Меж двух огней

Lt Colonel

Меж двух огней

Пролог

Запертые в катакомбах, люди давно потеряли счёт дням: для них грань между прошлым и настоящим лежала во снах. Некоторые видели в них солнечный свет, озарявший привычные пейзажи. Другие грезили видениями того, что только должно свершиться. Это было просто. В подземелье каждый мог стать пророком: его будущее ничем не отличалось от минувшего.

Мальчик сочувствовал времени. Воображал его игравшим в догонялки ребёнком, который забежал в пещеру, удирая от друзей. Слышал его тоскливый зов в протяжных голосах стражников.

Мальчика схватили, когда он нырнул в переулок, чтобы скрыться от торговца. Тот грозился избить его за украденное яблоко, потирая пузо, не давшее догнать вора. Мальчик нашёл во времени товарища по несчастью.

Оно снилось мальчику, круглощёкий голубоглазый малец — друг, которого у него никогда не было. Ещё ему снился приют. Сны про время были лучше. В них мальчика не колотили за шалости и не мучили старшие подростки, заставляя работать за них.

Он забыл момент, когда забыл своё имя.

Он забыл лицо настоятельницы приюта (её хлёсткий прут он забыть не смог, хотя старался).

Он не помнил лица родителей.

Но он помнил запах фиалок, растущих в приютском саду.

Фиалки завораживали его. Он мог часами наблюдать за ними (не то чтобы приютская рутина часто позволяла ему праздность). Он гладил бутоны, он вдыхал аромат распустившихся цветов. Затем он рвал особенно понравившуюся фиалку и прятал её в кармане, чтобы в течение дня украдкой подглядывать за тем, как она увядает.

Ещё его завораживала смерть.

Он не был убийцей: местные воробьи, крысы и коты могли быть спокойны около него. Но если они умирали рядом, вместо помощи он вставал неподалёку и наблюдал, стараясь поймать момент, когда животное отдаст последний вздох.

Случай благоволил ему: один из соседей заболел мокрым кашлем. Мальчик ночами пробирался в комнату больного (ему выделили отдельную) и следил за переменами в лице спящего.

Приют был беден. Хворь была сильна.

Однажды больной проснулся посреди ночи. Увидев мальчика, он вскрикнул и зашёлся приступом кашля. Дёрнулся, будто внутри что-то сломалось, захрипел, зацарапал пальцами грудь и обмяк.

Величайший триумф мальчика: стекленеющие глаза мертвеца. Он положил на подушку около головы больного засушенную фиалку и выскользнул, прежде чем в комнату зашли встревоженные монахини.

Фиалка выдала его. Оказалось, кто-то из детей приметил, что мальчик подворовывает цветы, и сообщил всполошённым невесть откуда взявшимся цветком сёстрам.

Мальчик сбежал. Очутился на улице. Начал воровать. Был пойман.

Теперь его грехи не имели значения. Он рассказал свою историю одному из соседей по камере, отцу Мавелу. Отец Мавел был священником Триединых. Он простил мальчика.

Отец Мавел простил всех, кто жил с ним в одной камере. В том заключалась его роль как пастыря — спасти души обречённых на смерть. Мальчика терзало сомнение в том, что Триединые защитят посмертие узников. Ведь их тюремщиками были некромаги. Так сказал отец Мавел, а он мнил себя знатоком по части приверженцев запретных искусств. Церковь Триединых боролась с ними.

Смутно вспоминались слухи о похищениях. В памяти копошился червь предостережения одной из монахинь, чтобы дети не ходили поодиночке. Всё это осталось в прошлом; жаль, что оно бесцеремонно вторгалось в дрёму.

Расписание жизни смертников включало всего несколько событий. Сон перемежался приёмом пищи — отвратительной похлёбки, редкими разговорами между собой, справлением нужды… и, безусловно, ритуалами.

Такими, как сейчас. Заключённых собрали в большом тупике, воздух в котором мертвел даже по сравнению с воздухом в их узилище. Источниками света служили чёрные сталактиты и сталагмиты, которые пульсацией потусторонней тьмы разгоняли тьму естественную.

Когда людей впервые привели сюда, кристаллов не было. Горела пара факелов, горели глаза мужчин в балахонах. После первого ритуала проросли первые кристаллы, в глубине которых жила светящаяся чернота.

Больше некромаги не присутствовали на церемонии. Они читали песнопения издалека, не приближаясь к выходу.

Перед началом первого ритуала собранные люди думали, что их убьют. Реальность была иной, хуже: непонятный ритуал изматывал нервы ожиданием смерти, но оставлял в живых, отчего после очередного сеанса магии люди едва могли прийти в себя. Гнетущая атмосфера приговора, который всё никак не наступит, сжигала души. Мальчик знал пару человек, которые умерли в камерах — просто потому, что сердце не выдерживало напряжения. Отец Мавел отпевал их. Мужчины в балахонах не возражали, и потому мальчик знал, что отпевания бесполезны.

После похоронных процедур тела уносили. Больше заключённые их не видели.

Мальчик закрыл глаза и глубоко вдохнул тошнотворный воздух. Под ложечкой засосало, по коже забегали мурашки. К ритуалу невозможно было привыкнуть.

Мальчика коснулись. Маленькая холодная ладонь вплавилась в его горячую, пот скрепил их пульс воедино через бледную, огрубевшую кожу. Он открыл глаза и увидел Луизу. Она робко прижалась к нему, и мальчик обнял её.

Луиза была дочерью мелкого дворянина, младше его на несколько лет. За время заключения мальчик свыкся с мыслью о том, что он её брат. Или тот, кто исполняет роль брата, утешая её в ритуалах и общаясь с ней в периоды спокойствия в камерах.

Брат Луизы тоже стоял здесь: Фернандес, при всяком удобном случае выпячивавший родовую приставку. Однако его фамильная гордость не распространялась на сестру. Он предпочитал погибать в одиночестве — с гордо поднятой головой, в церемониальной позе рыцаря, увидевшего короля. Тряпка, изображавшая шляпу, жалась к груди, вторая рука сжимала эфес фантомного меча. Костяшки пальцев побелели от напряжения. По лбу Фернандеса катился пот. Кем он видел себя в этот момент? Мальчик подозревал, что Фернандес сходит с ума.

Первая церемония сопровождалась криками. Во время второй люди читали молитвы Триединым. Теперь молитву читал только отец Мавел — одинокий голос в прозрачной тьме, что ломался под напором хора некромагов.

В катакомбах собралась разношёрстная публика. Были здесь и преступники, и церковники, были торговцы и солдаты, крестьяне и дворяне. Их объединял страх смерти. Однако смерть не пугала мальчика. Реакция его тела была инстинктивна; разум его обуревало любопытство. Он впитывал в себя эмоции толпы, поглаживая голову Луизы. Ему хотелось утешить её, сказать, что смерть прекрасна, но он знал, что она не поймёт. Люди не желали видеть сияния на стыке жизни и гибели, перелома, в недрах которого сверкало чудо окончательного итога. Мальчик стремился поймать этот миг и отпечатать его навсегда, дабы не разрушить красоту смерти тленом.

В этот раз течение ритуала изменилось. Глаза и уши сдавило, хор некромагов слился в невнятный стон, а отец Мавел тонко закричал и умолк. Тьма вырвалась из кристаллов, каменными брызгами обдав толпу, и набросилась на людей. В полутрансе мальчик наблюдал, как к нему приближается нечто. Нечто, что выделялось чернотой на фоне поглотившей всё тьмы.

Луиза сдавила талию мальчика и всхлипнула. После этого сознание покинуло его.

Проснулся он так же внезапно, как упал в обморок. Ноги отказывались слушаться его. Поднялся он только с третьей попытки, впечатавшись разок лицом в землю.

Пещера преобразилась. Больше не было кристаллов. Не было потусторонней тьмы. Не было и живых людей. Повсюду лежали трупы, на первый взгляд нетронутые.

Зрелище восхитило мальчика. Он задержал дыхание от восторга и медленно прошёлся вдоль стены. Темнота не мешала ему: он видел в ней ясно, как днём.

Когда он дошёл до выхода из тупика, то увидел мужчин в балахонах. Их тела валялись как попало. Смерть застала их внезапно, как их жертв. Мальчик потрогал носком одного некромага и улыбнулся. Отчего-то ситуация его забавляла.

Внезапно до него дошло, что он не дышит уже давно. Для проверки мальчик выдохнул и глубоко вдохнул. Спустя какое-то время, потеряв счёт расползающимся числам, которые так и не улеглись у него в голове за приютскую жизнь, снова выдохнул.

— Я умер?

Он проверил пульс на руке. Пульс нащупывался. Чтобы убедиться в том, что жив, он потрогал руку ближайшего чернокнижника. Она порядочно остыла. Скоро начнётся окоченение.

Мальчик сосредоточился на своём теле. Без особых усилий он услышал, как стучит сердце. А затем… за его биением он почувствовал кое-что ещё.

Возможно, почувствовал — неправильное слово. Нельзя почувствовать что-то, что находится за гранью привычного людям мира. Однако мальчика не интересовали игры слов: он ощутил ритм второго сердца. Незримого, нереального, иссиня-чёрного сердца, которое-не-сердце, не имевшего цвета и права называться органом. Оно овеществляло парадокс, противоречие в мироздании. Клубок абсурда.

Оно стало частью мальчика. Он мысленно коснулся его, и сознание затопила ненависть. Вернее, это было ближайшее, что мальчик сумел подставить под свойственые человеку эмоции. Ненависть ко всему вокруг: телам, камню, земле, ткани — всё сущее вызывало невыносимое желание разрушения, гибели, растворения, исчезновения.

Усилием воли мальчик загнал ненависть внутрь, но темнота, пришедшая с ней, осталась. И мальчик увидел их.

Он увидел цветы, растущие на телах мертвецов. Тонкие, слабо светящиеся стебли, призрачные бутоны, очерченные изящными линиями, невесомые, искрящиеся расцветками, которых не встретить в природе.

Фиалки.

Мальчик прошёлся по тупику, разглядывая цветы. Некоторые уже практически завяли и исчезли в дымке, другие ещё держались, но их вид не вызывал в душе мальчика отклика. Мимо тела Фернандеса мальчик прошёл, поморщившись от отвращения: фиалка дворянина заскорузла в уродливую коричневую загогулину.

Его внимание привлёк цветок отца Мавела. Он находился в коконе света, медленно истаивая в нём. Белоснежные частицы, отрывавшиеся от фиалки, уходили вверх и исчезали там.

Мальчика передёрнуло. Он подошёл к трупу и, преодолевая сопротивление кокона, смял цветок, растёр между ладоней. Они покрылись красными пятнами и зачесались.

— М-мерзость.

Второе сердце согласно стукнуло и протянуло нити тьмы через руки мальчика к его ладоням. Обожжённая кожа за несколько секунд слезла, уступив место гладкой и мягкой.

— Только я решаю, что сохранить в вечности.

Мальчик оглянулся и наткнулся взглядом на труп Луизы. Её фиалка поразила его. Она гордо нависала над соседними. На её лепестках играли бриллиантовые переливы. Изгиб стебля, чуть клонившийся под весом распустившегося бутона, добавлял фиалке грациозного кокетства.

На глазах мальчиках фиалка слегка потускнела.

— Неужели?..

Он не хотел отпускать эту красоту. Он только нашёл божественный миг перехода! Его ни за что нельзя терять!

Мальчик поднял Луизу. Она была лёгкой, как пёрышко, — следствие то ли недоедания, то ли его возросшей силы. Нити тьмы протянулись к фиалке девочки, спасая её. Стебель уродовали трещины, лепестки пестрели проплешинами. Тьма заполнила пустоты и склеила собой разрывы. Цветок Луизы преобразился. К волшебным цветам добавилась чернота, подчеркнувшая богатство оттенков. Мальчика накрыла волна счастья.

Ресницы Луизы зашевелились. Она медленно приоткрыла глаза и спросила:

— Г-где я?.. Что со мной?

Мальчик осторожно опустил Луизу на землю и обнял.

— Ты мертва, — прошептал он, упоённый блаженством. Он хотел больше этой красоты. Он хотел подарить её миру, осчастливить человечество и другие расы. Это желание захватило его без остатка, подчинив себе второе сердце и надёжно заперев в нём ненависть. Как можно ненавидеть, когда вся твоя сущность кричит о любви?

— Я н-не понимаю…

— Ты прекрасна.

Мальчик видел её замешательство. Но видел он и нити тьмы, надёжно скреплявшие её цветок с ним. Он наслаждался этой связью, и его радость смыла сомнения Луизы. Она по-прежнему была ошеломлена происходящим, но это не помешало ей ответить на объятие. Отныне и во веки веков он владел её фиалкой, символом совершенной красоты. Отныне и во веки веков он видел своё предназначение.

Глава 1

Кто-то может сказать, что поход в магазин за продуктами — плёвое дело. Очевидно, этот кто-то ни разу не сидел трое суток без сна за онлайн-игрой, чтобы докачать персонажа до максимального уровня к сроку. Я отодвинулся от монитора, глубоко вздохнул и потёр переносицу, пытаясь утихомирить цветные пятна перед глазами, подозрительно напоминавшие алые цифры критического урона.

Если зажмуриться, перед внутренним взором появлялся силуэт персонажа — тёмного паладина с двуручным мечом, на лезвии которого плясал огонь. Черепа на наплечниках рыцаря насмешливо скалились надо мной, словно спрашивая, достоин ли результат потраченного времени. Ведь летние каникулы так коротки…

— К чёрту всё, — пробормотал я со второго раза — сперва из горла вырвался невнятный хрип. Голосовые связки слишком долго простаивали без дела.

— Это последний заказ… Такими темпами и загнуться недолго. Лучше уж сидеть без денег или устроиться на нормальную работу, чем гробить свои шестнадцать лет так бездарно.

Не то чтобы это обещание никогда не звучало раньше. В конце концов, между беготнёй помощником продавца, разгрузкой товаров и помощью ленивым игрокам только идиот не выбрал бы последнее. Однако ещё больший идиот тот, кто вспоминает о заказе за несколько дней до сдачи.

По большей частью ощупью (в глазах ещё сверкали звёзды заклинаний) я отыскал кошелёк на смятой постели, нарыл в горе вещей наиболее чистые футболку и штаны, кое-как пригладил в ванной растрёпанные волосы и умылся. В зеркале над раковиной виднелось помятое и слегка недоумённое лицо.

— Мне это, это и… это? Или… Стоп, ты же берёшь с собой товары и просто пробиваешь на кассе. Уж надеюсь, что продавец сам посчитает цену. Всеблагие духи, Накагава Такуми, ты безнадёжен.

Я подмигнул отражению. Отражение ожидаемо подмигнуло в ответ, но выглядело это не настолько залихватски, как я рассчитывал. Всё-таки красные от недосыпа глаза и осунувшиеся щёки шарма не добавляли.

На улице стояло безветрие. Несмотря на раннее утро, было тепло. Два квартала спустя я задумался над тем, куда иду. Еду можно было купить в магазине у дома, но рефлексы вели к местному супермаркету. Впрочем, корить себя смысла не было. До цели — рукой подать, она там, через дорогу, на которой не виднелось ни одной машины…

Вынырнувший словно из ниоткуда грузовик я увидел в последний момент. На миг приближающаяся махина заворожила меня, как удав кролика, однако протяжное гудение сигналки вовремя выбило из шока. Я отпрыгнул и, не удержавшись на ногах, грохнулся на задницу посреди дороги. Наверное, со стороны смотрелось унизительно, но свидетелей моего позора поблизости не оказалось, а значит, и достоинство не пострадало. Я пересёк дорогу, на сей раз удачно, и остановился, чтобы отряхнуться.

Вдруг зрение застила вспышка. Я, конечно, слышал, что порой от неудачных падений в глазах пляшут звёзды, но именно эти звёзды конкретно так припозднились. Попытка помотать головой не привела ни к чему: я будто очутился в густом киселе, конечности практически не шевелились. Запаниковав, я начал дёргаться, и секундное стеснение исчезло. В спину ударил ветер. Не слабый летний бриз, который приносит облегчение разгорячённым горожанам, а злой осенний порыв, что без усилий прострелил лёгкую куртку насквозь.

Я открыл глаза.

Я находился в центре круга, образованного заострёнными каменными столбами, между которыми было не меньше метра. У вершины каждого обелиска сиял остаточным светом кристалл. Под ногами лежали каменные плиты, из их расщелин пробивалась трава. За пределами кольца виднелись покосившиеся деревянные ограды. Внутри них торчали криво вбитые деревянные палки, хотя в нескольких обнаружились стелы. В общем и целом место здорово напоминало деревенское кладбище, причём не японское, а западное и… средневековое? Мои познания в этом вопросе кончались на онлайн-играх, где без подобных локаций обойтись нельзя. Но и там они выглядели куда приличнее.

— И кого же вы подняли, госпожа? — Последнее слово источало отвращение.

Я повернулся на звук и замер. Оказывается, рядом со мной — но за пределами круга — находилась целая толпа. На переднем плане стояли трое, две девушки примерно моих лет и пожилой мужчина. Голос принадлежал блондинке, чьи зелёные глаза, казалось, готовы были метать молнии. Она то и дело теребила поясную сумку, словно хотела что-то достать. Её облачение выглядело экстравагантным: белоснежный камзол, чёрный ремень со сверкающей бляшкой и такие же чёрные брюки контрастировали со сверкающим многообразием колец на пальцах. Покрой одежды заставлял предположить, что она только недавно вернулась со съезда реконструкторов и ещё не успела переодеться. Впрочем, в таком случае юбка была бы куда уместнее, разве не так?

Мужчина вписывался в стереотипы куда больше: классический священник, почти лысый, а его крупный живот, казалось, грозился прорвать груботканную робу. Правда, вместо креста на его груди покоился крупный медальон, в центре которого блестел самоцвет.

Но наибольшее удивление вызвала девушка, что стояла ближе всех ко мне. В отличие от подружки жреца, её пепельные волосы были коротко подстрижены. На красивом лице застыло выражение досады и раздражения, усиливаемое пунцовыми радужками. Такие глаза вызывали вопросов больше, чем странной формы ножны на её боку. Вместо типичного для средневекового сеттинга платья она была облачена в практичную кожаную куртку и кожаные штаны. Если честно, я никогда не фанател от цветных контактных линз на конах.

Что я здесь делаю?

Позади таинственной троицы — на порядочном расстоянии — отиралось несколько стариков, но они справлялись с косплеем куда лучше девушек. Их одежда точно отражала идею о зажиточных крестьянах.

— Больше похоже на призыв, чем на поднятие, — заметил жрец.

— На духа не смахивает, — возразила блондинка.

— Однако я не чувствую ауры нежити… и неупокоенных, — поправился священник, поймав взгляд красноглазой.

— Заклятие должно поднимать недавно умерших. Оно никак не могло призвать живого… тем более откуда-то издалека, если судить по облачению. Я проведу тест.

Пепельноволосая девушка резко выбросила руку в мою сторону. С её пальцев сорвался сгусток чёрной энергии. Один его вид вызвал дикий, животный ужас, мгновенно захлестнувший всё тело. К счастью, сгусток летел медленно, примерно со скоростью небрежно брошенного мяча, и я увернулся. Стрела энергии ударила в обелиск за моей спиной и исчезла, оставив на камне уродливую кляксу.

Увиденное заставило замереть в шоке. То, что полурабочий мозг принял за сходку ролеплейщиков, являлось чем-то совсем иным. Я попробовал закричать, но севший голос не дал сделать и этого.

Проклятье… Почему тут так холодно?

Священник покачал головой.

— Тем не менее это, по всей видимости, живой… скорее всего, человек. А значит, он вне юрисдикции Мадила. Неупокоенным нет нужды бояться магии тьмы.

— Всё, что получено ритуалом, разработанным при участии Владыки, принадлежит Ему, — возразила красноглазая, — Очевидно, большое количество посторонних внесло помехи, однако…