Помоги проекту - поделись книгой:
Забор оказался не таким высоким и не таким скользким, как первый. Турткоз и его спутница без особого труда одолели его. Теперь им предстояло расстаться — старая собака спешила домой, где у неё остались совсем маленькие щенята. Турткоз, как и раньше, не знал, куда податься и что ждёт его впереди.
И опять ночь. И опять длинные, бесконечные, запутанные городские улицы. Огромный, бескрайний город. Турткозу казалось, что ему никогда не выбраться из него. Наступил день, а щенок всё ещё был бесприютен. Он теперь не носился сломя голову, боялся лишний раз людей напугать, да и силы были на исходе. Крытые арбы и фургоны Турткоз обходил издали, улицу пересекал, когда не было машин.
Солнце перевалило за крыши домов, когда Турткоз вдруг почувствовал: вокруг что-то изменилось. Не понимая, в чём дело, он остановился, чутко прислушался, потом внимательно огляделся. Перед ним была знакомая красная калитка. Дом мясника! Дом, где он познал неволю, унижения, но где жизни его не грозила никакая опасность.
Тихо заскулив, щенок ткнулся в калитку. Она не была заперта — отворилась, протяжно скрипнув. Турткоз несмело вошёл во двор.
Тургун, сын мясника, сидел на ступеньках веранды. Из глаз его лились слёзы, и он размазывал их кулаками по лицу. И вдруг мальчик увидел Турткоза. Минуту он смотрел на него, не веря своим глазам, потом вскрикнул, вскочил, крепко обнял щенка за шею, прижал к груди. Радостно скуля, Турткоз лизнул его руку. Он был очень рад встрече — Тургуна щенок любил. Любил он и хозяйку, молчаливую полную женщину с печальным лицом и тихим голосом. Она всегда старалась угостить Турткоза чем-нибудь вкусненьким, наливала ему полную миску наваристого бульона, бросала туда мозговые косточки, которые щенок страсть как любил, но мясник запрещал их есть. Он считал, что от костей у него клыки притупятся. «Мне не просто пёс нужен, мне нужны его клыки! — говорил хозяин при этом. — Клыки, которые перегрызут горло любой собаке, железные, стальные клыки, не знающие пощады!» Турткоз никак не мог взять в толк, зачем это мяснику, чтобы он перегрызал другим собакам горло.
Тургун всё обнимал щенка, целовал его. Турткоз тоже не остался в долгу — облизал мальчику всё лицо. Но вот он нетерпеливо взвизгнул, посмотрел на дверь веранды. Он ждал, что в ней появится хозяйка. Тургун перехватил его взгляд.
— Мамы нет, — сказал он, помрачнев. — Она ушла из дома, к своим родителям… Бросила нас…
Из глаз мальчика опять полились слёзы, он крепче прижал щенка к себе.
— И всё из-за тебя, глупенький. Ты вот убежал, а попало за это нам с мамой. От отца. Они с мамой сильно поссорились, вот она и ушла к своим родителям…
Турткоз виновато опустил голову.
— Ладно, не переживай! — воскликнул вдруг Тургун. — Ты вернулся — и всё теперь будет хорошо. Отец больше не будет сердиться. Подожди меня здесь, я пойду к маме, скажу, что ты вернулся.
Тургун исчез за калиткой, а щенок устало опустился на брюхо, положил голову на вытянутые вперёд лапы, вздохнул, закрыл глаза. Никуда он больше не убежит. Ему уж, видно, суждено жить в этом доме. Лишь бы больше не сажали на верёвку, как паршивую овцу. И он тогда до конца своих дней будет верой и правдой служить своим новым хозяевам…
Но мясник рассудил иначе. Вечером того же дня он надел на Турткоза новенький ошейник и к нему приладил железную цепь. Щенок опять оказался в неволе. Его снова приковали к ненавистному железному колу. И Турткоз затосковал с новой силой. По родному кишлаку, по высоким синим горам, по зелёным пастбищам. Опять ему начали сниться мама Алапар и краснощёкий весёлый Карабай. Увидится ли он когда-нибудь с ними? Суждено ли ему сторожить отары на яйлау, преследовать злобных волков? Удастся ли когда-нибудь вдоволь набегаться по цветущему пахучему лугу, ощутить себя сильным и вольным?
Вот с какими мыслями Турткоз встречал рассветы и провожал дни.
Прошли лето и осень. Похолодало, повалил снег.
Минувшей ночью Турткозу опять приснился Карабай. Будто бы они вдвоём сидят в горах, на берегу родника Карабула́ка, который, пробиваясь из-под корней дикой орешины, просачивается между замшелых валунов и камней, прокладывает себе дорогу и струится вниз.
Турткоз лежит у самого родника. Глядит в его прозрачную гладь. Видит щенка, который внимательно следит за ним. Мало того, что этот нахал так подозрительно уставился на него, он ещё угрожающе скалится. Обозлённый Турткоз начинает лаять на щенка. Тот, нисколечко не испугавшись, отвечает ему тем же. Турткоз ещё пуще выходит из себя. А тут Карабай вдруг заливается смехом.
«Ну и дурачок же ты, Турткоз, сам на себя лаешь! Это же в воде твоё отражение, зачем же ты лаешь на самого себя?»
Уж сколько прошло, а увидел сон и будто опять побывал у Карабулака. И в ушах всё ещё звучит смех Карабая.
Турткоз выглянул из конуры. Снег пошёл сильнее, большими, пушистыми хлопьями. Холодно. Щенок поджал хвост, съёжился, закрыл глаза. Вот бы сейчас проверить, загнали ли овец в овчарню, где им тепло и уютно, и они стоят, тесно сбившись… Конечно же, овцы давно в овчарне, а мама Ала-пар, как всегда, лежит в стоге сена. И, быть может, тоже видит сны. И снится ей Турткоз…
Хозяйка, мама Тургуна, принесла и молча поставила перед Турткозом миску супа. С тех пор, как похолодало, Турткоза стали кормить чаще. И всегда чем-нибудь вкусным — потрохами, свежим мясом. Но хорошая, сытная еда не радовала пса. Он чувствовал, что неспроста всё это, что лакомства могут ещё выйти ему боком.
Стемнело. Всё вокруг сверкает под снегом, а с неба летят белые, мохнатые хлопья. Корявые ветви тала, растущего напротив конуры, подгибаются под тяжестью снежной шубы и по-старчески кряхтят — поскрипывают.
Из ярко освещённого дома вдруг вышел мясник — на ступеньки веранды упала слепящая полоса света. Мясник тяжело зашагал к конуре. Даже в темноте было хорошо видно, какое у него красное лицо. Так и сияет, как фонарь. Одет в шелестящий шёлком чапан, обвязан двумя яркими поясными платками, грудь распахнута, дышит паром, и от одежды даже пахнет жареным мясом.
Вот мясник снял с колышка цепь, выволок Турткоза из конуры. Потом неожиданно схватил его за ноги, опрокинул на спину и давай валять в снегу. Удивлённый пёс и не подумал даже сопротивляться. Ведь здоровый, взрослый человек, а что делает? Играет, как малое дитя! Уж если очень ему хочется поиграть, придумал бы что-нибудь другое. Снег-то холодный, забивается в шерсть, тает на теле, а ему, Турткозу, ещё всю ночь лежать во дворе, в конуре без дверей…
Пёс стал сердиться, захотелось даже цапнуть мясника за руку, но вовремя удержался. Глянул на нож, висевший на поясе хозяина, и удержался. С этим человеком лучше быть настороже. А мясник всё валял Турткоза в снегу, валял, шумно дыша, и приговаривал: «Терпи, псина, терпи, волчина, закаляйся, тебе же на пользу, дурачина!» Потом, видно, ему надоело это занятие: поставил собаку на ноги, вывел на поводке на улицу. У калитки наготове стояла машина. Мясник привязал конец цепи к «Волге», а сам сел за руль. Машина тронулась, натянув цепь. Ошейник сразу сдавил горло. Чтобы не задохнуться, Турткоз побежал за «Волгой». Машина увеличила скорость. Турткозу тоже пришлось прибавить ходу. И вот они уже несутся как угорелые, связанные одной цепью, и щенка заботит лишь одно: не упасть бы, не потерять под ногами опору. И тогда машина понесёт его, как беспомощный мешок отрубей.
Обтирание снегом, гонка за автомобилем повторились и на следующий день. И на третий, и на пятый. Целый месяц так было. А когда снег стаял, мясник стал обливать его ледяной водой из-под крана и опять заставлял нестись за машиной. И весь этот ужас он называл закалкой, жестокий человек!
Турткоз теперь каждый день со страхом ожидал наступления вечера.
В один из морозных дней мясник посадил Турткоза в машину и повёз куда-то. Он, видно, очень хорошо знал город: «Волга» скоро выбралась из запутанных улиц и переулков и помчалась мимо заснеженных полей, садов с голыми деревьями и одиноких домиков.
Машина с глухим урчанием взобралась на холм, сбежала вниз и подкатила к трём тополям, вокруг которых стояло уже много забрызганных грязью автомобилей. Кругом было полным-полно людей. И все какие-то большие, усатые, краснощёкие, как мясник. Многие держали за поводки собак, испуганно жавшихся к хозяевам или злобно рычащих, готовых растерзать всякого, кто приблизится к ним.
То ли это базар, где продают собак, то ли ещё что?.. Турткоз ошалел, весь напрягся, готовясь к любой неожиданности. Хозяин шёл впереди, расталкивая людей, что-то покрикивая. Турткоз настороженно ступал за ним. И вдруг в такой невообразимой толчее, шуме и гаме мелькнуло что-то знакомое, родное и близкое. Турткоз вгляделся повнимательнее: прямо перед ним стоял Куппак. Да, да, брат! А рядом с ним его хозяин, тот самый Бородач, что собирал деньги после пения «сладкоголосого»!
Куппак здорово вырос. Да это и неудивительно. Он всегда ел за троих и вообще был крепыш…
Турткоз очень обрадовался брату. Шутка ли, встретить на чужбине, где всё непонятно и полно опасности, родного брата! Турткоз рванулся было к Куппаку, но тот то ли не узнал его, то ли не захотел узнавать, залаял, громко и злобно: «Вон, вон, вон от меня!»
Турткоза как кипятком окатили. Ну и Куппак! Всё ему нипочём, каким был зловредным, таким и остался. Подумать только, как принял родного брата: хуже лютого врага!
Хозяин снял с Турткоза ошейник и подтолкнул коленом вперёд. Освободили и Куппака. Турткоз не успел ещё понять, чего от него хотят, а братец уже налетел на него вихрем, щёлкнул клыками. Только в последний миг Турткоз успел ловким ударом отбросить того в сторону.
Куппак опять рванулся к Турткозу, но тот увернулся и тут же встал к нему мордой, боясь подставлять бок. И вовремя. Куппак подпрыгнул вверх и вперёд, чтобы придавить брата к земле. Но успел подпрыгнуть и Турткоз. Так передние лапы Куппака оказались на спине Турткоза, передние лапы Турткоза — на спине Куппака, а морды их прямо друг против друга. И только теперь понял Турткоз, что этот пёс с налитыми кровью глазами — не тот Куппак, сварливый, но в общем-то безобидный брат, а злобный, беспощадный зверь, готовый перегрызть горло каждому, кто встретится на его пути. Он был закалён в боях: туловище и морда в сплошных шрамах, глаза горят огнём и жаждой крови.
Куппак рычал, поджидая удобного момента. Но теперь и Турткоз был начеку. Он понял, что их специально свели в драке и, если он уступит, Куппак его не пощадит.
Турткоз и Куппак лязгали и скрежетали клыками. Окружившие их тесным кольцом люди громко кричали: «Ату его, Куппак, ату! Покажи наших!», «Возьми его, Турткоз, дай жару!»
Странный всё-таки собрался здесь народ: какое им удовольствие натравливать брата на брата?
Куппак изготовился к новому прыжку. Однако Турткоз не стал дожидаться его натиска, подскочил к Куппаку, схватил его за шею и отбросил в сторону. Братец пролетел метров пять и шлёпнулся на землю у самых ног визжащего от ярости Бородача. Турткоз решил, что дело своё сделал, повернулся и спокойно направился к хозяину. Он не видел, как Куппак, по шатываясь, встал с места, помотал окровавленной головой, приходя в себя, а затем бросился вслед за ним. Он только почувствовал вдруг, что острые клыки вонзились в заднюю лапу и с хрустом раздробили кость. Не в силах вынести боль, Турткоз жалобно застонал и оглянулся. В глазах его была мольба: «Отпусти меня, братишка! За что ты так? Я ведь не хотел тебе зла. А ты!..» Но Куппак не отпускал его. Чем больше Турткоз старался высвободить лапу, тем сильнее впивались в неё острые клыки Куппака. Турткоз беспомощно растянулся на грязном снегу. Ох как же ему было больно!..
Куппака еле оторвали от Турткоза, всунув в пасть палку. «Наша взяла! — кричал Бородач. — Наш Куппак победил, честь ему и хвала!»
Турткоз не знал, что это, оказывается, игра, не знал, конечно, и того, что, по правилам её, тот, кто первым заскулит в схватке, считается побеждённым. А он скулил и просил брата отпустить его, пожалеть…
Мясник накинул на Турткоза ошейник и грубо дёрнул:
— Вставай, чего разлёгся! Никакой ты не волкодав, а жалкий трус и размазня!
Турткоз с трудом поднялся и заковылял на трёх лапах за хозяином. В ушах стоял звон, перед глазами всё расплывалось, подступала тошнота.
— Быстрее, ну! — Мясник больно пнул пса ногой в живот.
Турткоз пошёл быстрее. Он боялся, как бы мясник не выхватил из ножен свой страшный нож и в злобе не вонзил бы ему в сердце. А хозяин мог это сделать не задумываясь, потому что был ужасно злой. Ведь он проиграл много денег из-за поражения Турткоза. Потому-то и чуть не прыгал от радости Бородач, ласково гладил предателя Куппака по голове, совал ему кусочки почерневшего от грязи сахара. Люди, окружившие Бородача и Куппака, смеялись, кричали, шутили…
Всю обратную дорогу Турткоз ехал в каком-то беспамятстве. У красной калитки машина резко остановилась. Мясник выволок пса из кабины, провёл в калитку и пинком подтолк-нул к конуре. На ступеньке веранды стоял бледный Тургун и смотрел на них. Турткоз, волоча за собой раненую ногу, направился к конуре. Вдруг Тургун испуганно закричал. Турткоз оглянулся и понял, что испугало мальчика: от калитки к конуре тянулась красная полоса. Пёс догадался, что это его кровавый след. Он лизнул рваную рану. В это время из дома вышел мясник с недлинной палкой в руках. Вот такая же штука однажды, когда Турткоз убежал из дома, с грохотом изрыгнула в него огонь. И если бы тогда огонь попал в него, то он, конечно, тут же свалился бы замертво. Турткоз понял это ещё тогда. Такие люди, как мясник, шутить не любят.
Турткоз уставился на хозяина, позабыв даже о боли в ноге.
— Папа, зачем тебе ружьё? — раздался пронзительный голос Тургуна. — За что ты хочешь убить собаку?!
Мясник ничего не ответил, приладил блестящую штуку к плечу и стал наводить на Турткоза. Турткоз бессильно вздохнул, неуверенно поднялся на ноги. За что хотят убить его? В чём виноват? В том, что потерпел поражение в нечестной драке? Но он ведь не знал, что на него нападут исподтишка, подло, по-предательски?! Быть может, он виноват в том, что не сразу кинулся и не стал рвать в клочья своего родного брата?
Чёрные зрачки ружья зловеще смотрели в самые глубины глаз. Невообразимая тоска и бессилие охватили Турткоза, и он, жалобно заскулив, ничком лёг на землю.
— Папа, папочка, родной, не надо, папа! — взвился страшный крик. Мальчик подскочил и повис на руках у отца, пригибая ружьё книзу.
— Пусти, стервец! — взревел мясник. Раскатисто грохнул выстрел. Ружьё изрыгнуло свистящий клубок огня. Турткоз в ужасе подпрыгнул высоко вверх и, ещё не осознав, попали в него или нет, провалился в чёрную бездну…
Когда пёс открыл глаза, над ним стоял Тургун. Обливаясь слезами, мальчик ощупывал тело собаки. Мясник хмурился, опустив ружьё дулом вниз. Тургун не обнаружил ран, радостно вскрикнул. Мясник понял, что собака невредима, в сердцах махнул рукой и, топая сапожищами, ушёл в дом…
В тот же день Тургун привёл к Турткозу человека в белом халате. Тот почистил рану, помазал каким-то вонючим маслом и крепко забинтовал. Потом этот человек приходил ещё несколько раз. Турткоз издали узнавал его мягкие, лёгкие шаги. Прикосновения этого человека были ласковыми, добрыми. Он смотрел на пса сочувственно и понимающе. Ах, как он не походил на мясника! И называли его доктором.
Нога зажила настолько, что Турткоз уже мог ходить, правда, слегка прихрамывая. Он заметно повеселел, приободрился. В этом ему помог доктор: вернул веру в жизнь, в доброту людей. Но Тургун, с которым они очень сдружились в последнее время, стал задумчивым, рассеянным. Турткоз никак не мог понять, что происходит с мальчиком, какая забота его мучает.
Сегодня они в последний раз ходили к доктору. Тот сказал, что Тургун может быть спокоен за свою собаку. Раны затянулись, кости срослись правильно.
Мальчик и собака направились домой. Тургун шёл сгорбившись, понурив голову, всё думал о каких-то печальных вещах. Турткоз ласково потёрся о ногу мальчика, словно хотел спросить: «Что тебя беспокоит, Тургун? В последнее время ты как в воду опущенный… Я очень боюсь за тебя…» Но мальчик не понял своего друга.
— Пойдём, Турткоз, пошли скорее, — пробормотал он, ласково почесав пса за ухом.
Турткоз прибавил шагу. Ему вдруг подумалось, что мальчик спешит домой, чтобы не навлечь на себя гнев отца, чтобы не упрекнули, что, мол, всё время возится с никчёмной собакой. Но они уже шли дорогой, которая вела вовсе не к дому. Неужели заблудились? Не может быть! Тургун ведь так хорошо знает город. Да и сам Турткоз отлично помнит дорогу от дома до больницы, где работает ласковый доктор.
Они пересекли железную дорогу, прошли через длинный, тёмный туннель. Перед ними простирались три дороги, убегающие в разные стороны и… широкое, безбрежное, до самого горизонта, поле. Тот самый простор, который снился Турткозу долгими зимними ночами, простор, стремясь в который он однажды убежал из дома!..
Тургун остановился, снял с шеи собаки ошейник, потрепал по шее, ласково сказал:
— Турткоз, миленький, ты свободен… Иди вот по этой дороге, она ведёт к твоему родному кишлаку…
Пёс стоял и смотрел Тургуну в глаза, помахивая хвостом. О чём это говорит друг? Неужто гонит от себя? Или опять чем-то не угодил?..
— Ты должен уйти, Турткоз, понимаешь, должен уйти!.. Ты не сможешь у нас жить… И вообще в городе… Ты рождён для гор, для степей, чтобы помогать людям… — У Тургуна на глазах стояли слёзы. — И ещё отец очень зол на тебя… Он, чего доброго, может и убить, понимаешь?..
Турткоз, конечно, понимал. С самого начала всё понял. До него дошли даже невысказанные мысли мальчика. Но он не мог уйти вот так, не мог бросить своего друга, своего защитника. Такова уж была его натура, верная дружбе до конца. Тихо скуля, пёс начал бегать вокруг мальчика.
На дороге появился и проехал мимо них всадник в тяжёлой меховой шубе, в лисьей шапке. От него пахло кострами, овчарнями, горными ветрами. Ни от кого не могло так пахнуть, кроме как от чабана. Турткозу всадник показался даже знакомым. Уж не сосед ли Карабая? Они ещё с Куппаком утащили из его дома козлиную шкуру, и старая мать чабана гонялась за ними по улице!
— Иди, Турткоз, иди за этим человеком… Он, наверное, едет в ваши края… — подбодрил Тургун собаку дрожащим голосом.
Неужели наконец-то пришла долгожданная свобода! Неужели он, Турткоз, возвратится в места, родные сердцу, в места, которые снились ему каждую ночь, места, которыми он бредил всё это время! И пёс подпрыгнул и помчался за всадником, уже умчавшимся далеко вперёд. Но на полпути к нему Турткоз остановился как вкопанный, резко обернулся назад. Маленькая фигурка Тургуна одиноко маячила посреди широкой, необъятной степи, на фоне серой громады бетонного туннеля. Острая боль резанула пса по сердцу, и, не раздумывая, он повернул назад. Но мальчик больше уж не смотрел ему вслед. Низко опустив голову, он медленно удалялся прочь. Турткоз остановился. Ему опять вспомнились родные места, мама Алапар. Но было и очень жалко покидать Тургуна. Неизвестно ещё, что с мальчиком сделает отец за то, что отпустил собаку. И может, Турткоз покидает друга в самые тяжёлые для него дни!..
Пёс залаял, протяжно, тоскливо, надеясь, что Тургун услышит его, оглянется, позовёт. Но тот уходил всё дальше и дальше. Вот к нему подкатил автобус, остановился. Тургун занёс ногу на подножку, схватился за поручень, подтянулся, сделал ещё один шаг и исчез в огромной красной машине…
Турткоз завыл. «Прощай, Тургун! Прощай, дружище! Я никогда не забуду тебя… Ты хороший, добрый, чуткий мальчик и будешь таким же, когда вырастешь… Прощай!..»
Турткоз повернулся и затрусил по пыльной дороге. Вскоре он догнал всадника. Тот долго не замечал следовавшего за ним пса, а когда увидел, удивлённо воскликнул:
— Ба-а, ты откуда появился, приятель?! — Присмотрелся повнимательнее и вдруг добавил: — Уж не Турткоз ли ты?.. Точно, Турткоз! Смотри, как вырос, тьфу-тьфу, не сглазить! Домой, значит, навострился?! Ну, добро, добро… То-то обрадуется Карабай! Он ведь, как узнал, что тебя отдали тому мяснику, все глаза выплакал…
Дорога была неблизкая, но Турткоз и не заметил, как прошли её. Вот он наконец и дома. У моста через Акса́й, за которым начинался кишлак, нетерпение взяло верх: пёс рванул вперёд, оставив далеко позади своего спутника…
Столб со знакомой тарелкой на макушке. Калитка. Загон для овец. А вон в конце улицы появилась отара. Впереди неё, как всегда, важно шествовал серый козёл с медным колокольчиком на шее. И тут же взвился в воздух, понёсся по окрестностям протяжный голос молодого чабана, подгонявшего непослушных овец:
— Ку-у-у-р-р, хайт!
Сердце Турткоза чуть не разорвалось. Он залаял и бросился навстречу отаре, надеясь, что впереди, чуть сбоку рогатого важного козла, как всегда, следует его мама, Алапар. Но её там не оказалось. Турткоза встретили его двоюродные братья — Арслан и Каплан. Они его узнали сразу, драк устраивать не стали.
Но где же всё-таки мама? Быть может, она вернулась домой раньше отары?
Турткоз побежал к дому, из трубы которого валил густой дым. У калитки стоял коренастый, чернявый, улыбающийся мальчик. Он с изумлением смотрел на вдруг появившегося перед ним Турткоза. Карабай даже рот разинул — до того не поверил своим глазам. Потом он вскрикнул:
— Турткоз, ты ли это, старина?! Откуда ты появился, неужто сбежал от этого проклятого мясника?! Ну и молодчина ты!..
Турткоз залаял громко, раскатисто, радостно («Да, да, это я — твой Турткоз, твой старина!»), прыгнул вперёд, положил передние лапы на плечи своего самого дорогого человека. Карабай тоже крепко обнял пса. Турткоз облизал мальчику обе щеки, руки, потом взвизгнул («Подожди, родной, мы с тобой ещё поговорим, я только проведаю маму!»), отбежал, оглядываясь по сторонам. Ему не терпелось увидеть маму, по которой он так скучал, но которой почему-то нигде не видно…
В это время к калитке приблизился старый чабан — отец Карабая. Он вёл на поводу понурого ослика. Турткоз не присматривался внимательно, но краешком глаза успел заметить: чабан снял с ослика что-то, бережно опустил на землю. И вдруг какое-то недоброе чувство кольнуло сердце Турткоза. Он и сам не понял, как очутился возле старого хозяина. На земле лежала завёрнутая в рогожу мама Алапар. Она тяжело, с хрипом дышала и была вся в крови. Алапар, может, узнала сына, рванулась к нему, но тут же бессильно уронила голову…
Турткоз яростно залаял, кидаясь к ней. Из глаз его покатились крупные капли слёз.
Алапар молчала. Турткоз лизал ей морду, глаза, лапы, лоб, жалобно скулил…
Отец Карабая, мужественный человек, повидавший в жизни всякое, стоял, опершись на тяжёлую суковатую палку, молча следил за невесть откуда появившимся Турткозом, а глаза тоже повлажнели…
— Свиделись, называется… — проговорил он с горечью. — Смотри, как скулит бедняга, совсем будто человек. Ну, погоди, серый, ты у меня ещё поплатишься!
Турткоз тоже сразу понял, кто виноват в смерти Алапар, едва увидел её со вспоротым животом. Это, конечно же, дело отъявленного врага овец и пастушьих собак — волка…
Турткоз всю ночь не находил себе места. Кружил вокруг загона для овец, обнюхивал места, где ходила, лежала мама Алапар. Он и раньше не любил волков. А теперь его ненависти не было конца.
Не в силах побороть тоску и бессильную ярость, Турткоз несколько ночей подряд выл на луну. Никто ему не мешал. Все понимали глубину его горя.
Шли дни, жизнь брала своё: горе Турткоза стало сглаживаться, уступать повседневным заботам и радостям, постепенно он подружился со всеми собаками из соседних зимовок. Старые собаки, которые уже не ходили с отарой, с восхищением смотрели на него, тихо урчали, как бы говоря: «Сразу видно, чей это сын: сдержанный, сильный, чуткий — весь в Алапар! На такого всегда можно положиться». Так думали старые псы. Но некоторые молодые забияки не сразу поняли, с кем имеют дело. Как-то раз решили припугнуть этого задаваку-пришельца. Собрались втроём и накинулись на него. Турткоз вовсе не хотел драться, но когда щенки совсем обнаглели, одного свалил с ног, другого отбросил далеко в сторону, третьего до смерти напугал, щёлкнув клыками. Задиры разбежались и впредь молчаливо уступали Турткозу первенство во всей окрестности.
Турткоз хотел жить в мире и дружбе со всеми собаками и уж никак не грызться с теми, кто, не жалея сил, караулит колхозных овец. Вот если волк когда-нибудь один на один встретится — это другое дело. Турткозу понравилось, что даже те глупые задиры ненавидят серых разбойников, их общих врагов. Стоит им почуять волка — ощетинятся, рычат, глаза горят диким огнём!
Об одном жалел Турткоз: что нет рядом Куппака. О нём он вспоминал каждый раз, когда видел двоюродного брата Арслана, очень похожего на непутёвого братца. Ах, если бы Куппак жил здесь, вместе с ними, вместе сторожил бы овец, был бы в руках у хорошего чабана! Тоже наверняка стал бы отличным волкодавом! А теперь уж, наверное, всё потеряно. Не в те руки попал Куппак со своим характером, не в те…
Лунная ночь. На небе блестят крупные, холодные звёзды. Всё кругом покрыто скрипучим, сверкающим снегом. С реки дует пронизывающий ветер. Но он не страшен Турткозу и его друзьям — у них тёплые шубы. Да и сыты они — вдоволь наелись чабаньей похлёбки. Арслан, Каплан и Турткоз гоняются друг за другом, точно малые щенята, поднимают клубы снежной пыли. А вон и гости заявились, Рыжий и Пятнушка с соседней зимовки! Ну, сейчас будет, только держись!..
Они так набегались, наигрались, что повалились на землю и начали лизать снег. И тут вдруг что-то ухнуло, глухо затопотало. Да, так дрожит земля, когда разом бросается бежать вся отара чем-то напуганных овец. Так уже было. Давным-давно, когда Турткоз впервые увидел волка и, струсив, лаял на врага, спрятавшись за старшими собаками… «Волки!» О том же подумали волкодавы, минуту назад дурачившиеся в снегу. Они вскочили все разом и, даже не взглянув друг на друга, помчались к соседнему загону.
Когда они взлетели на горку впереди, а потом, точно молнии, устремились вниз, то увидели, что из загона, ярко освещённого луной, выскочили два волка и побежали в сторону Каравулда́га. Турткоз и его товарищи остановились, затем резко повернули направо: это они решили перерезать путь серым, следуя по гребню горы.
Волки уходили тяжело, медленно. Видно, оба несли добычу. Первым бросил свою ношу тот, что шёл первым: он раньше другого почуял погоню. А другой упрямо волок на спине задушенного ягнёнка, пока не настигли его разъярённые псы. Это была волчица. Деваться ей теперь было некуда. Она решила дать бой. Но не успела даже изготовиться, Турткоз налетел на неё и с силой отшвырнул в сторону. Волчица полетела вниз, увлекая за собой горы снега, валунов и камней. Добивать её бросились Арслан и Каплан.
Поделиться книгой: