Ясень

9.

Жезл, мой жезл, которым скалы   Разверзал я для ручья, Брошен. Поднят. И опалы   Светят сверху. Где змея? Жезл, мой жезл, которым царства   Укреплял я в бытии, Блещет. Кончены мытарства.   Сплёл с жезлом я две змеи.

10.

Румяные губы друг другу сказали,   В блаженстве слиявшихся уст, Что, если цветы и не чужды печали,   Всё ж мёд благовонен и густ. И если цветы, расцветая, блистая,   Всё ж ведают, в вёснах, и грусть, Прекрасна, о, смертный, молитва святая,   Что ты прочитал наизусть… Красивы нелгущие влажные неги,   Целуй поцелуи до дна, Красивы уста и застывшие в снеге   Сомкнутья смертельного сна. Смотри, как торжественно стройны и строги   Твои, перешедшие мост, Твои дорогие, на Млечной Дороге   Идущие волею звёзд.

11.

И если вправду царственник замглённый Последний есть среди цветов цветок, Его шипы дают нам плат червлёный, Волшебный плат, махни – и вот поток. Не слёз поток, а полноводье тока, В котором все, что жаждут без конца, Придя, испьют, придя, вздохнут глубоко, И примут сказку вод в черты лица. Забвенные, как голос грёзы звонной, Как луч в ночи, пришедший с высоты, Они возьмут тот царственник замглённый. И так пойдут. Возьми его и ты.

12.

Так видел я, во сне ли, наяву ли, Видение, что здесь я записал, И весь, душой, я был в Пасхальном гуле. За звоном звон, как бы взнесённый вал, Гудя и убеждённо возрастая, Дивящуюся мысль куда-то мчал. Как будто обручалась молодая Луна с Звездой в заутрени Небес, И млели мраки, сладко в Солнце тая. Привет, огонь, вода, и луг, и лес, Ты, капля крови, цветик анемона, Цвети, привет, я верю в путь чудес. Я малый звук в великих зыбях звона.

Полночь

Зелёное древо нездешнего сева, быть может с Венеры, быть может с Луны, Цвело, расцветало, качалось, качало, и птицами пело, и реяли сны. Топор был весёлый, жужжащие пчёлы летели, бросая свой улей навек. Удар был упорный, припевно-повторный, и звонкую песню пропел дровосек. Мы всё это знали из дыма печали, из пенья и тленья пылающих дров. Так будет и с нами, с горящими в Храме, так будет с мирами во веки веков.