«Крокодил»

Недавно мы посетили библиотеку в одном из районов Москвы. Там было сравнительно чисто прибрано, хорошо проветрено. Мы похвалили также вежливое обращение с посетителями. Отзыв не произвел особого впечатления на заведующую. Она с достоинством ответила:

— Да, конечно… Это ведь лучшая в мире по постановке работы. У нас тут иностранки были, сами заявляли.

Этой струе самохвальства и зазнайства мало кто противодействует.

А многие даже поощряют. Особенно печать. Описывают вещи и явления или черной, или золотой краской. Или магазин плох — значит, он совсем никуда не годится, заведующий пьяница, продавцы воры, товар дрянь, или магазин хорош — тогда он лучший в мире, и нигде, ни в Европе, ни в Америке, нет и не будет подобного ему.

Еще предприятие не пущено в ход, еще гостиница не открыта, и дом не построен, и фильм не показан, а бойкие воробьи уже чирикают на газетных ветках:

— Новые бани будут оборудованы по новому, усовершенствованному принципу инженера Ватрушкина, а именно: будут обладать как холодной, так и горячей водой. Впервые вводится обслуживание каждого посетителя индивидуальной простыней. Впервые в мире будут радиофицированы и телефонизированы парильные отделения, благодаря чему моющийся сможет тут же на полке прослушать курс гигиены, навести по телефону любую справку или подписаться на любой журнал.

— В смысле постановки дела гостиница равняется на лучшие образцы американских отелей, хотя во многом будет их превосходить. Каждая комната в гостинице снабжается индивидуальным ключом, которым можно как запереть, так и отпереть дверь. Каждый жилец сможет вызвать по телефону такси. Пользуясь почтовым ящиком, специально установленным на здании гостиницы, проживающие смогут отправлять письма в любой пункт как СССР, так и за границу.

— По производству ходиков советские часовые фабрики прочно удерживают первое место в мире.

— После окраски фасадов и установки дуговых фонарей Петровка может стать в первом ряду красивейших улиц мира, оставив за собой Унтер-ден-Линден, Бродвей, Елисейские Поля и Нанкин-род.

И, принимая у себя репортера, киномастер в шикарных бриджах цвета птичьего гуано рокочет уверенным басом:

— Наша первая в мире кинематография в лице своих лучших ведущих представителей готовится дать новые великие фильмы. В частности, лично я напряженно думаю над сценарием для своей ближайшей эпопеи. Сюжет еще не найден. Но ясно одно: по своей новизне этот сюжет не будет иметь прецедентов. Не определились также места съемок и состав актеров, но уже имеется договоренность: район съемок будет самым живописным в мире, а актерская игра оставит за собой все, что мы имели до сих пор в данном столетии…

Если какой-нибудь директор небольшого гиганта по утюжке штанов отстал от жизни и недогадлив, тот же репортер, как дрессировщик в цирке, умело равняет его на искомую терминологию.

— Реконструкция брючных складок производится у вас по методу «экспресс»?

— Безусловно. А то как же. Как есть чистый экспресс.

— Любопытно… Чикаго на Плющихе… Растем, нагоняем. А это что? Там, на табуретке?

— Это? Да как будто газеты, «Вечерочка».

— Н-да, маленькая читальня для удобства ожидающих… Ловко!

И цветочек рядом в горшке. Небольшая, уютно озелененная читальня дает назидательный урок американским магнатам утюга, как надо обслуживать выросшие потребности трудящегося и его конечностей… Ведь так?

— Безусловно. А то как же.

Эта глупая трескотня из пугачей особенно обидна потому, что тут же рядом идет подлинная борьба за мировое первенство, и оно подлинно достигается на подлинных цифрах и фактах…

Мы вышли на второе место в мире по чугуну, по золоту, по рыбе.

Сосредоточив все мысли своей молодой головы, Ботвинник добился первого места на международном шахматном турнире. Но место пришлось поделить с чехословаком. А все-таки Ботвинник собирает силы, готовит новые битвы за международное, за мировое первенство.

Наши рабочие парни-футболисты пошли в бой с лучшей буржуазной командой Франции. Пока проиграли — факт. Но проиграли более чем прилично. Мы верим, что скоро отыграются. Но и это будет признано только на основе неумолимого факта же: цифры на доске футбольного поля должны будут показать это, и никто другой.

Парашютисты Советского Союза держат мировое первенство своей ни с чем не сравнимой храбростью. Три молодых героя побили рекорд подъема на стратостате, но заплатили за это своими жизнями, — разве не оскорблением их памяти звучат зазнайство и похвальба людей, зря, без проверки присваивающих своей работе наименование «лучшей в мире».

А проверку мирового качества надо начинать со своей же собственной улицы.

Московское метро, по признанию всех авторитетов, несравнимо лучше всех метро на земном шаре. Но оно и само по себе хорошо здесь, в Москве, для жителей своих же московских улиц. Москвич усомнился бы в мировых качествах своего метрополитена, если ему, москвичу, езда в метро доставляла бы мучение.

Вот представим себе такую картину.

Часовой магазин. Входит покупатель, по виду иностранец, солидный, важный, строгий. Требует карманные часы. Только получше.

— Вам марки «Омега» прикажете? Прекрасные часы, старая швейцарская фирма.

— Знаю. Нет. Что-нибудь получше.

— Тогда «Лонжин»?

— Лучше.

— Что же тогда? Может быть, Мозера последние модели?

— Нет. Лучше. У вас ваших московских, «Точмех», нет?

— Есть, конечно. Но ведь очень дороги.

— Пусть дороги, зато уж на всю жизнь. Все эти швейцарские луковицы я и у себя могу достать. А вот из Москвы хочу вывезти настоящий «Точмех».

Мы ждем, что эта волшебная картина скоро станет четким фактом.

А пока не стала, будем, среди прочего, крепко держать первое место в мире по скромности.

Михаил Светлов

ПЕРЕКЛИЧКА

Мы знамена несли Высоко в Октябре, — Отгремели оркестры. Отзвучали парады, Наступили рабочие будни… Встав на заре, Говорила Москва Ленинграду: — Я давно уже скинула Старую барскую спесь. Я бы все барахло, Я б сложила богатства свои В огромный мешок И пустилась бы в путь. Как бы ни был путь мой далек, Я пришла бы к тебе и сказала бы: — Здорово, браток! Но мешает нагрузка. Понимаешь ли, некогда мне, Я с работой срослась, Я приказы даю по стране, Значит, в первую очередь Я выполняю приказ. Значит, все мои будни Стоят перед страной напоказ: Как же дышишь ты, друг, Петербург-Петроград-Ленинград? Ты менял имена. Ни разу не глядя назад. Я ж Москвою осталась. Я в одном неразрывном ряду С Ленинградом и Харьковом, С Ростовом и Минском иду. — Это факт несомненный! — Вмешался Ростов в разговор. — Мы, как брат и сестра, Неразрывно живем до сих пор… — Это факт абсолютный! — Заговорили Баку. — Привет Ленинграду! Горячий привет старику! Пролетарский привет Москве. Столице горячий привет!.. Голоса городов Пронеслись над страною чуть свет И горячим дождем Пролились под пургой снеговой Над столицей страны — Над пролетарской Москвой… Ленинград приподнялся Под блеском осенней зари, Дав Исаакию строгий приказ: — Поднимись, посмотри, Встань на цыпочки, старый колдун. И взгляни: Откуда привет. Голоса и огни? — Исаакий-старик Из-под купола хмуро взглянул. Он узрел города, Услыхал нарастающий гул. Лицезрел Сталинград, Увидал за Магнитной горой, Как огромными домнами Дыбится Магнитострой. Исаакий сощурил Подслеповатые окна. Приподнялся еще И увидел, едва не упав, Аджаристанского хлопка Густые волокна. Урожая разгул И зелень бушующих трав. Он слезу уронил На подол износившейся рясы. — Перед Тракторостроем, Перед верстами штреков Донбасса… — И тогда Ленинград, Отстранив с дороги ханжу, Закричал в рупора: — Эй! Послушайте! Я вам скажу! Я вношу предложенье: Давайте-ка вместе споем О Советском Союзе, В котором мы дружно живем. Он запел эту песню. Слова на лету подхватив. Каждый город запел На один большевистский мотив… После работы, После горячих трудов Этой песне высокой Мы учимся у городов.

Арго

ТОВАРИЩ БЕРАНЖЕ

I

Ваш юбилей в литературном цехе Прошел под знаком нынешнего дня. Вы думаете: «Говорят о смехе, — Так позабыть не могут и меня!» И правильно: забытого поэта На вольный воздух волокут уже, И смех цветет, с улыбки сняли вето, — Вам нравится ли это, Товарищ Беранже?

II

И вот проделан творческий анализ И выявлено ваше мастерство! А прежде как о вас же отзывались! «Малоформист — и больше ничего! Писал себе какие-то куплеты О бодрости, любви и мятеже! Ему в большом искусстве места нету». Вам нравилось ли это, Товарищ Беранже?

III

Поэты наши намудрили вдосталь, А ваша простота — сегодня клад! Идти за вами — это значит просто Идти вперед, а вовсе не назад! Нет, ваша песенка еще не спета, Она претит педанту и ханже, В ней много ласки, и тепла, и света. И нравится нам это, Товарищ Беранже!

IV

Вы как поэт честны и бескорыстны. Вот он, Париж Киаппа и Тардье, Они для вас должны быть ненавистны При вашем на мошенников чутье. Идите к нам, одна шестая света Вас перечтет в повторном тираже. Вот предложенье от Страны Советов, — Вам нравится ли это, Товарищ Беранже?

V

Поверьте мне, что, с нами поработав. Вы молодость узнали бы опять, Вы указали б на «Искариотов» И «червяков» смогли бы отыскать. Вы притянули б пошляка к ответу, Нашли бы всех примазавшихся «лжек». Работа есть, — на правду нет запрета! Вам нравится ли это. Товарищ Беранже?

Д’Актиль

КОЛЕСА И ПОЛОЗЬЯ

«Зима. Крестьянин, торжествуя…»

1

Живя мечтою: жать, не сея. Без задних мыслей на уме, Бывало, старая Расея, Кряхтя, готовилась к зиме. Да и какая подготовка? Уж так от дедов и отцов: Была бы темная кладовка Полна соленых огурцов; Да чтобы шуба в нафталине. Да чтобы с лета на малине, Ароматичный и густой Хмелел испытанный настой; Да чтобы сменою телеге Стояли легкие в разбеге Утехою морозных дней Все разновидности саней.

2

Вопрос восходит к печенегам, К далеким дням, К замшелым пням. Пришел апрель — разгул телегам! Пришел ноябрь — простор саням! Не раз говорено и пето Про то и в шутку и всерьез: Вопрос зимы и лета — это Вопрос полозьев и колес. Морозный ветер, злясь и дуя, Слепит глаза и студит грудь, И вот «крестьянин, торжествуя, На дровнях обновляет путь». Но мы отцам своим не ровни: Делам и планам нет числа. Проблема транспортная — дровни — Для нас давно переросла. Уж нам колеса на полозья Менять не стоит и труда: Эпоха наша — паровозья! Телеги наши — поезда! Мы в сокрушительном разбеге Летим навстречу бытию: Не нам победы на краю Скользить на льду и вязнуть в снеге. Менять нам надо не телеги А психологию свою!

3

«Зима. Крестьянин, торжествуя…» Нет! Вас, читатель, не зову я (Мне на традиции плевать) Заранее торжествовать. Пообождем. Еще не время. Сначала надо скинуть бремя Подготовительных трудов, Чтобы движенью поездов Преград не ставили метели: Чтоб над землей они свистели, Не обрывая проводов; Чтобы глубокие сугробы Не прерывали нам учебы; Чтоб и в столице и в селе Страна зимой, как летом, пела И чтобы в жилах кровь кипела На реомюровском нуле!

4

В судьбе страны своей не волен. Крестьянин был уж тем доволен, Что мелкой рысью — как-нибудь — Он обновлял на дровнях путь. Но должен круто повернуть я И углубить проблему. Глядь: Нам все пути и перепутья Сегодня надо обновлять. Мы на полозья смотрим косо… Еще бы! Вперекор всему — Мы жизнь саму! Мы жизнь саму Умело ставим на колеса.

Михаил Пустынин

ГОТОВЬТЕ КАБИНЕТ!

(Письмо литератора Мальбрука,

собравшегося в культпоход)

Меня мобилизнуть хотите вы? Чудесно! Ну, что же, я готов вполне. Мне закалиться интересно На производственном огне! Заводы, фабрики, цеха и мастерские Меня, конечно, вдохновят… Но… виноват! Условия нужны мне знаете какие? Работать КОЕ-КАК я не согласен! Нет! Вы дайте мне уютный кабинет. Чтоб лился в окна свет не слишком резкий, Мне тюлевые дайте занавески. Моя организация тонка! Я не могу писать на уголке станка! Чтоб написать две-три частушки, Потребны мне диванные подушки. Чтоб я работать мог, тая в душе покой, Мне нужен кабинет, хотя бы вот такой. Чтоб я спокойно мог писать свои стихи там, Отделайте камин и стены малахитом! Тогда я напишу вам два иль три райка. Готовьте кабинет! Я буду ждать!! Пока!!!

Виктор Шкловский

ИСТОРИЯ ЖЕНЩИНЫ,

ВЕРНУВШЕЙСЯ НА РОДИНУ

(Служит эта история

для обозначения границ СССР)

Мой друг инженер так моложав, что не выглядит даже бритым.

Проектировщик, и хороший.

В комнате, где он живет, кроме него и жены, находится еще четверть кариатиды, которая когда-то поддерживала потолок зала.

Жена у него очеркистка, хорошая журналистка. Оба они могут засвидетельствовать истину рассказа. У жены за границей много лет жила мама. Эти мамы, живущие за границей, как-то романтичны.

Мама в Лондоне жила еще до революции и там осталась. Вышла замуж, овдовела.

Сперва посылала посылки, потом письма только.

Потом она стала жаловаться.

Дочка посоветовалась с мужем и написала:

«Мама, приезжайте».

Лондон недалеко: мама скоро приехала.

Она узнала кариатиду, потому что жили в ее квартире.

Но не плакала и говорила:

— Вот и хорошо. Я всегда говорила покойному мужу, что у нас слишком большая квартира, только покажите, где моя комната?

Она привезла подарки: войлочный маленький валик на пружинке под носик кофейника, чтобы кофе не капал на скатерть, прибор, состоящий из рамки с туго натянутыми струнками, служащий для разрезания вареных яиц, лавандовую соль для ванны и еще какую-то мелочь.

Когда все сели и сто# был накрыт, старуха сама разлила кофе и сказала:

— Наконец-то я дома, дети, наконец-то я в своей стране!

Посмотрела в окно.

— А где теперь та улица, которая здесь была?

Подумала, засмеялась, глотнула кофе.

— Нет, я все понимаю, вы строитесь. И какой у тебя муж. Маня, он совсем европеец! И вы не думайте, милые, что я буду жить на ваш счет!

— Ах, что вы, — сказал инженер. — что вы. мама, мы ведь вас так любим!

— Нет, — сказала мама, — я сама либералка и все у вас понимаю. Днепрострой, Магнитострой, Кузнецкстрой. У вас все должны работать, я читала книжку Ильина о пятилетке. Пейте кофе, чтобы он не простыл. Я сейчас принесу свой диплом.

Принесла сверток.

Диплом лежал в футляре.

— Я специально окончила курсы. Вы понимаете по-английски?

Инженер понимал, прочел.

Это было удостоверение об окончании школы медиумов.

Кроме обычных подписей, на документе была подпись Конан-Дойля, подпись собственноручная — загробная.

Павел Васильев

ТЕРНОВСКАЯ ОКРУГА

Черные земли — небу в упор. Травы и травы И снова травы. На этой округе с давних пор Тенью плыло Крепостное право. Орел двуглавый Тяжким крылом Край прикрывал, В землю осевшие. Уцелели. Здесь процветал Подъяремный труд — Войны, болезни людей пололи; В этой округе Еще поют Песни о горести и неволе. Пороховой, кровавый туман Плыл здесь когда-то. Мужичье тело Помнит разгул Антоновских банд, Шаткие виселицы и расстрелы. Стоят в округе который год Глухие, Сдавшиеся не сразу, Еще пригодные для работ Кулацкие мельницы И лабазы. Но ты узнала свой передел, Терновская пасмурная округа. Услышав имя: Политотдел — Железное имя Вождя и друга. Грудь к груди С землею люди сошлись. Не снизиться силясь. Между Тамбовом и Орлом Черные земли расположились. В этой округе. Где огоньки Изб слепых Глядят сквозь метели. До сих пор Барские особняки, С черной землей, Перемытой кровью! Пшеница работает на социализм. На молодость нашу Не прекословя. На месте хат Дома прорастут; Все меньше песен О горькой доле. В округе этой песни поют О красном знамени И комсомоле. Здесь сытно живут! И пусть! И пусть Пошире от щей разносится запах; Кулацкое брюхо Колхозный гусь Несет к реке На сафьяновых лапах. И гусь колхозный Жирен недаром. Недаром мычат Стада коров… Мы и запахом щей С густым наваром Глушим сегодня Наших врагов!

Борис Горбатов

ВОПРОС ДОКЛАДЧИКУ

Я закончил доклад.

Подобного я не делал никогда в жизни. То была сборная солянка из повестей и впечатлений. Зимовщики хотели услышать все о Большой земле, я изо всех сил старался все рассказать. Но мы долго не понимали друг друга. Для них Большая земля была далекой, чудесно-сказочной страной, для меня, только что прилетевшего оттуда, — будничной, обыкновенной, с давкой в трамваях и дождем в январе. Я рассказывал им о важнейших событиях международной и внутренней жизни, но они без меня все это знали: слышали по радио.