Дом колдуна

— А я? — влез Глеб, всегда пытающийся получить не меньше, чем я.

— И ты туда же! — проворчала она. — Оба идите!.. И если через неделю не вернетесь, я к вам сама приеду! — и, пригрозив нам пальчиком, сбросила вызов.

Ой, напугала. “Сама” — звучало круто, но невероятно. Несмотря на боевитость, ведьмочка всегда нуждалась в заботливых руках, которые ее с места на место перенесут — желательно, как котенка в специальной сумочке.

— О, тебе еще и сообщение пришло, — Глеб, явно вжившийся в роль секретаря, снова ковырялся в моем смартфоне. — От Ульяны, надо же… Пишет, что ты свой альбом в комнате забыл. И интересуется, — он ухмыльнулся, — неужели ты в столице рисовать не собираешься?

— Все мои сообщения будешь читать? — поинтересовался я и, слегка надавив на эту настырную душу, стряхнул его пальцы с моего смартфона.

— А чем еще заняться-то? — отозвался друг, растирая на миг оцепеневшие костяшки. — Руль ты мне не даешь… Нет, серьезно, Улька убирает твою комнату. Так мило… — он закатил глаза. — А это вообще ее обязанность? И почему тогда только твою? Или твоя пыль чем-то лучше, чем, например, моя?

Да что ж ты начинаешь эту тему — раз за разом. Терпение мое испытываешь или реакции какой ждешь?

— По-моему, — заметил я, — уже пора смириться с тем, что девушка давным-давно отвергла твои обезьяньи приставания.

— Вот увидишь, — самоуверенно заявил этот поганец, — когда-нибудь я обязательно с ней пересплю!

— Куплю торт “Наполеон” в честь твоих грандиозных планов.

— И себе возьми, — парировал он. — Если уж мне не светит, то и у тебя без шансов!

Ну да, конечно — я вообще-то с ней девственность потерял и был в ней больше раз, чем ты вообще сосчитать сможешь. Вот только ты об этом не знаешь — потому что ты же изведешься весь, пытаясь понять, как тебе с этим жить дальше. Хотя в этой ситуации мне больше жалко саму Ульяну, на которую бы тут же полилась лавина идиотских шуток и подкатов. Не для того чтобы мне навредить — просто Глеб такой человек, ему нравится все, что нравится мне. И после фразы “моя, не трогай” его тянет трогать еще сильнее. Обычно это весело, но не в этом случае.

Да и вообще, если я хоть что-то понимаю в девушках — а я как человек воспитанный двумя десятками девушек прекрасно их понимаю, — то с ней ты никогда не переспишь. Потому что для Ульяны есть только один способ потерять меня, и она никогда на это не пойдет.

А ей есть что терять — это просто ты не в курсе.

Наконец дорожные указатели сообщили, что Петербург уже совсем близко. Деревья и кусты вдоль трассы сменились небольшими домиками, густо застроенными, будто наезжавшими один на другой. Казалось, их жители стремились урвать себе кусочек пространства побольше, обделив других. Узнаю столицу.

Куда ни посмотри, лепнина на фасаде, раскинувшиеся мезонины, витые калитки, заборы из мрамора, причудливые фигурки во дворах — все хотели выделиться, стать заметнее на фоне соседей. На что они надеятся? Что императорский кортеж, проезжая мимо, вдруг остановится рядом с одним из таких заборов, и сам глава империи похвалит его владельца за оригинальность? В любом случае, людские амбиции уже выпячивались вовсю — а ведь мы еще только подъезжали к столице.

— Долго ли, коротко ли, — воодушевленно заговорил рядом Глеб, явно придумывая очередную сказку, — а два одиноких юноши, уставшие от суровых нравов провинции…

То есть девок сенных по углам зажимать — это суровые нравы?

— … едут в развратную столицу, чтобы вкусить плоды ее разврата… В мир гордыни и похоти, чтобы предаться им сполна…

— Думаю, ты переоцениваешь столицу, — заметил я.

Хотя чего уж, это черта любого провинциала.

— А у тебя вообще какие планы на этот дом? — в глазах друга запрыгали бесенята. — Давай бизнес намутим, удивим отца! Давай кабаре сами себе сделаем!

Вряд ли “удивим” в этом случае правильное слово.

— А чего размениваться на такие мелочи? — усмехнулся я, сворачивая в нужную сторону. — Может, сразу публичный дом откроешь?

— Ну, может, и открою, — хмыкнул Глеб. — А чего такого? В столице это легально. И вообще, не нравится мне твоя ирония…

— Вот заведи свой дом, там и делай, что хочешь.

— А как же, — прищурился друг, — все мое — твое?

— Домов и женщин это не касается.

— Вот же заговорил! — фыркнул он. — Всегда знал, что наследство портит людей…

Остаток пути Глеб с воодушевлением изучал интернет, ища места, где можно сполна предаться похоти и разврату. Благо, в столице их было предостаточно.

Наконец мы въехали в город и, немного покатавшись по каменным улочкам, мимо словно сросшихся друг с другом домов, объехав несколько каналов и мостов, добрались до нужного места — не в центре, скорее ближе к окраинам. Никто бы в центре не был рад такому дому. Когда-то давно здесь было глубокое болото, и в воздухе будто до сих пор веяло прохладой и сыростью. Внедорожник неспешно поехал вперед — вдоль знакомых особнячков. Правда, двенадцать лет назад они казались мне выше и шире — видимо, время пошло им не на пользу.

Оставался всего один поворот за каменный угол — самый последний на пути. Однако прямо перед ним был установлен временный дорожный знак, которого раньше тут точно не было. Металлическая ярко-красная табличка со всей официальностью сообщала, что проезд далее запрещен. Но в глаза бросался даже не сам знак, а герб империи сверху. Позолоченный двуглавый орел хищно раскинул крылья, как бы советуя сменить маршрут и не рисковать — даже не советуя, а приказывая. Обычные чиновники такие знаки поставить не могут — такие ставят только имперские спецслужбы.

Словно этого мало, под ним болталась еще одна табличка: “Осквернено. Опасная зона” — а под ней сочно-синяя печать Святейшего Синода. Чтобы уж наверняка никто сюда не полез.

Я снова взялся за руль и тронулся вперед.

— А чего ты не объезжаешь? — не понял Глеб.

— Так нам сюда.

— И что, прямо так и поедешь? — прищурился он. — Сюда же нельзя.

Я взглянул на бардачок, где лежала доверенность.

— Мне можно.

И прав быть здесь у меня намного больше, чем давала эта несчастная бумажка.

Ep. 06. Дом колдуна (VI)

Знак, запрещавший проезд, остался позади, и мы вторглись в каменный проулок, непривычно пустынный, словно заброшенный. Буквально в паре поворотов отсюда бурлил большой город, сновали машины и пешеходы, а здесь царила глухая тишина. Только и слышно, как наша машина пробиралась вперед по брусчатке. Дома слева и справа казались неживыми, как декорации — окна плотно закрыты, двери заперты на замки. И ни одного мелькания — ни снаружи, ни внутри.

— Вот тебе и кабаре… — пробормотал Глеб, оглядываясь по сторонам.

Ну а что ты хотел? Дом колдуна — это тебе не пряничная избушка и не парк аттракционов, куда по выходным возят детей. Хотя, конечно, и не такая мертвая зона.

— А вот и он, — я подъехал к железным пикам ворот. — Дом, милый дом…

Три пустых особняка до и три после — а он в самом центре как причина этой пустоты. Двухэтажный, старинный, из черного камня, казавшийся готично-мрачным даже в самый светлый день. Темная башня сурово протыкала небо, делая дом выше всех соседей. Входную дверь украшала ручка в форме оскалившейся собачьей пасти, готовой цапнуть гостя за ладонь. Радушием хозяин этого места никогда не отличался.

Однако сейчас дом смотрелся намного мрачнее, чем обычно. Рядом с окнами гостиной, которые выглядели вполне буднично, виднелись окна хозяйского кабинета, будто завешанные темными шторами. Но если приглядеться — вместо штор на самом деле была густая чернота, вязкая настолько, что за ней не просматривалось ничего — лишь тяжелый туман, наглядно демонстрируя, что значит “Осквернено. Опасная зона”.

Я взялся за железную собачью пасть, и входная дверь со скрипом распахнулась. В глаза тут же ударил сочный серебряный блеск. Стены узкого коридорчика, как гирляндами, были обвешаны крестами и оберегами Синода, которые смотрелись здесь нелепо, словно непрошеные гости. Раздвинув парочку, я положил руку на свободный участок. Холод камня мигом пробежался по коже. Пара мгновений — и по ту сторону стены что-то стукнуло в ответ, будто сердце ударило под моей ладонью — и тут же замолкло. Зато побрякушки Синода задребезжали. Как же их здесь много — они мешают слышать.

— Да уж, — пробормотал Глеб, осматриваясь, — идея с кабаре точно отпадает. И с борделем тоже… Тут не трахаться хочется, а молиться…

Ну надо же — наконец-то в мире появились места, где тебе не хочется трахаться. Неужели взрослеешь?

Наконец мы вошли в просторную гостиную, стены которой тоже оказались изуродованными. Куда ни взгляни, повсюду болтались причудливые фигурки защитных оберегов и серебряные кресты — превращая стены в безвкусные стенды с какой-нибудь барахолки. Смотрю, Синод прямо-таки не поскупился. Зато теперь стало понятно почему: со всех сторон свисали крупные черные капли, словно зашел не в дом, а в пещеру со сталактитами. Стены будто сочились скверной, то ли плакали ею, то ли гноились. Еще более густая чернота окутывала дверь в кабинет хозяина, чьи окна мы уже видели с улицы.

В гостиной нас ждали двое. Однако ни один живой взгляд не ловил внимания так же быстро, как нарисованный взгляд холодных черных глаз. Темные волосы без седины, искривленные в подобии улыбки губы, острые высокие скулы, придававшие лицу хищное выражение. Над камином, потухшим сейчас — но я помню времена, когда он еще горел, — висел большой портрет хозяина дома, Григория Марковича Павловского собственной персоной, чьи черные глаза смотрели с навечно застывшим презрением. Последний раз я видел его лишь мельком около года назад, когда он приезжал с коротким визитом к брату, не удосужившись поздороваться больше ни с кем. Хотя с кем ему еще было здороваться? Больше он там никому не нужен.

Под портретом стояла черная ваза — единственное украшение каминной полки, которого раньше тут точно не было. Урна с горстью праха — все, что осталось от великого и ужасного колдуна.

— Приехали, — торопливо шагнул к нам ждавший внутри приказчик и протянул руку для приветствия.

Савелий был всего на пару лет младше почившего хозяина дома — слегка за сорок, максимум сорок пять. Сколько я себя помню, он всегда служил здесь приказчиком, вел дела. Хороший, ответственный, хозяйственный мужик. Каждый месяц он приезжал в Родное поле и привозил скверну для нас с Глебом — так что знал я его неплохо.

А вот мадам рядом с ним видел впервые. Аккуратный пучок из светлых волос, без единой выбившейся пряди, никакого макияжа, никакой улыбки, никакой попытки понравиться или произвести впечатление. В белоснежной блузе с голубым галстуком, белоснежной юбке ниже колена и белоснежном кителе с большим голубым крестом на левом плече — отличительным знаком Святейшего Синода. Но самым примечательным был взгляд, колючий и режущий, как канцелярский нож. Хотя вряд ли она вообще ходила дальше канцелярии.

— Мои соболезнования, — сказал Савелий.

Мы с Глебом молча кивнули.

— Что он с собой сделал? — нарушая повисшую тишину, спросил я.

— Повесился, — коротко ответил приказчик.

— Записку какую-нибудь оставил?

— Нет, — он мотнул головой, — мессир ни с кем не попрощался, — и снова вздохнул. — Мои соболезнования…

На пару секунд гостиную опять окутала тишина, которую затем нарушил выразительный женский кашель, требующий внимания.

— Позвольте, я вас представлю, — Савелий торопливо указал на незнакомку в форме. — Загорецкая Дарья Алексеевна, — следом коротко представил нас и пояснил: — Она наблюдатель от Святейшего Синода.

Хм. Иными словами, некоторое время чиновница будет жить здесь.

— И надолго, Дарья? — полюбопытствовал я.

— Дарья Алексеевна, — важно поправила она.

“По отчеству? — хмыкнул Глеб в моей голове. — А кто-то не треснет?”

Понять его возмущение несложно. На вид она была всего на пару лет старше нас — ей от силы двадцать пять, ну максимум двадцать семь — кто тут разберет. Но пафоса явно добавлял не возраст — взгляд как-то сам собой упирался в нашивку с голубым крестом на ее плече, которым она как бы невзначай повернулась к нам. Мало ли, вдруг еще не заметим.

— Я здесь, — продолжила мадам из Синода, — пока у дома не появится новый хозяин.

— Ну так мы приехали, — заметил я.

— Значит, вы — наследник? — спросила она, пристально вглядываясь в меня.

В связи с отсутствием подходящего наследника… Взгляд машинально упал на портрет. Как же ты все усложнил.

— Как видите, — ответил я.

— Тогда это для вас, — чиновница указала на журнальный стол.

На витом круглом столике, стоявшем перед камином между двух бархатных кресел, лежала толстая пачка писем, каждое из которых было адресовано лично мне. Надо же, никогда не видел столько корреспонденции: даже у дяди в кабинете столько за раз не лежало. И ведь копились не неделю и не месяц. С тех пор как стало известно о смерти хозяина дома, прошли буквально одни сутки, а уже все так подсуетились. Похоже, никто даже не сомневался, что я сюда заявлюсь.

Подойдя к столу, я вскрыл парочку конвертов. Везде одно и то же “уважаемый”, “досточтимый” — как же люди распинаются, когда что-то от тебя хотят. А они все хотели одного: купить этот дом.

— Уверена, там есть и достойные предложения, — подала голос чиновница.

— По-вашему, мы здесь, чтобы продать дом? — я отложил конверты.

— Мне не важно, кто будет новым хозяином, вы или кто-то другой, — по-канцелярски сдержанно произнесла она. — Лишь бы прекратилось это, — и выразительно показала на черные капли на стенах.

Кстати, отличное замечание.

— Откуда это здесь? — я повернулся к Савелию.

Он коротко рассказал, как нашел тело своего мессира, сочащиеся чернотой стены, запечатанные входы в кабинет хозяина и подвал, где, собственно, и рождается скверна. В общем-то, причина прорыва очевидна: колодец Темноты, главное богатство дома, оказался открыт. Не сумев ничего с этим сделать, Савелий вызвал Синод. Приехал отряд зачистки, но и они ничего не смогли. Только навешали оберегов, эвакуировали тех, кто жил поблизости, и поставили на въезде табличку.

— Чтобы успокоить дом, надо закрыть колодец, — подытожил приказчик. — Но это может сделать только хозяин.

Ага, как и открыть. Забавный момент.

“То есть перед тем, как он это с собой сделал, он спустился в подвал и открыл колодец? — заговорил Глеб в такт моим мыслям. — Зачем?”

Очевидно же: чтобы еще больше подгадить своему неподходящему наследнику. Последней записки он не оставил, а вот последний приветик передал.

Поморщившись, я отвернулся от портрета, нарисованные черные глаза с которого, казалось, презрительно наблюдали за разговором, и направился к темному коридору, ведущему вглубь дома. Благо, провожатый мне здесь не требовался.

— Вы хотите взглянуть на подвал? — угадала чиновница и засеменила следом. — Поверьте, там нечего делать…

Поверил, когда увидел. Стоило распахнуть дверь в конце коридора, как навстречу повалил густой едкий дым, плотно затянувший все внутри. Лестницы, уводящей вниз, не было видно — только пара верхних ступенек, остальное растворялось в вязком мраке, похожем на черный омут.

— Тут был отряд зачистки Святейшего Синода, — пояснила Дарья, не помню как там по батюшке, — и до двери в конце подвала не смог дойти никто. Дальше — настоящее болото. Можете попробовать, если угодно, но только потеряете время и силы. Полагаю, сама дверь сейчас и вовсе не на этой стороне…

Судя по ощущениям, тут полдома уже были не на этой стороне.

“То есть, — уточнил Глеб, заглядывая в черноту следом за мной, — чтобы получить дом, нужно зайти в подвал. Но туда дом не пустит, пока у него не будет хозяина?”

“Оценил иронию?”

“И как быть?”

Понятно как. Раз нельзя зайти с этой стороны, надо зайти с той — с Темной стороны. Одна проблемка: оттуда в наш мир вытягивают мертвых, но вот попасть туда живому… Разве что Темнота сама затянет тебя — если ей будет угодно.

— Видите, — вновь заговорила чиновница, когда мы вернулись в гостиную, — как важно подобрать нового хозяина, — и многозначительно кивнула в сторону писем.

Надо же — какой тонкий и тактичный намек.

— Наши комнаты уже готовы? — я повернулся к Савелию.

— Вы что, хотите ночевать в этом доме? — мадам влезла не в свою беседу.