Миллионерша

БЕРНАРД ШОУ

МИЛЛИОНЕРША

THE MILLIONAIRESS

Помпезная комедия в четырех актах

1935

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Погожее майское утро. Контора мистера Джулиуса Сэгемора, модного молодого адвоката, в Линколнз Инн Филдз. Это старое, отделанное панелями помещение. Мебель расставлена так, что мистер Сэгемор, который сидит спиной к окну и левым боком к зрительному залу, защищен письменным столом от излишней фамильярности со стороны экспансивных клиентов и возможного нападения со стороны клиентов вспыльчивых или ненормальных. Входная дверь расположена справа от письменного стола, в дальнем конце комнаты. Таким образом, свет из окна падает на лица клиентов, тогда как адвокат остается в тени. У противоположной стены камин, выложенный по эскизу Адама{1}. Над ним потемневший от времени портрет какого-то судьи. На фронтоне входной двери, в правом дальнем углу, в нише, высится бюст какого-то другого судьи. Остальная часть стены занята книжными полками, на которых красуются своды судебных постановлений в переплетах из телячьей кожи. Как уже сказано, в стене, что позади мистера Сэгемора, большое окно; рядом этажерка с картотекой: черные металлические ящички с надписанными на них именами клиентов.

Все сказанное о комнате могло бы навести на мысль о XVIII веке, но поскольку сейчас 1935 год, а мистер Сэгемор не терпит ни пыли, ни плесени и нуждается в помещении, которое наводило бы на мысль о процветании его хозяина и давало бы клиентам женского пола возможность представать перед адвокатом в самом авантажном виде, все в комнате сверкает чистотой. На полу новенький пушистый дорогой ковер зеленого цвета. Полдюжины кресел, четыре из которых стоят вдоль книжных полок, Чипендейл{2} самой последней подделки. В пятом восседает сам адвокат; шестое, стоящее между письменным столом и камином, предназначено для клиентов. На столе, под рукой у Сэгемора, телефон. Раздается звонок.

Сэгемор (снимая трубку). Слушаю. (Приятно изумленный.) О!.. Немедленно проводите ее сюда.

В комнату врывается атлетически сложенная элегантная дама с трагическим выражением лица. Адвокат предупредительно вскакивает.

Дама. Вы Джулиус Сэгемор, недостойный племянник Понтифекса Сэгемора, моего покойного поверенного?

Сэгемор. Я лично никогда не рекомендуюсь человеком недостойным, но Понтифекс Сэгемор действительно приходился мне дядей, и я вернулся сюда из Австралии, чтобы взять на себя ведение тех дел, которые доверят мне его клиенты.

Дама. Ваш дядя рассказывал о вас, и я, вполне естественно, заключила, что, если вас пришлось спровадить в Австралию, значит, вы человек явно недостойный. Впрочем, это неважно: дело у меня очень простое. Я желаю составить завещание и назначить моего супруга единственным наследником. Тут, полагаю, даже вы ничего не напутаете.

Сэгемор. Постараюсь. Садитесь, пожалуйста.

Дама. Нет. Я волнуюсь. Сяду, когда устану.

Сэгемор. Как вам угодно. Прежде чем составлять завещание, мне надо знать, кто ваш муж.

Дама. Мой муж дурак и подлец. Попрошу отметить этот факт в завещании. Добавьте также, что именно он своим поведением довел меня до самоубийства.

Сэгемор. Но самоубийство еще не состоялось.

Дама. Состоится, как только завещание будет подписано.

Сэгемор. Разумеется, разумеется. Я просто сразу не сообразил. Как зовут вашего мужа?

Дама. Элсстер Фицфесенден.

Сэгемор. Как! Чемпион по любительскому теннису и боксер-тяжеловес?

Дама. Вы его знаете?

Сэгемор. Мы с ним каждое утро занимаемся плаванием в клубе.

Дама. Подобное знакомство не делает вам чести.

Сэгемор. Считаю долгом уведомить вас, миссис Фицфесенден, что мы с ним близкие друзья и...

Дама. Не смейте называть меня его ненавистным именем. Занесите меня в ваши книги как Эпифанию Оньисанти ди Парерга.

Сэгемор (с поклоном). Польщен такой честью. Пожалуйста, присядьте.

Эпифания. Сядьте лучше сами и перестаньте суетиться.

Сэгемор. Если вы так хотите — извольте. (Садится.) Ваш отец был изумительный человек, сударыня.

Эпифания. Мой отец был самый великий человек на свете и умер нищим. Я никогда не прощу этого свету.

Сэгемор. Нищим? Ничего не понимаю. Всем известно, что он оставил вам, своей единственной дочери, тридцать миллионов.

Эпифания. А что такое для него тридцать миллионов? Он потерял полтораста. Обещал оставить мне двести миллионов, а оставил какие-то жалкие тридцать. Это разбило его сердце.

Сэгемор. И все же годовой доход в полтора миллиона...

Эпифания. Вы забываете о налоге на наследство, любезнейший. У меня едва остается семьсот тысяч в год. Вы понимаете, что это значит для женщины, воспитанной на доходе, который выражался семизначной цифрой? Какое унижение!

Сэгемор. Вы поражаете меня, сударыня.

Эпифания. Я собираюсь поразить себя — мне сейчас не до ваших переживаний.

Сэгемор. Ах да, да! Ваше самоубийство. Я совсем о нем забыл.

Эпифания. В самом деле? Так вот, потрудитесь на минуту вспомнить о нем и представить мне на подпись завещание, по которому я оставлю Элестеру все, что у меня есть.

Сэгемор. Чтобы унизить его?

Эпифания. Нет. Чтобы погубить его. Уничтожить. Чтобы этот выскочка сошел с рельс и разбился вдребезги. Деньги ударят ему в голову. Я уже видела, как они на него действуют.

Сэгемор. Мне тоже случалось такое видеть. Но в таких вещах никогда ничего заранее не угадаешь. Ваш муж может жениться на разумной женщине.

Эпифания. Вы правы. Внесите оговорку, что он получит наследство при условии, что в течение месяца со дня моих похорон женится на подлой твари по имени Полли Бесчулочек.

Сэгемор (записывая). Оригинальная фамилия!

Эпифания. Ее настоящее имя Патриция Смит. Но письма к Элестеру она подписывает Полли Бесчулочек, намекая, вероятно, что он должен купить ей еще дюжину.

Сэгемор (берет другой листок и пишет). Я был бы рад познакомиться с Полли.

Эпифания. Это еще почему?

Сэгемор (говорит и пишет одновременно). Она этого, несомненно, заслуживает, если уж Элестер предпочел ее вам. Обязательно попрошу его представить меня.

Эпифания. Вы не слишком тактичны, Джулиус Сэгемор.

Сэгемор. Обстоятельство, не имеющее значения, поскольку вы получаете вот это. (Вручает ей исписанный листок.)

Эпифания. Что это такое?

Сэгемор. Рецепт для самоубийства. За цианид вам придется расписаться у аптекаря. Скажите, что эта соль нужна вам, чтобы уничтожить осиное гнездо. Винная кислота безвредна. Аптекарь подумает, что она вам нужна для приготовления лимонада. Растворите оба вещества отдельно в небольшом количестве воды. Затем смешайте их. Винная кислота и поташ соединятся и дадут калийную соль винной кислоты. Она нерастворима и осядет на дно стакана, а жидкость над ней будет чистой синильной кислотой. Один глоток ее убьет вас быстрей, чем удар молнии.

Эпифания (в замешательстве мнет бумажку). Вы, кажется, весьма хладнокровно относитесь к моей смерти, мистер Сэгемор.

Сэгемор. Я привык к таким вещам.

Эпифания. Уж не хотите ли вы сказать, что у вас столько отчаявшихся клиентов, что вам приходится всегда держать рецепт наготове?

Сэгемор. Да. Это безотказное средство.

Эпифания. И вы уверены, что все они умерли мгновенно и безболезненно?

Сэгемор. Напротив. Все они живы.

Эпифания. Живы! Значит, ваше средство — безвредная фальшивка?

Сэгемор. Отнюдь. Это смертельный яд. Но они не принимают его.

Эпифания. Почему?

Сэгемор. Не знаю. Только никто не принимает.

Эпифания. А я приму. Вас же, надеюсь, повесят за то, что вы дали мне его. . с

Сэгемор. Я действую исключительно как ваш поверенный. Вы говорите, что решили покончить с собой, и приходите ко мне проконсультироваться. Я делаю все, что в моих силах, чтобы дать вам возможность умереть, не расходуя слишком много газа и не бросаясь в Серпентайн{3}. А с ваших душеприказчиков я получу шесть шиллингов восемь пенсов.

Эпифания. За что? За совет, как покончить с собой?

Сэгемор. Да, но покончить не сегодня, а завтра.

Эпифания. Зачем откладывать?

Сэгемор. Затем, что завтра это сделать ничуть не труднее, чем сегодня. А сегодня или даже завтра может произойти что-нибудь интересное. Словом, спешить некуда.

Эпифания. Вы грубиян, скотина и свинья. Моя жизнь для вас ничто. Вы даже нс спросили, что довело меня до этого. Вы наживаетесь на смерти своих клиентов.

Сэгемор. Совершенно верно. Ваша смерть дело серьезное, и улаживать ваши дела Элестер непременно поручит мне.

Эпифания. И вы надеетесь, что я лишу себя жизни, чтобы дать вам на этом заработать?

Сэгемор. Вы сами подали мне эту надежду, сударыня.

Эпифания. Боже! Что он говорит! Неужели вам никогда не приходило в голову, что женщина, жизнь которой разбита, нуждается в сочувствии, а не в пузырьке с ядом?

Сэгемор. Я, право, не могу сочувствовать самоубийству: оно как-то не внушает мне симпатии. Но уж если оно должно произойти, пусть все будет быстро и на научной основе.

Эпифания. Вы даже не спросили, что сделал мне Элестер! Сэгемор. То, что он вам сделал, потеряет всякое значение, как только вы умрете. Так стоит ли об этом беспокоиться?

Эпифания. Вы отъявленный негодяй, Джулиус Сэгемор.

Сэгемор. Охота вам так волноваться из-за меня? Рецепт поправит все.

Эпифания. К черту ваш рецепт! Нате! (Рвет рецепт в клочки и швыряет ему в лицо.)

Сэгемор (расплываясь в улыбке). Средство-то, как видите, действительно безотказное. А, теперь, когда вы спустили пары, вы, надеюсь, присядете и расскажете, в чем дело.

Эпифания. Вопль наболевшего сердца вы называете «спускать пары»?

Сэгемор. Как же еще именовать его?

Эпифания. Вы не человек, вы толстокожий носорог. И к тому же дурак.

Сэгемор. Что вы! Я всего лишь адвокат.

Эпифания. Вы дрянной адвокат. Вы не джентльмен. Вы оскорбляете меня в моем горе. Вы поддерживаете моего

мужа, а не меня. В вас нет ни порядочности, ни отзывчивости. У вас рыбья кровь и тараканья душа. Слышите? Сэгемор. Вполне. И поздравляю себя: мне придется вчинять немало исков за клевету, если только вы окажете мне честь, избрав меня своим поверенным.

Эпифания. Ошибаетесь — я никогда не позволяю себе клеветать. Мой отец досконально растолковал мне закон о клевете. Вот если б я усомнилась в вашей платежеспособности, это была бы клевета. Если бы я обвинила вас в супружеской неверности, это была бы клевета. Назвать же вас толстокожим носорогом, а вы действительно форменное толстокожее, значит всего лишь грубо оскорбить вас. Я слежу за собой и никогда не выхожу за рамки грубого оскорбления, поэтому мне ни разу не был вчинен иск за клевету. Ну что, таков закон или нет?

Сэгемор. Право, не знаю. Я проверю по справочникам.

Эпифания. Не трудитесь. Уверяю вас, закон гласит именно так. Моему отцу приходилось разъяснять законы своим адвокатам всякий раз, когда он выходил за пределы того, что другие делают каждый день. Юристы не знают законов. Они сильны лишь там, где доходит до практики, как они выражаются. А мой отец был великий человек: он каждый день совершал такое, что никому и в голову не приходило. Я, вероятно, не великая женщина, но я все-таки его дочь. И, как его дочь, я женщина выдающаяся. Поэтому указывать вам законы буду я, а ваше дело — исполнять мои указания.

Сэгемор. Это существенно упростит наши отношения, сударыня.

Эпифания. И запомните еще одно: у меня нет чувства юмора. Я не позволю смеяться над собой.

Сэгемор. Мне и в голову не приходит смеяться над клиенткой с годовым доходом в три четверти, миллиона.

Эпифания. А у вас есть чувство юмора?

Сэгемор. Я стараюсь держать его в узде, но боюсь, что оно у меня все-таки есть. Вы почему-то пробуждаете его.

Эпифания. В таком случае я, хладнокровно и тщательно взвесив каждое слово, заявляю вам, что вы бессердечный негодяй. Мое отчаяние, позор и унижение, крах всей моей жизни и полная неразбериха в ней вызывают у вас лишь смех. Если бы отец не завещал мне всячески избегать адвокатов, лишенных чувства юмора, я бы немедленно покинула эту контору и лишила вас клиентки, чье дело может принести вам целое состояние.

Сэгемор. Но, дорогая леди, мне же ничего не известно о вашем отчаянии и позоре, крахе всей вашей жизни и всем остальном. Могу ли я смеяться над тем, чего не знаю? Уверяю вас, если я все-таки смеюсь — хотя какой уж тут смех! — то смеюсь не над вашим несчастьем, а над вами.

Эпифания. Серьезно? Неужели я так смешна в своем горе?

Сэгемор. Но что у вас за горе? Да сядьте же, пожалуйста.

Эпифания. В голове у вас, кажется, только одна мысль — как бы заставить клиента сесть. Ну что ж, так и быть — сяду. (Бросается в кресло. Спинка его с треском отлетает. Эпифания вскакивает.) О боже, стоит мне сесть в кресло, как разваливается даже оно! На мне какое-то проклятье!

Сэгемор падает на стол, содрогаясь от неудержимого хохота.

Смейтесь, смейтесь, дурак, шут!

Сэгемор (вскакивает с решительным видом, подходит к книжным полкам и берет другое кресло). Погиб мой лучший поддельный Чипендейл. Он стоил мне четыре гинеи. (Подает ей кресло.) А теперь соблаговолите сесть как можно осторожнее и перестаньте осыпать меня бранными словами. После этого, если вам, конечно, будет угодно, вы расскажете мне, что же у вас стряслось. (Поднимает отломанную спинку кресла и кладет ее на стол.)

Эпифания (с достоинством усаживается). Эта поломка несколько успокоила и облегчила меня: у меня такое чувство, словно я свернула вам шею, как мне и хотелось. Итак, слушайте.

Сэгемор приближается и с серьезным видом смотрит на Эпифанию.