Помоги проекту - поделись книгой:
Глаза беса увеличились до неприличных размеров, и невидимая рука перенесла Лёху в кабинет Левиафана. Тот выжидательно посмотрел на опера.
— Укомплектовался? — спросил тот. — К переброске готов?
— Ну, так, — помялся Леха. — Кое-что взял. Там каптёр довольно своеобразный. Но выбор у него на складе хорош, ничего не могу сказать.
— Парень, ты меня пугаешь, — пристально посмотрел на него демон. — Предъяви полученное оборудование и спецсредства.
Лёха с унылым видом выложил на стол подотчетное имущество, за утрату которого ему грозили тремя месяцами на раскаленной сковороде.
— Фарфоровая Собачка с Самыми Грустными Глазами на Свете, прижизненная фотография голой Елены Троянской и автобиография Свинки Пепы на монгольском языке. Я ничего не перепутал? — озадаченно спросил Лёху демон, на омерзительной харе которого было написано неописуемое удивление. — Ты что, вот с этим барахлом решил за семь дней найти украденный жезл Князя Тьмы?
— С этим, — уверенно сказал Лёха. Ему уже нечего было терять.
— Отличный выбор, майор! — заявил демон, торжественно пожимая ему руку. — Я знал, что не ошибся в тебе. Уважаю! Мужик! Ты не ищешь легких путей! Не то, что всякие слабаки. Те сразу волшебный шар заказывают или дух Ванги в виде приложения на смартфоне.
— А так что, можно было? — Лёха был совершенно уничтожен.
— Конечно можно! — изумленно посмотрел на него Левиафан. — На складе же есть абсолютно все! Тебе разве каптер не сказал?
— Сказал, — уныло согнул плечи Лёха. — Но я же мужик! Я не ищу легких путей! Это для слабаков!
— Когда приступаешь? — бодро спросил его демон.
— Немедленно, — не менее бодро заявил Петров, хотя бодрость его была напускная. На душе его было на редкость паскудно. — Мне бы…
— Ну, тогда чего прохлаждаемся? — перебил его Левиафан. — Шевели булками! Свободен, майор! Время пошло!
Огромные, как плошки, глаза демона, были последним, что Лёха Петров увидел в этом месте. Ведь там, где он оказался, никаких демонов не было. Да, и откуда демоны в Раю?
Лёха Петров стоял на перекрестке перед пешеходным переходом и судорожно пытался понять, где он находится, и что же он должен дальше делать. Мыслей в голове не было от слова совсем, но раз он сюда попал, то, значит, это для чего-то было нужно.
Он, совершенно точно, был на территории необъятной Родины, в одном из ее южных городов. Судя по погоде и одежде людей, было лето, а судя по нечастым машинам отечественной сборки, это был поздний СССР. Да что б меня, выругался Лёха, и сунул руку в карман. Его осенило. Геленджик, лето семьдесят девятого! Рай, он же частично Ад на арендованных мощностях. В одном кармане он обнаружил пятьдесят семь рублей советскими купюрами достоинством не выше червонца, а в другом — сорок четыре копейки мелочью. Негусто, подумал Лёха. Ну да ладно, где наша не пропадала. Впрочем, последняя мысль, на фоне последних событий, показалась ему несколько самонадеянной, и он стыдливо загнал ее в дальний угол сознания. Он бродил по городу, разглядывая с интересом профессионального этнографа хамоватых продавщиц и беспредельно наглых таксистов. Все выглядело крайне непривычно, начиная от довольно убогой набережной, которая на его памяти уже была выложена брусчаткой, и, заканчивая небольшими домиками, в которых счастливые отдыхающие снимали диваны, койки, шконки и собачьи будки, если не было свободных коек и шконок. Надпись на холмах «Ленин с нами» окончательно убедила Лёху, что он попал туда, куда хотят вернуться все ностальгирующие по СССР читатели попаданческой литературы. То есть, он попал в Рай по версии любой бабульки — ровесницы Октября, и ему тут совсем не понравилось. Тем не менее, люди на улицах производили впечатление искренне счастливых, а в глазах и выражениях лиц было что-то очень милое, душевное и совершенно забытое в постперестроечной России. Выделялись только местные, которых было очень легко отличить по белой коже и нахмуренным физиономиям. Их отдыхающие конкретно задолбали, и если бы это бесчисленное людское стадо не везло сюда огромные деньги, то горожане, видимо, охраняли бы свой город с оружием в руках.
— Смотри, куда прёшь! — услышал он противный голос старушки с полотенцем.
Лёха оглянулся. На него ненавидящим взглядом смотрела бабка неопределенного возраста с носом-картошкой, украшенным небольшой аккуратной бородавкой. Костыль в ее руке вызывал нешуточные опасения, и Лёха рефлекторно напрягся. Бабка выглядела могучим бойцом, прошедшим огни, воды и очереди в Собесе.
— Простите, бабушка, — рефлекторно ответил он ей, хотя никуда не пёр, просто стоял на месте, обозревая окрестности, и вообще не был ни в чем виноват.
— Выучили на свою голову! — злобно заорала та в ответ, тряся костылем. — Интеллигенты паршивые! А еще очки…
Но тут она увидела очередь в местную столовую, и полностью потеряла интерес к дальнейшему общению. Она ввинтилась в людскую толпу, виртуозно работая локтями, и, пробиваясь к заветной раздатке, голосила, на чем свет стоит. Бабка была счастлива, бабка была в раю.
А Лёха шел по городу, и напряженно думал, что же ему дальше делать. Он мог найти ту самую старушку и спросить у нее:
— Гражданочка, тут недавно украли жезл гражданина Вельзевула, который занимает пост Князя Тьмы. Что можете пояснить по данному вопросу?
Бред! Но тут Лёху осенило. Это же поздний СССР, юг, цеховики… Ему нужен ресторан. Там есть официанты, а те знают абсолютно всё. И все до одного стучат, как дятлы, отрабатывая мелкие прегрешения. Эх, ему бы корку… Он бы развернулся. Ай! Левая рука налилась теплом, и в нее удобно легла книжица красного цвета с гербом СССР.
— Твою ж дивизию! Вот как ты работаешь, адская ксива!
Он развернул удостоверение и удивленно прочитал:
— Майор Петров Алексей Викторович. Главное Управление БХСС. Москва. Ай, да я! Ай, да сукин сын! — восторженно воскликнул Лёха. — Да я тут всех в бараний рог загну!
Лучший ресторан города назывался «Маяк» и располагался на улице Ленина. Швейцар на входе стоял с таким высокомерным видом, что отдыхающие мгновенно впадали в ничтожество, переосмысливали всю свою прошлую жизнь и шли искать ближайшую столовку. Они явно были лишними на этом празднике жизни.
— Куда прёшь? — сурово заявил ему швейцар. — Мест нет!
На его лице было то самое выражение, с которым белые господа в дебрях Африки раздавали дикарям бусы. Смесь превосходства, жалости и скрытого торжества от принадлежности к высшей расе. Лёха отработанным движением махнул рукой перед, если так можно выразиться, лицом сотрудника советского общепита. В ладони была зажата корка, которая никому, кроме швейцара, видна не была. Молниеносная трансформация надменного хама в угодливого халдея произошла настолько быстро, что Лёхе хотелось протереть глаза. Когда это успели подменить швейцара? Но нет! Это был он, но стал как будто ниже ростом, и умильно моргал глазенками, в которых плескался затаенный ужас.
— Прошу, для вас зарезервирован директорский столик. Направо, пожалуйста, гражданин начальник! Вон там, у окошка! — с придыханием сказал он, не обращая ровно никакого внимания на возмущение в очереди страждущих. Плевать он на них всех хотел.
Лёха величественно прошел к столику, наблюдая, как швейцар что-то жарко шепчет в ухо официанту, поливая того фонтаном слюны. Тот метнулся к блатному столику кабанчиком, привычно игнорируя призывы со всех столиков, мимо которых он держал свой путь.
— Добрый вечер! — заявил официант, который судорожно напялил на себя непривычную маску любезности. — Прошу меню! Что будете пить?
— На ваш вкус, любезный, — милостиво ответил Лёха, который не имел ни малейшего желания погружаться в изучение местного ассортимента.
— Все сделаем в лучшем виде, — угодливо склонился официант. — Простите, а вы откуда будете? Мы своих так то всех знаем… Из краевого?..
— Бери выше, — небрежно бросил Лёха. — Главк.
Официанта чуть не хватил паралич, но он мужественно проблеял:
— Я лучше метрдотеля позову…
— Не стоит, я не по вашу душу, — заявил Лёха, и увидел, как возвращается к жизни его собеседник. — Ты давай, метнись пока, а потом не пропадай, нужен будешь. Хотя нет, зови…
— Слушаюсь, — угодливо переломился тот в пояснице и побежал на кухню, по-прежнему игнорируя плебеев, которые хватали его за пиджак в тщетной надежде сделать заказ.
Фантазия Лёхи дала сбой, и когда у его столика появился величественный, как британский лорд, метрдотель, он протянул ему фотографию Елены Троянской, которая непонятным образом была сделана при жизни того, кто никогда не жил, да еще и в то время, когда не был придуман фотоаппарат.
— Знаешь ее? — спросил Лёха. Ну, хоть что-то же он должен был сказать…
— Лилька? — удивился тот. — Вот потаскуха! Не знал, что она голая снимается.
— Что за Лилька? — продолжил Лёха. Что-то во всем этом было, но что именно, он пока не понимал.
— Да работает тут по вечерам. Ну, вы поняли… — замялся мэтр. — Вахтовики, отдыхающие…
— Что знаешь за неё? — взял Лёха быка за рога, ощутив привычный оперской азарт.
— Да почти ничего не знаю, — пожал тот плечами. — Она тут недавно ошивается. Но, не советую, гражданин начальник. От души не советую…
— Почему это? — в голове Лёхи бил набат, как у любого опера, который встал на горячий след. — Что с ней не так?
— Странная она, — опасливо сказал мэтр, понизив громкость до минимальных значений.
— В чем странность? — продолжал допрос Лёха. Горячо! Очень горячо!
— Мутная она девка, не поймем мы ее никак. С одной стороны, красивая, как кукла, а с другой — страшная до невозможности.
— Как это? — изумился майор.
— А вот прямо так, как я сейчас сказал, — пояснил метрдотель. — Смотришь ей в глаза, и поджилки трясутся. Она к мужикам подкатывает, только когда в них пол литра сидит. А если меньше, то они очень резко вспоминают, что их любимая жена в Саратове ждет, и трезвеют тут же.
— О как, — заинтересовался Лёха. — А что ж вы ее терпите тут? Она же вам так всю клиентуру распугает.
— Мы тут не решаем ничего. Она по звонку от самой Аэлиты Наумовны, — сказал метрдотель, пряча глаза. — И вот еще что, товарищ начальник. Вы поаккуратней с ней будьте. Слухи ходят, что клофелинщица она. Двух вахтовиков мертвыми нашли, с которыми она вместе уходила. Там не доказано ничего, врачи сказали, что остановка сердца, но тут не верит никто. Ну, не может одна девка двух здоровых бугаев до смерти заездить.
— Она во сколько обычно приходит? — спросил Лёха.
— После девяти появляется обычно, — обреченно ответил метрдотель. Его совесть была чиста. Он сделал все, что было в его силах, чтобы предотвратить грядущие неприятности.
— Постарайся, чтобы она ко мне подсела, — попросил его майор. — Скажи, что я особый гость заведения, и по деньгам не обижу.
— Рисковый вы, товарищ начальник, — скривился тот. — Нам тут проблемы с милицией не нужны. Может, вы с Аэлитой Наумовной поговорите сначала? Она же с нас шкуру снимет, если что… Да вы и сами, наверное, знаете.
— Поговорю обязательно, — весомо сказал Петров. Какое отношение имела к этой ситуации директор местного общепита, легендарная Железная Аэлита, одна из последних женщин, расстрелянных в СССР, еще предстояло понять. Вот только недавно по НТВ про нее передачу показывали. Настоящая акула была, а не женщина. Все рестораны и столовые Геленджика ей дань платили.
— Ей пока звонить не нужно, я с ней сам свяжусь. Но Лильку эту ко мне пришли, вот за этот столик. Ну, и сам понимаешь, столик не занимать…
— Слушаюсь, товарищ начальник, — склонился метрдотель. — Приятного вам отдыха! Но помните, если что случится, я вас предупреждал.
— Да не волнуйся ты так, она свидетелем по другим делам проходит. Я поговорю с ней, и все, — милостиво сказал Лёха. — И не звони никому, я сам со всеми свяжусь.
— Слушаюсь, товарищ начальник, — обреченно ответил метрдотель. — Все понял. Столик не занимать, накрыть на две персоны, Лильку сразу к вам. Откушайте пока. Фрикасе сегодня исключительно удалось. Все за счет заведения. И да, нам тут звонить никому не нужно. Аэлита Наумовна уже в курсе.
— Ты это о чем? — спросил Лёха, уже зная правильный ответ. И метрдотель не обманул его ожиданий. Он глубоко вздохнул и пугливо сказал:
— Она завсегда знает, когда ее имя кто-нибудь произносит.
Глава 5
Ровно в девять, Лёха, с величественным видом протолкавшись через очередь, зашел в ресторан. Ничтожные плебеи у входа завистливо выли ему вслед, но он не обращал на них ни малейшего внимания. Майор тоже ощутил это чувство принадлежности к высшей расе, и он смаковал его, как хорошее вино. Мгновенная трансформация надменной швейцарской морды в заискивающее личико уже шокировало меньше, но, по-прежнему, напоминало какой-то дурацкий цирковой номер. Это было просто феерично. Майор даже хотел походить туда-сюда, для чистоты эксперимента, но побоялся, что у бедолаги заклинит мимические мышцы, и он не стал этого делать. Трансформация сегодня работала без сбоев. Легкие брюки и футболка метров за сто до ресторана превратились в фирменные джинсы и импортную цветастую рубаху, а дермантиновая сумка — в ультрамодную итальянскую борсетку. Мужчины завистливо смотрели ему вслед, а женщины отчаянно строили глазки, им тоже хотелось приобщиться к красивой жизни. Но Лёха был неприступен, ведь он на оперативном задании.
Его столик был уже накрыт на две персоны, а на нем стояли салаты, несколько бутылочек Боржоми, шампанское и бутылка виски. Лёха удивленно посмотрел на метрдотеля, который с почтительным видом стоял рядом, как бы подчеркивая своим потертым смокингом всю торжественность момента.
— Сама! — ткнул он пальцем в потолок с благоговейным видом. — Аэлита Наумовна лично распорядились!
Да что же тут происходит, удивился про себя Петров. Ну, кто эта дама, в общих чертах, уже ясно. А роскошный, по местным меркам, подгон, служил неприкрытым намеком на желательность личной встречи.
— Мы с Аэлитой Наумовной встречаемся завтра, в 14−00, — сказал Лёха и ей самой, и метрдотелю, который почтительно поедал его глазами. Еще бы, тот владычицу местного общепита, конечно же, знал, но личной аудиенции удостоен не был. Чином не вышел.
— Лед принесите!
— Сию минуту! — склонился мэтр, и, как будто усилием мысли, отправил распоряжение официанту. По крайней мере, от столика он не отходил, а лед принесли уже секунд через пятнадцать.
— Я вас, любезный, больше не задерживаю. Когда появится объект, обеспечьте… — сказал было Лёха, но осекся, когда лицо работника ресторана слегка перекосило от специфической милицейской терминологии.
— Обеспечим, не извольте беспокоиться, — преданно глядя в глаза, сказал мэтр, приведя лицо в обычное состояние. — Могу идти, товарищ начальник?
— Идите, — Лёха сделал рукой жест, которому позавидовала бы Екатерина вторая, отпускающая посольство побежденной страны. Нет, все-таки было что-то хорошее в этом позднем СССР. Когда это сотрудника органов так обслуживали на его памяти? Да никогда! Вежливость проявляли, как и ко всем клиентам, но такого раболепия он не удостаивался никогда за все двадцать лет своей службы. Нет, ему тут начало нравиться. Ведь Рай — он и есть Рай.
— Приятного отдыха, товарищ начальник, — сказал тот. — Но помните, я вас предупреждал.
Лилька появилась минут через двадцать, когда Лёха уже влил в себя сто пятьдесят вискаря. Приятная истома, что сопровождает употребление этого напитка, сильно отличалась от привычного водочного удара по мозгу. Лёха любил виски, когда был живой. Хотя и сейчас, по всем ощущениям, он был живее некуда, и это его удивляло. Легкое тепло, что разлилось по организму, настроило его на миролюбивый лад, и он почти с удовольствием обозревал местный немудреный антураж и публику.
А прямо перед проходил излюбленный ресторанный аттракцион, когда пьяные в дым мужики из Магадана на спор пихали купюры в саксофон. Выигрывал тот, у кого музыкант уже не мог выдавить ни звука. Выиграл, конечно же, саксофонист, но он предусмотрительно молчал и, распихав купюры по карманам, наяривал на своем инструменте что-то бойкое. Барабанщик и пианист смотрели на него с затаенной ненавистью, проклиная про себя родителей, отдавших их не в тот класс музыкальной школы.
Лилька вошла в зал, и мгновенно притянула к себе все внимание. Она была чудо, как хороша. Прелестное лицо с нежной юной кожей, которую легким румянцем покрыло южное солнце, красиво очерченные губы, стройные ноги и высокая упругая грудь, что волнующе колыхалась при ходьбе. Мужики смотрели на нее с вожделением, а женщины — с плохо скрываемой ненавистью. Обычная история в любом ресторане Геленджика, которая происходит пару раз за вечер.
Лилька прошла через весь зал к столику Лёхи, и присела, закинув ногу на ногу. Настроение в зале немного переменилось. Теперь мужики люто завидовали Лёхе, а Лильку местное бабье продолжало ненавидеть по-прежнему. Хоть что-то в этом мире остается неизменным.
— Привет! — грудным воркующим голосом сказала девушка. — Я Лиля!
— Алексей, — представился майор. — За знакомство?
— Я — шампанского! — не стала ломаться та.
Завязался разговор ни о чем, как это и бывает в ресторанах на юге. Лёха рассказывал, как ему казалось, смешные анекдоты, а девчонка заливисто смеялась в нужных местах, показывая прелестные ямочки на щеках. Он делал ей комплимент за комплиментом, а она принимала их, как должное, не пытаясь кривляться и скромничать. Она была необыкновенно притягательна, кратно умножая эффект от виски, что Лёха вливал в себя стакан за стаканом. А вечер набирал обороты.
— Потанцуем? — весело спросила она, когда заиграла медленная музыка.
— Потанцуем, — схватил ее за руку какой-то пьяный тип, в котором, судя по всему, сидело куда больше, чем ноль пять.
— Отвали, — ледяным тоном сказала Лилька, и посмотрела ему прямо в лицо.
— Да ладно, чё ты, я ж просто потанцевать… — растерянно сказал парень и слился без следа, стыдливо прикрывая мокрое пятно на брюках.
— Пойдем, Лёша, — мило сказала она Петрову, потянув его за собой.
Лёха топтался перед эстрадой, обнимая самую красивую и желанную девушку из всех, что когда-либо встречал в своей жизни. Он хотел впиться ей в губы прямо тут, и его обуревало совершенно невероятное возбуждение.
— Убежим отсюда? — спросил он ее.
— С тобой — хоть на край света, — прошептала она ему, растопив своим взглядом последние остатки разума, что еще присутствовали у Лёхи. — Можно ко мне. Я живу тут недалеко, а мама в санаторий уехала, по профсоюзной путевке.
Поделиться книгой: