Некоторые любопытные приключения и сны

Все сие приключение написано с слов самого крестьянина и сообщено достоверною особою.

XXIX

Достопримечательный случай, описанный известным Литератором Лагарпом

«Мне это так живо представляется, говорит Лагарп, как бы это вчера было, хотя оно происходило еще в начале 1788 года. Были мы на обеде у одного из наших товарищей по Академии, знатного и остроумного человека. Общество было многочисленное и выбранное из всех состояний; тут были придворные, судьи, ученые, академики и проч. В такой компании, за сытным столом, все были веселы, как обыкновенно водится; а за десертом Мальвуазье и Капское придали еще более веселости и умножили ту вольность, которая не всегда удерживается в надлежащих пределах. Разговор оживился до того, что всякому свободно было говорить, что хочет, лишь бы оно было забавно. Шамфор прочитал нам некоторые из своих безбожных и соблазнительных повестей, и Дамы слушали их, не закрываясь опахалом. За сим полились рекою насмешки над религиею. Один приводил места из Дидерота, другой из Вольтера и подобных им писателей, и все плескали руками в знак одобрения; третий, встав и подняв вверх полный стакан, кричал: «Так, Государи мои, я столько же уверен, что нет Бога, сколько уверен, что Гомер глуп». И в самом деле, сей человек был уверен в том и другом. Потом стали говорить о Гомере и о Боге, и были гости, которые говорили доброе и о том, и о другом.

Разговор сделался поважнее. Стали рассуждать с удивлением о революции, произведенной в умах Вольтером, и соглашались, что это есть драгоценнейшее перло б венце его славы. Он дал тон своему веку; он так писал, что его читают и в передних так же, как и в залах. Один из гостей с великим смехом рассказывал, что его парикмахер, пудря его, сказал: «Смотрите, Г. м., хоть я и бедный ремесленник, однако не более имею религии, как и всякой другой. Заключали, что революция непременно воспоследует, и что тогда-то суеверие и фанатизм уступят место Философии; делали выкладки, когда вероятно эпоха сия наступит, и кто из общества их будет так счастлив, что доживет до владычества разума. Старики жалели, что им нельзя тем ласкаться; молодые восхищались надеждою, что доживут до сей радости, и особенно поздравляли Академию, что она приуготовила сие великое дело и была главным местом, средоточием, пружиною свободы мыслить.

Один, однакож, из гостей не принимал участия во всех сих веселых разговорах и даже в самых малых шутках. Это был Г. Казот, любезный, оригинальный человек, но, по несчастью, привязанный к мечтаниям тех, кои верят просвещению свыше. Он тут вступил в разговор и сказал важным тоном: «Радуйтесь, Государи мои! вы все будете свидетелями этой великой и хвальной революции, которой вы столько желаете. Вы знаете, что я отчасти умею пророчить; так я вам объявляю: вы ее увидите».

Для сего не нужно пророческого дара, отвечали ему.

«Это правда, возразил он; но, может быть, он нужен для того, что я еще намерен сказать вам. Знаете ли вы, Г. м., что произойдет из сей революции, где разум восторжествует над откровенною религиею? Что она принесет вам всем, сколько вас здесь ни есть?»

«Посмотрим, сказал Кондорсет с своею глупою миною философа; не беда встретиться и с Пророком».

«Вы, Господин Кондорсет, продолжал Казот, в подземной тюрьме на полу испустите дух; — вы умрете от яда, который примете, дабы избежать от рук палачей; от яда, который, благодаря наступающим временам, вы принуждены будете всегда носить с собою[12]».

Сначала это произвело великое изумление; но тотчас вспомнили, что добрый Казот иногда и наяву грезит, и стали хохотать. «Г. Казот! сказал один из гостей, басня, которую вы нам рассказываете, не так забавна, как ваш Влюбленный бес (Le Diable amoureux, роман, сочиненный Казотом). — Какой черт внушил вам мысли о тюрьме, яде и палачах? Что имеют они общего с Философиею и с владычеством разума?»

«Что я вам говорю, продолжал Казот, то верно. Именем Философии, именем человечества, свободы, разума сделается то, что вы получите такой конец; и тогда-то наступит царство разума, который будет иметь храмы: в это время в целой Франции не будет других храмов, кроме храмов разума».

«Верно, сказал Шамфор с насмешливою улыбкою, вам не бывать жрецом в сих храмах».

«Надеюсь, что нет, отвечал Казот; но вы, Г. Шамфор, который им будете, и весьма заслуживаете им быть, вы надрежете себе бритвою жилы в 22 местах, и однакож умрете спустя несколько месяцев».

Все взглянули друг на друга и опять захохотали. Казот продолжал: «Вы, Г. Вик д'Азир, вы не надрежете себе жил; но в припадке подагры пустите себе кровь шесть раз в один день, чтоб скорее кончишь жизнь, и ночью умрете.

Вы, Г. Николай! умрете на эшафоте.

Вы, Г. Бальи! на эшафоте.

Вы, Г. Мальзерб! на эшафоте».

«Слава Богу! вскричал Руше; кажется, Г. Казот сердит только на Академию: итак, меня помилует».

«И вы, прервал речь его Казот, умрете также на эшафоте».

«А! закричали со всех сторон, оп поклялся всех переморить».

Казот. «Не я». —

«Так кто же? закричали многие голоса; разве мы будем покорены Турками и Татарами, но и тогда….»

Он. «Нет, я уже вам сказал: вы находиться будете под владычеством философии и разума; и те, которые с вами так поступят, будут Философы, будут проповедовать то же, чем вы теперь около часа величаетесь, будут повторять все ваши правила, будут, также как и вы, приводить стихи из Дидерота и Вольтера».

«Он помешался» — шептали друг другу на ухо (ибо он, говоря сие, сохранял вид важный). — «Разве вы не видите, что он шутит? говорили иные; вы знаете, что он во все свои шутки любит вмешивать что-нибудь чудесное». — «Правда! сказал Шамфор; но должно признаться, что его чудесное не очень забавно. Он слитком щедр на виселицы. Когда же все это случится?»

Он. «Не пройдет шести лет, как все, что я вам говорю, исполнится».

Тут вступил в разговор я сам (рассказывает Лагарп). — «Сколько чудес! сказал я. Не скажете ли и обо мне чего-нибудь?»

«И с вами, отвечал Казот, произойдет нечто, которое по крайней мере столь же будет чудесно: вы сделаетесь Христианином». Тут все захохотали. «Теперь я спокоен! вскричал Шамфор; если нам умереть тогда, когда Лагарп будет Христианином, то мы останемся бессмертны».

«Мы, женщины, счастливы тем, сказала Дюшесса де Граммиш, что нас в революциях за ничто считают».

«Нет, сударыня — отвечал Казот — на этот раз и ваш пол не защитит вас, хотя бы вы ни во что не вмешивались; с вами поступят точно также, как и с мужчинами, не делая в том никакой разницы».

Она. «Что вы говорите нам, Г. Казот? Вы пророчествуете преставление света».

Он. «Этого я не знаю; а знаю, что вы, сударыня, со многими другими Дамами отвезены будете, в телеге палача с завязанными назад руками, на эшафот».

Она. «В таком случае, я надеюсь, по крайней мере, ехать в карете, обитой черным сукном».

Он. «Нет, сударыня! Дамы знатнее вас отвезены будут в телеге палача с завязанными назад руками».

Она. «Знатнее меня! Да кто же? — Разве Принцессы крови?»

Он. «Еще познатнее».

Тут все собрание пришло в смятение; хозяин дому нахмурился; стали говорить, что шутка простирается слишком далеко, и Г-жа Граммон, чтоб замять дело, сказала шутливым тоном: «Вы увидите, что он мне не позволит и последнего утешения: взять с собою Духовника».

Казот отвечал: «Ни вы, ни кто другой не будет иметь его, сударыня. Последний из осужденных, которому из милости дадут его…….» Тут он приостановился на минуту.

«Кто ж будет этот счастливый смертный, которому окажут такое преимущество?» вскричала Дюшесса.

«Только одно это предпочтение и он иметь будет, отвечал Казот: это будет Король Французский».

Тут все вскочили из-за стола, и хозяин, подошедши к Казоту, сказал ему: «Любезный Казот! эта жалкая шутка довольно долго продолжается, Вы простираете ее слишком далеко и до такой степени, что подвергаете себя и все общество большой опасности!»

Казот хотел уйти; но Г-жа Граммон, которая всячески старалась обратишь дело в шутку, желая развеселишь общество, подошла к нему и сказала: «Ну, Г-н Пророк! вы предсказали участь всем нам: что ж о своей вы нам не скажете?»

Он замолчал, потупив глаза; потом спросил: «Читали ли вы, сударыня, историю об осаде Иерусалима у Иосифа Флавия?»

Она. «Кто не читал ее? Но рассказывайте, пожалуйте, как бы я ее не читала».

Он. «Хорошо, сударыня! Во время сей осады, один человек ходил семь дней сряду по валу около города в виду осаждающих и осажденных и кричал беспрестанно жалобным голосом: “Горе тебе, Иерусалим! Горе тебе, Иерусалим!” — В седьмый день он вскричал: “Горе Иерусалиму и мне!” и в ту ж минуту огромный камень, брошенный из машин неприятелем, раздробил его. Сказав сие, Казот поклонился и вышел».

Примеч. Известно, что все находившиеся на сем миру точно так кончили жизнь, как предсказал Казот.

См. Сочин. Лагарпа, по смерти его изданные.

ХХХ

Достопамятное видение Катерины Медицис

В пробном листке Минденских ведомостей на 1820 год помещено следующее достопримечательное пророчество, заимствованное из записок Г-на Галльйона (Мешоiгез do Mr. de Haillon), изданных в XVII столетии.

Знаменитый чернокнижник Л1укка Гаурико, родом из Флоренции, призван был во Францию Королевою Катериною Медицис. Слух о глубоких сведениях Гаурико в заклинании духов и в других таинствах природы заставил думать сию Государыню, что он может предсказать ей будущую судьбу Франции и царственных ее Владетелей. Многих стоило трудов побудить Гаурико к сему путешествию; однако Королева не щадила ничего, чтобы только удовлетворишь своему любопытству. Наконец, чернокнижник был уже в Париже; но прибытие его в сию столицу сохранялось в тайне и одной только Королеве и некоторым из ее приближенных известно было его жилище. Гаурико долго старался отклонить Королеву от ее намерения — долго представлял ей опасность, сопряженную с заклинанием духов; но все было тщетно. Желание ее читать в книге Судеб превозмогало страх. Заклинание назначено было в Луврском дворце.

Когда пробило полночь и городской шум начал утихать, то Королева, сопровождаемая одною только пожилою Штатс-Дамою и старшим из своих Камергеров, тихо пробралась в отдаленную рыцарскую залу. Камергер и Дама долженствовали остаться в ближней комнате и неустрашимая Королева вступила одна в волшебные круги, начертанные чернокнижником. Сей последний снова просил ее отложить свое намерение или, по крайней мере, еще раз испытать себя, имеет ли она довольно мужества, чтобы снести приближение бестелесных существ. Королева была неумолима и понуждала чернокнижника немедленно приступить к делу. Она уже давно имела непреодолимое желание видеть постепенный ряд своих преемников и в особенности узнать, как ее потомство будет распространяться и царствовать во Франции. Гаурико объявил ей, что, согласно с сим желанием, увидит она каждого из последующих Королей в особенности; что все они сидеть будут на троне и в полном блеске своего величия; также, что продолжительность их появления означать будет продолжительность их царствования; тихое исчезание с престола их кончину, а падение с оного насильственную смерть.

Потом начал он свои заклинания. Пол дворца поколебался и из средины залы возник великолепный трон. Муж, одетый порфирою, воссел на оный: это был Генрих II, супруг Екатерины. Но недолго оставался он на престоле и внезапно низвергнулся с оного на пол (последствие подтвердило справедливость сего предсказания: Граф Монтгомери без намерения нанес Королю сильную рану на одном турнире, и сей последний от нее скончался). За сим появился Франциск II, старший из сыновей Королевы. Сей также недолго оставался на троне и вскоре исчез с оного без всякого шума. Таким образом один Государь являлся за другим. Некоторые из них пребывали на престоле продолжительнейшее время, иные тихо исчезали с оного, а другие ниспадали с шумом; наконец, какая-то малорослая фигура с великим трудом взошла на трон и Королева невольно воскликнула: «Ах, вот и маленькой Беарнец!» Сие восклицание, неизвестно почему, весьма смутило чернокнижника. Малорослый Король также сидел недолго, и наконец низринулся с шумом. Гаурико продолжал показывать его преемников; но после Людовика XIV, убедительнейше просил Королеву отложить дальнейшее любопытство и удовольствоваться тем, что она уже видела. Он предупреждал, что отныне представятся ей столь ужасные явления, что она не в состоянии будет их снести. Королева была, однакож, непоколебима и хотела видеть все до конца.

После того явился Король, который также недолго был обладателем своего престола. Он вдруг исчез, и за ним представился последний из его преемников. Вскоре произошла жестокая буря; все окна залы дрожали; какая-то враждебная сила низринула Короля с престола, а сей последний превратился в развалины; ужаснейшие чудовища, с ожесточением раздиравшие друг друга, рассекали воздух с диким свистом; сильный запах серы наполнил всю залу, и Королева упала в обморок!» —

Сей отрывок из записок Г-на Галльйона помещен в одной Немецкой книге, изданной в Лемго 1730 года, следовательно, за 60 лет прежде революции. Книга сия сохраняется у Издателя Минденских ведомостей, который и приглашает любопытных сограждан лично удостовериться в справедливости сей статьи.

См. No. 7 Моск. Вед., 1820.

XXXI

Замечательное приключение, случившееся с Французским сочинителем музыки Г-ном

Гретри и им самим описанное

Следующее обстоятельство принадлежит к числу горестнейших воспоминаний в моей жизни. Три дочери мои находились во всем цвете молодости и красоты; старшая из них имела 16, вторая 15, а меньшая 14 лет от роду. Все наши знакомые были от них в восхищении. В один зимний вечер поехали они на бал, который давала одна из наших приятельниц. Я сам явился туда же по окончании Итальянской Оперы. Дочери мои были, можно сказать, украшением праздника. Когда я вошел в залу, они танцевали и невольно привлекали все взоры. Жена моя наслаждалась сим торжеством гораздо еще более, нежели они сами. Я подошел к камину; подле меня стоял человек довольно важного вида и не спускал глаз с детей моих. Но он, как казалось, не разделял того искреннего удовольствия, которое юные их прелести и скромные поступки возбуждали во всем обществе. С наморщенным челом и в глубоком молчании смотрел он на веселые группы танцующих. Вдруг обратился он ко мне с следующими словами: «Милостивый Государь! Не знаете ли вы этих трех девиц?» — Не знаю, почему не хотел я ему сказать, что я их отец, и отвечал довольно сухо: «Мне кажется, что это три сестры». — «И я то же думаю, продолжал он. Около двух часов танцуют они почти без отдыха, и я смотрел на них во все это время. Вы видите, что все от них в восхищении. Нельзя быть прекраснее, милее, скромнее» Здесь отцовское сердце мое забилось сильнее прежнего: я едва не открыл ему истины; но незнакомец продолжал твердым и как бы прорицатель-ным голосом: «Послушайте ж, Милостивый Государь: чрез три года ни одна из них не останется в живых!» —

Сии слова и торжественный голос его произвели во мне невольное содрогание. Незнакомец тотчас удалился; я хотел за ним последовать, но не чувствовал в себе довольно силы, чтобы сойти с своего места. Я расспрашивал о нем многих из общества. Никто не умел сказать мне его имени и я только узнал, что он выдавал себя за большого физиогномиста и ученика Лафатерова.

Странное сие предсказание оправдалось, к несчастью, совершенным событием: в течение трех лет лишился я всех дочерей моих».

См. Нов. Литт., 1822 года, No. 4.

XXXII

Видение, бывшее Г-ну Диппелю на острове Борнгольме в 1726 году

Нассау-Уэингенский Гофрат К. II. Пленк рассказывает следующее:

«В 1734 году Апреля 24-го Принцесса Нассау-Узинген-ская отправила меня в Витгенштейн. Я неохотно оставил свою химическую работ, но, как Г. Диппель или так называемый Христианский Демокрит, там же имел свое пребывание и из Берленбурга совсем удалился, то сей путь в старости моей был мне приятель. В 5 часов утра прибыл я туда, явился к Г-ну Гофмейстеру Бринку, и Святую неделю провел в Витгенштейне. Здесь имел я разговор с Г-м Диппелем и просил его, чтоб он обстоятельно сообщил мне то, о чем я слышал от Г-на Доктора Карла в Узингене. Почему Г. Диппель и стал рассказывать мне следующим образом: «Когда я был на острове Борнгольме почетным пленником и жил в пространном аресте, в котором, однакож, сам долженствовал приготовлять себе кушанье и стол накрывать, пошел я однажды в начале весны из моей комнаты в старую залу, примыкавшую к той, в которой я имел запас свой, дабы принести пива к обеду; там увидел я, в ясный день, посреди помянутой залы, высокого черного человека, одетого по-матросски, и которого я очень знал; все платье его, башмаки, чулки, шапка, казались как бы из черной камки; лицо же было бледно и смугло. После некоторого ужаса, спросил я: «Кто ты?» Он ответствовал: «Я великий Повелитель М и пересказал сам весь свой титул. — По окончании оного, я сказал ему: «Так! ты был тем; но ныне уже не то, и теперь это ни к чему тебе не служит». Тогда дух, разгневавшись, спросил: «Для чего говоришь мне ты, когда знаешь, кто я?» — Я отвечал: «Ты теперь не можешь в сем мире ничего повелевать, и то, что ты здесь имел или чем ты был, не может уже быть тебе полезно». На сии слова дух сказал: «Я имел добрые в рассуждении тебя намерения, и в жизни моей хорошее имел о тебе мнение; ибо я решился было Флотом избавить тебя из плена и взять с собою в М. ., дабы пользоваться твоими советами и чрез тебя много учредить полезного». Я отвечал на то: «Однако ничего не сделано, и теперь не можно уже тому помочь». — Потом дух просил меня молиться об нем: ибо, говорил он, многие духи нападают на меня, которые меня сильнее и от которых я не могу оборониться. Когда ж я объявил духу, что я и в этом не могу ему помочь, то он исчез. Диппель присовокупил, что, как ему помнится, действительно до сего явления был однажды виден пред островом Борнгольмом какой-то Флот, о намерении которого он не знал; но оный Флот по причине худой погоды должен был удалиться. По прошествии трех месяцев, продолжал Г. Диппель, когда был наидол-жайший день, опять увидел я сего духа в ясный полдень в той же зале, однако он ничего не говорил и показался в ином виде; ибо платье было на нем серое, и в одной руке держал он земной шар, который бросил с такою силою на под, что он расшибся в несколько тысяч кусков, и куски так разлетелись, что их стало не видно, После того дух упал на колена и начал молиться. Тотчас напали на него в великом множестве духи отшедших, т. с. тех, коих он в правление свое не только жестоко наказывал, но и лишил жизни; они посадили его на стул, потом сбросили его; посадили его опять, били по щекам, опять столкнули и топтали его ногами. В это время дух сидел в покорной тишине, как агнец, и попущал делать с собою все, что они хотели; наконец все исчезло. Г. Диппель заключил повествование сими словами: «Я удивился, видя сего великого человека в такое короткое время столь переменившегося». — После сего мы пошли с Г. Диппелем к ужину, за которым он по обыкновению разумно рассуждал обо всем. Мы расстались друг с другом здоровы; но на другой день, в день Пасхи, 25 Апреля 1734 года, Г. Диппель найден в постели мертвым.

См. Кн. о явл. дух. по смер. Пренцлау и Лейпц., 1749.

XXXIII

Видение Шведского Короля Карла XI

Уверяют, что подлинное описание сего видения, самим Королем Карлом XI сделанное, хранится в Государственном Архиве. В первый раз появилась копия с оного в 4-й тетради Немецкого сочинения под названием: Отечественный музей. Вот перевод оного:

«Я, Карл XI, нынешний Король Шведский, почувствовал сильнейший обыкновенного припадок меланхолии в ночи с 16-го на 17-е Декабря 1676 года. — Проснувшись в половине 12-го часа, нечаянно взглянул я на окна, и поражен был великим светом, который, казалось, происходил из залы Сейма. Я дал его заметить Г-ну Биелке, бывшему тогда в моей комнате, сказав ему, что я опасаюсь, не загорелось ли в сей части дворца. Он отвечал мне, что это не иное что, как отражение лунного сияния в окнах. Удовольствовавшись сим изъяснением, я оборотился к стене, чтобы несколько успокоиться, но, чувствуя в себе чрезмерное волнение, я опять взглянул на окна и, как свет снова меня беспокоил, то я изъявил новые опасения. Добрый Биелке опять уверял меня, что одна луна производит сие действие. В ту же минуту вошел брат его, Тайный Советник, чтобы осведомиться о моем здоровье. Я тотчас спросил у него, не заметил ли он необыкновенного света в зале Сейма. Помолчав несколько минут, он отвечал мне, что пожара нигде нет, и приписывал свет, поражавший мои взоры, также лунному сиянию. Успокоившись несколько, я внимательно рассматривал окна залы, и мне показалось вдруг, что я вижу там сквозь стекла людей.

Я тотчас встал, отворил окно и, пораженный великим сиянием, сказал: «Господа! Конечно, происходит что-нибудь чрезвычайное. Вы, без сомнения, уверены, что тот, кто боится Бога, не должен ничего другого бояться. Итак, я хочу сам пойти узнать причину всего этого. Я приказал тотчас позвать Смотрителя Замка с ключами. Как скоро он явился, я взошел в тайный переход, находящийся над моею комнатою, по правую сторону спальни Густава Вазы. Когда я приказал Смотрителю отворить дверь, то он просил меня его от этого уволить. Тогда я поручил сие Биелке; но он стал просить меня о том же. Я обратился к Тайному Советнику Оксенштирну, который пришел к нам, однакож и он отвечал мне: «Государь! я клялся жертвовать имуществом и жизнию своею службе Вашего Величества; но не давал клятвы на подобный случай». Я и сам не мог в эту минуту преодолеть некоторого страха; но, ободрившись, взял ключи, отворил дверь и увидел, что стены и самый пол этой комнаты были обиты черным. Внезапный ужас овладел всеми нами. Однако я пошел к зале Сейма. Я приказывал Смотрителю отворить туда дверь; но он опять заклинал меня пощадить его. Прочие оказали таковой же страх и такое же нехотение. Итак, я сам отворил дверь и в сию залу; но едва вошел в нее, как с поспешностью возвратился назад и сказал сопровождавшим меня: «Господа! Хотите ли идти за мною? Мы увидим, что здесь происходит и, может быть, Господь хочет явить нам здесь откровение». Они отвечали мне с трепетом: «Государь! мы следуем за вами!».

Первый предмет, поразивший мои взоры, был большой стол, вокруг которого сидели 16 человек важного вида. Большия книги лежали открытые перед ними; почетное место занимал юноша 16 или 18 лет, имевший на голове своей корону, а в руке скипетр, По правую его сторону сидел человек лет сорока, большого роста и прекрасного лица, означавшего правоту. По левую находился 70-летний старец. Я заметил, что молодой Король несколько раз покачал головою, и тотчас все присутствующие ударили сильно по своим книгам. Тогда взоры мои обратились на множество плах, расставленных вокруг стола: палачи, с подобранными рукавами, рубили головы одну за другою, и потоки крови проливались. Свидетельствуюсь Богом что я был в чрезвычайном ужасе. Я посмотрел на свои туфли, чтобы увидеть, не в крови ли они и, к удовольствию, сего не заметил, Несчастные жертвы были по большей части молодые дворяне. Обратив потом взоры свои на один край залы, я увидел полуопрокинутый трон, и подле него человека, который, казалось, был Регентом Королевства; ему было около 40 лет, Затрепетав от ужаса, я пошел к дверям и воскликнул: «Какой глас Божий услышу я? Когда все это случится?» Мне ничего не ответствовали; но молодой Король вторично покачал головою, и опять все Советники сильно ударили по своим книгам. Я вскричал громче: «Поведай мне, о Боже! когда сие совершится, и открой мне, что тогда должно мне делать?» Молодой Король стал говорить и сказал мне: «Видимое тобою случится не в твое время, но в царствование 6-го Короля после тебя; он будет одинаких лет и одного вида со мною; сидящий подле меня показывает тебе, что такого вида будет опекун его. В последние годы управления о п е к у н а сего будет угрожаем Трон падением от некоторых из молодых дворян; но он будет уметь так восстановить и утвердить его, что он соделается более, нежели когда-либо, непоколебимым; и тогда займет его Король, величайший из всех, коих Швеции имела и иметь будет. Он составит счастье Шведского народа и достигнет глубокой старости. Он уплатит все Государственные долги и оставит богатую казну; но прежде, нежели совершит сии великие дела, он встретит препятствия и ты должен своими советами помочь ему преодолеть их…» Когда он оканчивал слова сии, то все исчезло, и мы увидели себя одних, со свечами в руках.

Проходя комнаты Густава Вазы, заметили мы, что черные обои были сняты и все приведено было в прежний порядок. Вошед в свою комнату, я начал тотчас писать в виде письма, и сколько мог лучше, требуемые от меня советы. Все рассказанное мною есть истина: я утверждаю сие клятвою.

Подписано: Карл XI, нынешний Король Шведский.

Говорят, что вышеупомянутые советы хранятся за Королевскою печатью, которую каждый новый Король снимает и, прочитав сие таинственное письмо, опять запечатывает оное.

См. Альтон. Сев. Пчел. No.10, 1811 года.

XXXXIV

Чудесное приключение, бывшее в Германии в 1821 году

В письмах с Манна и во всех Немецких ведомостях повествуется следующее, столь же невероятное, как и ужасное происшествие. Близ Эрбаха, что в Оденвальде, находится древний, развалившийся замок Шнеллерт. В народе давно существовало предание, будто бы в нем обитает дух, который от времени до времени посещает все окрестности. Пришествие сего незваного гостя обыкновенно сопровождается громом и бурею. Жители ближних деревень, и особенно Обер-Кейнсбаха, уверяют, что они неоднократно были уже свидетелями сего непонятного явления; но никогда дух не выходил из замка в столь страшном виде, как в ночи с 8-го на 9-е Августа. В протоколе, сочиненном по сему поводу, сказано следующее: «Около полуночи раздался по всем окрестностям ужасный шум, происходивший, по- видимому, из развалин замка Шнеллерта. Шум беспрестанно увеличивался, и весьма ясно можно было различить гром, похожий на пушечную пальбу, и стук, производимый, как казалось, скорою ездою артиллерийских орудий, запасных фур или других тяжелых экипажей. Сверх того слышан был в воздухе некоторый вой и свист, как будто бы все ветры дули вместе, и ужаснейший вихрь свирепствовал со всех сторон. Это казалось тем удивительнее, что ни одно деревцо не колебалось. Посреди сего грома и шума раздавались также радостные и жалобные крики, происходившие, как казалось, от тысячи голосов. По временам были также слышны звуки, подобные трубам и литаврам. С ними смешивался слышно было ржание лошадей и стук оружия. Сии ужасы продолжались почти целые два часа, и достигли наконец до такой степени, что многие из поселян вообразили наступающее преставление света. Все жители Обер-Кейнс-баха, Лангенбробака, Геймлаха и проч, были свидетелями сих ужасов; да и в отдаленнейших селениях, как-то в Ахгольдере и Вольбахе, слышан был сей страшный шум. Когда грозный дух вступил в Ротенштейн, бывающий, как говорит предание, обыкновенною целью его путешествий, то появился на восточной стороне горизонта кровавый крест, окруженный пламенными всадниками, и множество черных облаков, кои имели вид гробниц. Потом все сие превратилось в кровавое и огненное море, покрывшее все небо; а наконец исчезло и сие последнее со страшным треском, подобным тому, который происходит при падении горы. За сим небо появилось в прежней своей ясности, и все звезды блистали прекраснейшим светом. Повторяем, что более тысячи человек были свидетелями сего ужасного и чудесного явления.

См. Моск. Вед. No. 7З, 1821 года.

Книга публикуется по первоизданию (М.: Университетская тип., 1829) в новой орфографии, с исправлениями пунктуации и некоторых устаревших оборотов.

POLARIS