Константин Аристархович Большаков
Солнце на излете
Солнце на излете
Вторая книга стихов1913–1916«Бирюзового моря залив там…»
Бирюзового моря залив там, Клонятся к влаге вечерней пальмы, И гудящим сурово лифтам Уносили глухую печаль мы. Мы скользнули с площадки, – Как быстро Замелькают в глазах этажи! О, последнее, Новые выстрой! О, последнее, про них расскажи! Ведь их двадцать прошло, И не будет Таких же, как были, А здесь… Будто в майском счастливом изумруде Утонул и расплакался весь, Но не я, а последний вечер, Где вечерняя влага, как сон, Будто хрупкие спрятались плечи В громаде амвонных колонн, Будто звон Со слепой колокольни Падает в зелень зорких трав Порочные взоры невольней Тянутся к кубку отрав. Ах, всем в мире оптикам Сделать таких же нельзя, Потому, что каждый паноптикум Такие глаза для выставки взял… И, как волны морей Неотступные приступы армий, Как весенний восторг в каждом новом году – Эти дни, как запах Violette de Parme И… когда же уйду? Ведь построены все Прямые, как линии Домов в столицах, Серенькие, как мышь, И небо простое и. синее Легло на ладони крыш, А вечер придет и повиснет нелепо, Запутавшись в рощах дымящих труб, И будет тянуться к городу небо Кровавым мякишем губ; Заплещутся стекла на окнах из золота, И улицам втиснут упругий шум, А небо и тучи расколоты, Как мозг, безумьем пылающих дум… И все, что росли и крепли, Днем напрягая безволье сил, Нервы, Которые были и не были, Разлились, В тревоге медленный Нил, И тот благоговейный, Что в храме ник, И те, что нежны, как рисунок на ситце, Как будто века простоявший памятник Чугунные хочет раскрыть ресницы, О, за годом пронесшийся год, Когда больше ничто уж не снится, Как гроза, исчертившая зеркало вод, Как полет Убегающей птицы. Над землею и небом, как сжавшихся рук, Сквозь ладони закат Раскаленною пылью промечет… Это солнце на излете, свершив полукруг Огибает последний вечер… Ведь их двадцать, их двадцать… А дальше? Уносимы ласкающим лифтом… О, поймите, что вечер последний – печаль, Ведь печаль же! А вечерняя влага, а пальмы, а залив там? Пгр. Март 1916 г.
Молитвы любимым
Quand vous serez bien vielle……
Direz chantant mes vers, en vous esmerveillant:
«Ronsard me celebrait du temps, que j’etais belle».
(P. de Ronsard). Молитва любимой
Ах, не скрыть густым и грустным ресницам Глаз, смотрящих только на одну. Вы по жизни моей, как по книги страницам, С тихим шелестом тихо прошли в тишину, Вы прошли в тишину, серебристое имя. Как неслышная поступь шагов Богомольно несется губами моими На алмазы кующихся строф. Как влюбленному мальчику дороги вещи, До которых коснулись любимой рукой, А тоска с каждым днем неотступней и резче, Каждый день неотступней с своею тоской. Никогда не сказать серебристое имя, Никогда не назвать Вас, одну, Как по книги страницам. Вы днями моими В неизбежную тихо прошли тишину. Июль 1915 г.
Еще молитва
Н. Г. Валленбургер.
Это сердце, зажженное Вами, сгорит Вам, Как любимому, милому Богу, свеча, То спускается ангел к альковным молитвам И в тяжелых драпри его вздохи молчат. Что сегодня? Рассвет после раненой ночи, Раскаленный, распятый, измученный день? Или ночь после дня исступленно хохочет И кивает бесстыдно на каждую тень? Как на прах эшафота бессильно повержен В этой сладостной дрожи недвижим, как труп. Чьей рукой высоко вознесен и задержан Этот миг, эта пытка измученных губ? И когда только шепот в тени изголовий, Как израненый вздох, долетит. Это сердце, зажженное мукам и крови, Тихим пламенем Вам догорит. Июль 1915 г.
И еще
В час, когда гаснет закат и к вечеру, Будто с мольбой протянуты руки дерев, Для меня расплескаться уж нечему В этом ручье нерасслышанных слов. Но ведь это же ты, чей взор ослепительно нужен Чтоб мой голос над жизнью был поднят, Чья печаль, ожерелье из слезных жемчужин На чужом и далеком сегодня. И чьи губы не будут моими Никогда, но святей всех святынь, Ведь твое серебристое имя Пронизало мечты. И не все ли равно, кому вновь загорятся Как свеча перед образом дни. Светлая, под этот шопот святотатца Ты усни… И во сне не встретишь ты меня, Нежная и радостно тиха Ты, закутанная в звон серебряного имени, Как в ласкающие вкрадчиво меха. Январь 1916 г.
«О, королева, вчера…»
О, королева, вчера Вы, выходя из трамвая, Подали пятачек оборванцу И потупили взор… На голубоосенней вышине Белый лебедь облако Над хрустально-четким городом Плывет, как и над хрустально-четким лесом… О, королева, вчера, – Лишь вчера, А сегодня осень Исхрусталила сердце, И в хрустальный бокал его, Я Вас прошу, Вы налейте Вашей улыбкой Тягучого и томного ликёра мечты, Потому что теперь – осень, Потому что все – четко-хрустально… И сквозь рубиновую влагу его Прорубинит рубиновой паутиной Лампа на моем столе И фонарь за окном Рубиновым глазом… О, королева, вчера Вы, выходя из трамвая, Подали пятачек оборванцу И потупили взор… Август 1913 г.
На книге стихов
Ю. А. Эгерту.
Нет здесь не Вам… И бархатный околыш. Тульи голубоватой желтый кант, и грустный взор, И тонких пальцев хруст, и хрупкий голос Фарфоровый, как сон… Костер, Зажженный из сердец, серебряные елки Нас обступили, ждут, – Вчера – . . . . . . дремавший по проселку. Сегодня – маятник минут. Чуть розоватыми снегами в дали Уходит грусть полей. Вам шепоты печали Моей. Все в Вас От удивленности пробора До глаз, Похожих на топаз… Минут моих минуты слишком скоро Несутся… А у Вас? У Вас таких томлений названные сестры Ткут счастья медленную нить, Но кто так остро Мог любить? «О, темный шелк кудрей…»
О, темный шелк кудрей, о, профиль Антиноя, И грудь, и шея, вы о, пальцы хрупких рук, О вас, лишь помня вас, сегодня сердце ноет Одним предчувствием томяще-сладких мук. Единственный, как свет, бесценно-милый друг, Вы, чьи глаза, как день, наполненные зноем Июльской синевы две чаши сладких мук, И Вы пройдете в тень, и профиль Антиноя Забудется, как все, как пальцы хрупких рук. Май 1915 г.
«Пил безнадежный чай. В окне струился…»
Пил безнадежный чай. В окне струился Закатной киновари золотой Поток. А вечер близко наклонился, Шептался рядом с кем то за стеной. Свеча померкла Ваших взглядов. Чертили пальцем Вы – какой узор? – На скатерти. И ветка винограда Рубином брызнула далеких гор. Ах, это слишком тихо, чтоб промолвить, Чтоб закричать, – здесь счастье, здесь, здесь «ты»! Звенело нежно серебро безмолвий, И в узкой вазе вянули цветы. Ах, это слишком тихо, что-бы близко Почуять пурпур губ и дрожь руки, – Над взорномеркнущей свечой без риска Крылили вы, желаний мотыльки. Июль 1913 г.
Офелия из облаков
Кн. Н. А. В-ой.
Она течет. И плеск над каждым всплеском, Как на стекле залитых солнцем окон Свивается, как радуга, в венок он В хрустальном воздухе хрустальным блеском. Она течет. И плеск над каждым всплеском. Нить дней моих, от Севера до Юга, От чайных домиков до вод валов, Несет, как ладонку, тебя, подруга, Офелия из облаков. Как запах букв в евангельской легенде, Как шелесты развернутых историй, – Любимые, любившие во взоре Небрежного, как летний вечер, дэнди. Как запах букв в евангельской легенде, – Жемчужных строк осенние гирлянды, Грусть плещущихся об одном стихов, – Как в лунной ночи кружево веранды Офелия из облаков. Июль 1914 г. Константинополь.
Молитва последняя
Дней золотых и тяжелых, как мед Уже собирать становится некому… Это – время спокойное дальше течет. Это память не сдержит радостный бег ему, Это все далеко, это губы не пьют Дней моих, предвечерние пчелы, Это в них, в золоченый и светлый приют Уже не войдешь царицей веселой… И пришла отойти и, как исповедь, в сердце пустом Над полями несутся тучи, сшитые из клочий, Это влагу целебную всех истом Минуты сносят к последней ночи, Чтобы там так остры, и из памяти год Вновь выводят измученным криком. В днях золотых и тяжелых, как мед, Уже не мелькнет Твоего лучезарного лика. Январь 1916 г.
Мадригал
Мои глаза преддверье летней ночи. В июле вечер, тюль из синевы. В них каждый миг становится короче, И в каждом миге дышите лишь Вы. Январь 1913 г.
Сердце в перчатке
Et celles dont le coeur gante six et demi
(Jules Laforgue). Посвящение
По троттуару сердца на троттуары улицы, В тюль томленья прошедшим Вам, Над ленью вечера, стихая над стихов амурницей, Серп – золоченным словам. Впетличив в сердце гвоздичной крови, Синеозёрит усталым взором бульвар. Всем, кого солнце томленьем в постели ловит. Фрукт изрубинит вазный пожар. И, Вам, о, единственная, мои стихи приготовлены – Метр д'отель, улыбающий равнодушную люстру, Разве может заранее ужин условленный Сымпровизировать в улыбаться искусство. Чтоб взоры были, скользя коленей, о нет, не близки, А Вы, как вечер были ласковая. Для Вас, о, единственная, духи души разбрызгал. Когда вы роняли улыбки, перчатку с сердца стаскивая. Август 1913 г.
Грезная ванна
В ванну грёзную окунули мысли, В ванне грёзной потопили мечты. В пудренице сердца мечты сплелись-ли? Мыслить ленью ленятся глаз цветы. Едва странно ванну душить духами Лилий розовых и своих грудей. В ванне грёзной розовыми стихами Пудрить лилий в пудренице затей. В ванне грёзной сладко разсыпать бисер, И потупить нежно лукавый взор, И вступить в действительность, как на рысий Тот ковер, что перед вами себя простер. Август 1913 г.
«Мягко в моторе взорили сердце…»
Мягко в моторе взорили сердце. Мягко коснулись кожей перчатки. Смехом труверить. Сладко смотреться. Сладко труверить… «Скучно вы сладки». Скучно поверить только в возможность, Шпильте гвоздикой трепет загрезный. Так невозможно – быть осторожным О, улыбнитесь, вы не серьезны. Стрелить во взоре нежностью синей, Мягко в моторе плыли догадки. Сердце, под гриммом бледнея, стынет В вашей душеной гвоздикой перчатке. Август 1913 г.
Аттракцион
Ник. Терзи-Терзиеву.
Качели, качели печали, качели печали качали: «молчи», И в плаче печали качели качали, печали качели в ночи. Опрокинувшись в качке, Голова закружилась. Сжались бело фонари. Ты лицо не испачкай (Тень тины проходила) В алом угле платка зари… Лихач… В пролетке взлет качелей Печаль почила светлых глаз… Минуты млели и млели Там, где стелился фонарный газ… А дальше? А дальше качели, качели печали качали – «молчи» И в плаче печали качели качали, печали качели в ночи. Июль 1913 г.
Иммортель
Вы растрелили пудренное сердце, Оклонясь на медлительности речной. Опрокинясь тюль улиц вертеться, Вы смотрели на лица взора встречных. Вы вошли на осенний цветник из проституток, Тюль рассвета вуалью соблазнили, Потому что вертеться веки сомкнуты, Потому что вертеться в тюль автомобили… Ваши взоры сомкнуты – плыли тюль минуты. Потому что вертеться грезится сердце, Потому что вертеться (ах, не надо бледнеться) Вы вошли на осенний цветник из проституток. Весна в кинематографе
Минут садистических истомленные гости, Забытые пленные, где нет победителей, О, пожалуйста, Ваши руки отбросьте – Сердце в Вашей перчатке… Вы поверить хотите ли? Где колени в ажуре, как месяц, не встретятся, Где носок у влюбленного страшно ботинка, Наступив на уступчивость, где любовь – гололедица, Где заклеены взоры рекламою Зингер, Где над буквою 3 издевалась боярышня И вертела в обратную сторону ручку, Где входила боярышня, выходила боярыня, в магазин уважение старшим, А забытые гости – секунды собирались все в кучку, И играли со смехом в крапленые карты И игра называлась игрою в улыбки… О, пожалуйста, в этом дрябленьком Марте… Ваши руки, как гости, Ваши руки, как рыбки, Как аквариум света, гроты блещущих улиц, Солнце – влага и пламя, трепет солнечных мантий… Ваши взоры коснулись… О, всегда, берегу лиц Память в сердце воздушных, и воздушною станьте. Как восторга воздушных, Вы вуали отбросьте Душу выпить желаньем и мечтать не хотите ли… Минут садистических истомленные гости, Забытые пленные, где нет победителей. Октябрь 1913 г.
Аэромечта
Взмоторить вверх, уснуть на пропеллере, Уснуть сюда, сюда закинув голову, Сюда, сюда, где с серым на севере Слилось слепительно голубое олово. На шуме шмеля шутки и шалости, На воздух стынущий в меха одетые Мы бросим взятой с земли на землю кусочек жалости, Головокружась в мечтах кометами. И вновь, как прежде, уснув на пропеллере, На шуме шмеля шутки и шалости, Мы спустимся просто на грёзном веере На брошенный нами кусочек жалости. Август 1913 г.
Августу
И снова ты, ничуть не изменившийся, От пят такой же юный до чела, И темный взор, навеки чем пленившийся, Колеблет струны глаз, как черных два крыла. И снова ты с задумчивой улыбкою На розах уст, бутонах роз тугих, И мраморит над синевою зыбкою, Чуть розовея, мрамор плеч нагих. И снова ты, и на груди целованной Мой поцелуй отметили сосцы. Такой же юный, ты пошли уловы нам, Твоей мы ночи ранние косцы. Из зелени пропыленной заглядывай На улыбнувшийся тобой бульвар. Смеясь, идешь трамвайной проволокой обрадовать, Мой Август, на избитый тротуар. Август 1913 г.
«Вы носите любовь в изысканном флаконе…»
Вы носите любовь в изысканном флаконе, В граненном хрустале смеющейся души. В лазурных розах глаз улыбка сердца тонет. В лазурных розах глаз – бутоны роз тиши. Духи стихов в мечту, пленительных в изыске, Пролив на розы глаз в лазурных розах глаз, Вы прошептали мне, вы прошептали близко, То, что шептали вы, о, много, много раз. Вы носите любовь в изысканном флаконе. В граненном хрустале смеющейся души. И запах роз мечты моей не похоронит, Что прошептали вы, что сказано в тиши. Баллада о королеве Май
Незнанный друг, так странно близкий, О чем, склоняясь, вы мечтали? Растаял гул органа низкий Все тише, тише своды стали, И дыма тонкие вуали Плывут, струясь и нежно нитясь, Перекрестясь, Вы прошептали: «О, королева Май, вернитесь»! И свет струился в старом зале И глаз струились, глаз записки, И наклонялись и шептали Мечты нарядной одалиски: «На лунно-красном, красном диске Не дремлет он, вечерний витязь, С копьем на сердце обелиске. – О, королева Май, вернитесь»! Очаровательная в риске Самой придти, чтоб на вокзале, Пленительную Вас в изыске Духов, покорно провожали Чтоб взоры, помня что? молчали, Чтоб Вам сказали, «удивитесь: Ваш паж совсем же не печален»… О, королева Май, вернитесь! Ваш паж, герой девичьих спален, Забыл, что было, – не стремитесь, – Ведь Вы вернуться обещали, О, королева Май, вернитесь! Август 1913 г.
Автопортрет
Ю. А. Эгерту
Влюбленный юноша с порочно-нежным взором, Под смокингом легко развинченный брюнет, С холодным блеском глаз, с изысканным пробором. И с перекинутой пальто душой поэт. Улыбки грешной грусть по томности озёрам Порочными без слез глазами глаз рассвет Мелькнет из глаз для глаз неуловимо-скорым На миги вспыхнувший и обреченный свет. Развинченный брюнет с изысканным пробором Порочными без слез глазами глаз рассвет, Влюбленный юноша с порочно-нежным взором И с перекинутой пальто душой поэт. Май 1914 г.
«Милостивые Государи, сердце разрежьте…»
Милостивые государи, сердце разрежьте – Я не скажу ничего Чтобы быть таким, как был прежде, Чтоб душа ходила в штатской одежде И, раздевшись, танцовала танго. Я не скажу ничего, Если вы бросите сердце, прощупав. На тротуарное зеркало-камень, Выбреете голову у сегодня-трупа, А завтра едва ли заедет за вами Сердца, из-под сардинок пустые коробки, Свесьте, отправляясь на бульвары Волочить вуаль желаний, втыкать взорные пробки В небесный полог, дырявый и старый. В прозвездные плюньте заплатки. Хотите ли, чтобы перед вами Жонглировали словами? На том же самом бульваре В таксомоторе сегодня ваши догадки Бесплатно катаю, Милостивые Государи. Октябрь 1913 г.
«Монету жалости опустит…»
Монету жалости опустит, Следя за шалостями зорко, Не для нерасточивших грусть Под аккомпанимент восторга… И не тангируют сомненья Невинностью припудря лица, А этот ускользнувший день Не на автомобиле мчится, И не единственностью гордо Сердец, закованных в перчатки, Сквозь охладившихся реторт – «Замеченные опечатки». Март 1914 г.
Святое ремесло
…Мое святое ремесло.
(К. Павлова.) Давно мечтательность, труверя, кончена, И вморфлена ты, кровь искусства. Качнись на площади, пьянь, обыденщина, Качайся, пьяная, качая вкус твой. Давно истерлось ты – пора румяниться, Пора запудриться, бульваром грезя, И я, твоих же взоров пьяница, Пришпилю слез к бумажной розе. Шаблон на розу! Ходи, выкликивай. Шагов качающих ночь не морозит; О, не один тебе подмигивал. Октябрь 1913 г.
«Загородного сада расходились посетители…»
Загородного сада расходились посетители, Гриммируя секунды в романтическую поэму. Мягким взором написали улыбку, – «посидите», Обрывая задумчивыми губами хризантэму. Окуная сердце в рюмку ликёра томительно, Вы, принцесса грёзная, утомились, Сказали черно-стеклярусным взором, – возьмите; И на нас, прищурившись, звезды сверху косились. О, я видел, как с Ваших пальцев капали Слова, как жемчужины, и их нижут чьи то губы, А Ваш взор растаял во мгле под шляпой. Одетый в тысячи черно-шуршащих юбок. Ноябрь 1913 г.
Мой год
Suivi du Suicide impie
A travers les pales cites…
(A. de Vigny) Prelude
Конст. Липскерову.
