Зомби-Киев

— Есть тут кто?

Отчетливо цокали настенные часы. Паша их не видел, а они жесткими каплями падали на мозг — цок. цок. цок! Электросчетчик, календарь со святыми, сервант, маленькие иконы.

Кухня. Пусто. В главной, проходной комнате людей тоже не было. Только мебель, кажется, еще хранила их тепло. Стоял выключенный телевизор.

Дверь во вторую комнату открыта. Паша выждал, осторожно заглянул туда. Шкафы, убранная кровать.

Паша вернулся в кухню, пошарил по полкам, выдвигая их, и нашел длинный нож. Подошел к окну. Вид на тот желтый дом напротив, и мусорный контейнер с надписью «панкмобиль».

И тут толпа зомби — членов правительства — гогочущей рекой, словно карнавальное шествие, заполонила улицу. Один мертвец стал толкать панкмобиль, присоединился в помощь другой, третий. Тихо задрожали-загрохотали по асфальту резиновые колесики.

Паша присел.

Когда весь шум стих, он поднялся. Никого, снова пустая улица.

— Нет, я же не трус, — сказал Паша.

Вышел в коридор, тщательно запер дверь, потом уселся в комнате перед телевизором. Заметил пульты рядом на столике. Включил одним телек. По экрану запрыгала надпись: «Нет сигнала». Так Паша просидел, может быть пятнадцать минут, может меньше, может больше, он не считал. Прыгающая надпись хорошо стирала мысли. Мыслей — не было. Он изредка моргал, уголки его рта опустились.

Вздохнув, поднялся и вышел из дома. В другие двери не звонил. Держа в руке нож, он медленно побрел по улице, стараясь замечать каждое движение по сторонам. Но движения не было. Только шелестел его костюм химзащиты и капюшон наползал на глаза. Паша откинул капюшон. Так лучше.

Справа, у детской площадки перед одноэтажным домиком, стоял мусорный контейнер серого цвета, пустой. Не тот. Вглубь, к Лыбеди, сворачивая перед другой, бирюзовой одноэтажкой, уходил проулок. По левую руку потянулся сетчатый забор автостоянки, с колючей проволокой наверху. Много машин. Вдоль ограды, запустив пальцы в дырки, мялись с ноги на ногу мужчина и женщина с окровавленными ртами и подбородками. И шеями. И спереди на одежде всё было в крови. Скалясь, они сипели.

— Хотите этого? — Паша показал им нож.

Ускорил шаг. Мертвецы так и остались. Дальше улица была пуста, зажата между приземистыми промышленными корпусами, очень скромными, и всё той же оградой, но теперь за нею шли сплошные гаражи или вроде того. От большой лужи вела уйма следов обуви.

Снова показались жилые домишки, и у первого же, со спутниковой тарелкой на углу, напротив пустыря одиноко замер тот самый панкмобиль. Крышка на нем была закрыта. Паша подбежал и отвернул ее на рычагах.

Внутри — только мусор на дне.

Глава 9

— Как-то странно он летит, — Борис проводил взглядом самолет, что гудел в небе над Лысой горой.

Четверо гостей из прошлого стояли на жаркой эстакаде, на мосту, под которым среди пустырей проходила железная дорога и виднелись какие-то разрушенные домики. Впереди половину мира занимал зеленый, поросший деревьями, холм Лысой горы с торчащими из листвы полосатыми радиовышками — одной высокой, другими поменьше.

Странно выглядели эти люди, одетые в черные футболки с рисованными мертвецами, да банданы в черепах и пауках. Так нынче одеваются только стареющие рокеры, вынужденные год за годом поддерживать образ, который уже не налезает. Но никто из них уже не играл в группе, а музыку, за редкими исключениями, слушали теперь совсем другую.

Но из Харькова приехал Боря, и у него был день рождения. И они решили — вспомним прошлое, наденем ветхие одежды свои, два десятилетия пролежавшие в шкафах, и пойдем бухать на Лыску — прежним составом. Кира, Борька, Жека и Лёха. Все они что-то скрывали от палящего солнца. Женя лысину под банданой, Лёха — пивной живот под кожанкой. Когда выходил из дому, жена его просила — не надевай косуху в такую жару, однако он гордо ответил:

— Где мои шестнадцать лет?

И это был вопрос с подвохом, ибо они сыграли свадьбу шестнадцать лет назад.

Меньше всего изменилась Кира — хотя ее вообще никто не узнал, потому что раньше у нее волосы были длинные и каштановые, а теперь короткие и черные, а в глазах линзы, меняющие цвет радужки на красный, а зрачок делающие узким, как у кошки. Из-за этого и еще напомаженных черным губ, её иногда принимали за вампиршу.

На эстакаде не было тени, асфальт приглашал жарить на нем блины. Мимо проносились редкие машины.

— Да, всё-таки странно он идет, — согласился про самолет Лёха, — В сторону. А должен вот так прямо, там на Демиевке дальний курсовой радиомаяк аэропорта Жуляны, и вот он должен брать курс сначала на него, а потом на радиомаяк в самих Жулянах. Отклоняется от курса.

— Короче, да забей! — посоветовал Жека, — Сегодня вообще что-то странное в городе творится.

— Я к вам с трудом добралась, — сказала Кира, — Печерск в районе правительственного квартала перекрыт, пробки повсюду.

— А чего?

— Я не знаю. Наверное протестуют против чего-то. В ленте ничего об этом. Я вообще в сеть сегодня почти не смотрела, времени не было.

— Они не знают, что самые главные бунтари здесь, — улыбнулся Боря. И перевел разговор:

— Я что-то тут ничего не узнаю. И вот даже где мы идем.

— А эту эстакаду сравнительно недавно построили, — ответил Лёха.

— Я бы не сказал, что она тут больно нужна, вот этот съезд с Киквидзе. Тут машин мало. Сейчас вообще так мало, но и на моей памяти было мало.

— Ну, это не ко мне. Черт как тут жарко, — Лёха вытер с виска пот, — Какой молодец придумал внизу оградить железную дорогу забором? Так бы прошли под мостом, по прохладце, по путям.

— А это, — припомнила Кира, — Когда за Океанплазой на путях кто-то погиб, знаешь там мостик был по трубе, через Лыбедь. Мостик и потом рельсы.

— Ну, я так угол на Демиевку срезал, когда на Изюмском базаре торговал. А сейчас что?

— А ему перила срезали, мостику срезали, и потом начали эту вот ограду вдоль всей железной дороги ставить.

— Ооо, — Жека с сожалением протянул.

— И теперь надо обходить по путепроводу.

— Блин.

— А что рок-шоп? Держится? — спросил Боря.

— Снесли пару лет назад. Теперь там жэ-ка.

Боря выругался. Потом сказал:

— Бабло побеждает добро. А я уж думал предложить податься туда, попросить кассеты нам разные на пробу поставить. На мафоне.

— Некуда. Разве что на машине времени, — Жека стащил с головы бандану и провел рукой по лысине.

— Нет, почему? — возразила Кира, — Рок-шоп из подвала переехал на Петровку, они там рюкзаками и футболками торгуют. Где, по-твоему, я эту футболку месяц назад купила, специально для днюхи?

На Кире была футболка с портретом Кобэйна.

— А Мун на втором этаже? — продолжал впитывать настоящее Боря.

— А его давно там нет. Рок-шоп продержался дольше, до самого сноса домика.

— Жалко, такой домик был.

— Нам ща туда, — Лёха указал через широкую, многополосную дорогу. Надо было перелезь ограждение.

— Они тут светофор или зебру не предусмотрели? — Кира покрутила головой.

— Нет. Пешеходы проектом не предусмотрены.

По двое бывшие рокеры перешагнули ограждение и перебежали дорогу в неположенном месте, а потом еще одну.

У подножия Лысой горы темнел заросший бурьяном овраг — осушенное русло спущенной в подземный коллектор Лыбеди.

— Кстати вот там, — Лёха кивнул подбородком в направлении вышки, — Но внизу, во времена тут Лысогорского форта было место казней, пять виселиц. Причем за казнь платить должны были родственники.

— Цинизм царского режима, — заметила Кира.

— А где их хоронили? — спросил Боря.

— Сначала тут же, рядом, потом на другом кладбище.

— А это ведь здесь случился взрыв пороховых складов, в 1918 году, что у Булгакова в «Белой гвардии» описан?

— Нет, то через холм, на Зверинце, в ботсаду.

— А разве там были склады?

— Зверинецкий форт, приспособленный под склады. Вот он и бабахнул. Розарий в ботсаду помнишь?

— Ну.

— Вот розарий, потом участок хвойных, и около — там был форт. Гору такую помнишь, ближе к выходу? Ты с нее по пьяни скамейку скидывал.

— Ну.

— Ее насыпали над частью бастиона.

— Ааа, потому и улица называется Бастионной.

— Да. Вот, мы пришли.

Около обширного пустыря с лэпами, наверх, в чащу Лыски уходила дорога.

— Сначала поздороваемся с Лыбедью, — Лёха махнул рукой налево. Они обошли полосатое, с ржавчиной низкое ограждение и по грунтовке направились вдоль пустыря. Справа буйствовали заросли.

— Панки грязи не боятся, — сказала Кира.

Остановились у края длинной низины, делившей местность пополам. Вперед из-под земли уходила река, из большого бетонного портала, куда можно заехать автомобилем. Дальше Лыбедь текла по естественному руслу, хоть мелкая, но довольно широкая.

Каждый кустик в ее овраге, и нависающие над ним ветви выглядели празднично-похоронно от повисших обрывков целлофана и кульков.

— Что это? — спросил Боря.

— Когда вода поднимается, — пояснил Лёха, — Весь мусор цепляется за ветки.

Рискуя упасть, компания спустилась по тропке к порталу с крутенького, в репяхах обрыва. В желтоватой сильной воде резвились мальки. Две бетонные дороги — по обе стороны потока — уходили во тьму. Вдоль них лежали сырые мешки. Боря подобрал обкатанный водой кусок кирпича. Бросил в воду. Разошедшиеся круги унесло течением.

— Привет, Лыбедь!

— Слышите? — сказала Кира, — Лэпы гудят. Это музыка электричества!

Поднялись обратно к дороге. Тут Боре позвонили на мобилу.

— Сюпруга, — сообщил он и повернулся, заслоняясь от ветра.

— Да, снова здравствуй. Что у нас в Киеве творится? Ничего не творится, весело проводим время, стоим у подножия Лысой горы в непосредственной близости от места проведения казней. Что? Сигнал плохой. Я не смотрел, некогда было. Ну оцеплен и оцеплен квартал, мало ли. Отгородили себя стеной безразличия. Связь теряется, ничего не слышно. Ничего не слышуу! Позже перезвоню.

Нажал на сброс.

Узкая дорога начала восхождение на склон Лыски. Могучие деревья заслонили зеленой листвой небо. Тот же самолет заходил над горой на круг, только Боря этого уже не заметил, он топал со всеми наверх. Разговор почему-то сбился на духовность и языковедение.

— А вот я тебе сейчас докажу, — сказал Лёха, — Что церковь имеет непосредственное влияние на всё, что мы пишем.

— Ну докажи, — согласилась Кира.

— Винительный падеж, как ты окончания произносишь?

— Этого на вопрос «кого, чего»? Каво, чево.

— Вот. А на церковнославянском как? Допустим, «духа святаго». Видишь — «аго»! Вот откуда «г». Или, пишем «его», говорим «ево».

— Скорее, — вступил Боря, — Речь идет о старом написании, перешедшем в наше современное из старославянской письменности, восприемником которой и продолжателем была письменность церковная. Но так да, мы продолжаем писать не так, как произносим.

— А вот в украинском это осталось, — сказал Лёха, — «Чого», «кого», но со смягченной «г». Это мягкое «г» бытовало даже на севере России совсем относительно недавно. Петр Первый писал как говорил — Выборх. Петербурх. То есть, то есть, к какому выводу мы можем прийти?

— Вам обязательно по жаре этой фигней маяться? — спросил Жека.

— Ты отсталый человек, ты смотришь в будущее, но забываешь прошлое. А будущее растет из прошлого, — Кира подняла палец.

Очередной изгиб дороги приблизил их к перекрестку. Бетонный забор радиопередающего центра с вышками, напротив — развалины КПП. Загаженный, изрисованный кирпичный домик в окружении кустов, низеньких яблонь и строительного мусора. Из пустых окон языками тянулась вверх по стенам сажа былого пожара.

— А что за вышка? — спросил Боря, — Столько раз ее раньше видел и никогда не интересовался. Бывшая глушилка?

— Непонятно что, — ответил Лёха, — вроде используется мобильными операторами. Но людей там никто не замечал, работает в автоматическом режиме.

— Говорят, тут паранормальщина разная творится, — сказала Кира. Лёха поддакнул:

— Разные аномальщики и торсионщики утверждают, что это «Объект 112», он же «Радиобъект номер 7», и там какие-то чудеса с электромагнитным излучением и временем происходят. Понимаешь, когда стоит огражденный объект и туда никого не пускают — а напомню, раньше тут была военная часть, и вот этот засранный капэпэ относится к ней — так вот любое отсутствие информации порождает выдумку, человек любит заполнять пустоту. Это функция не только физиологии, но и разума.

Послышался искаженный, невнятный голос. Он приближался. По дороге вдоль бетонной, с колючей проволокой по верху, ограды передающего центра вереницей шла группа людей. Их вел за собой, оглядываясь, упитанный розовощекий мужчина в шортах, красной футболке и с рупором в руках.