Миллионерша

Эпифания. Надеюсь, у него самого хватает ума хоть на то, чтобы следить за собой.

Патриция. Вы не понимаете мужчин. Они поглощены другими вещами и совсем опускаются, если рядом нет женщины, способной присмотреть за ними. Видите ли, мистер Сэгемор, дело обстоит так. В мире есть два сорта людей — люди, с которыми уживается кто угодно, и люди, с которыми не уживается никто. Люди, с которыми никто не уживается, могут быть хороши собой, энергичны, блестящи, темпераментны, романтичны и так далее. Когда они довольны собой и хотят быть приятными, они даже умеют сделать другого человека счастливым на полчаса. Но попробуйте пожить с ними — и они заедят вашу жизнь, заставят вас бегать за ними, прислуживать им и терпеть бесконечные ссоры. У них не пикнешь! На роли воскресного мужа или жены, на бешеную вспышку страсти или неистовую ссору, а еще чаще на то и другое вместе раз в месяц они годятся. Но как постоянные спутники жизни они невыносимы.

Эпифания. Итак, я — воскресная жена. (Патриции, презрительно.) Кто же, простите, вы?

Патриция. А я, в известном смысле слова, домашний ангел-хранитель.

Элестер (громко всхлипывая). Да, ты ангел, дорогая, ангел!

Эпифания (Патриции). Вы для него половик, о который вытирают ноги, вот вы кто.

Патриция. Половики — очень полезная вещь, если вы хотите, чтобы дома было чисто, дорогая.

Телефонный звонок. Сэгемор снимает трубку.

Сэгемор. Слушаю... Как вы сказали? Блендербленд?

Эпифания. Эдриен? Как он узнал, что я здесь?

Сэгемор. Попросите джентльмена обождать. (Кладет трубку.) Не расскажете ли мне о нем поподробнее, миссис Фицфесенден? Он, кажется, глава издательства «Дешевая книга»?

Эпифания. Нет, это его отец, который и основал издательство. Эдриен — член правления, но у него нет деловых способностей. Благодаря репутации своего отца он состоит членом пятнадцати правлений, но, насколько мне известно, еще ни одно из них не слышало от него дельной мысли.

Элестер. Ты несправедлива к нему, Эппи. Никто в Лондоне не умеет лучше него заказать обед; этому он и обязан своим положением в свете.

Сэгемор. Благодарю. Теперь я составил себе достаточное представление о нем. Пригласить его сюда?

Эпифания. Разумеется. Я хочу знать, зачем он явился.

Элестер. Не возражаю. Вы, конечно, понимаете, что я ничего не знаю о его отношениях с моей женой, каковы бы они ни были.

Эпифания. Они совершенно невинны... пока что. Я не совсем убеждена, что люблю Эдриена. Он просто ухаживает за мной, и все.

Сэгемор (в телефон). Попросите мистера Блендербленда ко мне. (Кладет трубку.)

Элестер (Патриции). Сейчас ты увидишь субъекта, который вытеснил меня из сердца Эппи.

Патриция. Не могу представить себе мужчину, который мог бы вытеснить тебя из сердца женщины, дорогой.

Эпифания. Не будете ли любезны воздержаться от нежностей в присутствии мистера Блендербленда?

Входит Эдриен Блендербленд, внушительный цветущий мужчина с викторианской бородкой. Он довольно красив, и элегантен. Сэгемор встает. При виде собравшихся Эдриен на миг теряется, но тут же вновь обретает прежний апломб и с улыбкой приближается к ним.

Эдриен. Хэлло! Каким ветром нас всех сюда занесло? Доброе утро, миссис Фицфесенден. Привет, Элестер. Мистер Сэгемор, я полагаю? Я не знал, что у вас посетители.

Сэгемор. Вы пришли очень кстати, сэр. Не угодно ли присесть? (Придвигает кресло от стены к столу справа от себя и слева от Патриции.)

Эдриен (усаживаясь). Благодарю. Надеюсь, я не прервал эту даму?

Патриция. Нет, нет, пустяки.

Сэгемор (знакомя их). Мисс Смит, близкий друг мистера Фицфесендена.

Патриция. Очень рада познакомиться.

Эдриен кланяется, затем поворачивается к Сэгемору.

Эдриен. Дело в том, что в разговоре со мной миссис Фицфесенден упомянула о вас как о. своем новом поверенном. Я и подумал, что мне тоже не стоит искать другого.

Сэгемор (кланяясь). Благодарю вас, сэр. Но разве у вас, простите, нет своего поверенного?

Эдриен. Дорогой мистер Сэгемор, никогда не следует удовлетворяться мнением одного человека. Заболев, я обращаюсь по меньшей мере к шести врачам сразу: противоречивость их предписаний и рецептов убеждает меня, что лечиться лучше всего самому. Когда у меня возникает юридический казус, я советуюсь с шестью адвокатами примерно с тем же...

Эпифания. Эдриен, у меня нет чувства юмора, и вам известно, как я не люблю, когда вы несете чушь, которая, по-видимому, должна считаться смешной. Вы пришли, сюда, чтобы посоветоваться с мистером Сэгемором относительно меня?

Эдриен. Совершенно верно. Но я, разумеется, рассчитывал, что застану его одного.

Патриция. А здесь, оказывается, собралась вся шайка.

Эпифания. Я говорю с мистером Блендерблендом, а не с вами. И я не принадлежу к вашей шайке, как вы изволили выразиться.

Патриция. Простите, дорогая.. Я просто хотела показать, что я тоже слушаю.

Сэгемор. Имеет ли вопрос, о котором вы намерены посоветоваться со мной, отношение к семейным делам миссис Фицфесенден?

Эдриен. Да.

Сэгемор. И этот вопрос носит такой характер, что его рано или поздно придется обсудить со всеми взрослыми членами ее семьи?

Эдриен. Да. Вероятно, да. Но не лучше ли нам для начала переговорить приватно?

Эпифания. Ничего подобного! Я не желаю, чтобы мои дела обсуждались где бы то ни было публично или приватно. Они касаются меня одной.

Эдриен. Но разве я не вправе поговорить о своих личных делах?

Эпифания. Только не с моим поверенным.; Я этого не потерплю.

Элестер. Ну вот, опять разошлась! Значит, лучше отправляться домой.

Эпифания (встает, раздраженно). Разошлась, разошлась! Стоит ли жить, если даже разойтись нельзя! Элестер,; ты сущий головастик. (Проходя мимо него, хватает его за голову и ерошит волосы.)

Элестер. Не надо! (Пытается пригладить шевелюру.)

Эпифания (Патриции). Пригладьте ему волосы, вы, домашний ангел!

Патриция (подходя к Элестеру и приводя в порядок его прическу). Зачем вы делаете из него посмешище?

Сэгемор. Скажите, мистер Фицфесенден, почему вы женились на миссис Фицфесенден?

Эпифания. Почему? Разве это нужна объяснять? Я ведь уже рассказала вам, почему я вышла за него.

Элестер. Вряд ли вы мне поверите, но она, когда всерьез захочет, умеет быть чертовски очаровательной.

Эпифания. Почему это он вряд ли поверит? Что ты имеешь в виду?

Элестер. Он знает, что я имею в виду.

Эпифания. Опять, наверно, какая-нибудь глупая шутка?

Эдриен. Вы несете вздор, Фицфесенден. Ваша жена — самая обворожительная женщина на свете.

Эпифания. Не говорите так здесь, Эдриен. Если вы хотите продолжать в том же духе, увезите меня в такое место, где мы будем одни.

Элестер. Ради всего святого, увезите ее, пока она. не свела нас всех с ума.

Сэгемор. Спокойствие! Спокойствие! Я уже сам не понимаю, где я. Вы все требуете от меня совета, но не говорите — о чем. Не лучше ли вам всем развестись?

Эпифания. А на что будет жить этот несчастный? У него за душой ни пенни. Ведь если бы дядя не пристроил его в страховую контору, он стал бы боксером или теннисистом-профессионалом. Впрочем, в конторе от него все равно не было толку.

Элестер. Послушай, Эппи, Сэгемору же все это неинтересно.

Эпифания. Нет, интересно. Должно быть интересно. Замолчи. Когда Элестер сделал мне предложение — он был слишком глуп, чтобы понимать, какая это наглость! — я сдержала слово, данное отцу. Я вручила ему чек на полтораста фунтов и сказала: «Превратите их за полгода в пятьдесят тысяч, и я ваша!»

Эдриен. Вы мне этого никогда не рассказывали!

Эпифания. А зачем? Возмутительная история!

Элестер. Что тут возмутительного? Разве я не добился своего? Разве я не прошел сквозь ад, чтобы добыть эти деньги и завоевать тебя?

Эдриен (остолбенело). Вы сделали пятьдесят тысяч за полгода? Так я вас понял?

Элестер. А почему бы мне их не сделать?

Эпифания. Верьте не верьте, Эдриен, он их действительно сделал. Да, этот дурак заработал пятьдесят тысяч фунтов и получил в жены Эпифанию Оньисанти ди Парерга. Более того, обладание этими деньгами и мысль, что он сделал их сам, придало ему — вы не поверите мне! — известное величие. Я женщина импульсивная. Я сдержала слово и немедленно вышла за него. И лишь потом, когда было слишком поздно, я узнала, каким способом он их сделал.

Элестер. Ну и каким же? Собственным умом.

Эпифания. Умом! Скажи лучше, благодаря собственной глупости, невежеству, преступным наклонностям и удаче, которая сопутствует дуракам. Ты получил мою руку, которой на коленях добивалась вся Европа. А на самом деле ты заслуживал совсем другого — пяти лет каторги.

Элестер. Пяти? Скорее пятнадцати. Вот чем я рисковал ради тебя. А что я за это получил? Жизнь с тобой оказалась пострашнее всякой каторги.

Эпифания. Она была бы для тебя раем, если бы природа создала тебя достойным такой спутницы, как я. А чем она стала для меня? Когда-то ни один мужчина не был для меня достаточно хорош. Как принцесса из сказки, я предлагала свою руку и состояние любому, кто за полгода сумеет превратить чек на полтораста фунтов в пятьдесят тысяч наличными. Люди достойные и блестящие, младшие отпрыски самых знатных семейств либо отказывались от такого испытания, либо не выдерживали его. Почему? Да потому что они были слишком честны или слишком горды. А этот выдержал, и я оказалась навсегда связанной с жалким насекомым.

Элестер. Говори что хочешь, но тогда ты была влюблена в меня не меньше, чем я в тебя.

Эпифания. Ну и что ж! Ты был молод, хорошо сложен, изумительно играл в теннис, великолепно дрался на ринге, и общение с тобой меня возбуждало.

Сэгемор. Стоит ли углубляться в такие подробности, миссис Фицфесенден?

Эпифания. Вы, Джулиус Сэгемор, может быть, и набиты опилками, а я человек из плоти и крови. Элестер физически привлекателен, и это единственное оправдание моего замужества. У вас, надеюсь, не хватит наглости заявить, что он наделен интеллектуальным обаянием?

Эдриен. Но как он все-таки сделал эти пятьдесят тысяч фунтов? Играл на бирже?

Эпифания. Вздор! Этот человек не способен отличить плюральной акции от обыкновенной с отсроченным дивидендом. Он не сообразил бы даже, с чего начать на бирже.

Эдриен. Но как он все-таки начал? На моем счету в банке сегодня как раз около полутораста фунтов, и мне страшно хочется узнать, как превратить их в пятьдесят тысяч. Вы так богаты, Эпифания, что каждый порядочный человек, приближаясь к вам, чувствует себя нищим авантюристом. Вы не понимаете, что испытывает мужчина, для которого полтораста фунтов — крупная сумма, в объятиях женщины, для которой миллион — это деньги на булавки.

Эпифания. Равно как вы неспособны понять, что испытывает женщина в объятиях мужчины, которого, как ей известно, она может купить хоть двадцать раз, не переплатив при этом лишнего.

Эдриен. Вы поможете мне поместить мои полтораста фунтов, если я вам их дам?

Эпифания. Не стоит труда. Человек, который делает операций меньше чем на семьдесят тысяч в неделю, на бирже ничего не заработает. Не суйтесь в денежные дела, Эдриен, вы в них ничего не понимаете. Я предоставлю вам все что нужно.

Эдриен. Нет, увольте: я перестал бы уважать себя. Предпочитаю позволить себе роскошь бедняка — платить за ваш кэб, билеты в театр, завтраки в «Рице» и одалживать вам те небольшие суммы, которые вам нужны, когда мы бываем вместе.

Все удивленно смотрят, на Эпифанию: она предстает им с неожиданной стороны.

Эпифания. Верно, у меня никогда не бывает карманных денег. Я, вероятно, вытянула у вас целые миллионы пятифунтовыми банкнотами. Я распоряжусь, чтобы мои банкиры открыли вам текущий счет на тысячу фунтов.

Эдриен. Нет, нет. Мне нравится одалживать вам пятерки. Но так как это угрожающе истощает мои сравнительно скромные ресурсы, я честно сознаюсь, что хотел бы научиться у Элестера искусству превращать сотни в десятки тысяч.

Эпифания. Его пример вам ничего не даст, Эдриен. Элестер — одно из чудес природы, а в вас нет ничего чудесного, кроме вашего аппетита. Так вот, слушайте. Каждый год в день рождения бабушка дарила ему пластинку с записью знаменитого тенора Энрико Карузо. Случилось так, что природа, в минуту одного из своих необъяснимых капризов, наделила Элестера потрясающе звучным голосом почти сверхъестественного диапазона. Он берет такие высокие ноты, каких не брал еще ни один смертный. Он обнаружил, что может без труда имитировать граммофонные записи, и решил, что составит себе состояние как оперный тенор. Первое, что он сделал с моими деньгами, — дал пятьдесят фунтов директору какой-то дрянной оперной труппы, находившейся при последнем издыхании, а тот позволил ему выступить в одной из самых популярных ролей Карузо. Он даже взял меня с собой на этот спектакль.

Элестер. Это не моя вина. Я могу перепеть Карузо. Вер это была интрига. Постоянный тенор этой труппы — свинья. Сам он не может взять си бемоль, не вывихнув, ребе при этом шею. Но он нанял кучу разных мерзавцев, а те забрались на галерку и освистали меня.

Эпифания. Милый Элестер, суть в том, что природа, одарив тебя потрясающим голосом, к несчастью, забыла наделить тебя слухом. Реветь ты можешь громче, чем стадо в десять тысяч голов, а вот поешь по меньшей мере на четверть тона выше или ниже, чем надо. У себя в ложе я хохотала так, что свалилась на пол в форменной истерике. Зрители свистели и шикали, но их не слышно было из-за твоего рева. Наконец хористы утащили тебя со сцены, и местный тенор закончил спектакль, после чего выяснилось, что директор сбежал, прихватив с собой мои пятьдесят фунтов и оставив труппу без гроша. Примадонна оглохла на левое ухо — ты ревел в него изо всей силы. Мне пришлось уплатить актерам жалованье и распустить их.

Элестер. Говорю тебе, это была интрига. Почему людям не нравится мое пение? Я пою громче любого тенора и могу брать более высокие ноты.

Эпифания. Элестер, нельзя противостоять интриге, если в ней участвует весь мир.

Эдриен. И все же это не объясняет, как Элестер сделал свои пятьдесят тысяч.

Эпифания. Предоставляю ему самому изложить эту постыдную историю — он, по-моему, гордится ею. {С презрительной миной опускается в свободное кресло.)

Элестер. Все вышло очень здорово. Но, доложу вам, дело было рискованное. А сделал я вот что. После номера с оперой у меня осталась всего сотня. Тут я встречаю одного американца. Рассказываю ему, что схожу с ума по женщине, которая согласна, выйти за меня лишь на том условии, что я за полгода заработаю пятьдесят тысяч, хотя сейчас у меня в кармане только сто фунтов. Он так и подскочил; «Милейший, раз у вас есть сто фунтов, вы можете открыть счет в банке и получить чековую книжку». «А какая мне от нее польза?» — спрашиваю я. А он: «Возьмете меня в дело на равных долях?» Я, конечно, согласился. Что мне еще оставалось? В тот же день мы и начали. Положили деньги в банк и получили чековую книжку на сто бланков. Сняли театр, набрали первоклассную труппу, нашли пьесу. Постановка получилась роскошная: декорации дивные, девушки тоже, а уж героиня как раз такая, каких любит публика,— глаза злые, голос какой-то непривычный, заморский, акцент голливудский. За ценой мы не стояли, а просто все дальше и дальше, по самые уши, лезли в тысячные долги.

Эдриен. Но чем же вы расплачивались?

Элестер. Чеками, разумеется. Ведь я же сказал — у нас была чековая книжка.

Эдриен. Но как только ваша сотня иссякла, чеки оказались недействительными.

Элестер. Да, но мы их все разменяли. Адская была работа! Эдриен. Ничего не понимаю. Как можно разменять дутые чеки?

Сэгемор. Все это очень просто. Вы расплачиваетесь за что-нибудь чеком, после того как банк уже закрылся, а еще лучше в субботу или в канун праздника. Предположим, чек выдан вами на сто фунтов, а в банке у вас ни гроша. Тогда вам приходится упросить кого-то из приятелей или управляющего отелем разменять вам новый чек на сто фунтов. Этого достаточно для уплаты по первому чеку, но это же обязывает вас, если вас не устраивают полтора года каторги, упросить еще одного приятеля или управляющего отелем разменять вам третий чек — теперь уже на двести фунтов. И так, оперируя этими дутыми чеками, вы просаживаете уже не сотни, а тысячи и рискуете уже не годом тюрьмы, а пятью, десятью и даже пятнадцатью.

Элестер. Если вы воображаете, что это легкая работа, попробуйте сами и убедитесь! Мне часто снятся те дни — и это мои самые страшные кошмары! Господи! Ведь ни я, ни мой компаньон до самой премьеры ни разу не были ни в театре, ни на репетициях: мы все время подписывали чеки и разменивали их. Конечно, постепенно нам становилось легче: платили мы исправно, а значит, и кредит находить стало проще. Но самые большие расходы пошли лишь тогда, когда состоялась премьера и в кассу потекли деньги. Я бы уложился в полцены, но американец считал своим долгом платить за все вдвое и раздавать людям паи за одну лишь болтовню — он уверял, что без этого он охладеет к делу. Впрочем, все это потеряло всякое значение, как только начали поступать деньги. Боже, как они на нас сыпались! Героиня со злыми глазами свела весь город с ума. Мы гребли деньги корзинами. Они, как вино, ударили мне в голову. Они ударили в голову американцу. Они ударили в голову американским друзьям американца. Они купили у нас все права — на экранизацию, на перевод, на гастроли и множество других, о существовании которых я даже не подозревал. А потом они принялись перепродавать их друг другу, покуда каждый толстосум в Лондоне, Нью-Йорке и Голливуде не приобрел в них долю. В конце концов мой американец выкупил все эти права обратно за полмиллиона долларов и продал их какому-то американскому синдикату за миллион. Чтобы провернуть это дельце, понадобилось еще полдюжины американцев, каждому из которых пришлось дать долю. Мне же нужно было всего пятьдесят тысяч фунтов. Поэтому я вышел из игры, победоносно вернулся к Эппи и потребовал ее руки. Она решила, что я великий человек. Я им и был: деньги сделали меня великим. Скажу честно: я был пьян ими, я стал совсем другим человеком. Хотите верьте, хотите нет, но я даже ростом стал выше.