Помоги проекту - поделись книгой:
Герман показал перекрещенные пальцы.
— Такой знак, понял?
Я кивнул.
— Рюкзак в овраге. Овраг простреливается. Если потеряю сознание, твоя задача лежать смирно, пока те двое не решат, что я мертв, и не подойдут. Как только высунутся, подпустишь их ближе и нажмешь на этот крючок, — Герман показал на загогулину посреди своей коряги. — Направишь винтовку в их сторону и нажмешь на крючок, понял?
Я не понял ничего. Половина произносимых им слов мне была вообще неизвестна, но я все равно кивнул. Его нужно было успокоить. Егерь поглядел на меня как-то странно, с оттяжкой. Потом наклонился и прикоснулся горячим ртом к моему лбу. Никогда не забуду этот жест.
— Умница. Ты просто молодчина. Ты человечек! Ты говорить умеешь. Спасти тебя надо…
С этими словами он перевел взгляд в сторону врага. Из леса больше не доносилось ни звука. Сотрапезники затаились, мы тоже. Герман, казалось, внимательно вглядывался в стену из деревьев. Так внимательно, что перестал шевелиться. Лишь редкие, свистящие, хриплые вдохи свидетельствовали о том, что он еще жив.
Вдруг донесся скрип снега, но не из леса, а откуда-то со стороны тракта. Герман не шевельнулся. Я четко расслышал еще один звук, затем еще и еще. Кто-то приближался. Я извернулся так, что мне стала видна часть дороги. Из-за ее изгиба показалась фигурка сотрапезника с такой же, как у Германа, корявой палкой в руках. Пригибаясь к земле как можно ниже, она медленно приближалась к нам. Плеваться рубалями приближающийся сотрапезник не спешил, поскольку мы лежали на самом дне воронки. Промахнуться при таком раскладе — дорогого стоит. Вместо этого он пытался подойти ближе, занять более выгодную позицию. Егерь по-прежнему не шевелился. Неужели не слышит?
Я испугался и что было силы пихнул его ногой куда придется. Тот встрепенулся, словно ото сна, взглядом нашел мое лицо. Я кивком указал в сторону, откуда надвигалась угроза. Егерь тут же перевалился на другой бок, вывернул руку с корягой в сторону подползающего к нам сотрапезника и нажал на тот самый крючок, который показывал мне. Раздалось оглушительное стрекотание. Тра-та-та-та-та. Сотрапезник всплеснул руками и повалился навзничь.
— Окружить решили, гады, — прокомментировал, Герман. — Ну, все. Теперь один на один!
Он вновь направил свою грозную корягу в сторону леса. По сути, сотрапезнику стоило лишь дождаться, пока истекающий кровью егерь умрет. Затем добить его и меня и, забрав нашу корягу с рубалями, вернуться в курень. Но, по всей видимости, в силе духа сотрапезник сильно уступал Герману. Так бы мы и валялись в снегу, ожидая неминуемого конца, если бы не его храбрость и сила воли.
Мы пролежали не долго. Все это время Герман глубоко и ритмично дышал, уткнувшись лбом в грязную снежную кашу на дне воронки. Я боялся пошевелиться, поскольку не знал, что именно он делал. Как оказалось — собирался с силами. Взяв себя в руки и направив всю волю на то, чтобы не отключиться в очередной раз, он медленно встал со мной на груди во весь рост. Перехватив свой автомат поудобнее и направив его в сторону, где укрывался последний сотрапезник, он громко выкрикнул:
— Ты видел, что я сделал с мужами твоего куреня, сотрапезник. Ваше оружие бессильно против меня. Я даю тебе и твоему куреню последний шанс. Вот тебе мое слово. Ты медленно выходишь с поднятыми руками на тракт. Я забираю твою винтовку и отпускаю тебя на все четыре стороны. Продолжишь сопротивление — я убью тебя. В курене больше нет мужчин. Ты теперь хозяин. Все теперь — твое. Уходи и правь, как тебе вздумается. Я тебя не трону. Слово егеря.
В повисшей тишине было слышно, как ложится на поле боя свежий снег. Трясущимися то ли от холода, то ли от страха руками я покрепче обнял Германа. Пальцы у него за спиной увязли в чем-то горячем и липком. Я отнял свои руки и обомлел. Они были в крови, в крови Германа. Егерь же стоял не шелохнувшись, словно каменное изваяние, гордо подняв голову в сторону врага. Ответа не последовало.
— У тебя пять секунд на размышления, — выкрикнул Герман в лес. — Раз! Два! Три!..
— Стой! Не стреляй! — отозвался сотрапезник.
Я узнал его голос. Это был брат Курьмы. Тот самый погорелец, что жил всю зиму в нашем доме.
Видимо, блеф Германа сработал. Не веря своему счастью, пригибаясь к земле и высоко поднимая вверх свою винтовку, сотрапезник вышел перед нами из леса. Скользя и путаясь в полах своей шубы, он выбрался на тракт и медленно подошел к нам, демонстрируя всем своим видом, что более не собирается воевать.
— Ты обещал! — напомнил сотрапезник, медленно опуская винтовку к ногам Германа. Егерь не шелохнулся. Одним взглядом он указал сотрапезнику на ноги.
— Снимай снегоступы. И убирайся прочь!
И тот, быстро сдернув с ног широкие плетеные снегоступы, ушел. Сперва пятясь, видимо, опасаясь выстрела в спину, затем боком, а после и вовсе бросился бежать сломя голову.
Как только враг скрылся за поворотом, Герман издал глухой стон и повалился в снег. Еле дыша, он достал свой нож и обрезал ремни, что связывали нас. Одними губами, чуть слышно он прошептал мне:
— Рюкзак. Укладка.
Я понял, что егерь говорил про свой горб, оставшийся лежать в овраге, и тут же бросился к нему. Несмотря на то, что я оказался практически по пояс в снегу, холода я почти не чувствовал. Босой, в одних штанах, я кое-как добрался до егерского горба. Но тот оказался для меня неподъемным. Как ни пытался я приподнять его, глубоко утопленный в сугробе, он лишь слегка качался, не поддаваясь. Наконец, истратив все силы и изрезав об острый лед ноги в кровь, я решил, что, возможно, сам смогу отыскать ту штуку, о которой говорил Герман. Я раскрыл его горб, благо, он теперь не был ничем защищен, и стал в нем рыться. В снег полетели золотые рубали, волшебный шар, бесполезный егерский идол, но там не было ничего похожего на лекарствия. Ничего похожего на то, чем лечил в курене наш шаман. Ни оной настойки с глазом ворона, ни травы-сухоцвета. Вдруг я увидел яркий, словно одуванчик, продолговатый предмет. На его крышке был нарисован силуэт сотрапезника, перечеркнутый двумя палками. Такой же рисунок я вчера видел внутри второй головы Германа. Я схватил эту странную штуку и побежал обратно, скользя и спотыкаясь. Герман лежал на снегу среди трупов сотрапезников, изо всех сил борясь с желанием отключиться. Увидев меня с нужным ему предметом, он воспрянул духом. Я всунул ему в руки коробку. Негнущимися от холода, белыми, как снег, пальцами Герман открыл ее. В ней лежали две каких-то трубки. Герман вынул их и поочередно с силой ударил себя в ногу каждой.
Я стоял перед егерем босой, раздетый по пояс и наблюдал, как он, закатив глаза, отходит в бесконечную чернь. Я уже не чувствовал ни холода, ни страха. Я просто замерзал насмерть, стоя посреди тракта. Один во всей Пустоши.
Глава 6
«Ермак»
Как понять, что именно ты видел? Как отделить реальность от вымысла, а сон от яви? И если те образы, которые мы видим порой, являются лишь снами и находятся только в нашей голове, то как именно они туда попадают?
Последнее, что я запомнил перед тем, как надолго впасть в чернь, это страшные конвульсии егеря. Я замерзал, стоя прямо посреди сугроба, не в силах даже упасть. Мне очень хотелось закрыть глаза, но я и этого не мог сделать. Лицо сковала тонкая корка льда, и глаза уже не закрывались. К этому мгновению я уже не чувствовал ни холода, ни боли в отмороженных ступнях. Я просто стоял замерзающим истуканом посреди тракта и наблюдал, как егерь умирает.
Внезапно по второй коже Германа пробежала волна искр, а тело его изогнулось в дугу. Из раны на спине с новой силой заструилась кровь. Герман изгибался под действием неизвестной мне силы еще два или три раза, после чего он сделал самостоятельный вдох и перевернулся на спину.
Затем мое воображение разыгралось не на шутку. Прямо передо мной из-за могучих сосен, обрамлявших широкий тракт, поднимая тучи снега, взлетела огромная птица цвета ясного неба. Этот монстр размером с дом Курьмы ревел сильнее грома в непогоду. На мгновение громадина застыла прямо над нами. Тело обдало жаром, в нос ударил странный запах гари, подобного которому я раньше не ощущал.
Именно тогда, покидая свой разум, я задумался над тем, что огромная птица не могла быть только плодом моего воображения. Таким картинкам в моей голове просто неоткуда было взяться. Придумать такое сам я не мог в силу своей ограниченности. Единственное, что я знал наверняка — это байки старых сотрапезников о гигантских монстрах, населяющих Пустошь. Выходит, байки — не обман.
С одной стороны, это здорово, что мне довелось увидеть то, о чем другие сотрапезники лишь судачили за чашкой горячего чая, но с другой — обстоятельства, при которых мне довелось узреть это чудо, не сильно радовали. Я не мог ни убежать, ни спрятаться. Мне некому будет передать свой опыт, свои ощущения. Да и кто, собственно, сможет поверить маленькому несмышленому последышу? Взрослые сотрапезники? Их дети? Даже если я и выучусь их языку, всерьез мои слова никто не воспримет. Скорее высекут за то, что посмел своим ртом нечистым вести с ними речи.
Я не понимал, почему меня так сильно занимал вопрос общения с бывшими хозяевами. Мой затухающий разум, похоже, цеплялся за мелочи, стараясь не угаснуть окончательно, но все было тщетно. Сейчас эта огромная птица разнюхает, что к чему, и склюет нас с Германом живьем.
Смерти от лап свирепого хищника не чурался даже сам Курьма. В нашем поселении почиталось за честь пасть на охоте от лап белого демона или в бою с сотрапезниками других кланов. Такая героическая смерть вполне меня устраивала. Тем более, я и так понимал, что замерзаю насмерть. Жаль только, никто не увидит, как маленький последыш уходит в царство черни навсегда. Жаль, что кормилица моя так и не узнает, что ее последыш заговорил перед тем, как погибнуть.
— Где ты откопал этого заморыша? — голоса доносились до меня откуда-то издали, словно я был заперт в какой-то бочке. — Ему же от роду лет пять, он ведь даже не корелл. Они такими маленькими не вылупляются.
Голос принадлежал женщине. Я не совсем понял суть упрека, но женщина говорила с такой жалостью в голосе, что сразу понравилась мне. Во всяком случае, раньше обо мне так ласково никто не отзывался. «Заморыш», — какое прекрасное имя. Хоть бы они меня всегда так называли!
Девушке ответил возбужденный голос Германа:
— Мария, это наш шанс! Ты понимаешь? Это больше, чем корелл из Пустоши — это прямой их отпрыск. Прямое доказательство, что кореллы — разумны! Ко всему прочему, он, похоже, перенял генетику родителей. Иначе замерз бы насмерть давным-давно. Он — лучший представитель человечества на этой планете!
— У нас уже был один шанс вернуться на объект и взять там образцы, но кому-то приспичило потягаться первичными половыми признаками с кнесом, — уже совершенно иным тоном ответила женщина Герману. — А после доступ в пещеру был заблокирован.
— Мы оба знаем, что обвал пещеры — случайность, — сконфуженно ответил девушке егерь. — Но теперь у нас появился реальный шанс!
— Очнись, Герман! — прошипела девушка. — Что ты хочешь доказать этим дикарям? Мы уже год бьемся над этим, а результатов — чуть!
— Мы ничего не можем доказать только потому, что персонала на объекте нет! Помнишь, что сказал Оан? Нет персонала, нет и возможности обучать кореллов. Они потому и попадали в Пустошь такими дикарями.
— Я бы не спешила верить каждому встречному поперечному инопланетянину!
— С его точки зрения, инопланетяне — мы, — возразил егерь. — И потом, мы знаем Оана уже больше года, и за все это время он ни разу не заставил в себе усомниться. Единственное, в чем он виноват — это в принадлежности к расе, профукавшей свою планету.
— Обе наши расы хороши, — фыркнула девушка. — Потерять одну планету — это уметь надо, а просрать, не сговариваясь, сразу два мира…
—…Это уже мастерство, — подключился к разговору третий голос.
Девушка, очевидно, решила привлечь на свою сторону новенького:
— Егор, ты только послушай, что задумал наш старый доктор.
— Не называй меня так! — грозно оборвал ее Герман. — Я же просил!
Даже с закрытыми глазами я понял, что Герман поморщился от такого обращения девушки.
— Извини.
Подошедший к нам мужчина, которого Мария назвала Егором, решил разрядить обстановку и примирительно сказал:
— Думаю, в данный момент правда на стороне Германа.
— С чего ты это взял? — запротестовала Мария, но Егор ее перебил:
— Судя по тому, как прислушивается этот заяц к вашему разговору, он действительно что-то понимает.
Все трое замолчали, и я понял, что они смотрят на меня. Скрываться смысла уже не было, и я медленно открыл глаза.
— Ну, а я что говорил? — торжествующе заявил молодой мужчина без одной руки — один рукав на его одежде был ушит по локоть. Я перевел свой взгляд с него на девушку. Какая же она была красивая, эта Мария. Не зря ее голос меня так привлек. Рядом стоял Герман. На его бородатом лице сияла ликующая улыбка:
— Доброе утро, последыш! — подмигнул мне егерь.
На мой взгляд, «заморыш» звучало куда лучше, но я не привык выбирать. Как называют, так и называют. Я кивнул и попытался встать, но сильно ударился лбом обо что-то твердое, так что аж искры из глаз посыпались!
— Да чтоб тебя! — выругался однорукий. — Пацан, ты чего⁈
Герман куда-то отошел. Через секунду воздух передо мной с тихим шипением поплыл. Сперва я решил, что просто сильно приложился головой, и плывущий воздух мне мерещится, но потом понял, что лежал в какой-то прозрачной бочке. Бочка почти вся была из стекла такой чистоты, какой и льда-то на реке не встретишь. А в доме Курьмы таких прозрачных стекол и вовсе отродясь не было.
— Давай помогу, — с нежностью в голосе сказала Мария и, осторожно подхватив меня под мышки, легко вынула из кровати, на которой я лежал.
У меня чуть-чуть кружилась голова. Помещение, в котором мы находились, немного давило — потолки были довольно низкими. Яркий свет, льющийся прямо с потолка, освещал всю комнату и слепил. У нас в домах было только свечное освещение, а в хлеву вообще лишь очаг служил источником света.
— Ну как, нравится? — спросил меня егерь.
Я кивнул, оглядываясь. В помещении было много мягких табуретов со спинками. Поместились бы две-три избы с детьми, и каждый бы сидел. Не дом, а сказка. Я только не понял, куда они по нужде ходят. А вопрос был достаточно актуальным, поскольку лежал я в черни, видимо, долго, и было уже невтерпеж.
Как мог, я изобразил, что должен сходить по нужде, и егерь несколько сконфуженно принялся показывать мне свою избу.
Да, жили егеря припеваючи. Сам великий кнес позавидовал бы. Огромное количество прозрачных окон формы полыньи, мягкие табуреты со спинками. Перед некоторыми табуретами столики, за которыми можно было поклоняться Жии. Герман показал мне, где прямо из стены можно было добыть холодную и горячую воду. Видимо, снег они топили заранее, догадался я, и вода, должно быть, находилась в кувшинах за стенкой.
Затем Герман показал сам нужник. Случись мне оказаться в этом месте одному, ни за что бы не поверил, что в этой красивой скороварке не еду готовят, а нужду в неё справляют.
После того как я оправился, егерь некоторое время зачем-то удерживал мои руки под приятным синим светом, струившимся в нише на стене рядом с нужником.
— Дезинфекция, — сурово произнес он. — Делай так всякий раз, как ходишь сюда. Этот прибор называется клинер — убивает все бактерии.
Я кивнул, хотя не понял ни слова, но уже в следующий миг забыл все, что мне говорил Герман. Я вдруг обратил внимание на свои руки. С минуту разглядывал пальцы и кисти. Вертел руками, задирал их кверху и старался разглядеть локти. Вся кожа была белой. Меня словно вымачивали в бочке с белокочанной капустой несколько лун. Заглянул и в портки, в которые, должно быть, меня вырядили, пока я спал. Там тоже все сияло чистотой и даже благоухало. Ноги мои, с рождения не знавшие щёлока и щётки, сияли так, словно я только что родился. Ступни разглядеть я не мог, поскольку они сейчас были обтянуты какой-то белой тканью. Такими чистыми кореллы были лишь в первый день после своего рождения. Ровно до того момента, пока мать не перегрызала им пуповину и не укладывала в грязь рядом с собой, чтобы дать вымя.
Я вертелся, как уж на горячем камне, разглядывая свою белоснежную кожу, а Герман с другими егерями хохотали во весь голос, предлагая вывернуться и посмотреть на мой зад, который, по словам однорукого, Мария отмывала с особой жестокостью.
Но вдруг я увидел в стене нечто странное. Оно появилось передо мной на мгновение, а затем пропало. Я перестал вертеться и вновь развернулся. Медленно повторяя все свои предыдущие действия, я наконец увидел то, что меня насторожило. В стене сразу за клинером я увидел еще одно окно, правда, теперь через него нельзя было рассмотреть Пустошь. Окно вело в соседнее помещение, где собрались другие егеря. Но самое странное, что перед ними стоял и смотрел прямо мне в глаза еще один последыш, правда, этот был полностью без волос на голове.
— Ну, все, — примирительно сказала Мария, расталкивая своих соратников. — Хватит над парнем издеваться. Он же никогда не видел себя в отражении.
Девушка подошла и встала рядом со мной на колено. Это же проделала и та, другая женщина в окне. Я испуганно заморгал, когда сообразил, что та девушка и Мария были похожи, как сестры.
— Успокойся, малыш, — ласково сказала Мария. — Это всего лишь зеркало, простое стекло, только показывает оно не то, что снаружи, а то, что перед ним. Видишь?
Она медленно подняла руку, и та, другая Мария повторила за ней. Я также поднял руку, и тот, другой последыш тоже поднял свою.
— Ты, парень, главное — ничего не бойся, — весело подмигнул мне однорукий егерь. — Тут ты будешь каждый день видеть странные вещи.
К нам с Марией подошел и Герман:
— Да, дружок, тебе первое время трудновато будет. Просто ничего не трогай, ходи, изучай. Спрашивай, если что…
— Спрашивай? — удивилась Мария. — Так он что, говорит?
Герман аж подскочил:
— Точно, так вы же ничего не знаете! Еще как говорит!
— Откуда ж нам знать, если тебя мы электрошоком с того света вытаскивали, а этого изо льда выковыривали. Вы оба два дня каждый в своей капсуле размораживались, — отозвалась девушка.
Я только сейчас обратил внимание, что Герман находился точно в таком же одеянии, как и я, только брить его не стали. Герман, словно прочитав мои мысли, приподнял свою белую одежду чуть выше пояса, и я увидел на его спине большую пропитанную кровью повязку.
— Да, парень, чирканули знатно, — словно похвастался он. — А ну-ка, скажи, как тебя зовут? Покажи этим невеждам, кто у нас тут сам, без посторонней помощи, говорить научился?
Я не сразу понял, что именно от меня хочет егерь, но тот показал жестом, что нужно говорить, и вновь спросил:
— Ну, давай, как зовут тебя?
Я обрадовался тому, что в их присутствии можно говорить, и как на духу выпалил уже натренированное:
— Кооонь!
Повисла тишина, а затем однорукий егерь прокомментировал:
— Ну, не лошадь же… Конь — уже неплохо.
Все весело засмеялись. Герман потрепал меня по голове и сказал всем:
— Ну да, разговаривать он еще не способен. Словарный запас хромает. Но он однозначно понимает обращенную к нему речь. А при случае, думаю, и повторить сможет. Мы с ним живы только благодаря тому, что он услышал в Пустоши ржание коня и выкрикнул это слово несколько раз. А это доказывает, что при определенных условиях корелл обучаем. А значит…
— Да ничего это не значит, Герман, — печально выдохнула Мария. — Сотрапезники и без нас это знают. Стали бы они тогда тотальный запрет на изучение речи вводить для кореллов.
— Тут главное — прецедент, — возразил Егор. — Покажем парня сочувствующим, получим отклик, а там, глядишь, и с мертвой точки дело сдвинется.
— Сочувствующих сотрапезников меньшинство, — возразила Мария.
Поделиться книгой: