Помоги проекту - поделись книгой:
В Дании, Франции, да вообще почти любой западной стране встречи законспирированной ячейки, принадлежащей к преступной организации, вызвали бы большие сложности. У нас, в Советском Союзе, подобное было не просто плевым делом, а абсурдно простым. Уж что любит делать нормальный гражданин, еще не знающий всех прелестей интернета — так это собираться у кого-нибудь дома на кухне. Любит, скотина, как собака мясо, утверждаю это со всей ответственностью и огромной ностальгией. Только у нас вполне нормальным может быть, что доктор наук, директор мебельной фабрики, дворник и бортпроводница могут вполне нормально погудеть часов до 2–3 ночи, причем под гитару, а то и завалиться к кому-нибудь пятому, неосторожно проживающему поблизости. Выходные для этого — милое дело.
То есть, понимаете, насколько легко такой ячейке провести плановую встречу? Как два пальца об асфальт.
— Э! — наконец-то дошло до нашего тощего жирафа, — Мы что? Прямо так? А где всё?
— Что именно? — полюбопытствовал я, продолжая крутить баранку кашляющего и зловонного монстра, даже получая от этого некоторого удовольствие.
— Ну… — залипла Треска, — Оружие там. Гранаты. Все такое?
— А, спецоборудование, — понимающе кивнул я, — Один пакет под ногами, а второй за задним стеклом. Берите второй, смотрите фотографии. Эти четверо — наши цели.
Ну вот кто меня слушает? Нет, конечно, они первым делом вцепились втроем в пакет, лежавший себе мирно на пустом коврике. И, конечно, залипли.
— Виктор, — подала голос через минуту одна из узбечек, — Ты, наверное, пакеты перепутал. Тут только два кирпича. С половиной.
— Не только, — ехидно ухмыльнулся я, — Еще сам пакет посчитайте.
— Что⁈ — а вот это уже было хором.
Придумывая этот простенький план, я отсек все лишние сущности из возможных. Разделил нашу святую троицу так, чтобы Паша не пытался построить из себя лидера, взял наиболее лояльную и легко контролируемую из потенциальных напарниц, придумал максимально простой план. И осуществил его, поставив перед девушками ряд простых и доходчивых задач.
Зайдя в подъезд соседнего с нужным дома, мы поднялись на девятый этаж. Там Треска, вновь раздевшись догола (коллега!), стала невидимой, взяв в руки пакет, содержащий ровно полтора кирпича и двух сестер-близняшек. Пакет я подобрал хороший, черный и большой, так что он вполне реалистично трепыхался на ветру, пока летающая девушка тащила его на крышу целевого дома. Я тем временем уже очутился на крыше в таком же голожопом состоянии, как и Треска. Не один, конечно, а с кирпичом.
Дальше все было делом техники. Две миниатюрные девочки, каждая из которых замечательно ощущает пространство, тихо стучат невидимой панкушке, объясняя кто и где в квартире находится. Сама Довлатова подглядывает в окно, уже раскрытое из-за душной питерской жары. Сигнал о том, что все в сборе — с помощью кирпича. Пойди что-то не так, сестры должны были подвесить его над крышей так, что я легко мог разглядеть сигнал отбоя, но в нашем случае он падает с грохотом вниз, оповещая Витю, что дело почти в шляпе. Да и сам Витя прекрасно видит четверых сидящих на кухне и курящих людей. Он спокойно сидит на крыше и ждет сигнала номер два — утяжеленного половинкой кирпича пакета. Его девчонки сбросят, определив момент, когда никто из четырех не собирается выходить из помещения какое-то время.
Мне остается только ждать, не отпуская взглядом одну из фигур — довольно полненькой женщины лет под сорок, маскирующейся под продавщицу. На самом деле она один из самых опасных фигурантов и потенциальных противников — крайне мощный патоген-геокинетик, активирующийся свинцом. Заодно она и является хозяйкой квартиры, остальные трое — гости из Питера.
Наконец, пакет летит вниз, а я со всей немалой дури, правда, всего одной рукой, запускаю в полет оставшийся у меня кирпич. Следом, сразу, как только рукотворный камень срывается в полет, перехожу в состояние Великого Белого Глиста, ввинчиваясь в пространство за ним.
Взрыв гулкий, свирепый, мощный, убивающий всё живое в комнате моментально, но я всё равно трачу несколько секунд заполошных метаний, чтобы гарантированно проконтролировать всех четверых подхваченным кухонным ножом. Затем тут же вылетаю из разрушенной кухни, заглядываю на крышу, где кратковременным миганием даёт себя увидеть Треска, хватаю её, подлетевшую в воздух и вновь ставшую невидимой, хватаю невесомых сестричек и… ухожу свечкой в небо, чтобы вернуться на соседнюю крышу за шмотками. Потом еще пара «свечек» для разрыва расстояния и вот, мы вчетвером неспешно бредем из каких-то гатчинских джунглей к нашему «москвичу».
Молча.
Заговорят мои подельницы только на обратном пути в Никольское. Потрясенные, слегка напуганные, они придут в себя лишь когда мы будем проезжать речку, в которой я «стирал» Треску. Переварят случившееся. Или, как минимум, начнут осознавать.
— Это было… — протянет Онахон (или Охахон). И замолчит, пытаясь подобрать слово.
— Пошло! — придёт им на выручку Треска, — Это было просто… пошло! Изотов! Твою-то душу!
— Добро пожаловать в реальную жизнь, — пробурчу я, надавливая на газ зловонного монстра автопрома.
Глава 7
Концерт по заявкам
Мы долгое время думали и ломали себе головы — как такое возможно, что я большую часть времени вполне человечный человек со своими человековыми реакциями, но, когда приходит пора, превращаюсь в эдакого киллера без страха и упрека? Понять не мог никто, включая Молоко и Кладышеву. Нет, ну если взять Алексея-Колдуна, то вот кто? Правильно, военный. Суровый, здоровенный. Я слышал, как он в клубе шутит, когда спирта-плюс перепьет слегка. Нихрена не смешно, честно говорю. То есть, там профдеформация налицо, а у меня её нету.
Психопат? Да вроде нет. Вон даже на полном серьезе сидел и утешал девиц Умаровых, когда до них дошло, в чем они участвовали. Что люди, которых они на фотке видели, внезапно все стали мертвыми, причем с помощью феечек. Кто ж им скажет, что это гребаная «Стигма»? Никто. Взяли гражданских за жопы, поманили пряником, нате — участвуйте. Ну ладно, так вот, Витя — не психопат.
…но почти им стал. Одно дело разрулить внутренние мандражи, да сдернуть Треску с попытки нажраться, затратить несколько часов вместе с девчонками на отчеты… а совсем другое — принять участие в долбанном концерте на свежем воздухе, устроенном в Никольском.
Наверное потому, что с раннего утра из Питера прибыло еще два долбанных «Икаруса», набитых музыкантами. Духовой оркестр в полном составе и небольшая кучка раздолбаев для менее пафосных песен и выступлений. Затем, не успели эти товарищи разложить свои инструменты, как прибыло еще несколько автобусов с нашей родной милицией, которая начала усиленно беречь весь этот кордебалет от собравшихся со всего Никольского школьников, пионеров и прочих детишек.
Наступил настоящий бардак, причем совершенно привычный для большинства участников. Там репетируют, тут бегают, устанавливая проходную и билетерскую будку, здесь орут, вызывая из небытия некоего демона по имени «Михалыч». Техники носятся как наскипидаренные, ползают по потолку сцены, готовя освещение под вечернюю часть концерта… в общем, я очень наивно предполагал, что мою гоп-компанию могут подвязать тут помогать.
Лишних это суетящееся стадо моментально выплевывало из себя, а сами эти профессиональные «лишние» тут же уносились куда-то. Как выяснилось, либо освежиться, либо расслабиться с кружкой-другой пива. Да уж… а заодно понятно, почему не используется обычная сцена в парке — ожидается намного больше народу, чем способно вместить само пространство этого парка. Вон уже дополнительные трибуны на скосах от дороги колотят, три «зила» с досками приехало…
— Не ожидала, что всё будет так, — ко мне, задумчиво рассматривающему всю движуху с балкона, подкралась сзади извращенка-писательница.
— Как так? Уточните, Раиса Джумберовна, — попросил я, затягиваясь сигаретой, — А то я решу, что вы про организацию концерта.
— Нет, я про то, как легко и внезапно у нас образовались три девушки-убийцы, — скучным тоном поведала мне уже одетая в коктейльное платье полугрузинка, облокачиваясь на перила балкона рядом, — Буквально несколько часов прошло. Раз и всё. Ни уговоров, ни планёрок, ни душевного надлома. Ты настоящий талант.
— Я просто целеустремленный, — смутно пояснил я, — Предпочитаю решать проблемы до того, как они вырастут.
— Да? — Акрида чуть промолчала, а затем пальцем указала в сторону уже возведенной сцены, по которой ползали рабочие, — А что, если я сегодня вечером перед тысячами людей крикну, что меня вынуждают стать убийцей, м? В микрофон. М? Или не здесь? А, скажем, в другом городе? При других… условиях?
— И зачем подобное вам может понадобиться, а? — ухмыльнулся я.
— Что? Не боишься? — удивилась писательница, — Действительно, не боишься. А ведь я могла бы. Просто из-за…
— Из-за чувства противоречия, — подсказал ей я, — Что вас, такую талантливую, загадочную и умную так пошло пытаются использовать. Или из-за протеста. Или потому, что настроение такое.
— Да, как-то так, — махнула моя собеседница рукой, разгоняя дым.
— Можете попробовать, — пожал плечами я, — Самому интересно, что будет.
— Д-даже т-так? — офигела Акрида.
— Мы все — неосапианты, уважаемая Раиса Джумбертовна, — сарказм давался мне всё легче, чем ближе было время концерта, — Так что если вы полагаете, что я с восторгом отношусь к существующему порядку вещей, а также озабочен сверх меры успехом миссии, то вы ошибочно полагаете разницу между мной и вами чересчур большой. Она лишь в том, что я полезен обществу, а вы все — нет. Настолько нет, что вы не стоите даже содержания в психушке. Именно поэтому за такую ерунду как один вояж вам всем обещана столь высокая награда, понимаете? Но иная разница отсутствует.
— То есть, если мы не справимся, откажемся, подведем, помешаем, — спокойно и хрипло проговорил образовавшийся в дверном проеме Рамазанов, — От нас избавятся, так?
— Понятия не имею, — честно ответил я, — Мне всё равно. Есть задание, его надо выполнить. Обеспечение вашей лояльности забота не моя, а вашего же здравого смысла. Если вы все, согласившись на сделку, не сможете придерживаться её условий, то о какой жизни в обществе можно говорить?
— Разумно, очень разумно, — после недолгого молчания заявил башкир, — Ты, Изотов, исполнитель, но ты
— Или кто-то из вас, — пожал я плечами, — Или кто-то невидимый. Говорю же, мне самому интересно. А моим уверением, что Паша обычный гражданский, а его девочки так вообще припевочки… вы все равно не поверите.
— Мне нужно подумать! — резко сорвалась с места Акрида, едва не снеся успевшего посторониться Слона.
— Всем нам нужно подумать… — зевнул я, — Над своим поведением.
— Цели еще возле Питера есть? — осведомился бывший солдат, собирающийся тоже засмолить.
— Есть, но с ними я справлюсь сам.
— Причина?
— Они просто люди… решившие посетить концерт.
Признаться, этот мрачный разговор отлично разогнал оторопь перед размахом, с каким Никольское готовилось дать старт юлькиному турне. Когда начал подъезжать народ, так я вообще офигел, прекратив даже недовольно ворочаться в новом костюме с гадким галстуком. Зрелище внушало. Школота, пионерия, комсомолия, студентота — автобусами! Очередь автобусов за горизонт! Частники с квадратными глазами, в мыле, привозящие битком набитые машины, в которых людей просто как сельди в бочке! Вон того грузина я уже пятый раз вижу, он, зараза такая, в объезд идёт, скидывая пассажиров аж за квартал!
Море, просто море людей!
Закрыв дверь в свою временную квартиру на замок, я извлек из-под кровати чемодан с ноутбуком. Запустив машинку, ввел пароль, дождался, пока загрузится система, а затем активировал программу, отслеживающую перемещение одного конкретного автомобиля. Запомнив, где он стоит, я вновь высунул жало в окно, фиксируя визуально 412-ый «москвич», мощно зажатый со всей сторон целой прорвой брошенных машин. Отлично. Рано приехали, ценители. Мне на руку.
Вскоре нас собрала та самая Леночка, любящая водить языком у ануса товарища Корно, после чего началось героическое проталкивание сквозь сотни людей к кулисам сцены. Вообще это надо было выполнить давно, но, как всегда, в России нет то говна, то лопаты. Не слишком пылающие позитивными эмоциями по отношению к нам организаторы банально забыли, что в программе есть такое дополнение. И теперь, ведомые отчаянно пыхтящей Леночкой, мы шли в народ, как в море корабли.
И даже пришли.
Теснота, обида, летняя духота, запах пота и духов, толпящиеся злые люди, начальственное рычание дядек и тётек. Целый ряд трехлитровых банок с водой, в которые опущены вечно работающие кипятильники. Тут пьют кофе и курят, тут злятся и нервничают. Пихают всех и каждого, кроме тех, кому на сцену или перед ней, в оркестровую яму. Эти люди — святые и неприкасаемые, даже поддатый барабанщик, отпаивающийся какой-то бурдой. Над ним уже стоит наша бывшая провожатая и имеет ему мозг или его заменитель. Барабанщику пофигу.
Всё это темное, тесное, скученное и потное освещено никем иным, как Палатенцом. Юльке тоже плевать с высоты на всю эту суету, она весело трепется с улетевшими к ней узбекскими феечками. От такого зрелища то и дело кто-то застывает с задранной головой и получает тычок от тех, кто не может пробежать мимо. Слон берет курс на барабанщика, за ним тащатся художник и писательница. Вручаю Паше вяло брыкающуюся Треску и указываю пальцем в ту же сторону. Мол, валите туда и будьте у всех на виду.
Дальше — почти два часа ожидания. Много? Конечно, но учитывая, как тут все из говна и палок, большего ожидать не приходится. Нам тут хорошо, можно хотя бы сесть, покурить, намутить себе кислой и едкой отравы, которую техники хлебают как простую водичку, но называют «кофе». Можно даже подсуетиться к одному из пожилых и бывалых, только что распечатавшему бумажную пачку грузинского чая, от чего и стать владельцем стакана жидкости, исходящего незабвенным духом веника.
Что сказать? Не о такой первой встрече с нормальными советскими гражданами я думал!
Ну вот, дело доходит и до нас. Леночка налетает как ураган, строит всех в ряд, придирчиво оценивает костюмы и степень вменяемости, выдаёт очень понятные и легкие ценные указания, настрого запрещает бухать «пока не выйдем!» и… уносится вдаль, вновь к барабанщику, который подозрительно себя лапает. Девушка успевает первой, выдирает у него плоскую бутылку, а затем, выдав совсем нешуточного леща, призывает одного из молодых техников контролировать этого «забулдыгу». Суета постепенно умирает, Юлька спускается с небес и…
…выходит на сцену. Только в тот момент я понимаю, что кто-то уже давно с самой сцены орёт в толпу нечто праздничное и торжественное, потому что это ор, шум и прочий звук, всё это выключается как по волшебству, когда Окалина-младшая и её оркестр начинают давать жару.
Юлька пела. Хорошо пела, можно сказать, почти идеально на мой непритязательный вкус. Наверное, даже очень хорошо, потому что за кулисами почти все превратились в слушателей. Нельзя сказать, что женщины, мужчины и прочие дети из обслуживающего сцену персонала стояли завороженные, но они определенно получали немалое удовольствие, как и моя команда. А я — нет.
Этому были две причины. Во-первых, и основных, я ни разу не слышал, чтобы Палатенцо пела дома. Конечно, её никто не просил, понимание имели, но даже после обретения эмоций Юля петь и не думала. Она не напевала, не бубнила, ни разу ничего не писала и не сочиняла. Я, как проживший с ней немалое время, это знал, поэтому в пении своей подруги сейчас видел лишь профессионально исполняемую работу. А во-вторых… я прекрасно помнил, что Окалина-младшая натворила со своей психикой, когда Кладышева попыталась ей оказать помощь. Эти с душой и огоньком исполняемые песни, после каждой из которых раздаются мощные овации и одобрительные свисты — это работа виртуальной личности, созданной Юлькой именно для общения с людьми. Для понимания.
Призрак не испытывает усталости, душевных подъёмов или провалов, ему не нужны перерывы. Он идеальный исполнитель. Сейчас Юля была даже большим, чем просто исполнитель — она понимала реакции своих слушателей, выбирала песни, заставляя того же Корно то и дело хвататься за голову, но реакция собравшихся питерцев неизменно показывала, что они в восторге. Это и вызывало у меня опаску. От
— Слышь… — меня в бок тихонько пихнул Салиновский, — Вить. Это… а как оно… с призраком?
— Ты о чем? — прекрасно понявший блондина я тут же притворился веником.
— Ну… — сделал сложное и некрасивое лицо Паша, — Ну ты понял…
— Не понял, — сделал хитрую морду я, за что тут же бы пхнут в бок локтем под бурчание, что Паша всё знает. Что именно? Ну, то, что некая Цао Сюин, презрев простую человеческую этику и нежные пашины чувства, показывала всем и каждому записи, как они втроем…
Бррр, я поёжился, вспомнив, за что был ударен вторично краснеющим блондином.
— Слегка похоже на ваши приколы с телекинезом, — наконец, родил я, — Но есть нюансы…
Действительно, есть. Секс с призраком вообще один сплошной нюанс по двум причинам — у него нет веса и плавающая плотность тела, зависящая от настроения, состояния и стадии в достижении оргазма. Хотя нет, не так. Нет ни инерции, ни веса, ни стыда, ни совести, ни комплексов…
— В общем, представь себе стену, напавшую на отбойный молоток! — изобрел я новую аналогию, а затем, похлопав остолбеневшего от моих откровений Пашу по плечу, пошёл поближе к сцене. Мне хотелось посмотреть на людей, а если уж быть честным — забыть то, о чем только что думал. Не сочтите ханжой, просто рамки половых сношений у неосапиантов намного… намного… намного шире, чем я видел раньше, в другой жизни, в Интернете. Мы банально больше можем и хотим.
Знаю я одну прекрасную добрую девочку, мы называем её Викусик. Невинная, ласковая, доверчивая, трехметровая. Скоро, кстати, должна вернуться домой. Так вот, ей тоже предстоит расширять рамки так, что у нормального человека глаза вылезут. Особенно если зловредные китаянки ей пашины видео покажут! Уф…
Концерт тем временем шёл, не думая прерываться, разве что утих оркестр, на смену которому пришли записанные мелодии, извергаемые большими динамиками. Хорошими, кстати, отметил я отсутствие хрипов и сипов. Юля, до этого выдававшая сплошь большие хиты, переключилась на более попсовые песни, некоторые из которых, как оказалось, принадлежат её личному репертуару. Слушатели умудрились еще сильнее оживиться. Взглянув в щелку, я увидел, что перед сценой, куда постоянно двигалась очередь, всё растет и растет гора букетов цветов. Однако…
— Нет, уже не жалко, — внезапно выдал подкравшийся ко мне Аркадий Евгеньевич, наблюдающий за певицей с заложенными за поясницу руками, — Совсем. Испортили вы Юльку. Как певицу испортили. Совсем.
— Поясните для… непрофессионала? М? — отозвался я.
— Ни тебе, ни публике этого не видно, а вот нам, работавшим с Юлей Игоревной ранее, очень хорошо заметно, буквально глаз режет… — протянул мужчина, — Понимаешь, раньше она пела идеально, как не человек. Все слова, жесты, интонации, всё было полностью механично. Она этим и брала, понимаешь? А теперь всё иначе, теперь она не работает, а живёт на сцене. Пока оркестр играл, она сама песни выбирала, а сейчас не получает, идёт по записи пленочной. Ай, не забивай себе голову… на последнее турне как раз такое хорошо выйдет, а вот карьера бы у неё быстро накрылась. Тазом! Эхх…
По словам Корно, ставшего куда менее представительным и номенклатурным, я понял, где порылась собака. Раньше наша Юлька была неестественно идеальна, напоминая робота, идеально выполняющего составленными организаторами программу, чем и цепляла простые советские души. Люди видели в ней некий отстраненный идеал, одухотворенно исполняющий отличные песни, а вот теперь — просто человека, пусть и прозрачного. Магия неестественности ушла.
Насовсем.
Да, пока собравшиеся питерцы в восторге, они отбивают себе ладони, присоединяются к припеву, даже радуют мое зачерствевшее сердце своими простыми и радостными мордами лиц, но увидь они такую Юльку снова — реакция будет куда жиже.
Тем временем за кулисами уже начали готовиться живые музыканты. Скоро формат концерта изменится на более молодежный, наша призрачная примадонна переобуется с возвышенной певицы о счастье, свете, дружбе народов и общей любви в нечто более приземленное, возможно даже связанное с роком. Это уже будет неформальная часть, а вот на прощание после основной нам как раз надо показаться на глаза публике. Там Юля скажет несколько хороших слов собравшимся, а нас представит как своими друзьями, так и героями, наворочавшими в Стакомске много добрых дел. Тут у нас Паша загорится, как главный спаситель.
Паша загорелся. По-моему, ему не хлопали также жарко, как самой Юле в начале, только из-за того, что народ банально отбил себе руки. Стоя на сцене в полумаске и улыбаясь как дурак, я прекрасно видел, что тут и там в человеческом море улыбающиеся друг другу люди гордо демонстрируют краснющие ладони. Правда, некоторые вместо аплодисментов начали орать и свистеть, но тут уже никуда не денешься.
А еще никуда не денешься, когда некая полупрозрачная и слегка светящаяся белым зараза с громким воплем «А это мой жених! Витя Изотов!» прилюдно вешается мне на грудь. Нет, это в планах было, это было полезно, но поймите меня правильно, я скромный мальчик из странного общежития, живущий под землей! Я не привык, чтобы чуть ли не два десятка тысяч людей охреневали, разглядывая меня!
— напел кто-то ехидно в голове. Возможно даже я. Пришлось крепко стиснуть метафорическими зубами метафорические яйца в кулак, а затем, лыбясь как идиот реальными челюстями, обнимать призрачную заразу за талию и делать ручкой. Тут еще, б*ять, на плечи погонами две узбечки опустились! Вам-то что надо, заразы микроскопические?!!
К моему вящему счастью, эта сцена долго не продлилась, так как советские граждане с натрудившимися ушами и ладонями, прекрасно понимали все трудности, связанные с тем, чтобы выбраться отсюда, желательно целыми и невредимыми, от чего довольно скоро начали двигаться, повинуясь указаниям милиционеров, вооруженных рупорами. Другая стая стражей закона бдительно следила за нехилой кучей куда более молодых слушателей, нетерпеливо бьющих копытами.
А вот мне было пора.
Переодеться в майку и шорты, снять маску, надеть большие солнечные очки, сверху на голову налезает кепка, вот и готов самый обычный советский юноша, одевшийся по погоде. Затем я просто выхожу по служебному коридору к заставленному автомобилями пятачку, нахожу нужный и отираюсь неподалеку, смоля сигарету в ожидании, когда вал выбравшихся из толпы людей не захлестнет всё вокруг. Торопыги будут всегда, а вот мои цели — люди солидные, дураков вперед пропустят. Элементарный расчет ради трех секунд, необходимых для того, чтобы внезапно пригнувшись, вскрыть замок багажника автомобиля, а после туда залезть. Тесно, конечно, жуть, но есть такое слово — «надо».
Дальше все было очень напряжно, но прозаично. Я прокатился в багажнике, дождавшись, пока господа стигмовцы будут подъезжать к тому самому водоему, где я мыл мощи Трески буквально недавно, а затем, превратившись в туман и зверея от усилия, необходимого для удерживания себя в очень замкнутом пространстве, атаковал одновременно движок, педали, руль и рты сидящих в машине людей.
Со стороны это выглядело самым прозаичным образом. Вот едет машина, она внезапно окутывается белым паром, прущим из-под капота и в салон, а затем ныряет прямо в воду, уходя с разгона по самую крышу. Связать такую банальную аварию с голым парнем, что вылезет в камышах метрах в ста от приключившегося ДТП никому в ум не придёт, тем более что он, одевшись, сделает крюк, выйдя к дороге за полкилометра до водоема (просохнув по дороге), а затем, поймав попутку, отправится на концерт.
Самым сложным во всей операции стало изъятие вслепую оставленных в багажнике шмоток, в которые я завернул очки. Конечно, я не профессиональный киллер и никогда им не был, да и грохнуть этих засранцев вполне могли специально обученные подобному люди… но и так неплохо вышло. Даже сам Валиаччи не мог гарантировать, что «спящие» агенты «Стигмы» между собой не будут общаться, слишком уж большой раскол возник между «ортодоксами» и «чистенькими». Так что, можно сказать, я очень удачно подул на воду.
А теперь угадайте, кто разглядел меня в огромной толпе беснующейся перед сценой поддатой молодежи? В сумерках? Кто крикнул «Любимый! Эту песню я посвящаю тебе!». Ни за что не догадаетесь, но я подскажу — белая, полупрозрачная, подрабатывает у меня невестой и бесплатным освещением. А вот кто первый из соседей влепил мне по роже… — тут уже тайна, покрытая мраком.
Драка была — мама не горюй!
Глава 8
Дорога дальняя, дальняя
— Кто не успел — тот опоздал, Изотов! Твоё отделение около водилы! Слева! — злорадно прокаркал в окно Конюхов, за что не был удостоен даже взгляда.
Ваще плевать, вымученно думал я, забираясь в «Икарус». Вот полностью. Капитально до сраки. Уйдите, старушки, я в печали. Покоя мне хочется, покоя и гармонии.
«Икарус», в котором предполагалось перевозить нашу примадонну, вообще образовался только потому, что к Юльке оказались приставлены мы все. Согласно утвержденной легенде, её турне одновременно являлось чем-то вроде медового месяца для нас с ней, но так как бюджета резинового нет ни у кого, то выделенный автобус был разбит фанерными перегородками на всю команду. Так что в Великий Новгород мы ломанулись на пяти огромных туристических автобусах. Летом. В духотище.
Идиотизм для мира, в котором процветают железные дороги, самолеты и прочие средства комфортного передвижения? Относительно. Зато не приходится беспокоиться об оборудовании и инструментах, едущих в отдельном грузовике. Правда, я отнесся ко всему этому движу с лютым непониманием, но куда было деваться? Сказали «полезай в автобус, Витя!»? Я и полез.
Место, конечно, оторви и выбрось, оценил я, падая на узкую койку. Больше тут в загородке ничего не было — полуоткрытое окно и койка, любое железнодорожное купе шире, но как я был сейчас этому рад! Наконец-то от меня отстали!
Драка вышла убойная. Массовая. Издалека, метров эдак с тридцати, фиг поймешь, куда именно показывает прелестная дева-призрак, в которую, как брешут некоторые, влюблены миллионы, да? Именно, поэтому кулаком ты прицеливаешься не в конкретную морду конкретного Изотова (который, вообще-то, в очках и кепке), а в лицо любому брюнету, подвернувшемуся под руку! Тот, разумеется, отвечает, ну и понеслась душа по кочкам!
Поделиться книгой: