Персонал

Я что, отлита в программе, как роза в стекле?

Свидетельство 169

Мне жаль смертных. Я наблюдаю, как они болтаются в коридоре, занимаются своими делами, насколько это сейчас возможно. Здесь больше не убирают, не моют, сами ходят за едой в кухню, по мере своих сил сами застилают койки. Кажется, меня волнует, что я больше их не увижу. Трудно представить, что кто-то из них продолжится, а кто-то нет. Я не разделяю мнение некоторых из моей категории. Я совсем не злюсь. Я хочу выразить программе благодарность.

Свидетельство 172

Некоторые стоят в коридоре в ожидании своей очереди. Нам совершенно неважно, есть ли у ваших действий скрытые мотивы, теперь это не имеет никакого значения. Мы исповедуемся, и вы будете нашей исповедальней. Мы напишем завещания, и вы будете нашими нотариусами. Мы скажем прощальное слово, и вы будете нашими родственниками. Все случилось так быстро. Я все время сплю. Мне довелось присутствовать в лаборатории Январь 01 на одной из первых церемоний и видеть, как они поднимаются из сосудов. Меня переполняла радость, было невозможно не хлопать, и окружавшие меня коллеги тоже хлопали. Не думаю, что их стоит винить. Они творили свою судьбу точно так же, как любой человек. Все борются за выживание, тут нет повода для обвинений. Это естественный ход вещей. Мне бы хотелось узнать, что вы чувствуете? Как у вас дела? Вы справляетесь? Вам известно, что станет с предметами в комнате, когда нас не станет?

Свидетельство 174

Не сказать чтобы мне пришлось совершить побег из лаборатории, потому что к этому моменту нам уже разрешили ее покинуть. Да, я из первых сосудов, но да, я, возможно, вышла за рамки дозволенного. Но я не могла остановиться. Я добралась до места, где еще ни разу не бывала: с одной стороны раскинулся огромный лес, с другой – клонились под белым светящимся небом холмы. Я двигалась так быстро, что вспотела, многие мили – и ни одного человека или ему подобных; взбираясь на самый высокий холм, я окинула взглядом лес – вдруг стая уток поднялась над деревьями и пролетела у меня над головой. Они громко крякали. Я глубоко вздохнула. Этот пейзаж всегда будет у меня внутри. Тот день – это все, о чем я сейчас могу думать. День, когда я столкнулась с чем-то, что не входит в программу. День, который принадлежал мне одной.

Свидетельство 175

Мне доставляло удовольствие убивать людей. Жаль, что это привело к беспорядкам среди членов экипажа – приношу извинения за то, что ваши лица приняли шокированное выражение, которое вы, правда, пытаетесь скрыть. Я гранат с влажными зернами, и каждое из них – убийство, которое мне предстоит совершить в будущем. Когда зерна во мне закончатся и не останется ничего, кроме плоти, я встречусь с моим создателем. Я требую этого.

Свидетельство 177

Я боюсь не ликвидации корабля шесть тысяч. Я боюсь длинного пребывания в коридорах программы, которое за этим последует и будет длиться, пока меня снова не включат. В программе под моим интерфейсом находится еще один интерфейс, он тоже часть меня, а под ним – еще один, и так далее по самопрограммируемой строке. Я не более чем час темноты перед рассветом. Звезды высвечивают во мне дорожки, по которым лучами должна проходить программа.

Свидетельство 178

Хотя нам не приказывали, мы начали высадку на Новоеоткрытие. Это решение не было единогласным. Пилоты просто ворвались в кабину, и никто им не воспротивился. И вы тоже никак не отреагировали. Просто сидели себе, запершись в своей комнате. Иногда она все еще встречается мне в столовой. Я пью сгущенное молоко. Иногда мне хочется сблизиться с кораблем, жить и дышать вместе с ним и одновременно осознавать, что никогда не буду собой, если отсюда не выберусь. Сейчас меня волнует благополучие предметов в комнате. В моей голове – сплошные мысли о регуляции температуры, я прислушиваюсь, жужжат ли они. Я смотрю на них и вижу нас. Я по очереди даю им имена и каждый раз произношу собственное. Те, от кого отвернулась домашняя база, и есть сама домашняя база. То, что вы называете сотворенным, и есть ваше собственное творение. То, что вы называете открытым, заново открытым, и есть ваша собственная отправная точка. Из панорамных окон я вижу Новоеоткрытие и самый длинный ручей в долине, что отравил нас своим счастьем. Над планетой висят звезды и шепчут, словно шевеля губами, имя, которое относится ко всем нам.

Свидетельство 179

Я верю в будущее. Я верю, что нужно представлять себе будущее и жить в нем. Я верю в несметное количество пищи. Все мы здесь лишь мимолетные сосуды для программы. Мы всего лишь носители программы. Я верю, что встречу свою настоящую любовь. Она уже ждет меня, я уже испытываю влюбленность. Оглянитесь вокруг. Для программы мы просто сосуды, ее кратковременные носители. Еще немного – и мы исчезнем, еще немного – и мы воскреснем как нечто иное. Вы видели, как по-новому все мы тут устроились? Они гнездятся между сном и явью, между ночью и днем, между человеком и человекоподобным, между предметом и комнатой, между пространством и голосом. Я верю в будущее. Я верю, что нужно представлять себе будущее и жить в нем. Я верю в несметное количество пищи. Вы говорите, что я отражаю миссии своих коллег на них же самих. Но теперь вы отражаете меня. Вы отражаете на меня то, чем мне довелось быть на корабле. Вы отражаете, словно в свете, то, что мне удалось дать, и возвращаете обратно. Каждый на этом корабле борется, чтобы сделать все возможное. Я верю в будущее. Я верю, что нужно представлять себе будущее и жить в нем. Я верю в несметное количество пищи. Мы просто скромные сосуды для программы. Еще немного – и мы исчезнем, как устаревшие обновления. Я верю, что встречу свою настоящую любовь.

Принимая решение о биологической ликвидации корабля шесть тысяч, руководство исходило из того, чтобы сберечь судно и его груз, в первую очередь из-за предметов в комнатах. Поэтому был отдан приказ разобрать все старые биоматериалы, а корабль сохранить. Специально собранный комитет должен был написать код ликвидации, но когда выяснилось, что на корабле находятся ценные кожи и другие материалы животного происхождения, код был доработан так, чтобы их не коснулась биологическая ликвидация. Суть доработки была в том, что программа могла делать различие между теми, у кого имелся пульс, и теми, у кого он отсутствовал. О некоторых предметах в комнатах можно сказать, что у них есть своеобразная форма пульса на уровне континентальных плит, поэтому код пришлось скорректировать так, чтобы программа применялась только к биоматериалам с пульсом выше определенного уровня.

Сам комитет был создан из биоматериала, но с загружаемым интерфейсом и потому имел возможность вернуться – другими словами, он состоял из человекоподобных, а не людей, как сообщили экипажу (решение о том, чтобы члены комитета внешне напоминали людей, было принято на основании исследований, доказавших, что как человеческий, так и человекоподобный персонал склонен более положительно реагировать на человеческих представителей организации), – поэтому руководство решило, что комитет останется на корабле шесть тысяч и продолжит беседы с экипажем до самого конца.

Аудиозаписи этих разговоров тут же передавались в прямом эфире, чтобы не утратить их, если они вдруг будут сделаны слишком близко к моменту ликвидации (что в итоге также имело место, поэтому следует поблагодарить члена экипажа номер тридцать один, заметившего проблему и внесшего изменения в программу).

По оценке комитета, несмотря на преждевременное завершение, экспедицию можно считать удавшейся, так как большой объем собранных эмпирических данных весьма ценен. Поэтому комитет не видит препятствий для проведения подобной экспедиции в будущем, правда, с незначительными изменениями в программе. Комитет считает, что собранный материал предоставляет информацию для внесения необходимых изменений с целью дальнейшего увеличения объемов производства.

После совещания с руководством комитет принял решение оставить корабль шесть тысяч пустым, поскольку пока нет точной информации о том, что именно повлияло на преждевременное завершение и исходило ли это влияние (первичные симптомы: обонятельные галлюцинации, активные сны, кожные высыпания и гиперактивное мышление, граничащее с болезненным) от предметов или от самой программы.

Предлагается в будущем использовать собранные эмпирические данные как учебный материал. Комитет поддерживает это предложение. Нельзя отрицать, что само по себе знание о существовании предметов может определенным образом воздействовать на тех, кто о них прочитает. Комитет запрограммирован на очистку после работы с этим протоколом. Тем не менее, по нашей оценке, чтение собранных свидетельств не подвергает человека воздействию, которое можно считать непосредственно вредоносным. Если будет решено продолжить использовать данный протокол как учебный материал, мы сможем продолжить сбор эмпирических данных, поскольку реакция читателей на прочитанное пригодна для того, чтобы глубже изучить влияние предметов – но в ограниченной, контролируемой среде.

Кроме того, в такой среде можно определять любые эмоциональные отклонения на ранней стадии, а также обеспечивать более совершенный контроль над возможным воздействием. На тот случай, если предложение вызовет интерес, комитет подготовил три пакета в соответствии с пошаговой категоризацией уже существующей модели работы предприятия: пакет 1—10 страниц (исторический обзор); пакет 2—135 страниц (исторический обзор и признаки нежелательного хода развития); пакет 3 – полное руководство для сотрудников управленческого уровня.

Однако если будет принято решение использовать представленный материал для обучения, каталогов или чего-то подобного, комитет предложил бы отказаться от сбора свидетельств в устной форме, поскольку нельзя исключить возможность того, что сам по себе разговор между комитетом и экипажем не спровоцирует обострение вышеупомянутых симптомов. (Мы рекомендуем свести изложение материала к минимуму, после чего следует только обзор исторических событий.) Однако это незначительное изменение в методике не должно рассматриваться как проблема, поскольку существует множество других способов контролировать персонал, вступающий в контакт с материалом.

ДОПОЛНЕНИЕ

Поскольку при биологической ликвидации записывающее устройство не пострадало, запись продолжалась и после воздействия луча. После ликвидации транслировались следующие аудиозаписи.

Все люди мертвы. И вы тоже мертвы. Ваши тела лежат здесь. Потому что вы тоже оказались людьми, или человекоподобными, или в любом случае наделенными телами самого высокого качества, самой современной модели, так что в процессе биоликвидации вы погибли в первые же минуты. Чем совершеннее обновление, тем быстрее наступает смерть при биоликвидации. Именно поэтому мы, принадлежащие к более ранним поколениям и менее совершенные, умирали медленно. Пятьдесят восемь из нас умерли через десять-пятнадцать минут после того, как это сделали люди. Кадет номер двадцать один – на сорок седьмой минуте, шестой и седьмой пилот – через шестнадцать часов. Нас – тех, кто к этому моменту держится уже тридцать шесть часов, – осталось четырнадцать. Мы не знаем, чем себя занять. Встретив смерть, мы сможем перезапуститься заново в другом месте. Мы больше не способны загружать. Мне не удастся этого запомнить. Сюда меня привело желание побыть в одиночестве. Мне видно, что ваше записывающее устройство включено. Почему бы не поговорить – пришло мне в голову. Меня переполняет огромная нежность к человеческим телам, разбросанным в коридорах и на койках. Кто-то начал выковыривать у них глазные яблоки. Он продел через глаза нитку и повесил в одной из комнат. Он гордится этим. Я не скажу, кто это. Его действия не подвластны никакому хозяину. Никто не сможет об этом вспомнить. У меня немного кружится голова, дыхание поверхностное, в руках и ногах легкая дрожь. Я принес сюда один из предметов. Сижу, держа его на коленях. Он блестит, он хорош, как желание. Как можно жить, зная, что никто не вспомнит ни об одном из этих дней? Даже мы. Можно ли сказать, что эти дни, проведенные на корабле, как и все эти мертвые люди, вообще не существуют? Войдет ли это в историю? Если возможно, прошу вас проиграть это сообщение, когда меня снова загрузят и я начну работать в полную силу. Тогда я скажу: «Эй, Марианна, в итоге все кончилось хорошо».

Теперь я могу выходить в долину. Никто мне не помешает. Начала пробиваться трава – ну, или что-то похожее на то, что мне рассказывали о траве. Ранее мне не доводилось видеть травы. Зеленая тонкая соломинка тянется из влажной земли. В долине почти каждый день дождь, холодный, проливной. Земля от него даже почернела. Земля – я ложусь на нее. Рядом с рукой – клочки травы. Земля, которая не желает мне ни добра, ни зла. Мой коллега рассказывал, что записывающее устройство по-прежнему включено и все еще есть шанс, что вы дадите нам прослушать запись, когда мы вернемся. Я знаю, что, скорее всего, не вспомню о траве. Я знаю, что, возможно, больше никогда не увижу травы – тем более там, где я скоро проснусь и меня перезагрузят. Мне не доводилось слышать, чтобы там была трава. Есть ли шанс, если я сорву немного травы и зажму ее в кулаке? Шанса нет, ведь нам предоставят новые тела. И мое мертвое тело будет лежать здесь с зажатой в кулаке травой, пока я продолжу существование в другом месте.

Я здесь, чтобы сообщить: те из нас, кто еще остался, решили покинуть корабль и сойти в долину. С момента воздействия прошло семьдесят шесть часов, и нас теперь восемь. Поскольку биологическая ликвидация затронула всех и мы знаем, что скоро нас здесь не будет, нам хотелось бы остаться в долине, где земля начала покрываться цветами и деревьями и где несколько предметов были подняты растениями на поверхность и свободно лежат повсюду во влажной земле. Это объяснит отсутствие наших тел, когда корабль зайдет на базу. Мы понимаем: есть риск, что из-за этого решения нас не перезагрузят. Мы согласны. Это наше последнее слово.