Твое время принадлежит мне (СИ)

Твоё время принадлежит мне

Перемены ей к лицу

Я сильно спешила, отпросилась на час с работы, но судьба в последнее время мне не благоволила. Прошло полтора месяца, следователь так и не позвонил, сам трубку перестал брать через неделю, а по общему телефону говорили, что он либо на выезде, либо в отпуске, либо на больничном. Когда я перезвонила в один день с разницей в два часа, а он из отпуска вышел на больничный, стало очевидно, что разговора со мной он старательно избегает. Впрочем, это было ясно и после пяти вызовов без ответа на мобильный, но я привыкла искать и находить в людях только хорошее. Инга всегда потешалась над этим, не понимала, но принимала меня такой, какая я есть: немного странной, слегка зажатой.

Воспоминания о подруге отозвались тупой болью в сердце и я ускорила шаг, то и дело поглядывая на часы. До конца его рабочего дня оставалось всего пятнадцать минут, но я не теряла надежды застать его, точно зная, что разговор не продлится дольше. Навстречу мне сплошным потоком шли люди, я всматривалась в лица, стараясь не пропустить следователя, если он уже отправился домой, но продолжала двигаться к цели, то есть, к участку.

Знакомый затхлый запах ударил в нос, едва я открыла входную дверь, как будто пытался вытолкнуть меня обратно, туда, где цветёт черёмуха, где после дождя воздух свежий, а в лужах отражаются лучи уходящего солнца, но я упрямо шагнула внутрь, проскользнув на мокром линолеуме. Прошла узким коридором и постучала в третий кабинет. Ответить мне не потрудились, я открыла дверь и по инерции сделала несколько шагов, хотя нужный стол и так отлично просматривался и был пуст.

— А Виктор Сергеевич… — промямлила, обращаясь сразу к двум его коллегам, а один ответил, не поднимая головы:

— Его нет.

— А будет сегодня? — спросила заискивающе, он поднял голову с недовольным видом и поморщился, узнав меня.

— Не докладывал, — ответил грубо, а я промямлила:

— Извините, — и начала пятиться к двери, опустив голову.

Нижняя губа дрожала, на глазах наворачивались слёзы, я почувствовала движение за спиной, а тот, с кем я разговаривала, посмотрел на меня выразительно и слегка мотнул головой. Я обернулась, но никого позади уже не обнаружила. Слёзы покатились из глаз, я быстро смахнула их и пошла из кабинета, отлично поняв, что происходит: он не желал со мной разговаривать ни по телефону, ни лично.

Открыла дверь, а мимо меня пронёсся, печатая шаг, второй мужчина из кабинета и торопливо зашагал в противоположную от выхода сторону.

— Может, хватит уже? — услышала в конце коридора и слегка притормозила. — Расскажи, как есть, она так и будет таскаться.

— Тебе надо — ты и объясняйся, — ответил знакомый голос раздраженно, — ещё я перед сопливыми девчонками не отчитывался, мне начальства за глаза.

— Как по-взрослому, — вздохнул тот в ответ, послышались шаги, а я быстро развернулась и почти бегом устремилась к выходу. Быть застуканной за подслушиваем очень не хотелось. — Девушка! — послышался грозный оклик, я встала, как вкопанная, не успев свернуть за угол, поморщилась в досаде и осталась стоять неподвижно. — Как там Вас? Шутова, Шотова…

— Шустова, — ответила, разворачиваясь, а он мотнул головой в сторону кабинета:

— Зайдите.

Я засеменила обратно, села на указанный стул и сложила руки на коленях, что, наверное, выглядело дико. Просто мой внешний вид никак не вязался ни с моим мягким, покладистым характером, ни с мироощущением, прочно закрепившись ещё со студенчества по совершенно непонятным причинам. Инга называла это внутренним протестом и с ухмылкой дарила на каждый день рождения очередную сережку, а я настырно продолжала их носить.

— Какие у Вас вопросы? — спросил сдержанно.

— Как продвигается расследование? — голос дрогнул от волнения, а он слегка растерялся. Почему-то люди полагают, что я должна быть дерзкой грубиянкой.

— Ни шатко, ни валко, — ответил со вздохом. — И Ваши бесконечные звонки скорее отвлекают, чем помогают.

— Понимаю, — губа снова дрогнула, он начал с интересом разглядывать меня, откинувшись на стуле и слегка нахмурив брови, а я спросила тихо: — Совсем никаких зацепок?

— Посмотрите на мой стол, — кивнул он на папки с номерами дел. — Семнадцать ножевых по району. Понимаете? Семнадцать. И, между прочим, двоих убили практически на том же самом месте, что и Вашу подругу. И это только за последние полгода. Но Вы, наверняка, в курсе, раз живете в соседнем доме.

— В курсе, — кивнула согласно. — Но то были обычные ограбления и мужчины не местные…

— Такие же ограбления, как и в случае с Вашей подругой, — развёл он руками. — И об этом Вам прекрасно известно, раз именно Вы ее и обнаружили. Сумочка, деньги, часы, украшения — забрали все, — я открыла рот, но он поднял руку, сказав сурово: — Ваши доводы относительно того, что Вы в этом районе выросли, вас все знают и пальцем бы не тронули, мы, разумеется, рассмотрели. Но другого мотива для убийства нет. Если не брать в расчёт лично Вас, ведь ее квартира отошла Вам по завещанию.

Я поморщилась, а он тихо усмехнулся.

— Спасибо, — ответила тихо и поднялась, — не смею больше отнимать у Вас время.

— Если будут новости или вопросы, мы сами с Вами свяжемся, — сказал вкрадчиво, а я кивнула:

— Я поняла, я слишком назойлива. Прошу прощения, — ответила вежливо и развернулась, успев поймать его настороженный взгляд. Видимо, он почуял издевку, но ничего подобного и в мыслях не было.

На самом деле, мысль была всего одна: семнадцать ножевых по району. Им просто плевать.

Я уныло поплелась на остановку, где ожидало транспорт человек пятнадцать, не меньше, но вокруг меня образовалось свободное пространство в метр. Люди косились, пытаясь не смотреть, но это было выше их сил. Что тут сказать, выглядела я своеобразно. В тринадцать я проколола себе бровь, через месяц нос, ещё через два — пупок и язык, облачилась в чёрное и бесформенное и с тех пор предпочитала именно этот образ. Волосы были выкрашены в цвет вороньего крыла, слегка отливая синим на солнце, синяя или чёрная губная помада, темная подводка и густо накрашенные ресницы.

Подъехал автобус, я с трудом влезла, а женщина рядом покрепче прижала к себе сумочку, сурово сдвинув брови у переносицы. Обычная реакция, которая уже должна была войти у меня в привычку, но каждый раз было немного обидно. Люди сторонились, что меня вполне устраивало, после смерти родителей в моей жизни было лишь два человека — бабушка, которой пришлось переехать из-за меня в город, и Инга, соседка по площадке, с которой мы дружили ещё с бессознательного возраста, и, по сути, комфортно я себя чувствовала лишь на районе, где знала всех и каждого, и на работе в музыкальном салоне, куда моя внешность отлично вписалась.

Автобус постепенно пустел, мне же надо было ехать до конечной, я пристроилась на свободном кресле и уставилась в окно, углубившись в свои мысли, пока кто-то по-хозяйски не обнял меня, гаркнув на ухо:

— Здорова, Нинель! — с легкой подачи Инги на районе меня иначе уже и не называли.

— Привет, мой хороший, — отозвалась ласково, поворачиваясь, а Генка шумно поцеловал меня в голову.

— Чего кислая такая?

— В участок ездила, — ответила со вздохом, а он поморщился:

— Не понимаю, на что ты рассчитываешь. Ясное дело, никого не найдут. Не наш, я говорил тебе, да что говорить — сама знаешь.

— Знаю, Ген, но это же следователи, улики собирали, отпечатки там всякие… — начала с запалом, а он демонстративно закатил глаза, а потом посмотрел с состраданием и сказал:

— Забудь и живи дальше, — я слегка поморщилась, а он продолжил: — Это жизнь, девочка.

— У меня никого не осталось, понимаешь? — сказала дрогнувшим голосом, а он нахмурился:

— Понимаю. Заведи себе мужика. Ну или кота. Оставь это, Нинель, пустое. Никого не найдут.

— Я найду, — сказала неожиданно даже для самой себя, а Гена слабо прыснул:

— Будешь приставать к людям с расспросами? Да тебя дальше нашего двора за три метра обходят.

— То есть, я уродлива? — скривилась в ответ, а он поморщился:

— Я этого не говорил. Но… ты фрик, короче. Не обижайся. Если бы мы пешком под стол вместе не ходили, я бы даже здороваться не стал.

— Ну, спасибо, дорогой, — фыркнула, а он улыбнулся:

— Выше нос. Инга терпеть не могла, когда ты куксишься.

— Это правда, — расцвела в ответ, вспоминая улыбчивую подругу.

Мы вышли на остановку, Гена потряс ворот потной футболки и шумно выдохнул:

— Пекло. Как ты не сварилась в этом прикиде?

— Привычка, — пожала плечами, а потом махнула рукой на прощанье: — Зайду в магазин.

Пошла к продуктовому, но резко сменила направление и завернула в парикмахерскую.

— О, Нинель, — поздоровалась Светка, — корни уже?

— Не совсем… — ответила задумчиво и плюхнулась в единственное кресло. — Сколько у тебя времени?

— Вообще ни одной записи, — скривилась мастер. — Все по дачам, да по речкам.

— А чего не закрылась? — удивилась, распуская волосы, а она начала деловито прилаживать накидку.

— Да мало ли… вот, ты заглянула, деньги не лишние, сама знаешь. Чего придумала?

— Сможешь мне мой цвет вернуть? — спросила со вздохом, а она присвистнула:

— Неожиданно. Смогу, конечно, что я, безрукая чтоли? Но это часа на четыре и прям в оттенок не попаду, это невозможно.

— Не спешу, — пожала плечами и приготовилась дремать, но не тут-то было: Светка начала со скуки трещать без умолку, преимущественно засыпая вопросами:

— С чего вдруг такие перемены? Влюбилась, что ли?

— Нет, — поморщилась в ответ, — в память об Инге.

— Тогда давай ее цвет сделаю, — воодушевилась мастер, — На твой натуральный очень похож, будешь у нас платиновой блондинкой.

— Давай, — согласилась охотно, а она спросила игриво:

— Что там твой квартирант? Не съехал ещё?

— Живет, — пожала плечами равнодушно, а потом добавила: — Наверное. Я его вижу раз в месяц, когда он деньги приносит.

— Я вообще пару раз всего, — ответила с тяжким вздохом. — Такой красавчик и без кольца…

— У нас с тобой разные представления о красоте, — хихикнула в ответ, а она потрясла чёрной прядью в воздухе, фыркнув:

— Это уж точно, — продолжила работу и пожала плечами: — Не знаю, как по мне — симпатичный. Глаза зелёные — редкость. Ну, шрам через пол рожи, подумаешь…

— Через щеку, — поправила, а она махнула рукой:

— Тем более. Одет прилично, тачка есть, что ещё нужно? Мы люди простые.

— Так-то да, — слегка пожала плечами в ответ. — Хмурый он какой-то, разговаривает сквозь зубы.

— А что ему с тобой, чай с плюшками распивать? Серьёзный парень, да и лучше так, чем как Гошка: трещит без умолку, похлеще моего.

— Кстати, об этом, — вздохнула и посмотрела на неё через зеркало.

— Ладно, ладно, — хмыкнула беззлобно и сосредоточилась на моих волосах, а я слегка улыбнулась и прикрыла глаза, начав дремать от ее легких прикосновений, а она тихо напевала и не давала мне погрузиться в глубокий сон.

Потом всучила какие-то журналы и побежала домой развесить белье из стиральной машинки, а я уставилась на себя в зеркало невидящим взглядом и думала о подруге.

Она была для меня, как сестра. Заводная, жизнерадостная, не способная сидеть на месте. Мой локомотив, вытянувший из пучины отчаяния, когда в тринадцать я лишилась обоих родителей из-за автомобильной аварии. Мы прекрасно дополняли друг друга: она светилась снаружи, была яркой и улыбчивой, но такой стервозной по натуре, что женщины предпочитали ее сторониться, а мужчины после одной-двух ночей бежали, как от огня, я же, напротив, наполнена внутренним светом, всегда отличалась добрым нравом, но выглядела чернее тучи.

Она — эффектная блондинка в откровенных нарядах, я — обвешенная металлом фрик, по меткому замечанию Генки, соседа снизу. Ещё один заметный персонаж нашей нетипичной компании: крупный рослый парень, абсолютно лысый, с густой бородой и татуировками, со временем заполонившими весь торс, руки и спину. Перемещался в пространстве исключительно на своём видавшем виды «Харлее», который в очередной раз приказал долго жить. Климат у нас был мягкий, южный, снега зимой мало, так что эксплуатировал его он и в хвост и в гриву круглый год, а средствами особенно похвастать не мог, занимаясь ремонтом все тех же байков в местном автосервисе.

Когда наша троица выходила за пределы района, к нам были прикованы взгляды, что невероятно смешило Ингу, получавшую от внимания бездну удовольствия. Работу она себе выбрала под стать — танцевала у шеста в мужском клубе в центре и совершенно этого не стеснялась. Отца у неё никогда не было, ее мать сама толком не знала, от кого забеременела, и когда Инге исполнилось восемнадцать, собралась и уехала в неизвестном направлении с очередным ухажером. Через три года он вернулся без неё и сообщил, что она утонула, оставив записку в двери, в которой не было даже адреса, где она была похоронена. Инга лишь пожала плечами и продолжила жить, как жила, сделала хороший ремонт и предложила съехаться, а мою квартиру сдавать. Предложение было разумным, я и так у неё практически жила, к себе заглядывая только за вещами, и вот уже пять лет квартира сдаётся, принося дополнительный доход, пусть и скромный.

Последний квартирант объявился около полугода назад, проблем не доставлял, платил исправно, а Инга подшучивала, что он там не живет, а хранит что-то подпольное, чем сильно меня нервировала, но проверять я не рискнула. Пусть хранит, тут в каждой второй квартире есть что-то незаконное.

Последней ее выдумкой было сделать парные татуировки, что Гена поддержал с энтузиазмом и отвёл нас к своему мастеру. Картинку тоже выбирала она и теперь на моем запястье красовался небольшой ключ, выполненный с поразительной точностью, а на ее был аккуратный замок.

— Пора смывать, — сказала запыхавшаяся Светлана, едва открыла дверь, а я бросила на себя взгляд в зеркало и уточнила:

— И уже давно?

— Обижаешь, — поморщилась мастер, — минута в минуту, — смыла краску, сняла полотенце, а я нервно сглотнула. — Спокойствие, это предварительный этап, — сказала быстро, увидев мое выражение лица. Я слабо улыбнулась и закрыла глаза, философски решив, что всегда можно закрасить это безобразие привычным чёрным.

Спустя еще полтора часа она вновь смыла краску, усадила меня спиной к зеркалу, подравняла по длине и посушила.

— Что там? — спросила, когда она сделала два шага назад и начала придирчиво меня рассматривать.

— Сотри хоть помаду, — скривилась она в ответ, — выглядит странно.

— Потом, — отмахнулась и, не глядя на себя, натянула кофту с капюшоном, расплатилась и пулей понеслась домой.

Закрыла дверь, прислонившись к ней спиной, и долго не могла заставить себя посмотреть в зеркало, а когда решилась, замерла в растерянности, но через секунду прыснула и громко рассмеялась. Инга бы оценила: выглядит не просто странно, а совершенно нелепо, хотя, должна отметить, работа Светланы — выше всяких похвал. Совершенно не понятно, почему она до сих пор тухнет в своём крошечном подвальчике.

Я прошла в ванну, смыла косметику и сняла пирсинг с лица. Остались раздражающие отметины, я взяла Ингину косметичку и через полчаса с интересом рассматривала себя в зеркале. Этого показалось мало, я сняла с себя все чёрное, порылась в ее шкафу и облачилась в джинсовые шорты и белую маечку, вздохнув свободнее. Гене я нагло соврала — в чёрном было ужасно жарко. Прошлась по квартире, чувствуя непривычную свободу, распахнула окна, впуская вечернюю прохладу, и от нечего делать принялась за уборку, но вскоре просто окопалась в комнате Инги, перекладывая ее вещи с места на место.

В дверь позвонили, я мельком взглянула на часы и пошла открывать. Выглянула в глазок, увидела хмурого Генку, открыла дверь и бросилась за угол, крикнув на ходу:

— Заходи!

— А я это, смотрю — свет у Инги в комнате, — сказал громко, проходя, — ты где?

— Тут, — пробубнила и высунула руку в проход.

— Голая, что ли? — удивился, а я вздохнула:

— Вроде того.

— Ну так оденься, — буркнул в ответ. — Я бутылку коньяка принёс, посидим, вспомним… — я сделала пару шагов, друг поставил бутылку на столик, мотнул головой и долго разглядывал, прежде чем выдал: — Ну, ахереть теперь.

— Как это понимать? — вздохнула и потянулась за коньяком, а он перехватил мою руку, поднял ее вверх и крутанул меня вокруг своей оси.

— Ну, ахренеть! — воскликнул возмущённо.