беличьим дуплом, одной веткой словно перстом указывающая на ржавый, брошенный пазик. Наталья замотала головой, отказываясь верить, но через мгновенье увидела брошенные у входа налобные фонарики.
- Какая-то чушь…, - беспомощно забормотала она, озираясь по сторонам, - Какая-то...
Плечи ее расслабленно поникли. Она кивнула на мелькающие вдалеке за деревьями теплые огоньки, словно там стоял уютный сельский дом.
Когда они взялись за носилки и двинулись на огонек, то думали, что выйдут к ведьминой избушке и совершенно не ожидали оказаться на остатках средневекового замка. Лес неожиданно закончился, и вокруг, насколько хватало глаз, раскинулось бугристое, каменное поле, в которое превратились некогда величественные стены.
От замка осталось немного – всего лишь крошечная постройка, бывшая когда-то то ли флигельком, то ли башенкой – три невысокие, почерневшие стены с жалким навесом из дранки и соломы. Чуть в отдалении в неверном свете факелов угадывалась обвалившаяся крепостная стена с огромными, витыми, коваными воротами и остатками подъездной дороги.
Во флигельке у двух из оставшихся стен стояли заполненные книгами стеллажи, а у третьей – стол из антрацитово-черного камня, выполненный в форме пятиконечной звезды. Внутри на стенах горели десятки факелов, придавая жалкому жилищу странное ощущение уюта.
Супруги, постоянно оскальзываясь на влажных от ночной росы камнях, добрались до убежища и, неуверенно озираясь, опустили на землю носилки.
- Руссиш? – послышалось откуда-то сбоку, и супруги хором вскрикнули. Из глубокой тени выступила закутанная в черный балахон, невысокая фигурка. Лицо ее под капюшоном выделялось ярким, белым пятном, но при этом было совершенно неразборчиво, смазано. Лысая, как колено, голова; на лице глаза, нос и рот, но описать их не представлялось возможным. Они просто были. Человек с вежливым нетерпением дернул тонкими бледными руками, словно поторапливая их с ответом.
- Йа-Йа! – справившись с потрясением, по-ослиному заблеяла Наталья и, мучительно подбирая слова, добавила дрожащим голосом, - Ви фром зы Раша кантри…
Фигурка молниеносно крутанулась вокруг своей оси и превратилась в плюгавенького, кривоногого мужичка в шапке-ушанке, майке-алкоголичке, семейках и кирзовых сапогах.
- Позвольте ваше прошение…, - на чистейшем русском попросил оборотень, протягивая испещренную наколками руку. Передавая конверт, Наталья успела заметить набитое на костяшках пальцев
- Это какая-то… шутка? – спросила она настороженно, - Это вы - колдун?
- Я – менестрель, - ответил оборотень, - По-вашему, слуга. Баронет не владеет языками, поэтому помимо прочего, я так же являюсь его толмачом.
Наталья выдохнула. Она бы ни за что не позволила этому скомороху прикоснуться к сыну!
- Но… к чему этот маскарад? Словно оживший мультик про пластилиновую ворону! – со смутным возмущением воскликнула она, разглядывая ряженого.
- Увы, русские у нас почти не бывают, - с вежливым сожалением ответил менестрель, - поэтому приходится использовать разве что ассоциации…
- А где же сам…? – хрипло спросил Михаил.
Менестрель поклонился и отошел во флигель. Супруги видели, как он почтительно тронул, как им издалека показалось, наваленную в углу кучу тряпок. Куча заворочалась, и из-под теплых одеял вылез неопрятный, заспанный, болезненного вида старик то ли в тяжелой мантии, то ли в средневековом домашнем халате с широкими прорезями на локтях.
С видом усталого раздражения, он принял протянутый конверт, и, держась за поясницу, занял место за пятиконечным столом. Свет факелов окрасил его сумрачное лицо в теплые тона. Высокий лоб ученого, пышная, седовласая грива с редкими темными прядями, пронзительные, умные, тронутые болью глаза…
Он вскрыл конверт, бегло пробежался глазами по написанному, сказал слуге несколько слов.
- Только балалайки не хватает, - сквозь зубы пробормотал Михаил, разглядывая странного менестреля, уже спешащего обратно. Наталья глянула на мужа, решив, что ему стало явно лучше, раз он решил пошутить. Но глаза его были тусклые, воспаленные, губы высохли и запеклись, - Не нравится мне эта авантюра, Натка… вот увидишь, ничем хоро…
Он не договорил, ибо слуга вернулся.
- Баронет ждал вас. За мальчика уже просили, - произнес он бархатным, невероятно приятным голосом, - Это займет некоторое время, поэтому прошу Вас…
- Просили? Кто? – удивилась Наталья, но тут же поняла. Конечно, Ирина! В глубине души что-то заныло – жгучий стыд и раскаянье – но лишь на мгновенье, - Он поможет? Сколько… это будет стоить?
Она провела мысленную инвентаризацию. Все, что у них осталось – мешочек с монетами и убогое золотишко в кармане, за которое в ломбарде они едва ли выручили хотя бы пятерку.
- О, не переживайте. За вашего мальчика расплатились сполна, - он галантным жестом указал на пухлый, полосатый диванчик, невесть каким образом появившийся прямо на черных камнях. Супруги с потрясенным видом присели, а менестрель вытянулся рядом, как дурацкий ливрейный лакей.
- Я вижу, вас смущает мой образ…, - виновато произнес менестрель, - Такое уже, наверное, в России не носят… Но, поверьте, если бы у меня был выбор…
- Мы бы не обиделись, если бы вы остались в своем балахоне, - неприязненно пробормотал Михаил, - Даже евро-бесы норовят плюнуть в сторону святой Руси.
- Бесы? О, нет! Я не бес, сэр, - изумленно ответил менестрель, - Меня зовут Фалько, и я остался с моим господином, когда он спустился сюда… Но я, увы, не полиглот, хоть и знаю большинство старых и современных языков. Чтобы переводить, мне непременно нужен образ носителя языка, а из России пришли только разрозненные обрывки… Впрочем…
Он задумался на мгновенье, лицо его вдруг просветлело, и он вновь скрутился в едва различимую спираль. Супруги ахнули. В простом, но элегантном, брючном костюме и туфлях на низком каблуке перед ними стояла Ирина. За шоком и трепетом Наталья, тем не менее, с удивлением для самой себя обнаружила, что даже здесь – где бы это «здесь» ни было – умудряется испытывать жгучую зависть и ревность. Давешние раскаянье и стыд были мимолетны, эфемерны, и их сдуло, как папиросный дымок сквозняком.
Поделиться книгой: