Совок 8

Вадим Агарев

Совок 8

Глава 1

Все ранее задуманные планы на сегодняшний день рухнули и полетели коту под хвост. Приехавшие коллеги из Советского РОВД, незлобливо поручкавшись со мной, сходу включились в работу. Персонал скорой занялся недострелённым злодеем Уткиным. Чуть позже заявился дежурный следователь Советской районной прокуратуры Таланов. Пришлось отвечать на все его вопросы. Скрывать мне было почти что нечего и я обошелся без вульгарных измышлений и придумывания параллельной правды. Сергей Геннадьевич следователем был толковым и мы с ним уложились в рекордные полчаса.

— Сам понимаешь, Корнеев, потом мы с тобой еще побеседуем! Более обстоятельно, — порадовал он меня.

Нож и две гильзы нашли и приобщили сразу. А пули, в том числе ту, которая измочалила вздорному Николаю Васильевичу правую кисть, искали очень долго.

Когда прокурорский следак осматривал и описывал нож, я, пользуясь, как на «Поле чудес» веселым случаем, его, то есть, этот самый нож, тоже подробно рассмотрел. И с глубочайшим удовлетворением отметил, что рукоятка зэческой самопальной финки, как и рука злодея, так же пострадала. Причем, серьёзно пострадала. Тупая пээмовская пуля, имеющая солидную останавливающую способность, изрядно повредила наборный разноцветный плекс рукояти. Сложившаяся ситуация позволяла мне чувствовать себя вполне спокойно. Правомерности у меня было с запасом, хоть отбавляй. По большому счету, первый предупредительный выстрел при данных обстоятельствах был желателен, но необязателен. Наличие ножа в руке преступника позволял мне сразу стрелять на поражение. Однако и он, этот необязательный выстрел, был благоразумно мною произведён. А второй пулей я и вовсе намертво доказал и закрепил факт нахождение ножа в руке у криминального шпалопропитчика Уткина. Трассологическая, баллистическая и судебно-медицинская экспертизы будут самым лучшим доказательством моей правоты и на съедение прокуратуре меня не отдадут.

Теперь этот благоухающий креозотом дамский угодник с вызывающе нестандартными мудями, при всём своём желании и босяцком фарте не сможет отрицать главного для меня обстоятельства. Того самого обстоятельства, которое и сподвигло меня на применение табельного оружия. Уткин никак не опровергнет присутствия «холодняка» в своей правой руке на момент обострения наших с ним разногласий. Не удастся ему это, даже, если вдруг окажется, что он внебрачный племянник областного прокурора. От двух ненужных мне свидетелей я, будучи необычайно умным и предусмотрительным, также вовремя избавился. А нужный очевидец вооруженного нападения на работника милиции, у которого фамилия Гриненко, меня, думаю, не подведёт. И даст не только правдивые, но и нужные мне показания. Учитывая данные факторы, я даже не сомневался, что при любых, пусть даже самых неблагоприятных раскладах, применение мной оружия будет признано правомерным. Как прокуратурой, так и моим вышестоящим милицейским руководством.

— Корнеев, твою мать, будь любезен, скажи, какого хера тебе здесь было надо? — раздраженно раздалось сбоку, — Тебе, что, в своём районе тесно? Ну объясни, вот нахера ты здесь пальбу устроил?

Обернувшись, я увидел в двух шагах от себя Колю Яхина. Когда я нёс службу еще в Советском, он был там старшим участковым. Наверное, он и сейчас занимает эту почетную, но почти расстрельную должность. И таки да, Партизанская шестьдесят четыре, где прописан скандальный шпалоносец Уткин, это, кажется, его земля. Тогда получается, что влип Николай со своим поднадзорным тёзкой. Здорово влип. Переживает теперь Коля, как бы не попёрли его из внутренних органов в народное хозяйство выполнять пятилетку за три года. И попрут его, как в таких случаях водится, без выходного пособия.

— У тебя хоть рапорта о его проверках по месту жительства есть? — сочувственно, вопросом на вопрос ответил я бедолаге Яхину, — Ты имей в виду, Коля, на нём хулиганка висит, изнасилование и вдобавок еще несколько эпизодов квартирных краж!

Старший лейтенант Яхин побледнел и перекосился ликом, как от жуткой зубовной боли и сопутствующего ей не менее острого приступа геморроя.

— Нет рапортов, — окончательно скис Яхин, — Собирался на днях его навестить, он же только-только освободился, сука! А я за двоих уже месяц пашу! Еле успеваю почту и материалы исполнять! Ты скажи, Корнеев, когда мне еще надзорников проверять⁈ Думал, выйдет Горюнов из отпуска, тогда и отработаю всех своих подучетников сразу. Я всего три выходных за этот месяц отгулял, семьи не вижу! Эээ! Кому это интересно⁈ — старлей обреченно махнул рукой. — Сейчас проверялы понаедут из города и области, вцепятся зубами и начнут жилы тянуть!

Яхин уныло причитал сам для себя, не ожидая от меня какого-либо сочувствия или жалости. А мне его, между тем, было жалко. Я очень хорошо понимал, что мужик по роковому стечению обстоятельств попал в жернова бездушной людоедской системы. И она его методично, и без какого-либо сострадания в самое ближайшее время пережуёт. А жизнерадостно пережевав, равнодушно выплюнет. В самом лучшем случае и, если только крепко повезёт, то объявят Николаю приказом генерала неполное служебное соответствие занимаемой должности. Ни один начальник не возьмёт на себя ответственность и не примет его оправдания всерьёз. И похеру всем, что старлей в ущерб семье, и собственному здоровью пашет без выходных. Да, чего уж, его и слушать никто не будет. Тем более, что в его графике службы на этот месяц красные квадратики выходных на нужных местах, как пить дать, исправно присутствуют. Ведь, главное, это правильно составленная бумажка. Всё, как всегда. А это значит, что всё в норме с отдыхом у личного состава. И, стало быть, старший лейтенант Яхин, ни кто иной, как самый злостный разгильдяй. Своим преступным бездействием и халатностью создавший прямые предпосылки для случившегося безобразия. То есть, для совершения административно поднадзорным Уткиным тяжкого преступления. А еще вдобавок и до гармоничной кучи, серии квартирных краж.

— Пиши рапорта на каждую прошедшую неделю и беги, падай Щекаеву в ноги! — вполголоса, чтобы никто не слышал, начал я вразумлять старлея и склонять его к должностному подлогу, — Петрович мужик неплохой, думаю, он не упрётся и черканет на них свою закорючку с нужной датой. А потом добывай коробку конфет с шампанским и стремительно лети к Самохваловой в исправ-работы! Ей тоже косяк с поднадзорным не нужен. Если услышит и поймёт она тебя, друг мой Яхин, то считай, что половину своей проблемы ты уже решил! А, кстати, какого хера ты здесь? Сутки, что ли дежуришь?

— Ага! Дежурю! — старлей уже не выглядел безоглядно потерянным и в его глазах я увидел признаки надежды на спасение. Но через секунду он опять сник и грустно улыбнулся, — Ты бы уж лучше, Корнеев, в лоб ему стрелял! Он ведь, сука, сдаст меня. Ну, что не проверял я его. Со всем своим удовольствием вложит! Его же обязательно по этому поводу областники опрашивать будут! И он, сучья морда, за пару сигарет им любые показания на меня даст! Любые! И от того ещё счастлив будет! Нет, Корнеев, ей-богу, зря ты его не в лоб, а в руку стрелял!

— Знал бы, что ты такой расп#здяй, Яхин, и, что ты поднадзорников своих ни хера не проверяешь, может я и стрелял бы ему в лоб. Мне без разницы! — вздохнув от раздумий, согласился я, только сейчас подумав, что так и надо было сделать, — Но теперь-то чего об этом жевать, Николай? Не сдаст он тебя, не бойся. Ты его у врача с фельдшером прямо сейчас забери и сюда подведи. Я вон смотрю, руку они ему уже замотали. Приведи его, а я попробую убедить этого гамадрила, чтобы он тебя не сдал.

Яхин как-то странно на меня посмотрел, потом кивнул и, через каждые три шага оглядываясь, пошел в угол, где на лавке под присмотром сержанта, с Уткиным возились медики скорой помощи.

Не обращая внимания на индюшачий клёкот медработников, исходящих обильными выделениями гуманизма, старлей прихватил Уткина за здоровую руку и, не вступая в длительные переговоры, потащил его в мою сторону. Подстреленный шпалоносец попытался было взывать к милосердию Яхина и окружающих, но тот к его стенаниям, как и к претензиям лепил, был глух. Потрясая яйцами, слипшимися с волоснёй и опавшим сверх всякой меры стручком, кровавый мальчик Николай послушно семенил за своим суровым поводырём. Прокурорский Таланов, повернувшись на шум, какое-то время наблюдал непонятные ему внепроцессуальные всплески дарвинизма. Он сначала хотел даже что-то сказать, но потом передумал, и вернулся к протоколу осмотра.

— Ты бы ему штаны, что ли дал! — посоветовал я дежурному участковому, — Оно понятно, женщин здесь нет, но этот финский уродец своим нудизмом меня напрягает! — указал я старлею на приведенного им бандита в стиле «ню».

— Чё это финский? — моментально оскорбился Уткин, — Сперва покалечил ни за что, а теперь еще и оскорбляешь! Я жаловаться на тебя буду! — понимая, что при прокуратуре и медицине я в него стрелять не стану, начал качать права криминальный Аполлон.

— Рот закрой и слушай сюда, обмылок! — вполголоса начал я вразумляющий диалог с представителем креозотной преступности. — Ты знаешь, придурок, кого ты на днях изнасиловал?

Яхин, принёсший из кучи вещей штаны, молча протянул их новоиспеченному инвалиду и сосредоточившись, принялся внимательно слушать.

— Бабу, кого ж еще! — болезненно гримасничая от якобы непереносимых страданий, Уткин пытался натянуть штаны одной рукой, — Подумаешь, беда какая! Ну доставил бабе удовольствие, мужичонка-то у неё квёлый! По-хорошему, так она мне должна была поллитру поставить за проявленное к ней уважение!

Отходящий от испуга и получивший какой-то обезболивающий укол гадёныш, постепенно обретал привычные ему манеры. Он уже почти справился со своими штанами и потому стал намного уверенней в словах и осанке.

— Ты не волнуйся, тебе её брат бутылку поставит! Вернее сказать, вставит! — глумливо ухмыляясь, разглядывал я упыря. — Сегодня ты еще спокойно на шконке поспишь, а завтра тебе уже придётся лезть под неё! Или к «машке» ближе перебираться.

Гражданин Уткин насторожился. Он видел, что беспредельный мент с ним не шутит, но откуда веет бедой, всё еще не понимал. Блатная ухмылка, в который уже раз за сегодня, сползла с его морды.

— Начальник, я тебя прошу, следи за словами! — настоятельно обратился ко мне урка-многостаночник, — Не той я масти, чтобы под шконкой или у «машки» время проводить! Пусть, я не вор и не положенец, но я честный фраер и люди это за мной знают! — Уткин нахохлился, как мышь на крупу и даже пару раз недобро сверкнул глазами в мою сторону.

— Это ты пока честный фраер, а завтра-послезавтра с тебя обязательно спросят за эту бабу. И спросив, тут же опарафинят! — я с насмешливым и неискренним сочувствием смотрел на криминального калеку, — У этой бабы брат родной за строгим режимом смотрит, а тебя, я думаю, как раз к нему на «десятку» отправят! Вот и думай, как ты свой восьмерик под ним отбывать будешь! А что уже через пару дней к тебе на тюрьме подойдут, чтобы с тебя спросить, я даже не сомневаюсь. Знаешь почему?

— Почему? — напрягшийся, как струна злодей, смотрел на меня, с трудом скрывая быстро нарастающее беспокойство.

— Потому что я прямо отсюда сейчас поеду на «десятку» и попрошу тамошнего «кума» привести мне для беседы брата той самой бабы, которой ты «уважение» оказал. И в подробностях ему расскажу про то, как ты его сестрицу «уважил»! Она сама стесняется ему пожаловаться, стыдно ей почему-то. А мне не стыдно, я обязательно расскажу. Как думаешь, за сутки прогон с его просьбой насчет тебя до тюрьмы дойдёт?

— Ты гонишь, начальник! — стараясь скрывать страх, который рвался наружу, хрипло прошипел половой террорист, — Не верю я тебе!

— А разве я прошу тебя мне верить? — ухмыльнулся я, — Главное, чтобы мне её брательник поверил! И ты не сомневайся, он поверит! Я ему для этого не постесняюсь уголовное дело показать! Где показания его сестры насчет тебя и твоего «уважения» к ней. Как думаешь, официальным государственным бумагам он поверит? Вот и я думаю, что поверит! — удовлетворённо кивнул я Уткину, когда он, не выдержав моего взгляда, опустил глаза.

— А когда поверит, то сей же час маляву отпишет и на тюрьму зашлёт! Как думаешь, его авторитета хватит, чтобы бродяги тебя на тюрьме от всей души полюбили? Ты знаешь, Уткин, я думаю, что тебя там так часто любить будут, что тебе даже посрать некогда будет!

Любитель сонных женщин и предутренней яичницы смотрел на меня с переменчивыми чувствами во взгляде. С величайшим ужасом и не менее лютой ненавистью.

От дверей раздевалки в нашу сторону двигался Стас. Допросившись у Таланова, он ходил звонить в РОВД, чтобы предупредить своё и моё руководство о наших подвигах. И о том, что мы задерживаемся по уважительной причине.

— Ну что там? — не ожидая ничего хорошего, начал пытать я Гриненко, — Как обстановка в РОВД? Нормализуется?

— У вас в следствии, может она и нормализуется, а у нас Тютюнник икру мечет! Орёт, как резанный, обещал мне выговор влепить! И еще твоя Зуева велела тебе ей позвонить!

— Позвоню! — пообещал я Стасу, — Минут через десять. А лучше, сам приеду. Минут через тридцать.

Я снова завладел вниманием однорукого эротомана.

— Ну что, бывший честный фраер, привлекает тебя почетная должность главпетуха СИЗО номер сорок два дробь один? Ты только как следует подумай, прежде, чем за это высокое звание хвататься!

Уткин сжал губы в нитку и наплевав на элементарную вежливость, отвернулся. Тем самым давая понять, что обозначенная мной перспектива ему не по душе.

— Тогда слушай меня внимательно, блядина! — я изменил тональность разговора на более жесткую, — Через день-два-три, к тебе на тюрьму заявятся ребята из нашего внутреннего департамента. И они будут задавать тебе вопросы. Так вот, твоя задача им правдиво ответить, что участковый Яхин за#бал тебя своими проверками! Даты его проверок ты запамятовал, а что он приходил, помнишь так, чо аж зубы ломит! — я ткнул пальцем в рядом стоявшего старлея. — Ты меня понял, Уткин?

Уткин ничего не понял, но головой на всякий случай кивнул.

— Повторяю для тех, у кого мозги пропитаны креозотом! — глядя в глаза злодея, я опять уперся пальцем в грудь Яхина, — Скажешь, что он тебя раза три-четыре по месту жительства проверял после твоего освобождения, понял?

— Я всё понял, начальник! — лицо однорукого жулика просветлело и я убедился, что до него дошло то, чего я хочу, — Только уж и ты, начальник, жизнь мою не ломай! Лады?

— Договорились, Уткин! И не дай тебе бог! — погрозил я ему пальцем.

Глаза старшего лейтенанта Яхина светились, как у примерного пионера, заставшего старшую пионервожатую, раскорячившуюся на унитазе. Старший участковый дышал полной грудью и щеки его цвели юношеским задорным румянцем.

Получив от следователя Таланова разрешение удалиться восвояси, мы со Стасом двинулись на выход. Старлей уважительно проводил нас до проходной и прощаясь, поинтересовался, кто на «десятке» ходит в положенцах. Я честно ответил, что не обладаю такой информацией. Оставив Яхина в недоумении, мы со Стасом пошли к машине.

Загрузившись вместе с чувством выполненного долга в автомобиль, я и Гриненко поехали в РОВД. Обсуждая по пути, какой аргументацией мы будем отбиваться от нападок со стороны руководства.

Когда мы вошли в вестибюль райотдела, нас перехватил дежурный. Если быть точным, то перехватывал он только меня.

— Корнеев, сдай оружие и бегом к Дергачеву! — категоричным тоном распорядился он. — По сводке УВД прошло что ты стрелял в Советском районе! Это так? Пистолет при тебе или его изъяли?

— При мне! — успокоил я дежурного, — Таланов заедет после завершения следственных действий на месте и изымет.

Я прошел в оружейку и сдал пистолет, забрав из своей ячейки карточку-заместитель. Почему прокурорский следак сразу не забрал ствол, мне было лень думать. Скорее всего, не хотел таскаться с килограммом проблемного железа. Написав рапорт на предмет израсходованных боеприпасов в количестве двух патронов, я пошел сдаваться руководству.

Мне оставалось пройти каких-то пол-коридора, когда меня переняла идущая навстречу и. о. замполита Октябрьского РОВД Евдокия Леонтьевна Капитонова.

На ее лице сияла торжествующая улыбка. Своего счастья Дунька даже не пыталась скрывать.

— Ну что, Корнеев, доигрался? — Дульсинея КаПээСэСная радостно преградила мне дорогу, — Теперь тебя в любом случае выпишут из незаконно занимаемой жилплощади! По приговору суда выпишут! Ты, насколько мне известно, в человека сегодня стрелял? Мне даже рассказали, что это уже не первый случай и, что ты однажды уже убил советского гражданина! И, что тебе даже удалось, непонятно как, выкрутиться! Безобразие! На этот раз я тебе этого не позволю, Корнеев! Не надейся! Ты у меня обязательно сядешь!

Быстро оглянувшись, я убедился, что коридор пуст. И решил быть вежливым с парт-дамой на полную катушку.

— Я не только сегодня стрелял, товарищ капитан, но я еще и попал! — потрафил я чересчур недоброй и некрасивой женщине, не желая её расстраивать, — Запомни, курица, если я в кого-то стреляю, то обязательно попадаю! И вообще, ты бы, Дуся, не нервировала меня, а то неровён час…

Я скорчил рожу немецко-фашистского пулемётчика из расстрельной команды Освенцима, и сунул руку за полу пиджака.

Ойкнув, мадам Капитонова отшатнулась и попыталась вжаться в стену. Но штукатурка и капитальная кирпичная кладка её в себя не впустили. Не оставляя попыток пройти жопой через стену, Дуня начала тонко и продолжительно выпевать долгую букву «И-и-и-и-и». Я не не стал дожидаться, когда она для пущей значимости происходящего действа захочет испортить дружескую атмосферу. А потому приветливо ей улыбнулся и не спеша продолжил свой тернистый путь к приёмной Дергачева.

Глава 2

На «ликёрку» я вчера так и не попал. По причине неуспеваемости. После того, как высокие стороны общего языка так и не нашли, я, не обращая больше никакого внимания на предынфарктную комиссаршу, гордо и молчаливо удалился. А оплот коммунизма в Октябрьском РОВД, по собственной воле вставшая к стенке, там так и осталась стоять. Потея от волнующих её эмоций и хватая перекошенным ртом воздух.

А я, меньше, чем через минуту уже находился в кабинете начальника РОВД. Где помимо подполковника присутствовали еще два начальствующих субъекта. Доблестные майоры Данилин и Тютюнник.

— Разрешите? — заглянул я в приоткрытую дверь после дозволения секретарши.

— Заходи! — пасмурный Дергачев не был настроен на прелюдии. — Рассказывай, Корнеев, чего ты там, в Советском натворил? Кто он, этот Уткин и нахрена тебе понадобилось в него стрелять?

— Разрешите? — входная дверь за моей спиной снова приоткрылась и в кабинет, не дожидаясь ответа шефа, уверенно вошел его зам по опер Захарченко.

Дергачев даже не посчитал нужным ему кивнуть. Он, не отрываясь, сверлил меня взглядом, который ничего хорошего мне не сулил.

Его заму, по-видимому, разрешения и не было нужно. Он уверенно прошел к приставному столу, за которым уже сидели Данилин с Тютюнником. И, отодвинув стул, вольготно развалился на нём.

— Плохой он человек, этот Уткин, товарищ полковник! — осознанно решил я превратить несостоявшуюся на креозотном заводе трагедию в спасительный для себя фарс, — Очень плохой! Поэтому я в него и шмальнул!

Присутствующие отцы-командиры достопочтимого Октябрьского РОВД на какие-то мгновенья оцепенели. И начали растерянно переглядываться.

— Да он, похоже, на самом деле е#анулся! — выпучив глаза и дав петуха сорвавшимся голосом, взвизгнул Тютюнник. Не так давно, но очень сильно невзлюбивший меня.

— Василий Петрович, вы посмотрите на него, он же издевается над нами! Он же нас всех под увольнение не сегодня, так завтра подведёт! Этого Корнеева срочно отстранять нужно и на ВВК отправлять! Пусть уж лучше его дураком там признают, чем всех нас без права на пенсию выгонят! Мало того, что он сам на каждом шагу беспределит, так еще и моего Гриненко с толку сбивает!

— Тихо! — прихлопнул ладонью по столу Дергачев, всё еще не отводя от меня вдруг заледеневших глаз, — Ты это чего, лейтенант? Решил шутки здесь шутить? Весело тебе⁈ — его, лежавшие на столе кулаки, непроизвольно, то сжимались, то разжимались. — А, может, майор прав и ты, Корнеев, на самом деле умом тронулся⁈ Ты, что ж это, ты теперь всех, кого плохим сочтёшь, из казённого ствола стрелять будешь? Ты, кстати, пистолет-то свой сдал? Или у тебя его опять, как вещдок изъяли?

Трое других руководящих товарищей смотрели на меня, как на пьяную обезьяну с гранатой. А мне, в свою очередь, жальчее всего было смотреть на Алексея Константиновича Данилина. Мой начальник, наверное, уже примерял терновый венок ведомственных репрессий на свою несчастливую голову. За недостаточный контроль над своим огнестрельно-разнузданным подчинённым. За мной, то есть.

Психологический этюд пора было переводить в эндшпиль. Своего я добился и валять ваньку больше не имело смысла. Традиционного предварительного и потому нудного разбора полётов удалось избежать. Вместе с неизбежной массой начальственных упрёков, и поучений. Заместив все эти сомнительные удовольствия для себя стрессовым экспромтом для любимого руководства. Будь я, на самом деле, сопливым лейтенантом двадцати с небольшим годов, то разумеется, я бы вёл себя совсем по-другому. И обязательно огрёб бы кучу эротических эмоций. Во все неприличные места. Причем, еще задолго до логичного завершения беседы с радикально настроенным начальством. Просто из-за желания этого начальства выпустить пар.

В эти застойно-диетические времена применение ментом табельного оружия было большой редкостью. Даже в отношении самого нехорошего гражданина. Стрельба мента по человекам считалось супер-чрезвычайным происшествием. С обязательным докладом в любое время суток начальнику областного УВД. И в течение тех же суток министру МВД СССР. Министру, пусть и в общей сводке утром, но, тем не менее.

А тут, недавно начавший службу летёха, взял себе за привычку, как рябчиков, одного за другим стрелять советских граждан. И то обстоятельство, что эти советские граждане ни разу не эталоны строителей коммунизма, а скорее даже наоборот, мало кого волнует. Вдобавок, этот не укладывающийся в общепринятые прокрустовы рамки вьюнош, сейчас стоит и смотрит в глаза районным милицейским богам, ничуть не смущаясь встречных их взглядов. Не стесняясь ни собой содеянного, ни их должностного величия. Разрыв шаблонов и сбой программы в умах милицейских начальников наблюдались в данный момент невооруженным глазом. Хоть правым, хоть левым.

Собственно, на то и был мой нехитрый расчет. Собаки, когда они в стае, неизменно рвут убегающего. Потому мне и не хотелось, чтобы сгоряча начальники наговорили мне лишнего, пока я оправдываюсь. И, чтобы взысканий сходу не наобъявляли. Задолго до результатов служебной проверки. Пусть все разбирательства ограничатся рамками уголовного дела, которое будет вести Советская прокуратура. А уж с ней я как-нибудь, да разрулю.

— Чего молчишь, лейтенант? Сказать нечего? — вступил в разговор самоуверенный Захарченко. — Ну да, прокатило у тебя один раз, когда ты Воронецкого кончил, так ты что, думаешь, что тебе это всегда с рук сходить будет? Думаешь, что Василий Петрович тебя опять отмазывать кинется?

Ах ты ж, жучара! Отмазывать! Хер вы меня тогда с Воронецким отмазывали! Ни ты, ни Василий Петрович пальцем о палец не ударили! Сидели тихо, прижав уши и ждали, когда прокуратура и ИЛС дадут свою правовую оценку моим пострелушкам. Это я тогда сам себя отмазал, разработав и реализовав безупречную оперативную комбинацию с использованием специально подготовленного реквизита. Да еще так цинично и профессионально, что никто даже помыслить не отважился, что я тогда целенаправленно ликвидировал Толика-упыря. Ну, что ж, ладно, сука, держись, напросился!

— Никак нет, товарищ капитан, мне есть, что сказать! Докладываю, в гражданина Уткина я стрелял в результате и во исполнение нашей с вами договорённости! Вы просто запамятовали, Виталий Николаевич!

Продолжать я не стал, а наоборот, приняв вид недалёкого придурка-служаки, застыл, глядя перед собой преданно-прозрачными глазами.

— Т-ты чего это несёшь, лейтенант⁈ — зам по оперработе начал изображать дефективного заику из вспомогательной школы, — Какая еще нахрен у нас с тобой договорённость⁈ За собой меня утащить хочешь?

— Не хочу я вас никуда тащить, товарищ капитан, я не по этой части! Вспомните, вы же сами меня просили побыстрее раскрыть дело Толкуновых. Разве не так? — я с еще большей телячьей преданностью уставился на Захарченко.

— Ну так… И чего теперь? Людей направо и налево стрелять нужно? — не сдавался уже готовый впасть в отчаяние зам по опер. — Ты, Корнеев, не мудри, тут дураков нет! — главный начальник районных сыщиков отказался от развязной позы и сел на стуле ровно, как примерный школьник. И, ища поддержки у начальственных коллег, огляделся.

— Подожди, капитан! — недовольно перебил своего протеже Дергачев, — Говори, Сергей, но только так говори, чтобы всем тут понятно было!

Мысленно улыбнувшись и погладив себя по шишковатой голове, я начал своё сиротское повествование.

Когда я закончил, лица у всех, кроме начальника уголовного розыска Тютюнника разгладились и напряженного скепсиса на них уже не наблюдалось.

— Следак прокурорский какую позицию занял? Что говорит? — деловито продолжил пытать меня начальник РОВД, — Ты же в Советском до нас работал, знаешь его?

— Знаю, но не так, чтобы близко, — неопределённо пожал я плечами, — Мужик он неплохой и как следователь очень толковый, — не стал я слишком обнадёживать шефа, опасаясь сглазить доброжелательное отношение ко мне Таланова.

— А насчет Гриненко вы тоже не совсем правы, товарищ майор! — укорил я сидящего напротив через стол Тютюнника, — Он в связке со мной на ваш отдел розыска сегодня раскрытие двух преступлений выдал! Изнасилование и злостную бакланку. А, если с жуликом как следует поработать, то я уверен, там и квартирные кражи по нашему району вылезут! Месяц еще не закончился и эти палки вам процент раскрываемости существенно поднимут!

Тютюнник, стараясь не замечать моего подчеркнутого добродушия и непонятной ухмылки Дергачева, молча краснел, внимательно глядя на свои неровно остриженные ногти.

— Ты вот что, Алексей Константинович, ты давай-ка, забирай своего архаровца и ступай к себе в подразделение! — повеселевший подполковник дал понять Данилину, что инцидент он считает исчерпанным, — А то я чувствую, что Корнеев сейчас совсем уже разойдётся и меня виноватить вместе с ними начнёт! — подпол кивнул в сторону Захарченко и Тютюнника.

Начальник следствия поспешно поднялся из-за стола и приглашающе кивнул мне на дверь. Я послушно встал и, не оглядываясь, поплёлся на выход.

— Ты когда остепенишься? — догнав меня уже в коридоре, зашипел мне в спину майор, — Ты, если у тебя душа так за уголовный розыск болит, то ты тогда, может, к ним переведёшься? — вестимо, от недавних нервных потрясений Алексей Константинович частично утратил логику и слегка запутался в своих рассуждениях.

— Я, товарищ майор, исключительно за наше следственное отделение переживаю и работаю только на него! — горячо заверил я Данилина, — Заметьте, эта хулиганка без личности в моём производстве была, вы же сами мне её отписали! А износ я уже попутно раскрыл. По вновь открывшимся обстоятельствам!

— Ты, хотя бы мне не п#зди, Корнеев, знаю я всё! — с усталым безразличием возразил мне мой прямой начальник, — Мне Захарченко еще тогда, в твои дежурные сутки всё рассказал, когда уговорил меня дело Толкуновых тебе отписать!

Эвон, как! Что ж, чтобы не нарываться и не злить праведно возмущенное руководство, я поначалу умолк. А потом всё же не стерпел и упомянул попутные плюсы.

— Зато дело по хулиганке у нас прокуратура заберёт! Одной обузой будет меньше на отделении!

Ничего не ответила старику Золотая следственная рыбка. Данилин лишь посмотрел на меня, как на причину своей пожизненной зубной боли и прибавил шагу, отрываясь от меня в сторону своего кабинета.