Помоги проекту - поделись книгой:
Эпизод 1
Макс Глэдстоун, Линдси Смит
Долгая холодная зима
1.
Татьяна Михайловна Морозова лежала ничком на шиферной крыше и старалась не окоченеть. Ей требовалась подвижность, что бы ни случилось дальше — если это
Но уличный гул был самым обычным, и никто в нем не выделялся. Ее операция, столь скрупулезно продуманная, казалась тщетной.
Таня взяла с выступа крыши бинокль — КОМЗ[1], из прочного металла и с завидной оптикой, стандартное снаряжение разведчиков КГБ — и снова оглядела Староместскую площадь. Ее пересекал одинокий прохожий, разрывая туман на своем пути, но его хмурое лицо не было похоже на лицо объекта. Она перевела взгляд с затемненной площади на фонарь возле северо-восточного входа, где, опершись о столб, стояла женщина. Таня не могла слышать, как настойчиво чиркала зажигалка, как открывалась и захлопывалась ее крышка, но представила эти звуки: они слишком хорошо были ей знакомы. Надежда скучала так же сильно, как и сама Таня, — хотя, зная Надю, Таня понимала, что для той скука была еще невыносимее. Если объект скоро не объявится, это будет еще одна бесполезная ночь. Еще одна проигранная битва.
С растущим отчаянием Таня проверила каждый вход на площадь еще раз. Информаторы сообщали, что противник использовал новый, передовой метод разведки, и это была подходящая ночь для преследования. Весь анализ подтверждал, что время идеальное: погодные условия, расположение звезд, геомагнитная обстановка — совпали все те мелочи и тонкости, на которые агенты вроде нее редко обращают внимание. Для этого существуют бюрократы. Но если Таня упустит объект снова, слишком многим людям придется за это поплатиться.
Она уже лишилась нескольких источников и не могла себе позволить потерять еще хотя бы одного. У Тани больше шансов здесь, на границе «железного занавеса», однако то же можно сказать и о ее противнике. В Москве ей было нелегко добывать информацию, просиживая дни напролет в сырых подвалах на Лубянке и притворяясь, что она не слышит криков из камер для допросов. К тому же ее семья имела большие связи и лучше умела управлять древним механизмом сплетен, который существовал задолго до разделения Востока и Запада.
Сообщения, которые удавалось передать, были краткими, их протаскивали зашифрованными в газетные объявления или в короткие радиопередачи — на таких частотах, которые пробиваются сквозь глушилки цензуры. «Мы нашли одного в Бирме», — могло говориться в сообщении, или: «Одного у нас перехватили в Марракеше». Таня не знала, какая сторона ведет, но подозревала, что силы примерно равны, и это слишком неудобно для всех.
Что-то загрохотало на крыше позади нее.
Таня опустила бинокль и взглянула на набор устройств, выстроившихся на краю крыши. В действительности это были не столько устройства — самый большой прибор не больше рублевой монеты, — сколько амулеты. Талисманы. Один дергался, как протершийся электрический провод, другой гудел и едва различимо светился. Какой-то детектор медленно оживал.
Задержав дыхание, Таня собрала волю в кулак. Вот звук, едва различимый на слух: сухой и ритмичный, шарканье и скрежет. Такой ритмичный, будто его издает машина. Но достаточно близкий. Таня вновь поднесла бинокль к глазам, и, разумеется, Надя наконец-то выбила искру из зажигалки. Объект прибыл.
Надя зажгла сигарету, но держала ее кончиком вверх, в неопределенности. «Ну же, Надя. Покажи направление, мне нужно знать, с чем работать». Яркий огонек подпрыгивал, пока Надя оглядывала площадь.
Наконец она ткнула в сторону пышно украшенного здания, похожего на свадебный торт из камня.
Таня повернулась к зданию ратуши. Вот он, темный силуэт за завесой тумана.
Она отложила бинокль и направилась к пожарному выходу.
***
Драгомир был пьян. Но, в конце концов, так и было задумано.
Он наклонился над столом, обеими руками сжимая бокал с пивом.
— И тогда я понял, что у твоего друга Джошуа две пары, — я был в этом уверен, прочел это в его глазах, глубоких, как озера. Я отлично разбираюсь в людях.
— Я в этом уверен, Драгомир. — Гейб Причард поднял бокал. — За твой успех.
С наступлением темноты бар «Водолей» наполнялся дымом и звуками джаза, доносящимися из музыкального автомата. Свечи мерцали на столах. Лампы горели тускло, гул голосов создавал фон для музыки: чешский говор перемежался с немецким и французским. Когда открывалась дверь, она притягивала взгляды, как магнит — железные опилки, но не удерживала их надолго.
— Я остался, чтобы показать ему, что не испугался. Я мог бы вытянуть валета или шестерку, и тогда его пары обесценились бы моим стритом. Благодаря этому, как его...
— Терну[2].
Драгомир растянул губы в улыбке — как лошадь, которая готовится куснуть яблоко.
— Терну! Но ты не давал мне ни валета, ни шестерки. — Он хлопал по столу в ознаменование каждой потери. — И он, как это, переповысил. Так что я выложил в центр стола все свои денежки. Хотел его припугнуть. И тут последней картой я поднял валета, дружище! — Он рассмеялся и крепко ударил Гейба по больному плечу. Гейб продолжал сиять улыбкой и посмеиваться, хотя и не так уверенно. — Гэбриел! Покер полон таких странных слов. Есть ли в нем слово для обозначения чуда?
— Таких, как ты, называют речными крысами[3], Драгомир.
— Крысы, — заметил Драгомир, — удивительные животные. Они трудолюбивы и хорошо выживают в самых неприветливых уголках земли. Где бы ты ни оказался, посмотри себе под ноги и обнаружишь крысу.
Сам Гейб не был ни крысой, ни пьяницей, но неплохо разыгрывал из себя последнего. В течение всей игры у Джоша он постоянно подливал себе холодный чай из бутылки из-под виски, а после потащил победоносного Драгомира пить в «Водолей» и перешел на «джин с тоником». Джордан, хозяйка бара, была должницей Гейба и подыгрывала ему. Она знала, что когда он заказывает особый джин с тоником, то просит придержать джин.
Чистый тоник — идеальный напиток для такого дела: Гейб никогда не любил хинин и его передергивало от каждого глотка, будто в бокале и впрямь был алкоголь.
Но сейчас он дергался не только по этой причине.
Беседа о крысах и о том, как разбираться в людях, могла означать, что Драгомир на шаг или два опережает Гейба. Гейб любил планы, любил, чтобы беседы протекали так и тогда, как и когда он того хотел, в условиях, которые он контролировал. Он собирался напоить Драгомира и вскружить ему голову. Жертва Джоша за покерным столом и его собственная ловкость рук помогли Гейбу достичь этого с легкостью — но упоенный триумфом собеседник мог выпить чересчур много или оказаться слишком взбудораженным для тонкой работы.
Гейб ощутил острую головную боль, но понадеялся, что это лишь нервы. Он подался вперед и понизил голос.
— Я рад, что тебе понравилась игра, Драгомир.
Драгомир подхватил.
— Понравилась? Это было чудесно. Такие разговоры — чувствуешь, что играешь против настоящих мужчин. Сам-то я, знаешь, в основном по шахматам: там сидишь молча, наблюдаешь — не человек, а машина. Никогда не любил азартные игры, но тут!
— Эта игра в действительности про дружбу, — заявил Гейб. — Она учит понимать людей. Когда им можно доверять. А когда нет.
— Мы еще сыграем?
— Скоро, — пообещал Гейб. Боль усилилась. Он поморщился.
— Все хорошо?
— Все хорошо, Драгомир. Просто голова разболелась.
— Ха. Перепил, дружище?
— Нет, ничего такого. — Он сосредоточился на темных глазах Драгомира, приказывая боли уйти. — Слушай, Драгомир, мы знаем друг друга уже достаточно долго. Я рад, что моя работа в посольстве позволяет нам тесно сотрудничать по экономической части. Это хорошее партнерство. — Еще одна волна боли расколола его голову пополам, ударив между словами «хорошее» и «партнерство», но он удержал интонацию. Драгомир глядел озабоченно, однако беспокоился ли он за Гейба или о предмете их беседы? Джордан смотрела на него из-за барной стойки — на них. Или он не заметил, как вскрикнул?
«Не переусердствуй. Достучись до него, установи с ним связь. Ты тянул его до сих пор, теперь покажи ему наживку и крючок». Гейб и Джош решили, что Драгомир — идеалист и патриот, умный, должно быть, раз пережил больше чисток, чем холерный больной, но все равно идеалист и патриот. Гейб тринадцать раз репетировал в штабе подходящую речь. Не предлагай денег: из-за этого мы покажемся ему продажными и порочными. Играй по-русски. Дай понять, что деньги будут, если ему потребуется, но не думай, что сможешь его купить. Не предлагай убежище. Если бы он хотел бежать, уже бежал бы.
Дай Драгомиру Миловичу, помощнику заместителя министра экономики Чехословакии, шанс стать героем. И он его примет.
Руководство сомневалось.
— Я очень ценю твою дружбу, учитывая, что пришлось пережить твоей стране за последние несколько лет, — продолжил Гейб. Он подразумевал Пражскую весну, не называя ее вслух. Советские танки на Староместской площади, конец кратких перемен в правительстве.
Именно сейчас Гейбу требовались мягкий и честный взгляд, подбородок ковбоя Мальборо и спокойствие застенчивого Джона Уэйна: «Можете мне верить, сэр, я же амэриканец, я лишь хочу поступить прально». И он бы справился, даже после сотни бокалов джина, в любом уголке мира, но не с этими жуткими ударами в голове, когда разъяренный гном будто бьет по его мозгам, пытаясь добыть из них золото. Все, что ему удалось сделать, — это не поморщиться. «Соберись, черт возьми. Толкай речь».
— Мы во многом сходимся. Ты любишь свободу. Тебе нравится, когда можно доверять человеку, который сидит напротив. Нравится самому принимать решения, думать своей головой.
Гном нашел в мозгу новую золотую жилу. Гейб поднял руку к виску, пытаясь удержаться от вскрика.
— Дружище, — проговорил Драгомир обеспокоенно, не слушая его, заботясь о Гейбе как о человеке, с которым у него возникла удивительная связь — Гейб плел ее последние полгода, кропотливо, нить за нитью, — похоже, тебе нездоровится. Наверное, стоит поискать врача.
«Я знаю людей, — не сказал Гейб, потому что слова не могли убежать от молота гнома, — которые готовы жизнь отдать за то, что ты знаешь. Ты сидишь совсем близко к министру и слышишь ту гнусь, которую Советы шепчут ему на ухо. Ты видишь важные мелочи: внезапные изменения в тратах, интерес к новым производствам в странах третьего мира, переводы сырьевого капитала, поддержанные гарантиями красных». И тогда Драгомир ответил бы: «Ах, я все это знаю, но ничем не могу помочь своей стране, своему народу». А он, Гейб, заявил бы: «Можешь. Знание, Драгомир, — это сила. Как в покере, когда ты знал, что у моего приятеля две пары. И если ты пойдешь нам навстречу — а я не прошу ни о чем серьезном, лишь мелкие подробности, расписания, ответить на пару-другую вопросов, если чувствуешь себя в безопасности, — сможешь спать спокойно, зная, что помог вогнать нож меж ребер тем лыбящимся мерзавцам, которые тихо наступили на горло твоей стране и душат ее».
Вот что он сказал бы, но добрее и взвешеннее, с мягкой айовской уверенностью, которую он с такой готовностью демонстрировал контактам в Каире и Мадриде, в Бангкоке и Милане. А Драгомир, как все мужчины и женщины до него, внимал бы его словам, слушал свое сердце и обнаружил бы, что в потайном уголке выковал, сам того не желая и не подозревая об этом, орудие для Гейба: молот, возможно, или гаечный ключ, или отвертку, или монтировку, или нож. Какой-то инструмент, готовый к использованию.
Вот что он сказал бы, но гном врезал по мозжечку — и вместо этого Гейб выкрикнул ругательство из пяти букв, совершенно неуместное.
***
Таня и Надя встретились в квартале к западу от площади, опередив объект. Улица была лоскутным одеялом из света и тени, все вокруг расплывалось в пятна, которые либо растворялись во мгле, либо тонули в свете фонарей. Вынужденные полагаться на собственное ненадежное зрение, напарницы оказались в невыгодном положении.
Лучше сосредоточиться на том, что можно обернуть в свою пользу, свести недостатки к минимуму и задействовать свои сильные стороны. Так же, как их предшественники украли секреты производства атомной бомбы вместо того, чтобы изобретать ее самостоятельно. У Тани с Надей были три преимущества перед объектом: во-первых, они точно знали, что он выберет кратчайший путь до места назначения; во-вторых, объект будет идти ровным шагом; в-третьих — и это, пожалуй, главное, — объект понятия не имел, что они его ищут.
По правде, Таня скорее предпочла бы выслеживать свою жертву среди привычных пьющих, мнительных дипломатов — на такие задания ее обычно и направлял глава резидентуры. Эти мужчины всегда были готовы махать кулаками, ожидая встретить шпионов повсюду, гремучая смесь алкоголя и навыков контрразведки вынуждала их петлять вокруг Староместской площади в попытках запутать реальную и воображаемую слежку. Но это все, на что их хватало, — ни на что более. Дипломаты, работники департаментов сельского хозяйства, атташе по культуре и им подобные редко выказывали хоть толику того упорства, которое напарницы без сомнения обнаружат у сегодняшнего объекта.
— Не могу как следует разглядеть, — проговорила Надя, понизив голос, чтобы эхо не отлетало от каменных зданий. — Все не пойму, за кем он идет.
— Мы недалеко от «Водолея». — Таня указала на узкую извилистую улочку, выступавшую из темноты сквозь расплывчатые очертания балконов и херувимчиков. — Вечно там что-то происходит.
— Ну, попробуем остановить его, пока не подобрался слишком близко. Меньше всего нам нужна драка со сверхзаряженным конструктом. — Надя бросила сигарету в сугроб. — Гасителей у тебя хватит?
Таня сжала зубы. Под градом постоянных сомнений ее деда и Надиных упреков она неизбежно чувствовала себя дитем малым, которое неуклюже плетется за старшими. Разве она недостаточно себя проявила? Но она кивнула и выдохнула.
— Я готова.
— Отлично. — Надя размяла шею и плечи — боец внутри нее готовился к драке. — Раз уж мы не знаем точно, с чем связались, действуем по старинке. Ты ведешь, узнаешь, за кем наш объект следит. Попробуй поскорее отвести этого человека в безопасное место. Используй потайную комнату «Водолея», если придется, но постарайся не вовлекать в дело барменшу. Я вернусь и задержу или обезврежу объект.
Таня не стала говорить, что именно так их последнюю операцию спланировала она сама, только теперь они поменялись ролями. Та операция относилась к другому миру — к совершенно иному кругу проблем. К их обыденному дневному миру геополитической борьбы, поиска обрывков информации, которая могла изменить судьбы правительств и целых континентов. Как мелко это все выглядело сейчас.
«Нет», — подумала Таня, разглядывая объект вдалеке. Его конечности — определенно каменные, скрепленные металлом и множеством других элементов — блестели в тусклом свете фонарей в квартале от нее. Конструкт, созданный могущественными волшебниками и оживленный энергией элементалей. Существо, ведомое единственной целью — преследовать Носителя элементаля.
В этом мире все было иначе.
***
Гном принялся ввинчиваться в позвоночник Гейба. Гейб поморщился и схватился за край стола.
— Дружище, — сказал Драгомир. — Тебе нездоровится. Нужно найти врача.
— Ничего, Драгомир. — Гейб словно перемалывал слова зубами. — Я должен попросить тебя кое о чем. — Молоты стучали по вискам.
«Посмотри Драгомиру в глаза. Будь Джоном Уэйном».
— Возможно, ты знаешь, что я не... — Он сжал челюсти, преодолевая спазм. Джордан отложила полотенце, следя за ним в открытую. Черт, он привлекал слишком много внимания. — Ты не удивишься, когда узнаешь, что я не работаю... — Но он оборвал фразу, чтобы поскорее сделать вдох, пока боль проносилась вверх и вниз по позвоночнику.
Бравых офицеров может хватить удар на задании. У всех случаются сердечные приступы. Но это не похоже на инфаркт. Яд? Он не оставлял свой бокал без присмотра — это была бы ошибка новичка. Мог ли Драгомир... Нет. Они следили за ним. Знали его. Он не убийца.
Драгомир схватил его за запястье.
— Гэбриел, позволь отвезти тебя в больницу. Или хотя бы в посольство. Тебе больно. Тебе окажут помощь.
Но позволить Драгомиру засветиться с ним в больнице или — еще хуже — войти вместе с ним в американское посольство — разве после этого от источника будет какая-то польза? Гейб с усилием качнул головой.
Тень заслонила ему свет.
— Я позабочусь о нем. Я уже видала такое.
Джордан Римз положила руки на стол, нависнув над мужчинами. Серебряные нити в ее темных волосах блестели на свету.
Драгомир уставился на нее в изумлении. Как и весь бар.
«Это слишком, — хотел сказать ей Гейб. — Ты привлекаешь внимание». Хотя и Гейб привлекал его, прямо здесь и сейчас.
— Он мой друг, — повторил Драгомир. — Я отведу его в больницу.
— Вы, — ответила Джордан, — должны уйти, немедленно. Вам давно пора спать, помощник замминистра. Ваша жена, вне сомнений, волнуется. Со мной он в безопасности.
— Не могу. — Он держался за Гейба, но почему? Может, Драгомир знал, что хотел сказать Гейб, может, он собирался согласиться, если бы только Гейбу удалось выжать из себя чертовы слова?
— Можете, — сказала она и взглянула прямо на него. Когда она повернула голову, зазвучала музыка: зазвенели нежные колокольчики, а глаза Джордан были широко раскрыты. Драгомир побледнел. Он попытался заговорить, но голос исчез. — Идите.
Драгомир выскочил из полукабинета и остановился. Направился к двери, все еще оглядываясь на Гейба, пока тот смотрел, как месяцы работы идут прахом. Драгомир нащупал дверь, открыл ее и пошатываясь вышел в завывавшую вьюгу.
Когда он убрался, Джордан кивнула — словно это она все подстроила.
— Я боялась, он будет настаивать на больнице. От этого всем было бы только хуже.
— Ты хоть представляешь, как долго я к нему подбирался? — прошипел он по-коптски.
— Все это ни к чему, если ты упадешь замертво в моем баре.
— Ты не имеешь права... — Но не успел он договорить, как мир поредел и завертелся, а стол устремился навстречу его лицу.
***
Таня отошла от преследуемого на достаточное расстояние, чтобы Надя увидела ее, и они встретились с ней взглядами. «Слияние», — прошептала Надя одними губами. То есть пересечение двух силовых линий — источников энергии, опоясывающих весь мир: некоторые проходят сквозь Прагу. Их можно использовать, чтобы зарядить что угодно — от мельчайшего амулета до огромного ритуала, проводимого сотнями волшебников.
То самое слияние, к которому они приближались, протекало под баром «Водолей» — к неудовольствию большинства волшебников центральной Восточной Европы. Владелица бара, Джордан Римз, была не слишком-то дружелюбна к ведомственному колдовству, вне зависимости от ведомства. И по причинам, которые Таня предпочитала не уточнять, она особенно недолюбливала ведьм, служивших в разведке КГБ.
Надя выдержала Танин взгляд: «Принято». Они могли использовать силовые линии для собственных ритуалов, чтобы остановить конструкт. С легкостью. Тогда все, что от них требуется, — это загнать в угол существо, созданное магией элементалей для одной-единственной цели: преследования и поимки Носителя. Задача, которую он будет выполнять бесконечно, пока не поймает жертву или не рассыпется на базовые составляющие. «Да, — Таня изогнула губы в ухмылке, — все настолько просто».
Надя потянулась к своему рюкзаку и достала маленький талисман. Таня не могла разглядеть, но прекрасно представляла, что выбрала Надя: два камня с полоской высохшей земли между ними, изящно перетянутые тонкой медной проволокой. Надя резко дохнула на амулет, чтобы тот получил последний компонент, и швырнула его через плечо конструкта так сильно, как только могла.
Талисман звякнул о булыжную мостовую в нескольких метрах впереди существа. Сначала ничего не изменилось. Таня использовала эту отсрочку, чтобы, пробежав квартал, еще раз поравняться с конструктом. И тут нога чудища опустилась возле талисмана.
Кинжал из камня и плотно утрамбованной земли выскочил из-под булыжников, отправив монстра в полет: существо взметнулось вверх на два этажа. Трещина от сместившегося слоя земли поползла по богато украшенным фасадам вдоль улицы. Таня съежилась от звука — но время для игры в прятки закончилось. Нельзя допустить, чтобы эта тварь настигла Носителя. Конструкт рухнул на спину посреди улицы, отчаянно размахивая конечностями, и его механический гул перешел в тошнотворный визг.
Поделиться книгой: