Если бы меня спросили снова

— Для него не существовало понятие цены, Вадим. Да, такой. А чем она хуже любой другой? Только он был не прав. Совсем не прав. Мне не нужна свобода. Я люблю его. И я его найду, чтобы это сказать, — затушила Ирка сигарету и шагнула в дождь.

Хорошо, что он лил, делая не таким очевидным, что она плачет.

— Ир, — догнал её Воскресенский. — Если он не погиб, а хотел исчезнуть, может, не надо его искать? Если это было его решение?

— Вот пусть он сам мне это и скажет. Глядя в глаза, а не так.

— Ир, а если он…

— Он жив, Вадим! — остановилась Ирка. — И я его найду. Не знаю где, не знаю как, но найду!

Она плотнее запахнула куртку и побежала — к остановке подъезжал автобус.

Пусть Ирка не знала где найдёт Петьку, но знала с чего начать.

Как мокрый воробей, она забилась в угол пустого сиденья и набрала маму.

— Привет! Как там у вас?

— У нас всё как обычно, — бодро ответила мама. — Андрей музыку пишет. Я ужин собралась готовить. У тебя как?

«Музыку пишет» — улыбнулась Ирка. Её восьмилетний сын пишет музыку.

К электрическому пианино, что подарила ему Аврора, подключает ноутбук, что подарил ему Вадим, наигрывает на клавишах, а специальная программа превращает звук в ноты, которые он там же в программе правит на свой вкус. Вот так работают современные восьмилетние композиторы.

— Хорошо, — вздохнула Ирка. — Клиентов было немного. Обычный рабочий день.

О том, где она была на самом деле, Ирка маме не сказала. Петькина смерть и так разбила ей сердце. Ей и Андрюшке. Но Андрюшка ещё мал, ещё не понял: Север по два-три месяца бывал в море — ребёнок просто продолжал его ждать. А вот мама… Если Ирка её обнадёжит и Петьку не найдёт — маме придётся хоронить его второй раз, поэтому Ирка промолчала.

— Мам, я задержусь. Надо ещё заехать кое-куда.

— Ты когда машину-то свою в ремонт сдашь? — вместо ответа спросила мама.

Ремонт машины — тоже было одно из тех дел, что должен был сделать Петька, но не успел. Ирка пока не могла даже смотреть в её сторону.

— Купишь новую, — сказал Север, когда Ирка за две недели до его смерти, жаловалась ему по телефону, что очередной раз приехала на эвакуаторе.

— Ты серьёзно? — засмеялась она. — Ты обещал её починить.

— А теперь говорю: купишь новую.

Тогда она не придала значения его словам. «Купишь» вместо «купим»? Она подумала, он оговорился. Чтобы она сама выбирала новую машину? И дело было даже не в деньгах. Они далеко не бедствовали, Север получал очень хорошие деньги — Ирка могла бы и не работать. Хотя кое-что сразу позволить себе не могли. Например, чтобы поменять на мамином доме неожиданно прохудившуюся крышу, приходилось копить. Петька трижды её латал — и всё равно она текла. Ирка новой машине предпочла бы крышу.

Когда после его гибели неожиданно выплатили компенсацию в несколько миллионов, которых хватило бы и на крышу, и на машину, его слова «купишь новую» стали выглядеть вовсе не оговоркой — обещанием. И ещё одним камнем легли на чашу весов, куда Ирка складывала аргументы «против». Против того, что он умер.

Эта чаша за три месяца стала буквально неподъёмной.

— Сдам, — ответила Ирка маме про ремонт машины. — Мне… — она прочистила горло. — В общем, мне, возможно, придётся ненадолго уехать. Ты справишься без меня?

— Да чего ж не справлюсь. Тем более, я сейчас не одна. У нас теперь большая семья.

— Спасибо, мам! — ответила Ирка и отключилась.

Да, у них теперь большая семья.

Вадим, его отец, его чудная сестрёнка. И все рядом, не где-то там, в Северных столицах, куда они так и не уехали, а здесь.

Ирка тепло улыбнулась.

Как же изменилось всё за эти два года.

Но, наверное, надо начать по порядку.

А началось всё в тот день, когда она вышла замуж за Петьку.

Глава 3

Два года назад…

.

— Мам! — крикнула Ирка, поставив пакеты с продуктами на кухне. После ЗАГСа они заехали с Петькой в магазин. — Мама! Андрей!

Что-то было не так. На столе неубранные чашки, как будто мама кого-то поила чаем и не убрала. В мойке грязная посуда, словно куда-то торопилась и не успела помыть. И обувь… Ирка вернулась в прихожую. Обувь стояла на месте, но никого не было.

— Андрей! — подгоняемая страхом, рванула она в комнату сына.

И замерла на пороге.

— Привет, — поднялся с пола, где на ковре они с Анрюшкой играли в какую-то игру, Вадим Воскресенский.

— Ты?.. — Ирка инстинктивно отшатнулась назад. — Что ты тут делаешь?

— То, что должен был сделать шесть лет назад. Знакомлюсь с сыном.

— Что? — в неё словно выстрелили.

— Я сделал тест, Ир. Там на фестивале взял несколько волосков, — показал он на коротко стриженную голову сына. Ирка резко вспомнила, как Вадим тогда потрепал Андрея по ещё не состриженным кудрям, таким же густым и тёмным, как у него самого, а затем засунул руки в карманы. — И сам сделал тест. У меня нет слов, — он развёл руками. — За что? За что ты так? Не со мной. За что ты так с ним?

Ирка не знала, обратил бы внимание на их разговор другой ребёнок, тот, которому не поставили аутизм, или был бы также увлечён бизибордом (деревянным домом со всякими дверками на замочках, колёсиками, вентилями, кнопочками, переключателями, лампочками и шестерёнками), что их даже не услышал; но иногда радовалась, что её ребёнок именно такой.

— За что я с ним как? Милосердно? Стараясь защитить от ненужной боли и разочарований? Андрюш, — позвала она сына. — Андрей!

Сын поднял голову, а когда Ирка поманила его рукой, встал.

— Мам, кто этот дядя? — тут же спросил он.

Ирка присела перед ним.

— Это не дядя, малыш, — заглянула в его синие отцовские глаза. — Это твой папа.

— Папа? — обернулся ребёнок. Удивлённо уставился на Воскресенского.

Имеет ли для него значение это короткое слово? Знает ли он, что оно значит?

Понимает ли Ирка, насколько с этого момента всё изменилось в их жизни. Осознаёт ли Вадим?

Они оба тревожно замерли.

В коридоре послышались шаги, и Андрей кинулся к Петьке, недолго раздумывая над непонятным словом. Папа так папа. То ли дело Север. С Севером всё понятно — он его лучший друг.

— Север! — крикнул Андрей радостно, когда тот вошёл.

Петька парковал Иркину машину, закрывал ворота, заносил оставшиеся пакеты.

— Как дела, мужик? — подхватил на руки Андрея.

— Хорошо. Смотри, что у меня есть, — с восторгом показал он стеклянную рыбку.

Ту самую, что на историческом фестивале выдувал стеклодув. Ирка ни за что бы не подумала, что Воскресенский догадается её купить. Обратит внимание, запомнит, привезёт.

Она повернулась к маме, что всплеснула руками и зажала рот. И только сейчас поняла, куда она сморит. На её руку.

— А да, — посмотрела Ирка на обручальное кольцо, улыбнулась Петьке. Вроде искренне, но получилось как получилось. — В общем, Зайцева отменяется. Мы поженились.

— Вы что? — посмотрел на неё, потом на Петьку Воскресенский. — Ты вышла за него замуж?

— И думаю, это лучшее, что я сделала за всю жизнь, — уверенно ответила Ирка.

— Вы опоздали, господин Дубровский, — усмехнулся Север. Поставил Андрея на пол, — теперь все вопросы к моей жене задавай мне. Если, конечно, у тебя есть вопросы. Как по мне, обсуждать тут нечего. Это моя жена, — показал он на Ирку. Это наш ребёнок, — прижал к себе Андрея. — А ты… ну, в общем, ты здесь лишний.

— Ты не будешь мне указывать, — расправил плечи Воскресенский. Он возвышался над Севером почти на голову, но ему это мало помогло.

— Конечно, буду, — ответил тот. — Хочешь общаться с ребёнком, общайся, мы не против. Хотя я с трудом представляю, как ты будешь это делать: ты там, он тут. Но в её сторону даже не смотри, — с нажимом предупредил Петька, качнув головой в сторону Ирки. — Она моя. И больше я никому никогда ни за что её не отдам. Ты понял?

Ирка застыла статуей имени себя, прикусив язык. Иногда всё же лучше промолчать. Да ей, собственно, и возразить-то было нечего — Север умел быть убедительным.

Воскресенский опустил голову. Поднял лишь глаза на Андрея:

— Я понял.

— Ну и славно, — хмыкнул Петька. Потрепал Андрюшку по голове. — Ну что, чемпион, ужинать будем? Мы там с мамой всего накупили, твоего любимого.

— А что, сегодня праздник? — задрал к нему лицо Андрей.

— Ну, можно сказать и так. Поможешь мне?

— Да, — подпрыгнул он.

— И я пойду помогу, — поднялась мама.

— Зачем? — выдохнул Воскресенский, когда они остались вдвоём.

— Зачем, что? — преувеличенно удивилась Ирка.

— Зачем ты вышла за него замуж? Почему, чёрт побери, не взяла трубку?

— А зачем ты прилетел?

— Забрать вас, Ир. Тебя и сына.

— В гарем? Будем жить дружной шведской семьёй: ты, твоя жена, я и наш сын?

— Нет, но…

— Угу, значит, этот пункт вычёркиваем. Идём дальше. Забрать? Господи, неужели мы это уже не проходили? Меня нельзя забрать, Вадим. Я не чемодан, — обвела она взглядом комнату ребёнка. — Я никогда не делаю того, чего не хочу. Прошло семь лет, и ты до сих пор это не усвоил?

— У меня были аргументы.

— Это какие интересно? Те, что я слышала в парке? Что ты уезжаешь в Питер, а твоя жена остаётся в Москве. Если это был не намёк стать твоей шлюхой, то я испанский лётчик. Прости, не мой вариант. Я никого никогда с тобой не делила. Ни тебя, ни любого другого — не делила. Для меня в единицу времени существует только один мужчина. Если я с ним, то я с ним. И впредь буду поступать так же. Я не шлюха, что бы ты обо мне ни думал. Каким бы справедливым тебе ни казалось обвинение, что ты бросил мне в лицо, я не продаюсь и не покупаюсь. И унизить меня сильнее, чем этим предложением, ты бы, наверное, уже не смог.

— Ты сказала, что твой сын от моего отца. И даже тест вручила.

— Ну, конечно, этому ты поверил. До этого я словно разговаривала с пустотой, и все мои слова отлетали от тебя как от стены горох. А тут вдруг я стала говорить правду. С чего бы? Может, с того, что она тебя устроила?

И словно не было тех семи лет, что их разделяло. Словно не было ничего. Вдруг стало ясно как божий день, что ничего не отболело, не забылось, не прошло. Что однажды она просто закрыла дверь в ту комнату, но в ней всё так и осталось: их недоверие, их разногласия, их боль и обиды.

Всё там. Никуда не делось. Ну, может, лишь немного запылилось.

Глава 4

— Разве я не пытался всё исправить? Я готов был усыновить твоего ребёнка, чей бы он ни был. Я предлагал тебе замуж. Я готов был на всё, чтобы быть с тобой, — горячо возразил Воскресенский.

— Ты думал больше года, Вадим. Больше года я ждала, когда ты, наконец, будешь готов поговорить. Все девять месяцев, когда был мне так нужен. Когда некому было подложить мне под спину подушку, некому сходить в магазин за мороженым с селёдкой, некому порадоваться, как быстро мы растём и некому отвезти в больницу, когда у меня внезапно отошли воды. И когда наш малыш лежал в кювете такой маленький и хрупкий, когда боролся за жизнь и ты был ему нужен, как никто другой, ты тоже не приехал. Петька забирал его из роддома. Мама уволилась, чтобы помогать. А ты… — она смахнула непрошеную слезу. — Ты готов был на что угодно, только не поверить, что он твой.

— Ир…

— Что у нас с Петькой ничего не было! — не дала она себя перебить. — А с твоим отцом тем более! И не могло быть, потому что он самый порядочный человек, с каким мне приходилось иметь дело. Ну может, не самый, он всё же адвокат, — добавила она. — Но не со мной. Это был просто план, Вадим. Как и сто тысяч лет назад он не изменял твоей матери, так и ко мне он и пальцем не прикоснулся. Ты ошибся, Вадим. Мы просто делали вид, что у нас роман, чтобы избавиться от твоей мачехи. Чтобы найти то, ради чего он столько лет её терпел.

Он развёл руками. А что он мог сказать?

Сначала он трахнул Гордееву. А когда приехал через год, чтобы позвать замуж, как собирался, в итоге обозвал Ирку шлюхой.

«Отец, Петька, я… С кем ещё ты трахалась за то время, пока пудрила мне мозги? Господи, я думал… а ты… ты просто шлюха, — презрительно бросил он ей в лицо. — Ты переспала со мной через час после знакомства, в разбитой машине. Я должен понять это уже тогда».

Этого она ему и не простила. «Шлюху», а не Гордееву. Из-за «шлюхи» вручила тот тест, где было сказано, что отец ребёнка Ирины Лебедевой — Борис Воскресенский, чтобы больше Вадим Воскресенский никогда не возвращался в её жизнь.