Да запылают костры!

– Вера бывает разная, – произнёс Куова наполненным теплотой и участием голосом. – Если прямая дорога к Спасителю закрыта, надо научиться верить в души тех, кто рядом.

«И тогда… вы станете одним целым».

***

Стоя на крыльце жандармского плаца и цепко держась за холодные перила, Абрихель провёл более получаса, бесстрастно наблюдая за истязанием плетьми молодого жандарма. Артахшасса Тубал в очередной раз вывел из себя начальство бреднями о чистоте веры, и где-то в тёмных глубинах разума Абрихель подозревал, что впечатлительного юнца либо ненамеренно одурманил, либо использовал в своей игре бродяга, который притворяется мессией. И всё же Абрихеля не могла не восхитить выдержка жандарма. За всё время, отведённое на наказание, Артахшасса ни разу не вскрикнул. Такая же редкость, как и ясное небо в середине зимы.

Ещё почти час ему понадобился на то, чтобы строго выверенной комбинацией лечебных мазей и магического искусства привести спину Артахшассы в надлежащий вид. Она уже превратилась в сплошную сетку из тонкий длинных шрамов, такой и останется до конца жизни. Но даже так колдун ощутил приступ зависти: он бы без колебаний променял гладкую кожу на ровный позвоночник. Ценнее только колдовской дар.

Обычно после экзекуции наказанных запирали на пару часов в одиночной камере, однако он решил проявить великодушие и поговорить с Артахшассой. Несмотря на причуды последних недель, тот по-прежнему был компетентным и исполнительным жандармом. Каждый может сбиться с пути. И каждый заслуживает второго шанса.

Но превыше всего стоял личный интерес. Хотя Абрихель получил чёткие указания от курсора адептов образумить жандарма, как любил говорить покойный отец, уголь ценен, но под ним может лежать золото. Тайны, которые мог скрывать бродяга, не давали покоя.

Колдун прислонился спиной к вымощенной серым камнем стене и посмотрел в противоположный конец камеры, где обессиленно повис на цепях голубоглазый жандарм. Взгляд Абрихеля задержался на подтянутом теле юноши, золотистом в тусклом свете коридорных ламп, – на плечах и боках виднелись пятна засохшей крови. Отчего-то в памяти всплыл образ из старых мифов о воине-герое Заале, прикованном к скале на растерзание дивам и драконам. Подобные сцены всегда привлекали внимание.

– Неужели тебе совсем не больно, Тубал? – поинтересовался колдун.

На миг выражение лица жандарма стало таким, будто он почивал на пуховой кровати, но тотчас же вернулась гримаса страдания. Но даже это не умаляло его достоинства.

– Больно, – охрипшим голосом ответил Артахшасса.

Абрихель мрачно хмыкнул. Подобные признания особенно забавляли: когда одни с напыщенным видом прятали свои слабости в дальние уголки, другие выталкивали их на поверхность, придавали особую значимость… Как ни странно, но у вторых воля сдавала позже. Тем интереснее.

– Тогда почему? – спросил он. – Почему ты продолжаешь упрямиться?

Жандарм приподнял голову.

– Спаситель завещал, что боль проходит… А служение продолжается.

– Громкие слова для простого жандарма. Ты хоть видел-то эти заветы?

На лице Артахшассы появилось подобие улыбки.

– Я хорошо помню заветы. Как и всё Писание.

– Неужели? – усмехнулся Абрихель. Сам он читал Писание уже очень давно. – Откуда?

– Настоятель приюта, в котором я вырос, подарил мне его, когда мне исполнилось десять. Простая, но красивая книга. Это был единственный подарок, на который могли рассчитывать дети. И каждую неделю потом настоятель заставлял нас учить наизусть главы из Писания.

– Вот как? И каково тебе было?

Жандарм опустил глаза и поёжился, как от холода.

– Я боялся его… Мы все боялись.

– Боялись?

– Нас постоянно наказывали за ошибки и забывчивость. Поощряли насмешки над другими. Хотели, чтобы мы жили в страхе перед священной книгой… Настоятель говорил, что только так можно взрастить праведность. Особенно в таком ублюдке как я.

Жандарм посмотрел в лицо Абрихеля, точно хотел продемонстрировать, что именно имел ввиду настоятель.

– Он был строгим человеком, иногда даже жестоким… Но я усвоил урок – мир несправедлив, – поэтому и решил защищать от несправедливости тех, кто слабее.

Абрихель, не скрывая скуки, потёр пальцами горло.

– Защищать слабых, значит…

Он подошёл ближе. Много лет назад ему хотелось быть похожим на таких сильных и прекрасных героев, как Заал или Хушроб. Сейчас колдун находил изумительную иронию в том, что судьба даровала ему власть над аспектными потоками и – точно в насмешку – слабое, измученное постоянными судорогами тело. Словно в ответ на его мысли, правую щёку на секунду стянул спазм. А прямо напротив – Арташхасса, ладно сложенный, но такой уязвимый и нерешительный внутри… Абрихель бесцеремонно взял его за подбородок и заставил посмотреть на себя.

– Ответь-ка мне, Тубал, ты бы преступил закон, если бы на кону стояла жизнь невинного человека?

– Я… – заколебался жандарм. – Жизнь важнее! Тем более невинного…

– Да ну?

Жандарм в растерянности распахнул глаза.

– Так завещал нам Спаситель.

От этих слов Абрихель искренне и широко улыбнулся. Другого ответа он и не ждал. Спаситель. Просто превосходно.

«Такая предсказуемость. Как этим не воспользоваться?»

Колдун сделал шаг назад и после недолгих раздумий спросил:

– А расскажи мне об этом человеке… Люди называют его Калехом.

Артахшасса вздрогнул, попытался приподняться на цепях. Знал ли бродяга степень собственного влияния на людей? При одном только упоминании его имени они оживлялись, делали всё, чтобы казаться смелее и величественнее, будто речь заходила об их отце или старшем брате. Тщетная попытка Артахшассы в своей трогательности превзошла всё.

– Я не так много знаю, – вновь опустив взгляд сказал жандарм. – Он кажется… хорошим человеком. Умным и искренним.

Медленно выпустив воздух через рот, Абрихель снисходительно посмотрел на юношу. На Артахшассе были лишь серые, выпачканные в пыли, подштанники, и он вздрагивал от каждого залетавшего в камеру сквозняка, сжимался от каждого слова. При этом его бросало от испуга к уверенности, и обратно. «Весь будто на ладони? Как бы не так…» Снисходительность уступила место сдержанному уважению.

– О, он и правда умён, Тубал, тут ты не ошибся. Но что до остального, то, думаю, ты путаешь реальность с отражением.

– Что… что вы имеете ввиду?

– Тебя, как и других, одурачили его речи. Они такие приятные и простые… даже слишком. Сперва я думал, что твой Калех опасно наивен, но теперь вижу, что он опасно умён. – Абрихель сцепил пальцы в замок. – Ты бы посмотрел на его публику со стороны. Кто-то, безусловно, приходит, чтобы покритиковать его, кто-то – из любопытства. Но они приходят. Они слышат его слова, живут с ними и разносят по всему городу.

Несмотря на прохладу в камере, на лбу Артахшассы выступил пот. Несколько секунд жандарм не знал, что ответить. В голубых глазах один за одним мелькали вопросы и сомнения.

– Что в этом дурного?

Колдун фальшиво хохотнул.

– А то, Тубал, что несколько дней назад твои приятели из жандармерии арестовали сумасшедшего, собиравшегося устроить пожар в храме… Хочешь скажу, что он повторял из раза в раз на допросе? Он говорил, что храм старой веры должен рухнуть.

– Но причём тут Калех?

Абрихель закатил глаза, чувствуя себя так, как будто ему приходилось в десятый раз объяснять очевидные вещи.

– Додумай сам.

Как любит говорить этот Калех, ответы внутри.

– Хотите сказать, что Калех подначивает людей к восстанию против Храма?

– Мне пока неясны его цели. Однако точно могу сказать, что он не тот, за кого себя выдаёт.

Робость вдруг сошла с лица жандарма, сменившись обещанием гнева.

– Вы просто пытаетесь очернить честного человека.

– Честного человека? Избавь меня от этой патетики, Тубал. Эти недоумки-жрецы могут сколько угодно брызгать слюной, жалуясь, что какой-то бродяга уводит их паству. Но мы, адепты, знаем, что проблема гораздо глубже, а скоро узнает и первосвященник…

– Конечно же, – пробормотал Артахшасса. – Наверняка, вы уже успели всё разнюхать… И что?

Совершенно неискреннее безразличие.

– Что ж, мне удалось найти людей, которые время от времени наведываются в кишлаки у южных предгорий – Анш, Казедраг, Сукут… Никто там не почитает Спасителя, только духов. Хорошее прикрытие, если учесть, что на юге сейчас неспокойно. Но даже если Калех действительно родился среди духопоклонников, откуда у него такие познания о Спасителе? Поначалу я думал, что ради этих знаний он пристроился жить у моего знакомого библиотекаря. Но нет, старому дураку нечего ему дать, это просто ещё одно прикрытие… О нет, разгадка таится в том, где был Калех в промежутке между своим отрочеством и приходом в Алулим… И это точно не был долгий и утомительный путь отшельника.

– Откуда мне знать, что это не преувеличение ваших же выдумок?! – воскликнул Артахшасса и замотал головой: – Нет-нет! Я вам не верю.

Абрихель пожал плечами:

– Ты ещё увидишь…

Он шагнул вперёд, и Артахшасса буквально вжался в стену.

– Я могу продолжить.

– Мне всё равно.

– Я считаю, что Калех – адепт какого-то храма, не подчиняющегося первосвященнику. Это объяснило бы неплохие познания о Спасителе и его наследии. Вопрос только, изгнанник он либо его прислали намеренно…

Артахшасса раскрыл рот и встряхнул головой.

– Но Калех ведь не маг!

Абрихель нехотя кивнул.

– Я тоже так думал. Однако я наблюдал за ним. В нём есть какая-то сила, но её природа для меня пока – загадка… И я ловил его взгляды. Он явно неравнодушен к моей силе, он хорошо чувствует её.

Взгляд Артахшассы сделался подозрительным.

– Чего вы добиваетесь, рассказывая мне всё это?

– Вот теперь ты начинаешь прозревать. Ты желаешь видеть и задаёшь правильные вопросы.

– Пожалуйста… – устало произнёс жандарм.

Артахшасса далеко не был тем пугливым ребёнком, которого пытался из себя строить. Абрихель медленно прошёлся от одной стены к другой и снова остановился напротив юноши.

– У тебя практически безупречная репутация, Тубал, и портят её лишь твои глупые заблуждения об этом Калехе. Поэтому тебе дали шанс. Я даю тебе шанс. Открой глаза, прикрой сердце – и ты сам поймёшь, что он за человек.

Из груди Артахшассы вырвался полный страдания вздох.

– А если нет?

– Тогда, – вздохнул Абрихель, потерев пальцами переносицу, – твоё будущее окажется под большим вопросом.

– Что если Калех – и есть будущее?

«Чему я удивляюсь?» Роль фанатичного идиота Артахшассе удавалась блестяще, но очень скоро посеянные сомнения принесут урожай.

Колдун покачал головой и направился к выходу из неуютной камеры. От холода и сырости суставы разболелись, и понадобилось немало усилий, чтобы держать спину ровно и не начать кряхтеть как немощный старик. Он снова взглянул на жандарма.

– Ты увидишь, – сказал Абрихель. – Даже если окажется слишком поздно.

Глава IV

Артахшасса Тубал никогда не считал себя сильным человеком. Он беспрекословно исполнял то, что наказывали старшие по иерархии и старался не попадаться на глаза тем, кто мог навредить. С раннего детства он был одиночкой, к тому же унаследовал совершенно нетипичные для кашадфанцев голубые глаза, и потому часто становился объектом травли. Ему приходилось прятаться от обидчиков по тёмным углам, выжидать, пока те пройдут мимо, а затем бросаться вперёд, к другому островку безопасности. Мир – это бескрайний полигон для игр в прятки и догонялки с судьбой.

Он прятался. Выжидал. И бросался вперёд.

Таковым был весь его жизненный путь. Оказалось, что и в стенах жандармерии действовали схожие порядки.

Приторные похвалы, завистливый шёпот за спиной и снисходительные взгляды – вот награда за верную службу. Вовсе не это представляешь себе, когда поступаешь на службу с целью сделать мир лучше. Неоднократно Тубал просил дать ему шанс проявить себя, пусть даже в сопровождении.

Ничего не выходило. Начальство безразлично разводило руками и в очередной раз отправляло юного жандарма присматривать за навещавшими храм бедняками.

В тяжёлые моменты Тубал не уставал проклинать своё, несомненно порочное происхождение. Было очевидно, что именно перед ним закрывались двери возможностей, в то время как особо проворные знакомые из академии дослужились до видных чинов и растрачивали своё достоинство на братание с контрабандистами. Никаких сомнений не вызывало то, что именно жандармы, которым покровительствовала влиятельная родня, сумели найти своё место в президентской гвардии. И уж точно ни у кого из пробившихся наверх не было голубых глаз. Из всего этого следовал неутешительный вывод, что Тубал – наименее любимый пасынок удачи.

Впрочем, несправедливости со стороны мира со временем перестали восприниматься чем-то необычным. Тубал находил утешение в священном тексте Писания, сравнивая себя с человеком праведным, и засыпал, нашёптывая заветы Спасителя.

Всё переменилось в один, на первый взгляд ничем не примечательный, день. Он нёс службу в храме, где даже ночью не стихала ложь, и стал свидетелем того, как некий человек в пух и прах разбил тезисы заносчивого проповедника. Сперва Тубал не знал, что и думать…

Озарение явилось, точно ведро холодный воды – прерванный наркотический сон. Тубал, несмотря на насмешки, ценил своё положение жандарма. «Это то, чего я добился. Сам», – часто напоминал сам себе он. Однако впервые на пути повстречался человек, который не просто понимал Тубала, но мыслил с ним в одном направлении. Чувство было подобно тому, как ручей сливался с бурной рекой.

Возможно ли такое?.. Пожалуй, обладай он большей решимостью, сам мог бы стать рекой.

Противоречивые мысли разрывали измождённый разум Тубала, пока он осторожно протискивался сквозь толпу пахнущих обработанной кожей, машинным маслом, дешёвыми духами и алкоголем людей, собравшихся возле Белого зиккурата на очередную беседу с Калехом. Древняя постройка, хоть и казалась уничтоженной временем, всё ещё притягивала внимание, а ныне стала новой колыбелью веры и благочестия. Солнце пряталось за серыми облаками, дул промозглый ветер, но люди всё равно приходили на площадь.

Тубал засмотрелся на престарелую пару, весело обсуждающую что-то, смеющуюся. Когда они заметили его взгляд, то поспешили переместиться подальше. Он понял, что его избегают из-за синей жандармской униформы, с которой уже давно не связывали ничего хорошего. Почти минуту Тубал переводил взгляд от одного человека к другому, решив завести с кем-нибудь непринуждённый разговор и убедить, что он – один из них. Но так и не сумел подобрать слов, чтобы заговорить.

Он снова почувствовал себя одиноким. Перед глазами всплыла мрачная ухмылка Абрихеля.

Наконец Тубал увидел стоящего на белокаменных ступенях Калеха – почти у самого подножия зиккурата. Он ощутил нарастающее в груди ликование, словно из дальнего странствия вернулся его неизвестный отец.