Площадка

— Перекусим? — предложил Андрей.

Честно сказать, я действительно проголодался: рутинные исследования по сбору данных отнимают кучу времени и сил, выматывая однообразием проводимых манипуляций.

На углу опалубки станции лежало несколько размокших окурков. Мы зашли внутрь. Витя, как всегда, курил. Наверное, если бы не дождь, он курил бы и на улице, возможно даже, что дождь в какой-то степени сохранял ему здоровье, снижая риск развития рака легких.

— Ну что, плывем? — спросил он.

— Дай передохнуть минут пятнадцать, — сказал Андрей, снимая очки и маску.

Из непромокаемого рюкзака он достал термос и бутерброды, завернутые в фольгу. Мы поделили наш скромный обед на троих. Чай, как всегда, был горяч и ароматен. Андрей любил экзотику и каждый раз удивлял нас каким-то новым вкусом. В этот раз он приготовил чай с опунцией. Вкус был действительно необычный — слегка сладковатый, но какой-то ускользающий.

— Я так подозреваю, когда-нибудь от твоих экспериментов с чаем мы помрем.

— Все проверено на себе. Я же ученый.

— Ага. Только вот эффект может проявляться далеко не сразу… Ну что, поплыли?

А затем уже громче обратился к Вите, который глуховат:

— Вить, мы готовы.

Витя докуривает. Тушит бычок о цементный пол и кладет в полиэтиленовый пакет, который затем исчезает в нагрудном кармане стандартной униформы. Мы экипируемся в болотники, которые я предусмотрительно захватил с собой, спасательные жилеты и все остальное, что требуется для проведения работы на воде. Втроем поднимаем и тащим пластиковую лодку к пруду-отстойнику. Витя с Андреем возвращаются назад за мотором. Я сижу в лодке и терпеливо жду их. Капли дождя с тихими всплесками погружаются в красновато-оранжевую воду.

Мотор установлен. Витя сидит на корме. Андрей отталкивает лодку от берега и ловко запрыгивает. Витя при помощи весел выравнивает курс и включает двигатель. Мы плывем к нашей следующей фитоочистной системе. Четыре линии биоплотов, перекрывающих пруд-отстойник, в которых высажены наши растения — фиторемедианты, в каждой линии по одному виду. Снова необходимо провести измерения морфологических параметров и оценить степень приростов. В этот раз еще нужно померить и корни. Андрей снова на подхвате — ведет электронный журнал учета, а еще фотографирует растения и все, что требует нашего внимания.

Мы доплываем до первой линии, проходим на веслах под веревками и оказываемся между первой и второй группами. Витя аккуратно подгребает к плотам.

— Ты такое когда-нибудь видел?

— Никогда.

— Это вообще что такое?

— Кто-то жрет наши растения!

— Он не только жрет, он еще и гадит.

— Ну, это уже просто верх хамства. Витя, ты тут кого-нибудь видел? — спрашиваю я.

На пруду сильный ветер. Еще и дождь. Еще и маска, которая поглощает звук. Витя ничего не слышит, и ему даже непонятно, что я пытаюсь что-то сказать. Но я точно знаю, что он видит, потому что выглядим мы одинаково — как две огромные стрекозы с большими фасеточными глазами.

Я повышаю голос, пытаясь перекричать маску, ветер, дождь и, конечно же, глухоту Вити.

— Витя, ты кого-нибудь видел?

— Как не видеть: на том берегу мужики рыбачили.

Андрей, который находится ближе к Вите, показывает ему обкусанные растения и громко и внятно спрашивает:

— Не знаешь, кто это мог сделать?

Витя задумчиво опускает голову. Больше всего меня угнетает отсутствие мимики, когда ты находишься на улице, отчего зачастую непонятен не только смысл, но и контекст. И вообще неясно, что у собеседника на уме.

— Дак были тут на пруду птицы с птенцами, белые.

Я аккуратно снимаю с одного из плотов белое перо.

— Походу, это лебеди. Я бы даже сказал, гадкие лебеди.

— Я думал, тростник никто не ест.

— Как видишь, ты ошибался.

— Не вижу смысла проводить здесь замеры. Растения хоть и объедены, но отрастут. Вить, греби ко второй линии.

Рогозы на второй линии выглядят нормально: видимо, листья у них более жесткие, оттого растения и не пострадали. Я аккуратно и медленно переворачиваюсь на носу лодки и достаю свою деревянную двухметровую складную линейку. Сейчас предстоит самый сложный вид работ — проведение измерений на лодке. Параметры те же, только теперь еще надо попытаться вытащить растения, чтобы измерить корни. В стекловате плотов видны уже новые ростки, так что укоренились рогозы капитально, и у меня не получается их вытащить, а я не хочу рисковать, травмируя корни. Но вот в одном из плотов растение, видимо, не закрепилось еще окончательно, и мне все-таки удается извлечь его. Несмотря на то, что корневая система хорошо развита, она все равно оказывается меньше, чем мы ожидали. Проплываем вторую линию и снова подныриваем под фалы, чтобы оказаться между третьей и четвертой.

Андрей срывает перчатки. Затем очки и маску. Я вижу его лицо. Он кричит мне:

— Все будет хорошо! Крещение водой!

Ветер усиливается, и дождь превращается в настоящий косохлест. Витя аккуратно гребет то к третьей, то к четвертой линии, а я методично произвожу измерения. Корни настолько плотно вросли, что нет никакой возможности вытащить растения, а нужно точно знать, какова их длина. Витя подгребает поближе, и я начинаю медленно поднимать плот. Андрей наваливается на другую сторону лодки, чтобы мы не перевернулись. Плот поднимается, и я вижу длинные белые нити. Но тут плот неожиданно выскальзывает из моих рук, а сзади раздается всплеск. Я оборачиваюсь: Андрей барахтается в оранжевой воде. Мы оба понимаем, что произошло, и знаем, что ничего не изменить. Если он попробует залезть на плоты, может нарушиться целостность конструкции, и наша работа и усилия пропадут. Если попробует залезть в лодку, то она перевернется вместе с мотором — и тогда в стоках шахтных вод и под дождем окажутся уже три человека.

Я не осознаю, что происходит вокруг. Обезумевшие ветер и дождь. Меня словно бы выключили, и в голове раскручивается возможная нить будущего.

Я остался один.

Совсем один.

Андрей отстегивает болотники, которые тащат его вниз. Дождь бьет его по лицу, а он смеется, довольный и счастливый — видимо, оттого, что участь его предрешена и больше не надо бороться и искать ответы на вопросы, на которые, по всей видимости, нет ответов. Сильными энергичными гребками он двигается в сторону берега. Спасательный жилет, удерживающий его на воде, теперь больше мешает, нежели помогает, и он расстегивает его и толкает в сторону лодки. Я подхватываю его и кладу на дно.

Витя молчит. А что тут можно сказать? Всякое бывает. Определенность — не худшее состояние, а Вите все равно, это ведь не он теряет друга.

Витя медленно гребет к берегу. Андрей добирается до мелководья и выходит. Причаливаем. Он снова отталкивает лодку и запрыгивает в нее. Никогда за последние семь месяцев не видел его таким счастливым…

* * *

Ощущение опасности — оно всегда рядом. Просто ты не всегда понимаешь, что именно оно стоит у тебя за спиной и подсказывает, как и что нужно сделать. Может быть, именно поэтому на станции, словно бы мы знали, что это рано или поздно произойдет, — два комплекта сухой и чистой одежды. Андрей переодевается. Сколько он пробыл под дождем? Пять, десять, пятнадцать минут? Какова должна быть продолжительность воздействия дождя, чтобы человек начал меняться? У нас нет ответов на эти вопросы. Теперь необходимо ждать и наблюдать.

Мы возвращаемся к букашке. Рабочий телефон утонул, но данные занесены в облачное хранилище, так что работа, проделанная сегодня, не пропала.

Я сажусь за руль, завожу машину, и мы выезжаем со злополучной площадки. Когда двигатель нагревается до шестидесяти, включаю печку.

Дождь, словно добившись поставленной цели обращения в свою веру, стихает, превращаясь в незначительную морось. Мы едем домой. Музыка из магнитолы заглушает шум дождя и дороги.

День 192-й. Суббота

Утро — самое важное время. Именно от того, как ты его начнешь, зависит весь последующий день, а иногда и вся последующая жизнь. Может быть, именно потому я так рано и встаю — чтобы проанализировать итоги прошедшего дня и принять решение, как действовать дальше.

Конечно же, руководству мы ничего не сообщили. Пятница, последний рабочий день — кому они нужны, лишние проблемы? С Андреем надо было что-то решать, и я снова прокручиваю в голове разговор на обратном пути.

* * *

Пока мы ехали домой, какое-то время играла музыка, и от этого в голову не лезли никакие мысли, было как-то тихо и спокойно. Но когда мы уже въехали в город, Андрей решительно прикрутил ручку звука.

— Ты понимаешь, какой нам выпал шанс?

— Мне кажется, что шансов у тебя никаких.

— Ты не понял. У нас появился шанс изучить процесс изменения психики и выяснить механизм возникновения дождевого поведения.

— А мне кажется, тебе необходимо провести гемодиализ.

— Мы последние шесть месяцев изучали осадки. Ты понимаешь, что мы столько раз провели химические анализы, сколько за последние сто лет никто не сделал. И что мы нашли?

— Ничего, — с грустью констатирую я.

— Именно. А что это значит?

— Это значит: либо у нас нет оборудования для обнаружения необходимых веществ, либо дождевая вода ни при чем?

— Наши тест-системы в виде растений не работают, и даже аквариум с дождевой водой, в который мы запустили гуппешек, не дал никаких результатов. Словно бы эта вода не несет никакой угрозы. А раз мы не знаем, с чем боремся, нужно изучить объект, который подвергается действию фактора, и установить поэтапно возникновение девиантного поведения.

— С учетом темпов, которыми растет число зараженных, уже наше поведение считается девиантным.

— Так, может, пришло время взять испытуемого и проверить, как идет развитие заболевания?

— Ты же сам видел, что никакой симптоматики нет. Человек не кашляет, не чихает, а просто начинает говорить о дожде.

— Мы получили уникальный шанс, которым грех не воспользоваться. Я буду вести дневник наблюдений, в который буду записывать все изменения, происходящие со мной.

— И что в итоге?

— Я верю, что ты поймешь, как это работает.

— Ценой потери лучшего друга?

— Ты же понимаешь, что у всего есть цена. Сколько еще продержатся те, кто не подвергся общему безумию? Один месяц, может быть, два или три? А ты, я знаю, найдешь ответ, как и почему дождь меняет людей. Ты же видишь, во что превратилось большинство? Это с виду в них ничего не поменялось, только внешне они нормальные и здоровые, но ты же заметил, что чем их больше, тем увереннее и наглее они становятся. Тем больше силы и власти находится в их руках, и они диктуют условия другим. Помнишь, о чем мы с тобой говорили, когда ехали на площадку?

— Мы много о чем говорили.

— О единственной оставшейся в мире свободе человека?

— Плейлист?

— Да. Так вот, я хочу, чтобы у тебя, у меня и других было что-то еще, кроме этого плейлиста.

И еще одно. Об этом я могу попросить только тебя. Когда закончится трансформация, пожалуйста, сделай так, чтобы я перестал жить.

— Не надо сжигать мосты, если есть возможность их сохранить, может быть, когда-нибудь такой мостик спасет твою жизнь.

— Не хочу быть улиткой-янтаркой. Обещаешь мне?

— Как я могу такое обещать?

— Очень просто. Лучше умереть свободным человеком, чем жить безвольным червяком. Я знаю, это сложное решение, и ты сделаешь все, чтобы повернуть процесс вспять, но, если поймешь, что вернуться назад нельзя, пожалуйста, сделай то, о чем я тебя прошу, и пообещай мне, что выполнишь это вопреки всему.

В его глазах была такая просьба, которой я еще никогда не видел. Словно умирающий в муках, он просил прервать его и без того затянувшееся существование.

— Обещаю, — ответил я.

Андрей вздохнул с облегчением, и ничего подобного я раньше за ним никогда не замечал.

* * *

Андрей прав. За нас уже все кто-то решил. И теперь главный вопрос заключается в том, как мы примем последствия этого решения: сможем использовать во благо других или будем отсиживаться в окопах. В мессенджере я написал Андрею: «Эксперимент начался. Оставайся сегодня дома».

* * *

Работы действительно было очень много. Да и к тому же ни на кого из наших коллег нельзя было положиться. Надо сказать, так было и раньше — еще до того, как они изменились под воздействием дождя. В общем, в наше время становится все труднее найти квалифицированных сотрудников, и именно поэтому приходится все делать нам двоим. Наш заведующий, Сергей Иванович, все прекрасно понимает и оттого разрешает нам задерживаться в лаборатории допоздна, хотя по технике безопасности это запрещено. А мы, в свою очередь, делаем работу за весь штат в двадцать человек согласно нашему госзаданию и, конечно же, изучаем дождь. Изучение дождя — это плейлист в наших научных исследованиях.

* * *

Обычный день сотрудника лаборатории начинается с кофе. Без кофе рабочий день получается бессмысленным и пустым. Дальше начинается рутина. Слава богу, я выбил нам ставку инженера, на которую устроилась особа невысоких интеллектуальных способностей, но даже ее можно использовать.

Она занимается тем, на что раньше каждый день у меня уходило не менее двух часов. А именно: заполнением журнала заявок на ремонтно-техническое обслуживание помещений. Суть этой работы заключается в утреннем обходе всех помещений и фиксации течей или каких-то иных поломок по каждому кабинету. Еще один журнал, требующий внимания сотрудницы, касается работы особо ценного оборудования. В него вносится время ее начала и окончания.

* * *

Впрочем, сегодня не такой день, и мне предстоят исследования на двадцати площадках города, по которым мы проводим мониторинг листовой диагностики азота, а также оцениваем степень зараженности растений грибковыми инфекциями. Из-за непрекращающихся дождей грибковые инфекции, которые и до этого составляли до восьмидесяти процентов болезней, стали бесспорными лидерами. Наша задача заключается в ранней диагностике и предупреждении вспышек инфекций у растений города, вот и приходится каждую субботу делать объезды.

Город хорошо платит, а мы совершаем полезную общественную работу, ведь львиная доля средств уходит на амортизацию помещений и оборудования, используемого нашей лабораторией.

Работу приходится делать по выходным по одной простой причине: в результате проведенных исследований будет подготовлен научный отчет по мониторингу зеленых насаждений, а мы получим премию. Но, судя по претензиям, предъявляемым нашими заказчиками, это будут не самые легкие деньги. Я уже давно обратил внимание на то, что чем проще поначалу кажется работа, тем сложнее она становится в исполнении. Но вернемся к тому, почему мы трудимся по выходным и в нерабочее время. Дополнительные деньги, даже несмотря на то, что часть их уходит в бюджет нашего НИИ, можно зарабатывать только в свободное от работы время. Ибо, как сказал наш бухгалтер, получается двойная оплата, а трудовая инспекция не спит и только и ждет, как бы выписать штраф, а это для организации, как вы сами понимаете, не хухры-мухры. Вот и приходится нам впахивать без выходных и проходных. Но я не жалуюсь: мне нравится моя работа, нравится узнавать что-то новое. Жаль только, из-за всех этих проектов не получается заниматься тем, что особенно интересно. Но, как всегда, во всем можно найти плюсы. Работа помогает мне отвлечься и…

* * *

Мой сегодняшний день начался с похода в гараж. Машина — не самое часто используемое мной средство передвижения. Честно сказать, и сам не знаю, почему ее купил. Были деньги. Решил, что нужна машина. А как купил, оказалось, что особо она и не нужна. На работу меня довозит Андрей, обратно тоже он. По работе мы опять-таки на его авто мотаемся. В общем, машина моя большую часть отдыхает в гараже. Но вот пришли черные времена, и мне приходится вернуться в ряды автолюбителей.

Гараж недалеко от дома. Наверное, нет ничего приятнее похода в него, если дома тебя ждет жена. Но я разведен, и поэтому испытать в полной мере радость от такой свободы у меня не получается. Да и дорога под дождем, скажем честно, еще то удовольствие.

Винтовой замок на гаражной двери открылся без проблем. Поскольку езжу я нечасто, сигнализация, как правило, отключена, чтобы не разряжать аккумулятор. Двигатель, застоявшийся без работы, завелся с возмущением, но после того, как масло растеклось по внутренним поверхностям, заработал чище и тише. Я проверил уровень жидкости в омывателе: на сегодня должно было хватить.

Время дождя выдвигает новые автомобильные правила. Несмотря на невысокую температуру за бортом, пришлось включить кондиционер и поставить на обдув стекол, чтобы не запотевали. И пока я ждал, когда прогреется двигатель, мысли снова потянулись к ней.

Не так часто в жизни встречаешь людей, с которыми приятно поговорить, приятно помолчать и приятно побыть рядом. Слишком много в этом мире просто людей и слишком мало тех, с кем по-настоящему интересно, с кем хочется находиться в одной комнате. Нет никаких разумных объяснений, почему именно этот человек становится важным для тебя. Может быть, это аналогично тому процессу, который мне объясняли в десятом классе на уроке биологии, и в голове еще тогда отложились два термина, получившие особую актуальность именно сейчас: кодон и антикодон — состояние близости на уровне молекул, которые подходят друг к другу только при полной комплементарности. А сколько лет эти молекулы шли к тому, чтобы приобрести свою индивидуальность, сформироваться во что-то законченное?