Помоги проекту - поделись книгой:
В цифровой век личные отношения становятся настолько безличными, что кажется, будто для того, чтобы сказать человеку о том, сколь важное значение приобретает его нахождение в твоей жизни, достаточно включить мессенджер и отправить короткое «Как дела?», присоединив к этому расхожий смайлик. И вот, когда ты поступаешь именно так, вся человечность исчезает, остаётся только цифровой след отношений.
Я не против мессенджеров и переписок. В этом есть что-то притягательное, что-то делающее возможным то, чего раньше немыслимо было и представить. Но иногда так хочется увидеть человека вживую, поговорить, чтобы включились другие рецепторы, не только зрительный!..
Передо мной черный экран телефона и возможность увидеть, как давно она была в сети. Да, там есть ее фотография, и ее я тоже могу посмотреть. Здорово, что в разных мессенджерах у нее совершенно разные фотографии. И вот сейчас, с тоской от невозможности быть рядом с ней, в очередной раз захожу в мессенджер, чтобы увидеть хотя бы ее фотографию, чтобы ощутить ниточку существования близкого и родного человека и почувствовать снова, что я еще существую… Но фото не грузится, и программа не показывает, когда она в последний раз была в сети. Ниточка, связывающая нас, оборвана, и я оказываюсь один в пугающей черной пустоте. Мне никто не может помочь, моя функция утрачивает смысл. Антикодон с остервенелостью бьется о бесконечную цепь информационной молекулы, с ужасом осознавая, что ничего комплементарного больше нет…
Двигатель прогрелся, пора ехать. Выворачиваю автомобиль из гаража. В руках телефон, в котором ее почему-то больше нет, точнее есть, но нет ее изображения. Выскакиваю из машины, чтобы закрыть ворота. Телефон, словно бы подчиняясь непреложному закону неприятностей, падает в лужу. Я поднимаю его и выключаю. На сегодняшний день, судя по всему, я остался без связи.
На часах в автомобиле семь. Времена года и время стали какими-то условными понятиями, превратив все в нескончаемый дождливый (и оттого крайне печальный) день. Раньше мне нравился дождь, я любил слушать звук капель, любил спокойствие, которое возникало в воздухе, а сейчас все превратилось в бесконечный отрезок времени. Дни стали вязкими, тусклыми и безрадостными, а ночи настолько холодными и одинокими, что хотелось выть.
Мастерская по ремонту телефонов должна была открыться только после десяти, так что я успевал сделать две, а может быть, и три площадки по городу.
К десяти я успел уже выпить американо и съесть шаверму, что заметно улучшило мое настроение, омраченное вчерашним происшествием. Вместо предполагаемых двух площадок все же успел сделать три. Конечно, без Андрея процесс шел медленно, но я нашел выход из ситуации. Полученные данные я надиктовывал на диктофон, который купил когда-то именно для таких случаев.
Телефон пообещали реанимировать к вечеру, а я поехал по остальным площадкам. Время, когда ты занят, тянется незаметно. Площадки разбросаны по всему городу, но, благодаря тому что сегодня суббота, пробок на дорогах не было, и я достаточно быстро менял локации. К пяти получилось объехать только двенадцать, но это было даже больше, чем я предполагал.
Я расплатился с мастером. Сел в машину и включил телефон. На меня обрушился водопад непринятых звонков, сообщений в различных мессенджерах, как будто бы люди думали, что если я не беру телефон, то, возможно, отвечу по другому каналу, также привязанному к аппарату.
Звонил Андрей — три непринятых вызова — звонила Ольга, жена Андрея, семь — ненамного опередил жену друга шеф. Передо мной встала дилемма, кому перезвонить. Шеф, несмотря на все его недостатки, — а у кого их нет? — никогда не звонит после работы или в выходные, если только это не что-то экстраординарное. В то же время Ольга вообще никогда мне не звонила, хотя ее номер и был записан в моей телефонной книге. Можно было бы углубиться в воспоминания о том, почему так получилось, но это совсем другая история, о которой, может быть, я когда-нибудь и расскажу.
Я набрал Ольгу, и, как почему-то всегда бывает в таких вот случаях, она не ответила. Но не успел я нажать на кнопку завершения звонка, как телефон ожил.
— Андрей в больнице. Он мне все рассказал, — срывающимся голосом, в котором явно чувствовалась паника, сообщила Оля.
— Оля, успокойтесь. Что именно рассказал Андрей?
— Он рассказал, что попал под дождь. Почему попал он, а не вы? Все из-за вас! А теперь он в больнице.
Я понял, что что-то случилось. Что-то, отчего правда в виде попадания под дождь оказалась меньшим злом.
— Что случилось с Андреем? Расскажите по порядку.
— Утром он проснулся как обычно. Сказал мне, что сегодня никуда не поедет, потому что хочет побыть со мной. А к обеду началось: тошнота, рвота, диарея, боль вверху живота. Потом его вроде отпустило, но через полчаса кожа стала сине-черного цвета. Я предложила вызвать скорую, но он отказался и начал звонить вам, но вы были недоступны. Потом он зачем-то полез в интернет. А потом… потом началась рвота с кровью, и тогда он сказал мне, что вчера попал под сильный дождь без защитной одежды и надо вызывать скорую, а затем потерял сознание.
Последние слова она произнесла так тихо, что я еле расслышал их, а затем начала всхлипывать.
Если Андрей решил сказать, что он попал под дождь, значит, понял, что произошло. Симптомы, видимо, подходили под какой-то другой диагноз, и он смог его самостоятельно диагностировать — а раз смог он, значит, смогу и я.
Что, кроме дождя, могло вызвать такие признаки, ведь ничего другого не было? Да нет же, было: он ведь упал в пруд-отстойник. Значит, у него могло быть отравление. А чего больше всего в водах отстойника, как не железа? Значит, он понял, что у него симптомы не от попадания под дождь. Да и откуда было взяться таким симптомам — ведь все трансформации поведения проходили совершенно безболезненно! Это было единственное правильное решение — скрыть падение в отстойник и сделать вид, что все симптомы связаны с дождем. Ему, скорее всего, все же сделают что-то типа гемодиализа, а значит, и эффект дождя не проявится. Эксперимент провалился, но, с другой стороны, я не потеряю друга.
— В какой он больнице?
— Его забрали во вторую городскую.
— Сейчас я позвоню своему знакомому врачу и все уточню. Перезвоню, как все узнаю. Держитесь, Оля.
Я набрал Пашу. Паша работал во второй городской анестезиологом, и, конечно же, через него можно было узнать все подробности госпитализации Андрея. Мы познакомились с ним на подготовительном отделении при университете и, несмотря на разные факультеты, как-то сдружились. Конечно, со временем мы все больше отдалялись, но старались не терять некогда возникшую дружескую связь.
Павел среднего роста. С заостренным носом и глубоко посаженными глазами — от этого нос выглядит еще больше, однако квадратные очки, которые он носит, снижают этот контраст. Говорит Паша, немного растягивая слова и в нос, отчего кажется, что ты смотришь старый американский фильм с гундосым переводчиком.
— Паша?
— У аппарата.
— Ты сегодня на работе?
— Да, дежурю.
— Слушай, тут такое дело. К вам сегодня по скорой привезли Андрея Петровича Шмелева.
— Да, был такой.
— Ты не в курсе, где он и что с ним?
— Да вроде как отравление. Перед тем, как впасть в кому, сказал, что под дождь попал.
— Так он что, в коме?
— Да почистили его уже, вроде отошел. Плазмаферез сделали. Откапали — стал отходить. Телевизионщики уже здесь, снимают его, звездой станет, как мужик без волос.
— Так что, плазмаферез помог?
— Видимо, да.
— А в какой палате он лежит?
— В отдельной. И никого к нему пока не пускают, мало ли, чем он там от дождя заразился.
— Ну, спасибо тебе, Паша, ты, как всегда, помог.
Я положил трубку и перезвонил Ольге. Успокоил ее и сказал, что жизнь Андрея в руках самых лучших, а состояние настолько хорошее, что есть шанс скоро выписаться из больницы. Она вроде успокоилась. А вот я, несмотря на вполне убедительные доводы Паши, почему-то заволновался сильнее.
Перезвонил шефу и успокоил его, а затем завел машину и поехал домой. И, пока я ехал, играла песня:
А я думал о том, что день, работа и дождь, а еще эта история с Андреем высосали все мои силы, так что мне хотелось просто доехать, помыться и завалиться в кровать.
Перед входом в подъезд меня остановила старушка с первого этажа. В каждом подъезде есть такие дотошные. Она поинтересовалась, буду ли я завтра на собрании.
— Какое собрание?
— Ну вот же, на доске объявлений повесили.
Я так устал, что не хотел ни во что вникать, но и проигнорировать обращение соседки не мог.
— Во сколько и по поводу чего будет собрание?
— Как, вы не в курсе?
— Да, вот так. Много работы, совершенно потерялся в жизни подъезда.
— Завтра к десяти приедет губернатор, будем проводить собрание по поводу детской площадки.
— А что с ней не так и почему такими вопросами занимается губернатор?
— Так вот и я про то ж. Это все Маринка с пятого этажа. Сама себя назначила старшей по дому. Сама нигде не работает. Бегает по всем инстанциям, только воду мутит.
— А что не так-то с площадкой?
— У Маринкиного мужа машина. Так вот, когда он приезжает, на стоянке мест нет. Вот она и решила, что стоянку надо расширить: у нас же школа художественная напротив, и родители, когда детей забирают, стоянку-то и занимают. А площадка детская близко к дороге сделана, и ее, дескать, переносить надо, а на месте площадки стоянку делать под шлагбаум. Вот такой у нее проект.
— Понятно. Так, получается, уже все решили?
— Нет. Многие против. Вот и послушаем, что губернатор решит. Так что, придешь?
— По работе смотреть надо. У меня коллега в больнице, так что я один остался.
— А что случилось?
— Под дождь попал.
— Что ж он не предостерегся?
— Да вот… вышло так.
— Ну ничего. Дождь… он всех разделит. Ничего ты тут не изменишь.
— Да уж!
Я кивнул и вошел в подъезд. Поднялся на второй этаж. Открыл дверь. Повесил сушиться одежду. Включил колонку. Горячая вода начала наполнять ванну.
Как же хорошо быть дома! День, полный забот и волнений, подходил к концу, а мне почему-то было мучительно больно и стыдно за то, что не я упал в воду.
День 193-й. Воскресенье
Сегодня громыхало как-то по-особенному и с определенной периодичностью, еще и сверкало. Проснулся, как всегда, рано. Включил компьютер и стал загонять и обрабатывать полученные данные. К девяти большая часть работы была выполнена. Можно позволить себе сходить в кофейню, чтобы насладиться свежеприготовленным капучино и каким-нибудь пирожным.
Дождь, несмотря на ночные громыхания, был мелким и редким. Машин на дороге нет, а во дворе суета. Какие-то незнакомые люди в одинаковых робах установили белый шатер в центре детской площадки и подключили аппаратуру, из колонок которой звучала музыка:
Чтобы дойти до кофейни, мне пришлось пройти полквартала и перейти на другую сторону улицы. Широкие громадные стекла создавали ощущение, будто сидишь на улице. Однако здесь имелись места, защищенные от любопытствующих перегородкой, что позволяло злоупотреблять кофе двумя возможными способами: в одиночестве и наблюдая за прохожими. Вопреки тому, что сегодня воскресенье, да еще и утро, в кофейне, как мне показалось, было слишком много людей.
Еще одной изюминкой, которая в свое время покорила мое сердце, стал бюст на входе, одетый в очки и защитную маску с надписью: «Мы всегда вас ждем». Но если в начале введения защитных средств это было оригинально, то через пару месяцев проливня такой прием уже казался до противного банальным и даже пошлым, а еще через пять месяцев от напоминаний о том, что мы попали в величайшую эпоху — эпоху бесконечного ливня, — меня тошнило.
Дождь пробивался во всем. Мужчина — широкоплечий, высокий, с крупным носом и толстыми губами, обрамленными густой рыжей бородой, видимо компенсирующей недостаток волос на голове, — сидит за столом и читает газету. Она пестрит заголовками: «Благодаря дождю экономика региона открыла новые ниши для экотуризма», «Энергетический кризис, решение найдено: дождь» и так далее. Молодой человек возле окна развалился в кресле. На нем футболка с принтом, на котором изображен дождь, а внизу красуется надпись: «Падающий с Неба дождь оплодотворяет Землю, и она рождает зерно для человека и зверя» (Эсхил). Девушка — светловолосая, в костюме с рисунком в виде косого дождя — аккуратно подносит чашку кофе к губам, а я не могу не обратить внимания на маникюр с рисунками в виде молний. Все эти люди делают все как обычно — так, словно бы за окном нет дождя, нет этого серого безысходного неба и всепоглощающей тоски. Мне хочется закричать им: «Вы что, не понимаете, что это ненормально, так не должно быть!» Но я точно знаю, что они уже приняли ситуацию, смирились и сжились с ней. Нет, не подумайте, что я тоже заболел, только в обратную сторону. Я просто хочу разобраться, почему идет дождь, точнее, даже так: почему дождь идет только здесь, а для других его словно бы и нет.
Если быть откровенным до конца, то мой воскресный утренний поход в это кафе неслучаен. Хотя все мое поведение объясняется очень просто, и не стоит искать в нем глубокого подтекста. Еще до того, как начался дождь, в одно из обычных и ничем не примечательных воскресений — я уже и не помню, какова была причина, чтобы заглянуть именно сюда в этот день недели и именно в это время, — здесь я встретил ее. Это была не первая встреча, но то чувство, о котором я уже упоминал, зародившееся в недрах моего сознания, требовало именно такой неформальной обстановки, когда мы были не в ролях начальника и подчиненного. Оказалось, что у нее недалеко живут родители и она решила забежать сюда, чтобы выпить чашечку кофе. Мы сидели вместе, о чем-то мило болтали, и, наверное, это был тот самый единственный момент, после которого ты понимаешь, для кого стоит жить. Понимаешь, что твое существование — это не череда глупых случайностей, и смысл именно в том и заключается, чтобы встретить того самого человека, с которым хочется съездить в Мексику и посмотреть на пирамиды ацтеков, а еще подняться на воздушном шаре, чтобы испытать вместе что-то, чего ни тот ни другой не испытывали никогда.
И вот сейчас я прихожу сюда в робкой надежде снова встретить ее. Но все тщетно: она больше ни разу за все восемь месяцев здесь не была. Мне остается только сесть на то самое место, на котором мы сидели, заказать две чашечки кофе — капучино и латте. Закрыть глаза и снова увидеть ее напротив себя. Увидеть этот хитрый, слегка прищуренный взгляд. Услышать голос. Бариста громко сообщает, что наш кофе готов. Возможно, я все придумываю. Возможно, что ничего этого нет или было не так, как помнится мне: ведь легче всего обманываться и тешить себя надеждой, чем жить без надежды вовсе. Я беру печенье с предсказанием, разламываю его, читаю то, что там написано: «Тебе еще повезет!» Повезет, но, видимо, не сегодня. Я открываю кошелек и кладу эту бумажку к остальным. Забираю два кофе. Смотрю на часы. Время — половина десятого. Сегодня она снова не пришла. Допиваю капучино, оставляя стаканчик латте напротив, и иду домой.
Возле дома происходит какая-то нездоровая суета. И я вспоминаю, о чем вчера говорила соседка. В сложившейся обстановке выделяться на общем фоне не имеет смысла, поэтому я и решил принять пассивное участие в жизни нашего подъезда.
К началу сего действа я, видимо, опоздал, и позиция старшей по дому была уже обозначена, поскольку выступал губернатор, который просто не терпел отсутствия публичности в своих даже самых незначительных поступках. Похоже, для этого и был поставлен шатер — чтобы местное телевидение могло в наиболее выгодных ракурсах заснять его выступление.
Губернатор пришел на свою должность незадолго до начала дождя, и оттого, возможно, было не до конца понятно, что и как он пытается улучшить или изменить. Народ его полюбил именно за его доступность и публичность, под личиной которых скрывались бездействие и натуральная показуха, но говорить об этом открыто не следовало, потому что большая часть электората к нему благоволила. Александр Григорьевич был худощав и высок. Лицо широкое. Стрижка короткая, подчеркивающая высокий лоб с залысинами, наиболее часто ассоциирующийся с интеллектом. На лбу прослеживалась глубокая поперечная складка, которая придавала лицу выражение постоянной озабоченности. Глаза глубоко посажены. Нос широкий, губы полноватые.
— Во дворе вашего дома построили детскую площадку. Однако, насколько я могу судить из нашего общения, некоторые жильцы недовольны ее местоположением. Получается, что проект с вами не согласовывался?
Одной из характерных черт губернатора было присвоение чужих заслуг себе, ошибки же он перекладывал на плечи нижестоящего исполнителя.
— Да, именно так, — говорит старшая по дому Марина Владимировна, — женщина невысокая, полноватая, со вздернутым носом, в круглых очках и с челкой.
— Часть собственников жилья хотела видеть вместо площадки парковку, а другая — бельевую сушилку?
— Да, именно так.
У некоторых чиновников есть такая основополагающая опция — повторять то, что им до этого сказали, с таким видом, будто бы это именно они сделали такое заключение.
— Считаю, что жильцы, как собственники дома и земли вокруг нее, должны самостоятельно определиться с тем, как дальше будет выглядеть их двор. Но решение должно быть поддержано большинством.
Я, в свою очередь, хочу сообщить вам всем, что буду предпринимать решительные действия для того, чтобы выслушать каждого и помочь. Конечно, мы должны сделать так, чтобы все были удовлетворены, но надо понимать, что за расположением площадки в этом месте стоит долгая и кропотливая работа. Нужно также учитывать, что при проектировании площадки учитывалось расположение коммуникаций и инженерных сетей, и, если жильцы большинством голосов решат, что это необходимо, мы будем согласовывать вынос этих сетей. В таком случае, конечно же, увеличится стоимость проекта, но на жителях это никак не отразится. Так, в прошлом году нами было освоено более одного миллиарда рублей на благоустройство дворовых и общественных территорий, и мы не остановимся на достигнутом.
Больше всего в таких выступлениях чиновников меня обнадеживали цифры и формулировки типа: «более», «свыше» или «около» — очень неточные и неопределенные.
Губернатор продолжал:
— Пространства преобразятся в рамках федеральной программы «Формирование комфортной городской среды». Несмотря на сложившуюся обстановку, нами запланировано благоустройство восьмидесяти пяти территорий, расходы на которые в целом составят около восьмисот пятидесяти миллионов рублей. Будут обновлены пятьдесят одно дворовое и тридцать четыре общественных пространства.
Кроме того, планируется реализовать проекты-победители всероссийского конкурса лучших проектов формирования комфортной городской среды, а объем израсходованных средств составит порядка двухсот миллионов рублей…
И так далее и тому подобное…
Я перестал вслушиваться в слова, и рефреном окружающей действительности начал выступать дождь, который, словно бы не вынеся этого словоблудия, а может, наоборот, прислушиваясь, пошел тише. И я, почувствовав изменение тональности проливня, подумал о том, что, может быть, этот апофеоз абсурда, связанный с тем, что губернатор занимается не своими прямыми должностными обязанностями, а решает вопросы, которыми должен заниматься мэр, все же сможет наконец-таки прекратить эпоху дождя.
Оператор вместе с камерой искусно менял положение, находя ракурсы, в которых были замечательно видны губернатор и его электорат с обожанием в глазах. Я же ускользал от всевидящего ока, что было нетрудно.
Вдохновенная речь губернатора закончилась, и он, надев дождевик и распрощавшись с народом, сел в машину и уехал. За ним потянулись и жильцы. Остались самые закоренелые и стойкие спорщики: одни, представляли сторону парковки, другие были сторонниками бельевой сушилки. Их спор разгорелся с новой силой, поскольку из выступления губернатора так и осталось непонятно, какое же решение является правильным.
Дома я продолжил вносить данные и делать статистическую обработку. На часах было двенадцать. Позвонил Андрею. Недоступен. Тогда набрал Пашу. Тот не ответил. Жене Андрея звонить не хотелось. Оставалось ждать. Хорошо, что много работы и мне есть чем себя занять в ожидании хоть чьего-нибудь ответного звонка.
Дождь монотонно выстукивал за окном. И мне показалось, что в этом мерном и однотонном звучании я начал различать тихий шепчущий голос. Рингтон телефона заставил меня вздрогнуть. Это был Паша.
Поделиться книгой: