Бараний поход

Но и в самом поспешном бегстве, трясись — не трясись, а помни про Илью, Добрыню и Ярослава, которые за материной спиной должны быть в полной безопасности.

Люба одним движением взметнулась на спину барана, послала его навстречу противникам. Те молча ожидали, ни проявляя желания ни бежать, ни нападать. Поединщик из их рядов не выехал, видать, знали недруги, каково сходиться в схватке с занозистой треской.

— Кто тут у вас главный ордынец? — крикнула Люба.

— Женщина!.. — отозвался из первого ряда какой-то батыр, — как ты смеешь своим липким языком называть солнцеликого владыку?

— Мне нет дела до ваших владык. Я пришла за своим мужем Иваном, которого вы украли пять лет назад. Верните его, и я уйду, никого из вас не тронув.

Ответом был громкий хохот. Ордынское войско оставалось безмолвным, смеялся лишь хан. Ряды нукеров, как по команде, раздвинулись, повелитель выехал вперёд. Хан был молод или, по меньшей мере, казался молодым. Стройную фигуру облекали чеканные золотые доспехи. Шапка с ветвистыми оленьими рогами тоже сияла золотом. Породистый сакский конь редчайшей золотистой масти гордо шёл под всадником.

Красиво было до изумления, а против этой красоты выступал лохматый, невычесанный баран, женщина с расщеплённой горбылиной в руках и трое четырёхлетних богатырей: Илья, Добрыня и Ярослав.

— Женщина, опомнись! — произнёс хан. — Неужели ты думаешь, будто твоя дощечка сможет защитить тебя от наших стрел?

— Зачем мне ваши стрелы? Верните мне мужа, детям отца, а стрелы можете оставить себе.

— Думается, твой муж и отец бесследно сгинул за пять лет.

— Он жив. Если бы он умер, я бы это знала.

Хан задумался на долгие мгновения.

— Ты говоришь, как говорят пророки. Великая глупость может случайно совпасть с великой мудростью. Дайте ей её мужчину, если, конечно, он жив, и посмотрим, куда и как она его потащит.

Пешие нукеры, разделившись на несколько групп, помчались выполнять повеление. Они бежали огромными, замедленными скачками, так что получался не бег, а что-то вроде прыжков.

Люба молча ждала. Молча ждали за её спиной трое сыновей, и даже баран не перебирал ногами, а молча ждал.

Долго ничего не происходило, словно нукеры, скрывшись из глаз, прекратили свой ползучий бег и никого не торопились приводить. А потом, как-то вдруг, появилась одна из посланных четвёрок. Двое тащили под мышки человека, его ноги безвольно волочились по земле. Ещё двое с отсутствующим видом шагали по сторонам.

— Ваня! — выдохнула Любаша. — Да что они с тобой сделали?

Спина Ивана представляла одну сплошную рану. Мухи чёрной тучей вились над ней.

— Ванечка!

Иван приподнял голову и тут же мёртво уронил её на грудь.

— Это редкостный пленник, — раздумчиво произнёс хан скорее самому себе, чем для чужих ушей. — Такой впервые попадает в наши руки. За пять лет надсмотрщикам не удалось заставить его работать. Можно было бы забить его до смерти или уморить голодом, но работы при этом не получится всё равно. За пять лет он шесть раз пытался убегать. Бежать от нас невозможно, здесь нет дороги в чужие края кроме той, по которой ходит наше войско. Разумеется, беглеца ловили и больно наказывали. Ты сама видишь результаты порки. Любой батыр должен скончаться, дважды встретившись с нашими палачами. А этот жив до сих пор. Жаль его отпускать, хотелось бы посмотреть, сколько он ещё протянет. Но слово наше подобно адаманту. Ты пришла сюда, и тебе было обещано, что ты получишь своего мужа. Забирай его, он твой.

Люба приняла на руки безвольное Ванино тело и, не зная, куда его пристроить, уложила животом на тёплую баранью спину.

Позолоченный хан молча следил за происходящим. Войско его вряд ли понимало, что происходит, но раз повелитель молчит и ждёт, то и они молча ждали.

— Ты не простая женщина, — тихо произнёс Хан, — и твой мужчина достоин тебя. Я прикажу следить за тобой. Мне интересно, что ты станешь делать, когда поймёшь, что бежать отсюда невозможно. Постарайся понять это побыстрее; я не люблю долго ждать.

Хан развернул коня, и следом исчезло его войско.

Первым делом Люба направилась к воде. Ордынский посад раскинулся на берегу широкой реки. Там Люба обнаружила маленькую родниковую речку, впадающую в главный поток. Даже из неё Люба пить не рискнула, хотя, судя по следам, именно сюда ордынские хозяйки ходили по воду. Впрочем, найдя кипень, Люба напилась сама и сыновей напоила. В кипени никакого дурна не бывает. А овцы напились ещё раньше из большой реки.

Холодной водой Люба омыла Ивану иссечённую спину и ноги. Сполоснула голову и запёкшееся лицо. Иван открывал глаза, бормотал: «Любонька!» — и тут же мёртво ронял голову.

Солнце тем временем поднималось всё выше и припекало уже не по-утреннему. Это в наших краях солнышко ласковое, любую рану лечит. Солнце ордынское огнём палит, раны запекаются и болят пуще прежнего.

Чем забинтовать раны, закрыв от солнца? Люба оглянулась. Позадь стояли трое сыновей и каждый на вытянутых руках держал белую полотняную накидку, какую бабушка дала с собой в дорогу, прикрывать голову, чтобы не напекло солнце.

Люба споро намочила белое полотно, укутала одной накидкой иссеченную спину, второй завернула ноги, третьей укрыла горячую голову. Ещё раз обильно смочила холодной водой все три накидки. Наполнила свою флягу и фляжечки сыновей.

Больше собирать нечего, можно, как усмехался светозарный хан, искать неведомую дорогу в родные края.

Любаша наклонилась к лохматой бараньей голове и тихонько попросила:

— Бяшенька, нам домой пора, а я дороги не знаю. Помоги.

Баран, смирно стоявший, пока Люба обихаживала беспамятного Ивана, встряхнулся и призывно мекнул, поднимая в поход своё стадо. Люба взвалила на плечо заслуженную треску, кивнула сыновьям. Те сразу перешли на походный шаг, каким владеют далеко не все пехотинцы. Пластуны, отряженные ханом, следили за отрядом издали, учились и уважительно цокали языками.

Кончились изумрудные разливы свежей травы, впереди запылила выжженная степь, по которой можно бесконечно ходить кругами и никуда не прийти. Вот и каменная баба со стёртым лицом. Дальше пути нет, куда ни свернёшь, придёшь назад, откуда вышел.

Баран закричал громко и требовательно. Следом разноголосо задребезжала вся отара, и словно в ответ, проснулся ветер. Пыльная змейка, свивалась, поднимаясь в высоту, завивалась косами, темнела, и вскоре чёрный смерч встал перед путешественниками. Встретить такое — верная смерть, если, конечно, не стоит на страже каменная баба, которая может спасти тебя, а может и не заметить.

Овцы шарахнулись было в сторону, но вожак со своей ношей бестрепетно шагнул в самый ад, и овцы покорно посыпались следом. Туда же шагнула и Люба с сыновьями.

Шквал ударил, оторвав ноги от земли, закрутил, швырнул куда-то и неожиданно мягко отпустил, не убив ни овец, ни детей, ни даже Ивана, который так и не пришёл в чувство.

Нельзя сказать, что места были совсем знакомы, но безграничная степь встретила тут своё окончание. По балкам росли кусты и купы деревьев, на горизонте темнел надвигающийся лес, а это значит, где-то поблизости прижимаются к земле беззащитные деревеньки.

К дому Люба добралась к утру. Шла весь вечер и всю ночь, лишь брала по очереди на руки, то одного своего воина, то другого.

Вот и дом, и бабушка хромает навстречу, упираясь клюкой.

— Батюшки-светы, да что же это с вами?

— Умучили Ваню поганые. Ну да это не беда, главное, дело управили.

— Мальчишки, живо за стол. У меня там полная миска овсяного киселя. Жаль молочка нет.

— Молока у меня целое стадо. Погодь, надою, сколько тебе нужно.

— Потом. Пока поешьте постненького и пойдём Ваню на ноги ставить.

Накидки, некогда белые, успели прикипеть к ранам, но Василиса живой рукой отмочила их и тихо охнула:

— Да что ж они натворили, дурни стоеросовые? Помереть старухе толком не дадут. Тебе, Любка, сегодня голодной сидеть, киселём будем Ване спину мазать. А потом в рощу пойдём, нащиплем сорочьего щавеля. Отпоим и на больное место наложим. С таким лечением Ваня быстро на ноги встанет.

Строго оглядела сгрудившихся правнуков.

— А вы куда собрались? Живо спати на полати! Небось, в степи выспаться не удалось.

— Мы в рощу за щавелем, — хором ответили мальчишки.

— Ох, семя бестолковое! Да вы конский щавель от сорочьего не отличите. А то и вовсе кислики нахватаете.

— Ничего, ты нам покажешь. А кислику отдельно брать будем, на щи.

— Вот так, всюду бабушка. Я в могилу собралась, смертное из сундука достала. А вместо могилы — в рощу за щавелем.

Через день Иван, которому ордынские лекари обещали скорую смерть, уже ковылял по избе. А потом уселся на рыжего коня и отправился на ярмарку, в Россию, как говорили в приграничных деревнях. Дорогущего скакового жеребца продал и купил Буланку, конягу смирного, зато приученного ко всякой сельской работе. Ещё и телегу прикупил, благо что денег хватило. Возвращался радостный, а дома тем временем вспомнили о войне.

Вновь тревогу поднял старый баран. Чем-то он напоминал прабабушку Василису, лежал себе в загончике, жевал травку, которую рвали для него близнецы, и разве что смертное не готовил, но тут вскочил, как ошпаренный, протрубил по-своему, по бараньи, тревогу и помчал в поле.

Люба сходу поняла, в чём дело, кинулась следом. В проулке у стены сложен был горбыль, осеки править. Там Люба ухватила здоровенную треску и в самую пору успела догнать барана, вскочить на него и направиться на врага.

Конечно, то была не вся орда, а небольшой отряд, отправленный на разведку. И они были готовы к встрече с безумной всадницей.

— Ступайте назад! — крикнула Люба. — Здесь вам больше пути нет!

Всадники вскинули луки. Они не собирались идти на верную смерть против страшной трески, о которой все они были наслышаны. Куда проще расстрелять противницу издали. Тучи стрел пронзили воздух, но Люба успела метнуться под защиту каменной бабы, и ураганный порыв ветра расшвырял залп по сторонам. Чёрный столб поднялся в небо. Люба гикнула и ворвалась в клубящуюся тьму, нацелив острый конец горбылины в самый глаз урагана. Конная лава последовала за ней.

Вот уж чем нельзя было напугать всадников, так это видом смерча. Не сосчитать, сколько раз они проходили этим путём, отправляясь в набег или возвращаясь с добычей. Но на этот раз всё получилось не так. Плоская харя каменный бабы исказилась, словно ей попала в глаз длинная сосновая заноза.

Люба вывалилась из клубящейся тьмы. Треска оказалась мелко расщеплена и пылала смоляным факелом. Баран кричал, как плачут дети, и упал, не удержавшись на ногах. А вот всадников, что напали на неё, нигде не было видно. Если бы Люба могла смотреть сквозь непроницаемый мрак, она бы увидела, что с ордынской стороны вываливаются избитые и изломанные кони и люди. Кое-кто был жив, но таких было немного. Краткий путь из Орды на Русь закрылся.

Люба отбросила в сторону изломанную треску, с трудом подняла на руки барана.

— Пошли, родименький, домой. Прогнали супостатов.

Неясная тень качнулась вдалеке. Люба всмотрелась и без сил опустилась на землю. Ваня едет, торопится на помощь, нахлёстывает буланую лошадку.

Куда торопиться? Мы с Бяшей уже всё уладили.

Бяшу уложили на телегу и тихонько двинулись к дому. Страшный вихрь опал, от ордынской громады не осталось ни малейшего следа.

Августовские ночи темны, а звёзды огромны, каждая с кулак величиной. Дом, стоящий на отшибе у деревни, тонет в темноте, лишь лампадка чуть брезжит в красном углу. Трое богатырей, сбившись в кучу, спят на полатях. Бабушка забралась на печку, греет старые кости.

Широкая семейная лавка — пуста. Август месяц на дворе, какой смысл в избе ночевать? А что заморозки в августе случаются, то тем, кто, обнявшись лежит, холодно не бывает.

— Люба, моя, Любушка…

— Ванюша, милый, ну что ты такой ненасытный.

— Дочку ты мне обещала, красавицу, чтобы конопушки от уха до уха.

— Будет тебе дочка, Дашенька или Анюта… — Люба потаённо засмеялась и тихо сказала: — А вдруг опять тройня будет? Разом три девчонки…

— Ну и пусть, — согласился Иван. — Вот и ладно. Девочки родятся к миру.