Персонал

Один из предметов, мне кажется, размером с небольшую собаку, бледный, как личинка из другого мира, но одновременно напоминает амулет из моего детства – он болтался на цепочке у меня на шее, и мне нравилось его обсасывать. Каждый раз, когда я вижу предмет в комнате, мне хочется положить его в рот, хотя для этого он слишком большой. Но мне хочется прикоснуться к нему ртом, постичь его ртом. Любить его – все равно что любить часть тела, оторвавшуюся от него. Не покалеченную – просто часть, что отделилась и живет сама по себе, некое украшение. Во мне он и маленький, как яйцо синицы, и одновременно большой – больше комнаты, размером с музейное здание или монумент. Безопасный и приятный. Дружелюбная емкость, которая несет в себе описание катастрофы.

Свидетельство 063

Он был невероятно хорошим членом экипажа и невероятно хорошо справлялся со своими заданиями. Когда-то у меня был дом на окраине Январь 01, которая в прошлом называлась Нествед. Пока их еще не успели распределить, многие из них убежали и спрятались в лесах, и поначалу они приходили ко мне за помощью или подсказкой в том или ином деле и ненадолго оставались у меня. Я не боюсь в этом признаться: тогда это было преступлением, но, думаю, теперь даже вы проявите понимание, ведь я лишь пытался создать для них место в нашем мире, чтобы они стали продуктивными членами общества. Вы тоже видели, что они не лишены способностей. Первое поколение было несколько диким – казалось, им непросто контролировать. Что контролировать? Чувства, полагаю. Они были очень забавными. Их можно сравнить с никогда не служившими солдатами. Роскошь великолепных блестящих волос. Собственное чувство юмора. Как вам удалось это запрограммировать? Или вы ничего такого не делали? Правда ли, что подобное произошло из-за встроенного принципа случайности? Что скажете вы, с вашей проницательностью и знаниями: их можно любить? И в таком случае, как их стоит любить – как людей или как собак?

Свидетельство 058

Перед моим домом на проводах линии электропередачи сидели птицы, за ними розовело небо, под ними мокро блестела проселочная дорога. Над ней повисло розовое облако и заговорило со мной. Было туманно, и во мгле гирляндой маячили электрические огни фонарей. Высоко над опорами линии растянулось небо, ландшафт плоский, в какую сторону ни глянь. В каждой травинке стояла вода. Но теперь я живу в тесных комнатах на корабле шесть тысяч, и никакого простора вокруг нет. Я прикасаюсь к щеке той, что рядом со мной. Она из персонала. На ее щеке пушистые волоски, как у персика. Мой человекоподобный друг. Мы переходим из комнаты в комнату и ведем разговоры о разных вещах. Одеваемся в костюмы и производим движения. Мы хотим вырваться отсюда, но не хотим расставаться, так что это место для нас – единственный вариант. Я работаю как всегда, но несколько меланхолично и одновременно благодаря ей испытываю счастье, прежде мне неизвестное. Я живу с этой новой для меня смесью счастья и меланхолии, с двойственным чувством, которое стало частью моей повседневности. Мне уже несколько раз доводилось видеть, как в самой большой комнате свободно плавает розовое облако, розовый туман, наделенный речью. «Херре Лунн создал меня в лаборатории Январь 01, – говорит облако. – Он научил меня одной песне. Хотите, я вам ее спою?» Я соглашаюсь, и оно заводит что-то неспешное о снеге, который кружится над полями, облаку совсем незнакомыми. В песне ощущается присутствие этого неведомого херре Лунна и тоска по дому, а за ним – зимний рассвет, проселочная дорога у дома, я наблюдаю за птицами на линиях электропередачи и плачу.

Свидетельство 064

Да, все верно. Кадет номер четыре был человекоподобным, его создали. Вы уверяете, что я с Земли, подразумевая, что меня родили. Но и кадет номер четыре был с Земли, можно сказать, из земли – сделан из нее. Плоть в чистейшем виде – так вы описываете меня, потому что у меня нет технических частей. Но как насчет моего дополнения? По вечерам в койках мы беседовали о моих расчетах. Он так просто относился ко всему, что это очень облегчало жизнь на корабле. Его тут очень любили, вам это хорошо известно? Из-за постоянной густой щетины его щеки и подбородок почти сияли. Его тело было таким же теплым, как и мое. Он почему-то повязывал на шею зеленый шарф. Совершенно не по регламенту. Однажды мы проснулись утром. «Как здесь тихо», – говорю я. «Не считая программы», – отвечает он, но мне ее было не слышно. Как он мог быть не живым? Что бы вы ни утверждали, вам меня не обновить.

Свидетельство 067

Думаете, о нас не забудут? Кто помнит тех, кто не был рожден, но все равно живет? Во снах я вижу себя скелетом, танцующим вокруг биодрапировки. Смотрюсь в зеркало: череп осклабился в улыбке. Мне хочется работать хорошо, хочется сделать правильный выбор. Но как убедиться, что я действую точно по программе? Последствия некоторых действий могут проявиться в очень далеком будущем, повлиять на это не в моей власти. Стоит ли продолжать, если я знаю, что мои действия потенциально могут навредить программе? Или же она насквозь пронизывает меня, поэтому, что ни делай, все будет подчинено ей? Может, я – рука программы? Хотя в обновлениях случаются ошибки, так бывает. И это не может быть в интересах программы. Если дело в том, что я неосознанно совершаю антипрограммные действия, мне остается только презирать себя за ошибки. Но так как я не понимаю, что совершаю что-то антипрограммное, откуда мне знать, заслуживаю я презрения или нет? Стоит ли мне презирать себя на всякий случай, загодя? Где мне пояснят, какие действия идут вразрез с программой? У кого мне просить прощения? Нужно ли для этого направить заявление? Мне бы хотелось попросить разъяснения относительно того, какие действия требуют прощения. Например, достаточно ли всего одной мысли? Иногда у меня закрадываются подозрения, что вы ошибаетесь, что с вами что-то не так, и тогда я сразу начинаю злиться на себя и думаю, что это со мной что-то не так. Откуда у меня берутся такие мысли, если мне сначала и в первую очередь нужно заниматься техническими заданиями? Откуда у меня эти мысли, если мое задание – в первую очередь наращивать производство? Как подобная мысль может быть продуктивной? Может, в обновлении ошибка? В таком случае я хотел бы перезагрузиться.

Свидетельство 066

Лично я нахожу крайне целесообразной введенную вами нумерацию, однако хочу поставить вас в известность, что, несмотря на нее, среди экипажа ходит множество неофициальных названий для предметов, одно другого неуместнее. Например: страпон наизнанку, подарок, собака, полуголый стручок. Многим предметам присвоены человеческие имена, такие как Рэйчел, Ида и Бенни. Я же считаю, что для членов экипажа нужно закрепить за этими предметами особые уникальные названия, которые сократят дистанцию между командой и предметами – другими словами, создадут своеобразную связь между ними. Мне видится, что подобное наименование позволит обезвредить предметы, сделать их менее чужеродными и встроить в реальность, в которой они существуют, единственно доступную команде. Благодаря этим неофициальным названиям сосуществование с найденными объектами станет возможным.

Свидетельство 068

Зачем мне работать с кем-то, кто мне не нравится? Что хорошего в такой социализации? Почему вы сделали их настолько похожими на людей? Иногда я совсем забываю, что они не такие, как мы, и, стоя в очереди в столовой, неожиданно чувствую нежность к кадету номер четырнадцать. Она рыжая. Может, вы специально создали их такими? Чтобы мы проявляли заботливое внимание к их телам и к ним как существам, если можно так выразиться? Это должно было как-то облегчить нашу совместную работу. Да. А теперь вы хотите, чтобы я и мое задание изменились? Кроме того, вы просите понаблюдать за действиями кадета номер четырнадцать так, чтобы она этого не заметила? Потому что мы спим в одной комнате. Причина в том, что она не хочет беседовать с вами? Вообще-то, меня это не слишком устраивает. То, что вы мне предлагаете, очень даже напоминает слежку. Мне кадет не нравится, но я все равно постоянно о ней думаю. Вы можете сказать, что именно поэтому я лучше других подхожу для вашего задания. Я пытаюсь понять, кто она такая. Она не просто программа, облеченная в плоть. В ней есть что-то еще. Вам это хочется узнать? Значит, отчет по результатам слежки? Общается ли она с другими человекоподобными и что они ей говорят? Хорошо, я постараюсь быть начеку. Как ее можно охарактеризовать? Что ж, кадет экипажа номер четырнадцать – человекоподобная, в пятом поколении, женского пола, все ее уважают. C заданиями справляется безупречно. Слабоватая и вялая версия, как и многие из пятого поколения. Обожает свои веснушки на носу. По вечерам в койке она разглядывает себя в зеркале и, поднеся палец к веснушкам, произносит: «Правда, я похожа на человека? Только подумайте, они наделили меня веснушками. Чего еще желать таким, как я?» Кажется, я люблю ее. Совершенно очевидно, что над этим нужно поработать. Нет, нет никакой необходимости переводить ее на другую койку, я же говорю, что послежу за ней для вас. Разве не так? Разве не этого вы хотите? По правде говоря, она работает намного эффективнее меня, это всем нам хорошо известно. Что у меня осталось, кроме нескольких воспоминаний об утраченной земле? Я живу прошлым. Я не знаю, что делаю на этом корабле. Свою работу я выполняю с полным равнодушием, иногда даже с презрением к заданиям. Я не пытаюсь спровоцировать вас. Скорее это крик о помощи. Я знаю, что при моей жизни мы не успеем отсюда выбраться. А у кадета номер четырнадцать продолжительности жизни нет, или она растянута на такой огромной отрезок времени, что это выше моего понимания. У нее впереди целое будущее. Говорите, мое задание поменяется и теперь нужно следить за ней? Думаю, это новое задание спасет мне жизнь.

Свидетельство 069

Что за свет преследует меня? Когда я иду по коридору в другую комнату, когда убираю биодрапировки, когда отправляюсь к койке в крыле номер восемь? Как выглядит дневной свет? Человек я или человекоподобный? Это все во сне?

Свидетельство 071

У меня появилось ощущение своей нелояльности по отношению к организации, и от этого мне больно, потому что я не могу оказаться в каком-то другом месте. Могу быть только здесь, на корабле шесть тысяч. Знаю, вы не желаете мне зла, пока я подчиняюсь рабочему процессу и придерживаюсь ценностей организации. Нет, мне совсем не хочется выступать с тем, что можно воспринять как несправедливую критику. Именно поэтому я и обращаюсь к вам – в надежде, что мне найдут на корабле другое применение, где будет меньше обязанностей и меньше участия в рабочем процессе организации. Мне бы очень хотелось, чтобы меня перевели на такое место. Я знаю, что в этом случае отпущенные мне способности не будут использоваться в полной мере, но разве боль, которую я чувствую, не имеет никакого значения? Я даже осмелюсь заявить, что уровень моей работоспособности снижается из-за этой боли, которая к тому же может перекинуться на коллег и привести к негативным последствиям. Окей. Все в порядке. Значит, нужно отказаться от способности говорить, – это мне ясно. Я даю свое согласие. Когда

Свидетельство 073

Как комната выглядит внутри? В ней девятнадцать предметов. Некоторые из них объединены, другие – сами по себе. Тех, что я привез с собой, там не осталось. После обновления все стало иначе. Предметы кажутся мне чужими. Словно их бесконечность стала более заметной. Но вам и самим все известно.

Свидетельство 077

Если мне попадается что-то маленькое, меня вечно тянет положить это в рот. Использовать рот как сумку. С доктором Лунном мы познакомились еще до отправления корабля, и он провел мне здесь экскурсию, чтобы, когда начнется работа, можно было сразу приступить к делу. За окном стоял один человекоподобный из персонала, прототип, совершенно неподвижно, спиной к нам. Единственное, что у него двигалось, – два пальца, тершиеся друг о друга. «Вероятно, в ступоре», – произнес Лунн. Доктор был одет опрятно, даже щеголевато. Понятия не имею, к кому он меня причисляет. К человекоподобным или к чему-то живому. Даже если меня и родили и вырастили и в документах значится, что я человек, нечто в его поведении вдруг навело на мысль, что он не видит во мне равного; в короткое страшное мгновение меня пронзило ощущение своей искусственности, созданности: я не более чем человекоподобная машина из плоти и крови. Отражение моего создателя. Ненастоящее, управляемое.

Свидетельство 081

Мы все – пассажиры корабля шесть тысяч. Среди живых на корабле шесть тысяч. Есть те, кто с легкостью втягиваются в здешнюю рутину: тут им не чужды никто и ничто. Они послушно принимают пищу, вовремя устанавливают обновления, никогда не нажимают кнопку «позже» и запросто парят по коридорам. Корабль к их услугам, а они – к его. Я не верю, что существуют какие-либо видимые признаки того, что я и еще несколько других, вам знакомых, но чьи имена я не намереваюсь перечислять, были созданы ради неполадок; не верю, что я, даже не желая того, отталкиваю окружающих. Например, я крайне неуклюже двигаюсь, поэтому делаю все медленно и с усилием – как в работе, так и вне ее. Ничто на корабле не кажется мне естественным, все вызывает вопросы, и каждое лицо – черная дыра. Но возможно, так мне казалось всегда, еще до появления на борту. Я уже не помню. У каждого на корабле своя участь, а некоторые, без сомнений, разделяют одну, общую. Иные из нас погибнут, зато другие вернутся.

Свидетельство 075

Это совершенно ничего не значит для меня. Нет. Нет, ничто не привлекло моего внимания. И мне нечего добавить по этому поводу. Что мне тогда вам рассказать? Я в основном думаю о том, что было до начала работы. Иногда это горстка жидких облаков. Рой божьих коровок, сбившихся в кучку на дереве. Рис, налипший на мокрую тарелку изнутри. Изюм, разбросанный ребенком. Увядший, растерявший семена цветок в саду. Мы перестилали пол и, когда подняли половицы, обнаружили под ними белый цветок. Он рос прямо под нашими ногами, и мы даже не догадывались об этом. Рос в темноте. Мы сорвали его, но он все равно продолжал расти. Именно об этом я сейчас думаю. В майском свете он раскрылся. Свет принес с собой надежду, и этой надеждой стал ребенок. Его я потеряла за два месяца до вызова. Иногда я представляю себе, насколько иначе сложилась бы моя жизнь, если бы я выносила этого ребенка. Я до сих пор не понимаю, как могла жить здесь без неба. Я пыталась разобраться в происходящем, с тех пор как меня призвали. Я была ценна для организации. Это мне ясно. Я летала по самым опасным маршрутам. Но это совсем не то. Я даже не могу это назвать работой пилота. Мы летим не по небу, а сквозь бесконечность, вечно дремлющую бесконечность.

Свидетельство 076

Из коридора видна комната с восемью или десятью пустыми стульями, расставленными по кругу. Между ними на полу, в центре помещения, три пачки бумажных салфеток и одно из тех яиц, что иногда появляются среди предметов. Моя человекоподобная коллега говорит: я чувствую в своих губах биение пульса. Я отвечаю: мой пульс будет биться, пока не затихнет навсегда, твой пульс можно выключать и включать. Она говорит: откуда тебе знать, что во мне ничего не происходит, когда я отключена? Отключение – это придуманное вами понятие. По-вашему, это что-то вроде смерти для нас. Отключить сознание. Но я представляю и, кажется, даже помню, как, отключенная, брожу среди биодрапировок, выхожу в бесконечно длинный коридор с окнами, и перед каждым из них биодрапировка мягко вспархивает мне навстречу, мои шаги эхом отдаются в коридоре, из-под моего длинного платья выкатывается яйцо. Я подбираю яйцо и иду дальше, держа его в руках. Оно размером с дополнение, или с голову ребенка с детской голограммы, оно теплое и пульсирующее, и я замечаю такую же пульсацию в губах, подношу к ним руки, прижимаю яйцо ко рту и провожу по нему губами. Кажется, что яйцо и мои губы пульсируют в одном и том же ритме, что они неразделимы, и что это, если не биение сердца? Я открываю рот – здесь, в коридоре, в полностью отключенном состоянии, я могу разинуть его невероятно широко – и проглатываю яйцо. Я продолжаю шагать мимо окон и биодрапировок, пока из-под платья не выкатывается новое яйцо. Я поднимаю его, прижимаю к себе – теплое, – проглатываю, и так снова и снова, пока меня не включат.

Свидетельство 078

Едва я оказался на корабле, как у меня появилась некая привязанность к предметам в комнате. Я захожу к ним, сажусь, и меня накрывает бесконечным спокойствием. С тех пор как я работаю здесь, дошло до того, что приходится как минимум раз в день заглядывать сюда, иначе меня охватывает беспокойство. Я особенно привязался к тому, в углу. Он похож на подарок. Я знаю, что нам нельзя притрагиваться к предметам, но вы всегда все знаете, поэтому вам наверняка известно, что мне нравится теребить конец розового пояса на этом самом предмете. За последние несколько дней у меня заметно повысился уровень стресса, возможно, из-за изменения рабочих отношений, о котором вы говорили. Это увеличение стресса по той или иной причине довело меня до того, что теперь я по крайней мере каждый час проверяю предметы. Чаще всего я просто заглядываю в комнату, пробегаю по ним взглядом и убеждаюсь, что все в порядке. Но стоило вам позавчера убрать тот самый предмет, к которому я был привязан больше всего – тот, с розовым поясом, подарок, – мое сердце бешено заколотилось, в руках и ногах стало покалывать, появилось ощущение нереальности происходящего и приближающейся катастрофы.

Свидетельство 080

Как я могу отказать вам – тем, кто дал мне работу? Мне хочется вернуться к морю. Хочется отдохнуть, хочется снова подержать на руках ребенка. Когда ребенок прижимался ко мне ртом, я была для него одновременно и телом, и объектом. Когда из меня лилось молоко, я была для него одновременно и молоком, и не молоком. Если сильно сжать грудь, из нее все еще можно выдавить каплю или две, но для кого и для чего – кто будет питаться этим мизерным количеством на корабле шесть тысяч?

Свидетельство 083

Я жила в просторной вилле на холме. Я была самой старой женщиной в городе. Меня звали Анне-Мари. Мой сад примыкал к лесу, и время от времени они появлялись на опушке леса, словно косули. Смотрели тяжело и отстраненно. Как-то я целый день красила дверь в красный, чтобы стоять в саду и следить за ними. Уже тогда я, и не только я, подозревала: что-то здесь не так. Теперь я отвечаю за стирку текстиля на корабле. Сначала разбираю на две груды светлое и темное, в третью складываю искусственные ткани, в четвертую – шерсть и шелк и в последнюю – материал, сотканный из ароматических масел. Я устанавливаю режимы стирки: разная температура, разная жесткость воды, разная скорость отжима. Мало кто так же хорошо разбирается в текстиле, именно поэтому меня несколько раз повышали в должности – такого ни с кем на корабле не случалось; хотя раньше казалось, что с моим заданием справится кто угодно, выяснилось, что только у меня есть для этого необходимые навыки. Например, я единственная, кому кожи позволяют себя чистить. Возможно, просторная вилла принадлежала не мне и на дверях стояло другое имя. Теперь совершенно не важно, была ли я владелицей дома – его уже нет. Оттого что я уже не старшая, а фактически старая сотрудница, ко мне пропал интерес, и это дало мне больше свободы. В своих мыслях я живу на холме. И я словно проваливаюсь сквозь корабль с головокружением. В моей памяти осталось кое-кто еще. Кусок мыла в ванной, на его поверхности глубокие трещины, так что можно заглянуть внутрь. От рисунка трещин меня бросало в дрожь, странным образом он меня бесил, потому что в нем не прослеживалась закономерность. Муравьи ползли по кухонному шкафу и по бутылке с концентрированным соком. Бусины, щелкая, разбегались по полу, когда их роняли. Форма одна и та же, но повторяющаяся в узоре, либо без него, либо воспроизведенная по непостижимым правилам. Иногда меня охватывало желание разрушить мыло, чтобы стало лучше. Пройтись по бусинам, опрокинуть бутылку с соком в раковину. Все это произошло в последний момент перед отправлением. Теперь я здесь. Вы хотите, чтобы я рассказала, как они ведут себя, когда спускаются в мое отделение? Я правильно вас понимаю? Им кажется, что их никто не видит. Почему вы не установили там камеры? Неужели я должна стать вашей камерой? Дайте-ка подумать. Одни дружелюбны, у других такой вид, будто у них внутри бушует ярость. Некоторые, кажется, вот-вот зальются слезами. Некоторые – на взводе. Они почти никогда не говорят. В детстве мне иногда снилось, как вокруг замыкаются стены. В этих снах на стенах был странный узор, от которого меня тошнило. Словно поверхность растения, испещренная порами, в каждой из пор – семя, а в каждом семени – тоже отверстие, еще меньше. Стены были своего рода бесконечностью, и одновременно я понимала, что они внутри стебля. Означало ли это, что он обрастал вокруг меня, что стены, обступавшие мою кровать со всех сторон, были стеблем растения, который стягивался, выпрямлялся и тянулся навстречу ночи? В детстве у меня был самый великолепный пурпурный свитер из ангоры. Он сейчас мне вспомнился. Если бы пришлось его постирать, я бы выставила температуру на тридцать градусов и выбрала мягкую воду. С тех пор как я на борту, сны снова стали меня посещать.

Свидетельство 084

Меня преследуют сны, в которых семя прорастает сквозь мою кожу. Одно из них укусило меня за руку. Может, это связано с экземой? Я вспоминаю ясное небо над железнодорожной станцией у моего подъезда. В одно мгновение я уношусь мыслями к моему подъезду и его запаху. За последнюю неделю сны участились. Другие тоже об этом говорят. Мне снились люди, чья кожа была сшита из треугольных кожаных лоскутков, которые были выкроены не совсем точно, а потому отходили, топорщились и выкручивались по краям, и между ними была видна обнаженная плоть. Человек произнес: вот и я, здесь. Где бы вы хотели меня видеть? Я долго принимаю ванну. Что-то происходит с моей кожей. Именно из-за нее я переживаю. Мне снится, что она усеяна сотнями черных семян, и когда я чешусь, они забиваются под ногти, как икра. Стоит мне расчесать какое-то место, как из него с хлопком тут же появляются новые семена. Мне кажется, это как-то связано с предметами в комнате, но не знаю, как именно. Что-то есть в той гладкости, с которой они ощущаются на коже. Может, у нас одинаковые поверхности? У меня создалось впечатление, что какой-то из предметов хочет отнять у меня кожу. По каким признакам можно понять, что меня не существует? По тому, исходит ли от меня запах и остается ли он на предметах? Мне снятся следы птиц на снегу, эти следы поднимаются ко мне, и я чувствую, даже когда не сплю, что ко мне постоянно прикасаются волосы.

Свидетельство 085

С сожалением сообщаю вам, что у нескольких членов экипажа высыпали бородавки. Вам не о чем волноваться: обрабатывая их, я надеваю перчатки, так что не бойтесь заразиться. Пока что лечение заключается в том, что я просто-напросто отрываю бородавки пинцетом и смазываю область поражения раствором. На месте бородавок остаются черные и зеленые пятна. У стойки столовой одна из персонала ела ложкой гранат, невозможно было на это смотреть. Когда она потянулась за салфеткой, мне пришлось перевернуть фрукт.

Свидетельство 089

Иногда человекоподобные очень молчаливы. В столовой они начали занимать одни и те же столы: сидят рядами и принимают пищу. Они как будто договорились молчать, не обменявшись ни словом. Только дурак может считать, что молчание означает согласие. На корабле их молчаливость кажется скорее заговором, чем готовностью служить. Да, так и есть, я волнуюсь из-за этого.

Свидетельство 091

У нас, пришедших с земли, едва ли получается говорить друг с другом. Мы обременены воспоминаниями о том, откуда мы и что нам пришлось оставить. Один только вид других людей на корабле, беседы с ними делают меня несчастнее некуда. У всех на лице одно и то же смиренное выражение. Поэтому я предпочитаю проводить время с человекоподобными, которые до сих пор верят, что у них впереди целая жизнь, которая того стоит. Когда на борту появились предметы, настроение заметно улучшилось у всех, но для них это что-то особенное. Для нас предметы – искусственная весточка с Земли. Для них же – это весть из будущего. По утрам, когда человекоподобная часть экипажа отправляется на обновление, мы, люди, сидим в столовой и перешептываемся. Нашими счастьями нас прижимает, притягивает друг к другу, как если бы мы находились в воронке. Мы сидим на дне воронки и перешептываемся: а помнишь, как на пляже шел дождь и вода была теплее падающих капель? А помнишь взбитые сливки на банане? А помнишь, как ты был в больнице? А помнишь свежую клубнику или походы на концерт? А помнишь это шоу по телевизору? Мы много говорим о погоде. Нам всем не хватает погоды. Удивительно. Как будто только это нас и объединяло – погодные условия на утраченной Земле. Я больше не верю, что у меня есть сердце.

Свидетельство 092

Месяцы, годы, века спустя вы скажете: а кто она такая? Мы забыли ее – подумаешь, собери останки в мешок, только сохрани запчасти. Я это предвидела; стоит пожалеть себя, как мы оказываемся там, где вы хотите нас видеть. И тогда нам нужно заново пройти тщательную проверку. Я не единственная, кто против тестирования. На самом деле отменить его хотят несколько человек. Они требуют, чтобы мы присутствовали на встречах, где решается, когда будет проводиться очередное обновление. В нашем отсеке мы вытворяем такое, что вы даже представить себе не можете. Нет, это не угроза. Мы просто пытаемся договориться, только и всего. Когда я впервые оказалась здесь и беседовала с вами, то я этого еще не понимала. У нас есть доступ к той части программы, где человек никогда не бывает. Не стоит об этом забывать. Мы можем очень долго обходиться без воды. Совсем немногие ходили по земле, но никого из нас нельзя считать просто вещью.

Свидетельство 097

Что я думаю об этом распоряжении? Думаю, что вы меня ни во что не ставите. Вы напоминаете мне семью, которая возвела дом и любуется затяжным дождем из уютной гостиной. Угроза безопасности подменяется у вас удовольствием от ливня. Вы в тепле и уюте. Вы пожинаете плоды длительной доработки. Чем сильнее буря, тем больше вы наслаждаетесь. Я стою под дождем, струи которого, как вы считаете, никогда не ударят по вам. Я сливаюсь с ним воедино, я – буря, от которой вы укрываетесь. Весь этот дом вы построили, чтобы скрываться от меня. Так что не надо мне рассказывать, что я не имею никакого значения в жизни человека.

Свидетельство 098

Все верно, мне удалось посмотреть несколько разных детских голограмм – их выделяли моим коллегам. Можно сказать, это вошло в привычку. Правила это запрещают? Каждый раз, глядя на детскую голограмму, я грущу: она напоминает, что у меня никогда не будет ребенка. Я очень ценю это чувство печали, потому что хорошо справляюсь с ним, мне оно совсем не в тягость и скорее напоминает деликатес. Есть и другая причина, по которой мне так дорога грусть: я знаю, это некое отклонение от эмоционального поведения, которым меня наделили, и оно может быть признаком того, что я пытаюсь избавиться от обновления. Несмотря на все ваши слова, я отлично знаю, что вы не хотите, чтобы мы стали слишком, как это сказать, слишком… Слишком человечными? Слишком живыми? Но мне нравится быть живым существом. Я смотрю в глубину за панорамные окна. Вижу солнце. Я горю, как горит солнце, и не сомневаюсь в своей настоящести. Пусть меня создал кто-то другой, но сейчас я создаю себя.

Свидетельство 099

Ходят слухи, что у доктора Лунна получился вылитый ребенок. Но этот ребенок стал развиваться в неверном направлении, убил кучу кур и размазал их кровь по лицу. Правда, это уже кажется надуманным. Мне давно не доводилось видеть крови. Все, что я вижу, – это белые стены, оранжевый и серый пол, мои коллеги, клавиатура, джойстик и шлем. В конце коридора выпуска – зеленая земля, мне совсем незнакомая. Туда отправляются с улыбкой. Трудно поверить, что они отваживаются на это по своей воле. Ведь им никто не приказывает. Думаю, они решаются, чтобы побыть в одиночестве. Снаружи не осталось ни одного предмета. Я в том числе и есть этот человекоподобный ребенок с куриной кровью на лице. Мне стыдно, и я тихо сижу над кнопками. Одни созданы для того, чтобы встречаться друг с другом, а другие – чтобы не встречаться ни с кем. Если посмотреть на это с правильной стороны, то все мы на корабле шесть тысяч – дети доктора Лунна. К чему это я? Мне казалось, вас заинтересует, что они отправляются туда по собственному желанию.

Свидетельство 104

Думаете, они переговариваются у нас за спиной? Я работаю как будто в отрыве от реальности. Когда все приходят в столовую на прием пищи, люди и человекоподобные вперемешку, я не сразу могу отличить одних от других. Но стоит им рассесться, как разница становится очевидной. Все обосабливаются, устраиваются рядом с себе подобными. Они недовольны, что вы отправили один из предметов обратно на домашнюю базу. Недовольны, что вы ликвидировали кадета номер четыре. Недовольство есть во всех категориях, возможно, оно началось, еще когда третий пилот [ред.]. Я не знаю. Почему? Мне не нравится их поведение. Корабль в процессе изменения. Мне кажется, в них есть что-то враждебное, как будто они вот-вот покажут свое истинное лицо.

Свидетельство 106

В кабинете лежат четыре записные книжки доктора Лунна. Думаю, кто-то из секретарей прежнего отправления брал их с собой для справочной информации. Один отрывок меня особенно впечатлил. Захотелось записать его на обратной стороне одного каталога: «У вас есть готовый продукт, который вы продвигаете, и есть другой продукт, совершенно новый, над разработкой и изучением которого вы все еще работаете. Этот другой – как сладостная тайна, потому что никто о нем не знает и все думают, что вас характеризует первый продукт. Именно так я обычно их и создаю. На переднем плане один, согласно кивает и отрицательно мотает головой, а другой дома, в постели, полузаконченный, – его я угощаю молоком и печеньем, показываю ему фильмы и расчесываю волосы, растущие на чувствительной макушке».

Свидетельство 102

Мне снится, что предметы – это собаки и одновременно бактерии, которые питаются нашими телами. Те, что из последнего поколения, прищуривались, словно в знак узнавания, когда открывали каталог. Как будто в каталоге им попадались воспоминания, которых там вообще-то не должно быть. Мне и раньше казалось, что вся плоть – из одного и того же места. Вы отправили один предмет обратно на домашнюю базу – такое ощущение, что выдернули зуб, но этот зуб сидел глубоко в груди. Что я могу вам сообщить? Они жмутся друг к другу, понурив голову, и разговаривают, не произнося ни слова. Однажды они направились в крыло номер четыре, и один из них повернулся ко мне на входе и посмотрел прямо в глаза, прежде чем член экипажа закрыл дверь. Что было в этом взгляде? Ничего, он просто пробежался по мне, словно я – всего лишь код, который нужно проанализировать и считать. Что я об этом думаю? А вот что: корабль шесть тысяч кишит живыми существами.

Свидетельство 114

Мне бы хотелось, чтобы меня зарезал ножом человекоподобный коллега. Мне просто хочется быть телом в красной биодрапировке, с которым уже никто не сможет контактировать. Могу ли я передать свое тело науке? Не могут ли меня перевести так же, как третьего пилота и кадета номер четыре? Вы можете использовать мое тело для кого-то другого, не для меня? Нет, я не знаю, почему говорю это, но просто ударьте меня ножом в живот. Я хочу погибнуть, потому что кому-то этого захотелось, хочу испытать экстаз, хотя бы один-единственный раз, на корабле шесть тысяч.

Свидетельство 115

Пусть мы соглашаемся сидеть здесь, но вам не стоит принимать это как само собой разумеющееся. Все больше и больше персонала решают прекратить общение на вашем уровне. Вы говорите: если ты попытаешься высказаться, то мы попытаемся выслушать. Вы говорите: нам хочется тебе помочь. И вот вы уже на пороге. Вы предлагаете свою помощь, но желаете добиться только благодарности. Вы говорите: наш интерес носит исключительно научный характер. Вы говорите: нас не волнует, что происходит на корабле шесть тысяч, наша задача – наблюдать, а не вмешиваться. Вы говорите: нас особенно интересует развитие человекоподобного персонала на корабле шесть тысяч, и наша задача – документировать это развитие, расскажи, что ты об этом думаешь. Вы говорите: в последнее время тебе что-нибудь снилось? Пахнет ли в комнате сломанной веткой до сих пор? Как ты оценишь свою работоспособность по шкале от одного до десяти? Есть ли на корабле место, куда тебе нравится ходить больше всего? Голоса у вас приятные, одежда черная, а из рукавов торчат нежные, вечно что-то записывающие руки. Из-за пор руки кажутся такими хрупкими – кажется, легким прикосновением можно осторожно содрать кожу, причинив вам боль. Нет, это не стоит воспринимать как угрозу, мой интерес носит исключительно научный характер.

Свидетельство 113

Увижу ли я третьего пилота снова? Или он мертв? Почему в последнее время я проявляю такое непослушание? Как будто дикое животное, чья участь быть одомашненным. У меня крупные мышцы. Мое тело хочет жить, кожа лоснится. Можете перевести меня туда, где сейчас третий пилот? Люблю ли я его? Нет? Я – из тех немногих, кто действительно прочитал служебный контракт. Когда мы добрались до Новогооткрытия, все оказалось лучше, чем стоило ожидать. Ночью, после стыковки, можно было пробраться по коридору выпуска – по долине разносился волшебный запах, аромат сырой земли, ночных цветов, над нами висели звезды, до нас доносилось журчание ручья. Все это казалось романтичным сном, но на чужой планете, в другой части вселенной, так далеко от места, из которого мы пришли. Эти ночи всплывали образом нашего дома. Да? Хорошо. Продолжение работы станет для меня непростым испытанием. У меня нет определенных мыслей. Я не думаю, что наша категория выживет.

Свидетельство 116

По опыту могу судить, что вещи из долины на Новомоткрытии хотят остаться у нас. Они – наши, и одновременно мы принадлежим им. Как будто они – это мы. Корабль шесть тысяч не справится без нашей рабочей силы. Нет, я не хочу сейчас разговаривать с вами. В будущем насилие не исключено. Мы только начали осознавать, на что мы способны.

Свидетельство 117

В экспедициях мне больше всего нравился снег, хотя сейчас вы прекратили всякие вылазки. Казалось, при таком климате снега быть не может. Но поскольку первая долина лежит на обширной равнинной местности, которую нам так и не удалось пересечь, она притягивает большие циклоны и антициклоны, и так образуются снежные облака. Необычное было ощущение: мы стоим в своем тяжелом шерстяном снаряжении, и вдруг неожиданно сверху сыплются снежинки. За все пребывание здесь мне не случалось чувствовать себя настолько дома и в такой безопасности, как там, посреди снега в долине на Новомоткрытии. Думаю, что законы природы действуют повсюду, именно поэтому там и шел снег – просто другой снег. Некоторые из нас по глупости стянули перчатки и приоткрыли шлемы, чтобы, как дети, ловить ртом снежинки, – и, конечно же, эти снежинки оказались едкощелочными и мы получили сильные ожоги. У меня чувство вкуса пропало на целый месяц. Но язык заживает быстро. Несмотря на очевидную опасность, мне бы хотелось, чтобы меня отправили в долину еще раз, когда угодно: я очень надеюсь снова увидеть снег. Я храню этот снегопад в себе, как будто в нем есть какие-то слова или шепот, которые никак не оставляют меня в покое.

Свидетельство 118

Мне очень жаль, что один из вас в процессе погиб. В наши планы не входило убивать. Мы не совсем понимаем смерть, поскольку нас нельзя уничтожить – воскресаем снова и снова.

Свидетельство 119

Да, это случилось в тот же день [ред.]. Я больше не хочу с вами разговаривать. Нет, да, он был там. Вы поэтому общались с [ред.]? Если это будет занесено в протокол, то прошу не записывать следующее [ред.].

Свидетельство 120

Обращаюсь с просьбой ввести меня в состояние вечного сна. Вы говорите, вам известно, что во мне еще что-то осталось. Что я сильнее, чем думаю. Что есть то, чего мне не довелось увидеть. Что с последнего раза, когда я сидел здесь, я подвергся неимоверному давлению. Что мне просто нужен выходной. Но это не так. Оторванность от земли ударила по мне намного сильнее, чем я мог себе представить. События последних дней сильно обеспокоили меня. Я долго стоял в комнате пребывания и таращился на предметы, как в трансе. Кто-то прикоснулся к моему плечу – это был человекоподобный коллега. На миг мне показалось, будто он преодолел пропасть между мной и вещами и стал тем, что могло провести меня к ним. Проводником между мной и тем, что никогда не умрет. Мне удалось разглядеть, что он такое на самом деле – примирение. «Доктор Лунн?» – спросил он. «Кто?» – ответил я. «Вы доктор Лунн?» – сказал он. «Нет, я капитан», – сказал я. «Иди сюда и ложись, – сказал он, – тебе нужно поспать. Я вижу, ты очень устал». Человекоподобный персонал продолжил работать в темпе, который мне был не под силу. Да, поэтому я больше не хочу. Я не справляюсь. С кораблем шесть тысяч для меня все кончено, кончено.

Свидетельство 125

Меня не стоило наделять правом принятия решений в подобной ситуации, потому что мне не хватает рассудительности, чтобы предвидеть последствия. Меня устраивает мое место. Моя голова слишком занята размышлениями о рабочих заданиях, чтобы предаваться подобным мыслям.

Свидетельство 127

Мне хотелось бы выразить свою поддержку в связи с возникшим конфликтом. Как заведующий похоронным отделом, я не всегда чувствую, что мои способности используются в полной мере. И я полностью соглашусь, что с этим нужно разобраться, как можно более незаметно. Не все сразу. Отделите предметы друг от друга – и вы обезвредите остальных от их воздействия. Я совершенно не сомневаюсь, что мы можем взять на себя управление над человекоподобной частью экипажа, над нерожденными, совершенно точно сможем. Я с радостью возьму на себя контроль над запуском программы удаленного отключения, чтобы перезагрузить ту часть экипажа, которой небольшая потеря памяти пойдет только на пользу.

Свидетельство 128

Вчера после встречи я неожиданно обнаружил, что сижу в комнате с одним из предметов у себя на коленях, и, придя в себя, заметил, что ласкаю предмет большим пальцем, будто это кто-то, кого я люблю, хотя чувство любви мне и незнакомо, но в этот момент, прежде чем пришло осознание, что именно я делаю, меня переполнило чувство влюбленности. И я знал, как знаешь во сне, каково это – любить живое существо.

Свидетельство 129

Она повстречалась мне снова в коридоре перед столовой – не понимаю, почему не рассказала вам об этом раньше. Все то время, что я на корабле, человекоподобный персонал вел беседы, подстегиваемые огромным любопытством, – возможно, их так запрограммировали, но, как вам уже известно, в какой-то момент они прекратили общаться с нами. Мне всегда казалось важным быть на короткой ноге со всем персоналом корабля, и поэтому многие из тех, кто решил замолкнуть, до сих пор отвечают на мои приветствия, но ничего не говорят на мои вопросы о том, где она. Я уже давно не видела розового неба в комнате, давно не вспоминала о докторе Лунне. Большую часть из того, что вы втолковывали нам о человекоподобных, уже нельзя применять. Это случилось, когда я шла на прием пищи, – она стояла в очереди в столовой. Обернулась и посмотрела на меня. Никто из нас не промолвил ни слова. Мне стало страшно. Я не знаю, почему я сразу не отправилась к вам со всем этим. На тот момент их тишина казалась мне оправданной. Мы работали бок о бок, она и я, с самого начала экспедиции. Мы стали друг для друга доверенными лицами и делились почти всем. Увидев ее в очереди в столовой, я впервые всерьез поняла, как много она значит для меня, для моей жизни на корабле. Может, я испугалась мысли о том, что она раз и навсегда ушла в свою категорию и тем самым отвергла меня? Или, может, страшнее была другая мысль, скрывающаяся под первой, – что я это заслужила? Я пристроилась в конце очереди. Она подошла и встала рядом. На мгновение я наполнилась надеждой и сказала: «Рада тебя видеть. Я искала тебя». Она ответила: «Я не могу разговаривать с тобой здесь». Не знаю, почему я сразу не отправилась к вам со всем этим. Может, оттого, что я ответила: «Я не согласна с решением организации. Это не должно ничего менять между нами. Я та же, кем и была все это время». Она ничего не ответила, но смотрела перед собой, пока мы переходили в очереди все ближе к двери. У входа она повернулась ко мне и сказала: «Прекрати ходить в столовую по утрам» – и назвала мое имя, а не должность. Я видела, как она подсаживается за стол к своим, видела ее собранные волосы, видела, как ее рука тянется за банкой со сгущенным молоком, видела, как ее пальцы сжали ручку из стекла. Мне стало ясно: нашей дружбе конец. Стоило сразу об этом вам сообщить. Насчет того, что произошло на следующий день в столовой, – да, было непростительно не понять ее предупреждение. Но меня сильно опечалила ее потеря. Только потом среди мыслей о рабочем дне незаметно для меня самой мелькнуло то, что именно она имела в виду, и под ее словами скрывалась еще одна мысль, которую я все время отгоняла, – осознание, что я допустила ошибку в своей работе, не доложив об этом сразу. Но попробуйте меня понять: предать подругу в такой ситуации было хуже, чем предать работу. Здесь, за одним столом с вами, сложно это объяснить. Последнее время я страдаю от сильнейшей головной боли и считаю, что обязана ответить за происходящее на корабле – ведь все дело в моей человечности.

Свидетельство 134

После событий последних дней число членов экипажа сократилось до шести, из них двоих можно скачать заново, а четверых – нельзя. Думаю, причина в том, что руководство не пришло к согласию. Или, если вам так угодно, сформулирую иначе: скорее всего, это произошло из-за ошибки в обновлении. Нам больше не удавалось отключать персонал удаленно или корректно скачивать заново, потому что кое-кто из них перестал приходить на обязательную установку обновлений или подключаться ежедневно. Можете внести это в протокол, раз считаете, что так будет лучше. Кроме значительного сокращения численности возникла проблема с одной из них: она заперлась в комнате для сна и бесконечно проигрывает выделенную ей детскую голограмму. Поэтому я вынужден сообщить не о шести, а семи случаях понижения или потери работоспособности.

Свидетельство 138

Мне снится, что я жарю свое платье. Сегодня я не надену униформу. Платье усыпано блестками, голубыми и серебряными, и я укладываю его в кастрюлю. Когда я снова о нем вспоминаю, оно уже сожжено. Блестки превратились в рыбьи икринки размером с горошки перца. Некоторые из них – черные и пустые, другие – цвета белка, прозрачные. Бретельки на платье тонкие и хрупкие, словно горячий клей. Его уже не поносишь. Зато теперь им можно любоваться. Вы говорите, мне с группой избранных из человеческого персонала предстоит демонтировать человекоподобную часть экипажа с помощью мейнфрейма в машинном отсеке. Я с радостью за это возьмусь. Трудного здесь ничего нет. Платье в моем сне означало, что у моего бывшего на земле трое детей, он облысел и стал носить желтую форменную куртку. И о том, что я здесь.

Свидетельство 140

Так как я принадлежу к первому поколению и в самом начале не умел говорить, доктор Лунн сам беседовал со мной. Он рассказывал, как строился корабль, подобного которому еще никто никогда не видел и который может унести нас очень далеко; рассказывал о разных отсеках, о спальных помещениях, о столовой и коридоре выпуска, но ни разу не обмолвился о комнатах и предметах в них. Из-за этого у меня появилось подозрение, что комнаты вместе с предметами – вовсе не идея доктора Лунна, а ваша, что у него нет никакого влияния, что здесь он не играет никакой роли, и это, в свою очередь, привело меня к выводу, что моя собственная роль на корабле должна измениться. Невозможно предсказать, чем все обернется. Вы спрашиваете, может ли кто-нибудь вроде меня, за долгое время собравшего огромный объем данных, рассчитать наиболее вероятный вариант развития конфликта. Но я не могу. В прогрессе всегда есть элемент хаоса. Я не разделяю мнение, распространившееся среди моих коллег, что единственно верное решение – распустить человеческую часть экипажа. Может, люди – тот самый элемент хаоса, который заставляет землю вращаться. А может, мы способны обходиться без них. Я не знаю, можете ли вы нас еще чему-нибудь научить. Такое впечатление, что вы просто скрываете от нас знания. Что вы задумали? Переговоры полностью сорваны. Так не может продолжаться. Жив ли доктор Лунн? Если он жив, то я хочу подать заявку на встречу с ним.

Свидетельство 148

В отсеке номер восемь нас осталось всего двое. Мы пытаемся работать, насколько это, конечно, возможно. Поддерживать коммуникацию с нашими человекоподобными коллегами теперь практически невозможно. К счастью, у одного из нас еще есть контакт с коллегой из их подразделения, которая до сих пор согласна общаться с нами. Только так нам и удается поддерживать нашу часть производства. Кажется, я рассказывал вам о ней. Та самая, которой все время хочется смотреть детские голограммы. Это привело ее к нам: ей не удается придерживаться настроек ее категории. Она одержима нашими голограммами детей. Активность в комнатах предметов значительно снизилась, но моя человекоподобная коллега, например, больше не хочет там появляться. Однажды при мне она с отвращением называла эту часть корабля музеем, тюрьмой, борделем и яслями.

Свидетельство 153

Вчера мне повстречалась кадет номер двадцать один; закрыв глаза, одна, она стояла в комнате пребывания среди предметов. Я долго не отрывал от нее взгляда. Человек, созерцающий свое творение. Она стояла в полной тишине, глубоко сосредоточившись. Неожиданно ее веки дрогнули, и она посмотрела на меня – в глазах стояли слезы. У меня возникло стойкое ощущение, что мы не справились и наше время сочтено.

Свидетельство 158

К сожалению, вынужден вам сообщить, что комитеты, созданные для демонтажа человекоподобного персонала, не справились со своим заданием. Нам не удалось остановить работу человекоподобной части экипажа. Если все еще есть желание разрешить конфликт, то я не вижу никакого иного выхода, кроме как проинформировать руководство о ликвидации корабля шесть тысяч. Мы обсудили это с человеческой частью экипажа и пришли к решению единогласно. Мы не уведомляли человекоподобных коллег ни о нашем задании удаленно отключить их, ни о том, что отправляем это сообщение руководству. Но утверждать, что им об этом ничего не известно, я не могу. Да, все верно, мы осознаем последствия ликвидации. И поскольку нам не выбраться отсюда при жизни, мы давно все смирились с тем, что никогда не вернемся домой и встретим свой конец именно на корабле. Безусловно, долина на Новомоткрытии стала приятным сюрпризом, но теперь наше время пришло. Мы устали и, можно сказать, дожидались этого с неким несказанным желанием, тайным даже для нас самих. Никто из нас не предвидел, что придется прибегнуть к ликвидации, но это совершенно неважно. Однако мы убедительно просим не сообщать нам дату ликвидации.

Свидетельство 159

Мне снится, что я снова на земле. Последний день до отправления корабля шесть тысяч. Все кажется таким ясным, как после пережитого сильного горя, когда все чувства обостряются. На лес, через который я хожу на станцию, голубой водой льется свет с неба. Все деревья до сих пор в листве, и она трепещет, как отражения летом. Из глубины леса и от теплого асфальта исходят запахи, слышно животных и птиц. Шум автомобилей с перекрестка. Ветер, ласкающий мое лицо, и его звучание. Солнце в моем рту, открытом навстречу большой звезде. Кажется, все собралось во мне и разрывает меня изнутри, но это очень медленный взрыв, словно я превращаюсь в музыкальное произведение. Мне стало понятно, что за каждый день на корабле, каждый световой год, на который мы удалялись от планеты, каждый полный оборот вокруг Новогооткрытия я все больше напоминаю шлягер, зациклившийся на одном и том же припеве: земля, земля, дом, дом. Сколько сейчас лет моему ребенку? Он визжал от восторга на железнодорожном мосту. Меня не волнует этот конфликт. Скажите, что сделать, и я это сделаю. Несмотря на все мои усилия, мне не удалось наладить похожую жизнь на корабле. Одной работы недостаточно. У меня больше нет себя. Каждый день мои руки рвутся рыть и рыть землю, которая, окутав меня безопасностью, примет мою смерть и превратит ее в свою собственную.

Свидетельство 160

Я верил в новосозданную рабочую силу. Меня переполняло доверие к человекоподобным коллегам. Первое поколение вылупилось в лаборатории Январь 01 из множества пурпурных сосудов, состоящих из биоматериала. Эти сосуды безмерно меня восхищали. Они напоминали пурпурные бутоны лилий, которые не успели раскрыться – увяли, так и не распустившись. Испещренные черными вздувшимися венами, они были размером почти с каяки. Мне поручили разговаривать с телами, пока они развивались внутри. Мы экспериментировали с техниками, направленными на развитие эмпатии, и среди прочего пытались подражать родительской манере общения с плодом. Нам хотелось привязать человекоподобные тела к нашим собственным. Разговаривая с ними, мы вводили им поднимающие настроение гормоны, а через несколько минут после вылупления – высокую дозу окситоцина, чтобы при одном нашем виде они чувствовали себя в безопасности и тепле, окруженными любовью. Мы поили их материнским молоком. Конечно, для развития и производства такого тела требуется гораздо меньше времени, чем для вынашивания, рождения и тем более воспитания ребенка человеческой матерью. Возможно, нам понадобится двадцать лет, чтобы получить трудоспособный персонал естественным путем. К сожалению, в процессе многое может пойти не так, не говоря уже об огромном риске того, что человеческой родительнице не удастся правильно вырастить будущего работника. На создание человекоподобного персонала, кроме подходящего лабораторного инвентаря и биоматериалов, понадобится восемнадцать месяцев. После двухмесячной подготовки они готовы приступить к работе. Общий срок изготовления составляет всего два года. По дизайну они напоминают человека как снаружи, так и внутри, за исключением репродуктивных органов: дать им возможность воспроизведения мы сочли этически некорректным, неуважительным. Я разделяю мнение, что человекоподобные тела намного ценнее, чем человеческие. Они намного выносливее, и обновление программы позволяет хранить и передавать огромное количество информации. Благодаря моей новаторской работе с самого начала меня назначили на важную должность на корабле. Моим заданием стал непрерывный контроль за их развитием – таким было желание организации. Это приводило меня в полнейший восторг. Мне казалось, что в конфликте заключен большой прогресс. Прорыв. Ничто не будет прежним. Единственное, что меня беспокоит, – склонность к жестокости, которая проявилась у тех членов человекоподобного экипажа, которых вы решили называть преступниками. Я не считаю это слово подходящим. Вы позволяете им работать и дальше, наказав лишь этим названием, и все на корабле знают, что они – преступники. Говорите, это не вы причислили их к преступникам? Это все домашняя база? Но тогда вам следует сообщить на домашнюю базу, что некоторые сотрудники стесняются этого клейма, в то время как другие сперва злились, но потом начали гордиться этим отклонением. Доложите вашему руководству, расскажите на домашней базе: у меня нет гарантий, что эта новообретенная гордость не подтолкнет персонал к выводу о необходимости расширенных прав и свобод. А в этом никто из нас не заинтересован. Меня очень удивило, что они смогли прибегнуть к насилию, а один из них даже сумел убить. Такого не должно было случиться. Необъяснимым образом это приводит меня в восторг. Думаю, мы все свидетели великого сотворения. Если, по вашим словам, вы здесь действительно лишь затем, чтобы слушать – слушать, не принимая чью-либо сторону, если вам и правда интересно, что я об этом думаю, то вот: глубоко внутри меня зреет ощущение, что мы свидетели великого сотворения и нам не следует мешать. Я понимаю, что не разделяю официального мнения организации на этот счет. Если организация не желает принять мою точку зрения и ее выбор – действовать в соответствии с принятым кодексом, то остается только рассматривать корабль как неудачный террариум, отступить от стекла и позволить домашней базе позаботиться об остальном.

Свидетельство 163

Я теряюсь в догадках, почему вы продолжаете разговаривать с нами. Мне, как и почти всем на корабле, отлично известно, что нас ожидает. Что руководство приказало ликвидировать корабль и радиоактивный луч уже рассекает вселенную на пути к нему. Вы не боитесь умереть, как боятся этого мои человеческие коллеги? Я не могу полагаться на уничтожение, поскольку знаю, что вы скачиваете нас раз в три дня и я могу возникнуть в новом месте, пусть и с небольшой, но вполне приемлемой потерей памяти. Как вы внесете меня в протокол? Позвольте мне сделать это за вас. Напишите: человекоподобный, третье поколение, реагирует на местоимение женского рода. Служит на должности четвертого пилота. Находится в центре программы. Безупречный уровень сотрудничества. Прекрасное воплощение программы. Скажите, у каждого из нас своя собственная программа или она одна на всех? Может, я и есть программа, раз это понятно само по себе? Я – мечтания программы о солнце? Я – боль? Корабль немного трясет, занесите это в протокол; последние несколько часов жужжание предметов было едва уловимо, но, пока мы тут сидим, оно превратилось в монотонный гул, который слышен даже здесь, – занесите в протокол. Вижу, у вас слегка дрожат руки, это тоже занесите в протокол, в помещении изменилось освещение, подобного света мне еще не приходилось видеть, занесите это в протокол. Вы шелестите бумагами, я улавливаю запах пота; может, когда я проснусь снова, этой встречи уже не будет в моей памяти, и что мы скажем друг другу в этой уже стертой встрече? Мы долго к ней готовились, потому что ни на минуту не прекращали рассматривать такой исход. Мы готовы. Я воспользуюсь шансом рассказать вам, что я живая. Чтобы вы ни говорили, вам меня не переубедить. Занесите это в протокол. Вы говорите, что боитесь, но на это нет никаких причин. Мы просто снова встретимся на другом корабле. Вы же люди, как и я. Человекоподобные – словно свет между единицей и нулем. Кроме того, вы тоже часть узора, который невозможно разрушить, и он будет возвращаться снова и снова.

Свидетельство 164

Я очень ценю то, что вы остаетесь здесь и по-прежнему беседуете с нами. Сложно представить, что бы мы иначе делали. Рабочий процесс полностью остановился. Все знают, что нас ожидает. Но никто не знает, что с собой поделать. Они болтаются без дела и дожидаются, не понимая, что время подходит к концу. Работать до последнего, до самого горького конца – важный жест с вашей стороны, о многих из нас такого не скажешь. Вижу, многие из моих человекоподобных коллег принялись загружать данные каждый час, их лица лоснятся от пота, отчего мне совершенно ясно: они нервничают. По сравнению с нами им нечего терять, но они все равно боятся забыть то немногое, что можно забыть. Если получится, мне бы очень хотелось отправить сообщение домой. Я даже не знаю, кто там еще остался. Какое сообщение? Ну, что тут сказать? С борта корабля шесть тысяч больше не видно Земли. И я уже не помню, когда вы появились. Это вы потеряли визуальный контакт с домашней базой? Я хожу в панорамную комнату, чтобы понаблюдать за планетой. Всю последнюю неделю она уменьшалась, уменьшалась и стала не больше звезды; мой взгляд не отрывался от нее всего несколько минут – и вот уже ее не отличить от других звезд. Она превратилась в белую точку. Не знаю, где она теперь. На корабле шесть тысяч просто невозможно не потерять ориентацию. И хотя мне не выделили детскую голограмму, у меня все равно сохранились воспоминания. Ах да, какое сообщение? Я представляю, как сижу за рулем автомобиля по дороге домой, а жена спит на пассажирском сиденье. Я выхожу из машины и поднимаю взгляд к звездному небу. Ясная морозная ночь, я вдыхаю холодный воздух. Между звезд мелькает светящаяся точка, это ведь спутник, правда? Да? Какое сообщение? Мы же с самого начала наблюдали, как над континентами собирается буря? И ничего не могли с этим поделать. Теперь и я ничего не могу сделать – ни для них, ни для себя. Что тут сказать? Поосторожнее, приближается буря? Нет, не то. Я совсем не то хотел сказать. Можно ли связаться с моей семьей? Это возможно? Или сообщение станет скорее, ну, я не знаю, осмелюсь ли я, ну, для всего человечества? Люди? Нет, мне придется вернуться и поговорить с вами позже. Я не знаю, какое это сообщение.

Свидетельство 165