Помоги проекту - поделись книгой:
Поэтому дальнейшее развитие теории либидо возможно на данный момент исключительно путем умозрительных рассуждений. Но мы откажемся от всех прежних психоаналитических завоеваний, если, подобно К. Г. Юнгу, сопоставим понятие либидо с психической энергией влечений в целом. Отделение позывов сексуального влечения от всех прочих и последующее сведение понятия либидо к этими позывам существенно подкрепляются изложенным выше допущением особого химизма сексуальной функции.
Разница между мужчинами и женщинами
Как известно всем, только с наступлением пубертата устанавливается строгое различение мужского и женского характера. Далее эта противоположность, как никакая другая, оказывает определяющее влияние на человеческую жизнь. Однако мужские и женские задатки вполне заметны уже в детском возрасте; развитие сдерживающих факторов сексуальности (стыда, отвращения, сострадания и т. д.) происходит у девочек раньше и встречает меньше сопротивления, чем у мальчиков, а склонность к сексуальному вытеснению представляется у них в целом большей, и там, где проявляются парциальные влечения сексуальности, девочки предпочитают пассивную форму. Впрочем, аутоэротическая деятельность эрогенных зон одинакова у обоих полов; вследствие этого сходства невозможно различать полы в том виде, в каком они предстают после пубертата. Учитывая проявления сексуальности в виде аутоэротики и мастурбации, можно было бы предположить, что сексуальность маленьких девочек носит преимущественно мужской характер. Более того, сумей мы наделить понятия «мужской» и «женский» более определенным содержанием, можно было бы также утверждать, что либидо регулярно и закономерно обнажает свою мужскую природу, кому бы – мужчине или женщине – оно ни принадлежало, независимо от своего объекта, будь то мужчина или женщина[104].
С тех пор как познакомился с точкой зрения на бисексуальность[105], я считаю этот фактор определяющим и думаю, что без учета бисексуальности едва ли возможно прийти к пониманию фактически наблюдаемых сексуальных проявлений у мужчин и женщин.
К сказанному позволю себе добавить лишь следующее: у детей женского пола ведущая эрогенная зона расположена в клиторе, то есть гомологична мужской генитальной зоне на головке полового члена. Все мои познания относительно мастурбации у маленьких девочек показывают, что речь всегда идет о клиторе, а не о внешних гениталиях, имеющих важное значение для последующей генитальной активности. Сам я, признаться, сомневаюсь в том, что под влиянием соблазнения девочка способна прийти к чему-либо иному, кроме мастурбации клитора (если подобное и случается, то крайне редко). Столь часто наблюдаемое именно у маленьких девочек спонтанное избавление от сексуального возбуждения выражается в подергиваниях клитора, а частые его набухания позволяют девочке правильно и без наставлений оценить сексуальные проявления противоположного пола: она просто переносит на мальчиков ощущения от собственных сексуальных процессов.
Кто хочет понять превращение маленькой девочки в женщину, тот должен проследить дальнейшую судьбу этой возбудимости клитора. Пубертат, сопровождающийся у мальчика стремительным вторжением либидо, у девочек характеризуется новой волной вытеснения, которая затрагивает как раз клиторальную сексуальность. При этом подвергается вытеснению известная часть мужской сексуальной жизни. Такое усиление сексуальной сдержанности девушек, обусловленное пубертатным вытеснением, служит стимулом для либидо мужчины и побуждает его активизироваться, а с повышением либидо нарастает и сексуальная переоценка, которая в полной мере проявляется лишь в отношении отказывающей, отрицающей свою сексуальность женщины. Когда половой акт допускается и клитор сам возбуждается, он сохраняет прежнюю функцию, то есть выступает проводником этого возбуждения к соседним женским органам, подобно – если воспользоваться сравнением – сосновым щепкам, которыми поджигают более толстые поленья. Нередко для такого переноса требуется определенное время, на протяжении которого молодая женщина словно лишается чувствительности. Эта анестезия может сделаться постоянной, если клиторальная зона отказывается передавать свою способность возбуждаться в результате ее чрезмерно активной деятельности в детстве. Известно, что анестезия женщин часто бывает мнимой и локальной: они нечувствительны у входа во влагалище, но отнюдь не при стимуляции клитора или даже других зон. К этим эрогенным причинам анестезии присоединяются еще психические детерминанты, также обусловленные вытеснением.
Когда перенос эрогенной раздражимости от клитора во вход во влагалище все-таки происходит, это означает, что женщина приняла новую ведущую зону для последующего полового поведения. У мужчины, с другой стороны, с детства сохраняется в неизменности одна и та же зона. Тот факт, что женщины меняют ведущую эрогенную зону (и это сопровождается всплеском вытеснения в пубертате, когда, так сказать, устраняется инфантильная мужественность), служит основанием большей предрасположенности женщин к неврозам вообще и к истерии в частности. Следовательно, эти детерминанты самым тесным образом связаны с сущностью женственности.
Нахождение объекта
Процессы полового созревания устанавливают примат генитальных зон, а у мужчин пенис обретает способность к эрекции; все это настоятельно указывает на новую сексуальную цель – на проникновение в полость тела, возбуждающее генитальную зону. Одновременно с психической стороны завершается процесс нахождения объекта, подготовка к которому велась с самого раннего детства. Когда первоначальное сексуальное удовлетворение еще было связано с приемом пищи, объект сексуального влечения находился вне собственного тела – в материнской груди. Позднее влечение лишается этого объекта – возможно, как раз когда у ребенка возникает общее представление о человеке, которому принадлежит доставляющий ему удовлетворение орган. Как правило, половое влечение становится аутоэротическим, и только по завершении латентного периода первоначальное отношение восстанавливается. Не без веского основания сосание ребенком груди матери сделалось образцом всех любовных отношений. Поиски объекта – это, по существу, обретение объекта заново[106].
Но даже после отделения сексуальной деятельности от приема пищи, этой важной части первых и наиболее значимых сексуальных отношений, остается то, что готовит к выбору объекта, то есть к восстановлению утраченного счастья. На всем протяжении латентного периода ребенок учится любить других людей, которые помогают ему в его беспомощности и удовлетворяют его потребности в любви, воспроизводя и продолжая отношения младенца с кормилицей. Быть может, кому-то захочется возразить против отождествления привязанности ребенка к тем, кто о нем заботится, с половой любовью, но я полагаю, что более точное психологическое исследование, вне всякого сомнения, сумеет установить это тождество. Общение с человеком, который за ним ухаживает, является для ребенка непрерывным источником сексуального возбуждения и удовлетворяет его эрогенные зоны; последнее тем более верно, что заботится о ребенке, как правило, мать – и она одаривает его чувствами, проистекающими из ее собственной сексуальной жизни (ласкает, целует и убаюкивает, совершенно отчетливо подменяет им полноценный сексуальный объект)[107]. Пожалуй, любая мать ужаснется, если ей разъяснят, что всеми своими нежностями она пробуждает сексуальное влечение ребенка и подготавливает будущую интенсивность этого влечения. Она считает свои действия асексуальными проявлением «чистой» любви, тщательно избегает вызывать в гениталиях ребенка возбуждение больше необходимого при уходе, но, как мы знаем, половое влечение пробуждается не только непосредственным раздражением генитальной зоны. То, что принято называть привязанностью, неминуемо однажды затронет и генитальные зоны. Вдобавок понимай лучше мать ту важную роль, какую влечения играют в душевной жизни, в этических и психических проявлениях, она бы и после таких объяснений не стала себя укорять. Она лишь выполняет материнскую задачу, обучая ребенка любить. В конце концов, он должен вырасти сильным и дельным человеком с живой сексуальной потребностью и осуществить в своей жизни все, к чему подталкивает человека влечение. Верно, что избыток родительской нежности может навредить ребенку, ускорить его сексуальное созревание, а также, через «избалованность», сделать его неспособным в дальнейшей жизни к временному отказу от любви или к умению довольствоваться меньшим ее количеством. Ненасытная жажда родительской нежности – вот один из вернейших признаков будущей нервозности; с другой стороны, именно невропатические родители, в большинстве своем склонные к чрезмерной нежности, чаще всего пробуждают своими ласками предрасположенность ребенка к невротическим заболеваниям. Также этот пример показывает, что у невротических родителей имеются более непосредственные способы передать свое нарушение детям, чем по наследственности.
Сами дети с ранних лет ведут себя так, словно зависимость от других, за ними присматривающих, носит характер сексуальной любви. Первоначально детская тревога есть не что иное, как выражение того факта, что им недостает любимого человека. Потому любого чужака они встречают с тревогой, боятся темноты, в которой не видно любимого человека, и успокаиваются, если в темноте могут взять его за руку. Приписывать всяким страшным сказкам и жутким историям, услышанным от нянь, боязливость детей значит изрядно переоценивать влияние этих басен. Истина состоит в том, что дети, склонные к боязливости, воспринимают только такие истории, которые на других детей никакого впечатления не производят; а к боязливости склонны лишь дети с чрезмерным или преждевременно развитым сексуальным влечением (или у которых это влечение по причине их изнеженности сделалось образом жизни). В итоге ребенок ведет себя, как взрослый, превращая свое либидо в тревогу, ибо неспособен обрести удовлетворение. В свою очередь взрослый, ставший невротиком вследствие неудовлетворенного либидо, ведет себя в своем беспокойстве, как ребенок, начинает бояться, оставаясь в одиночестве, то есть без человека, в любви которого он уверен, и желает унять этот страх типично детскими мерами[108].
Мы видели, что привязанность родителей к ребенку способна преждевременно, то есть до проявления физических условий пубертата, пробудить его сексуальное влечение с такой силой, что психическое возбуждение явным образом прорывается к генитальной системе. Если, с другой стороны, они счастливо этого избегают, тогда их привязанность может исполнить свою задачу – направлять ребенка при выборе сексуального объекта после созревания. Несомненно, ребенку легче всего избрать сексуальными объектами тех людей, кого он любит с детства, – так сказать, посредством приглушенного либидо[109]. Но в силу задержки сексуальной зрелости появляется время, за которое, наряду с прочими сексуальными барьерами, ребенок может возвести преграду против инцеста и тем самым воспринять моральные предписания, которые категорически исключают из объектов любимых в детстве людей, то бишь кровных родственников. Соблюдение этих предписаний диктуется требованиями общества, которое должно бороться с опасностью подавления семьей высших интересов, необходимых для создания передовых социальных единиц; поэтому оно старается всемерно ослабить у каждого отдельного человека, особенно у подростков мужского пола, связь с семьей, единственно значимую для них в детстве[110].
Впрочем, выбор объекта сначала совершается в первоначально в мире идей, так что половая жизнь созревающих молодых людей почти целиком замыкается на фантазиях, то есть на представлениях, которым не суждено воплотиться[111]. В этих фантазиях инфантильные склонности неизбежно проявляются снова и теперь усиливаются соматически. Среди них с закономерной частотой первое место занимает сексуальное влечение ребенка к родителям, сына к матери и дочери к отцу[112], – как правило, уже дифференцированное благодаря половому притяжению. Одновременно с преодолением и отрицанием этих явно инцестуозных фантазий достигается один из самых значительных, но и самых болезненных результатов психической деятельности пубертатного периода – освобождение от родительской власти; благодаря этому создается столь важное для культурного прогресса противопоставление нового и старого поколений. На каждой стадии пути развития, ожидающего всех людей, застревает некоторое число индивидуумов; так появляются люди, не сумевшие освободиться от родительской власти и не изъявшие обратно свою привязанность – либо изъявшие ее частично. В большинстве случаев это девушки, которые, к радости родителей, сохраняют полностью свою детскую любовь далеко за пределами пубертата. Крайне поучительно, что в последующем браке этим девушкам недостает способности дарить своим мужьям надлежащее: они становятся холодными женами и блюдут сексуальное безразличие. Отсюда следует, что внешне асексуальная любовь к родителям и половая любовь питаются из одного и того же источника, то есть первая лишь соответствует инфантильной фиксации либидо.
Чем ближе к глубоким нарушениям психосексуального развития, тем отчетливее выступает на передний план значение инцестуозного выбора объекта. У психоневротиков вследствие отвержения сексуальности почти вся психосексуальная деятельность по поиску объекта остается в бессознательном. Для девушек с чрезмерной потребностью в привязанности и с таким же страхом перед реальными требованиями сексуальной жизни непреодолимым искушением становится, с одной стороны, желание воплотить в жизни идеал асексуальной любви, а с другой стороны – стремление скрыть свое либидо за привязанностью, которую они могут проявлять без упреков к себе, сохраняя на всю жизнь инфантильную, воскрешенную в пубертате тягу к родителям или братьям и сестрам. Психоанализу не составляет труда при помощи симптомов и других болезненных проявлений, отражающих бессознательные мысли, и посредством перевода этих мыслей в сознание, показать таким людям, что они в общепринятом смысле слова влюблены в своих кровных родственников. Также в тех случаях, когда человек, прежде здоровый, заболевает после неудачного любовного опыта, в качестве механизма такого заболевания можно убедительно раскрыть возвращение его либидо к предпочитаемым в детстве людям.
Даже тот, кому повезло избежать инцестуозной фиксации своего либидо, не избавлен полностью от ее влияния. Часто случается так, что юноша серьезно влюбляется в зрелую женщину, а девушка избирает предметом страсти немолодого, но обладающего положением в обществе мужчину; это явный отголосок той стадии развития, которая обсуждалась выше, и эти фигуры способны оживить у влюбленных образ матери или отца[113]. Нет сомнений в том, что на эти образцы ориентируется, пожалуй, вообще всякий выбор объекта, на что бы он ни опирался. Мужчина в первую очередь ищет объект, напоминающий ему образ матери, во власти которого он находится с раннего детства; соответственно, если его мать жива, она вполне может воспротивиться этой замене себя и встретить ее враждебно. С учетом важности детского отношения к родителям для последующего выбора объекта легко понять, что любое нарушение этих сложившихся в детстве отношений чревато тяжелейшими последствиями для сексуальной жизни в зрелости. Ревность любящих тоже никогда не бывает лишена инфантильных корней или, по крайней мере, инфантильного подкрепления. Ссоры между самими родителями или несчастливый их брак закладывают основания для сильнейшей предрасположенности детей к нарушению сексуального развития или невротическому заболеванию.
Инфантильная привязанность к родителям является, очевидно, важнейшим, но не единственным следом детства, который, будучи обновленным в пубертате, указывает на выбор объекта. Другие же исходные пункты такого же происхождения позволяют мужчине, по-прежнему опираясь на свое детство, выстраивать несколько сексуальных рядов и предъявлять совершенно разные требования к выбору объекта[114].
Одна из задач, подразумеваемых выбором объекта, состоит в том, чтобы заинтересовать противоположный пол. Как известно, она разрешается посредством ряда пробных попыток. Довольно часто первые побуждения после пубертата оборачиваются ошибками (без особого, впрочем, вреда). Дессуар (1894)[115] справедливо обратил внимание на закономерность возвышенной дружбы юношей и девушек с представителями своего же пола. Наибольшую силу, защищающую от устойчивой инверсии сексуального объекта, несомненно, воплощает притягательность противоположных половых признаков. Для объяснения этого в русле текущих рассуждений сказать, увы, нечего[116]. Однако указанного фактора самого по себе недостаточно для того, чтобы исключить инверсию, поскольку в происходящее обязательно вмешиваются всевозможные прочие силы. Главным среди них выступает сдерживающий авторитет общества; там, где инверсия не расценивается как преступление, можно увидеть, что она полностью соответствует сексуальным наклонностям множества индивидуумов. Далее, применительно к мужчинам можно предположить, что детское воспоминание о нежности матери и других лиц женского пола, заботившихся о мальчиках, во многом направляет их выбор на женщин, тогда как пережитое в раннем детском возрасте сексуальное запугивание со стороны отца и отношение к нему как к сопернику отвлекают от лиц того же пола. Оба эти фактора в равной степени применимы и к девушкам, сексуальная деятельность которых находится под особым присмотром матерей. Так возникает враждебное отношение к собственному полу, которое оказывает решающее влияние на выбор объекта и устанавливает общественно приемлемую норму. Воспитание мальчиков мужчинами (в античном мире это занятие поручали рабам) как будто способствует распространению гомосексуализма. Частота случаев инверсии среди нынешней знати, по-видимому, частично объясняется именно использованием мужской прислуги – и меньшей личной заботой со стороны матерей о своих детях. Практика показывает, что у некоторых истериков из-за отсутствия в раннем детстве одного из родителей (вследствие смерти, развода или разделения семьи) оставшийся родитель привлекает к себе всю любовь ребенка, а в результате создается условие, определяющее пол человека, которого выбирают впоследствии в качестве сексуального объекта; тем самым открывается путь к формированию стойкой инверсии.
Общие итоги
Настала пора попытаться подытожить сказанное выше. Мы начали с отклонений полового влечения в отношении объекта и его цели и столкнулись с вопросом, проистекают ли они из врожденных предрасположенностей или приобретаются под влиянием жизненного опыта. Ответ на этот вопрос вытекает из нашего психоаналитического понимания особенностей полового влечения у психоневротиков – многочисленной группы людей, недалеко отстоящей от здоровых. Мы установили, что у них в качестве бессознательной силы можно выявить склонность ко всем видам перверсий, которая проявляется как фактор, способствующий образованию симптомов. То есть можно утверждать, что невроз – это своего рода негатив перверсии. Ввиду известного нам теперь широкого распространения склонности к перверсиям мы пришли к выводу, что предрасположенность к перверсиям носит всеобщий и первоначальный характер с точки зрения полового влечения человека; из нее вследствие органических изменений и психических задержек развивается в процессе созревания нормальное сексуальное поведение. Также мы выразили надежду, что сумеем выявить первоначальные предрасположенности в детском возрасте. Среди сил, ограничивающих направления сексуального влечения, были выделены стыд, отвращение, сострадание и социальные конструкции морали и власти (авторитета). Тем самым в каждом отмеченном отклонении от нормальной половой жизни мы должны были усматривать частичную задержку в развитии и инфантилизм. Пришлось выдвинуть вперед значимость вариаций в первоначальных предрасположенностях, однако мы предположили, что между ними и жизненными влияниями существуют отношения кооперации, а не противопоставления. С другой стороны, нам казалось, что, поскольку первоначальные предрасположенности должны быть комплексными, само половое влечение – как нечто, состоящее из многих факторов, – при перверсиях, так сказать, распадается на свои элементы. Следовательно, перверсии суть, с одной стороны, задержки, а с другой стороны – расстройства нормального развития. Оба вывода объединились в предположении, что половое влечение взрослого человека образуется благодаря соединению многочисленных побуждений детской жизни в единое целое – в одно устремление с одной-единственной целью.
Объяснив преобладание извращенных наклонностей у психоневротиков, истолковав этот факт как спонтанное заполнение побочных путей при преграждении основного русла вследствие вытеснения[117], мы обратились к рассмотрению сексуальной жизни ребенка. Мы сочли прискорбным то обстоятельство, что детскому возрасту отказывают в сексуальном влечении и что нередко наблюдаемые проявления сексуальности у ребенка описывают как отклонения от общего правила. Нам же, напротив, казалось, что ребенок появляется на свет с зачатками сексуальной активности и уже при приеме пищи испытывает сексуальное удовлетворение, которое затем постоянно жаждет воссоздать в хорошо всем известной деятельности «сосания пальца». Впрочем, сексуальная деятельность ребенка не развивается равномерно, как другие функции; после короткого периода расцвета – в возрасте от двух до пяти лет – наступает так называемый латентный период. На протяжении этого периода производство сексуального возбуждения вовсе не прекращается, а продолжается и дает запас энергии, которая большей частью используется на иные, внесексуальные цели, а именно на передачу сексуальных элементов социальным чувствам, с одной стороны, и, с другой стороны, на создание последующих сексуальных ограничений (посредством вытеснения и формирования реакций). Так силы, призванные удерживать сексуальное влечение в определенных рамках, создаются в детском возрасте за счет извращенных (по большей части) сексуальных побуждений и при содействии воспитания. В немалой степени инфантильные сексуальные побуждения как будто избегают такого применения и могут находить выражение в облике сексуальной деятельности. Далее мы выяснили, что сексуальное возбуждение ребенка проистекает из различных источников. Прежде всего возникает удовлетворение благодаря чувственному возбуждению так называемых эрогенных зон, в качестве которых может выступать, вероятно, любой участок кожи и любой орган чувств, возможно, любой орган; при этом существует ряд строго очерченных эрогенных зон, возбуждение которых предусмотрено наличием определенных органических приспособлений тела. Нам стало ясно, что сексуальное возбуждение появляется как своего рода побочный продукт множества процессов в организме, едва те достигают известной интенсивности, особенно при по-настоящему сильных душевных переживаниях, даже неприятных по своей природе. Возбуждения из всех этих источников еще не сочетаются, они преследуют по отдельности собственные цели, которые состоят лишь в получении того или иного удовольствия. Следовательно, в детском возрасте половое влечение не является цельным и исходно лишено объекта, то есть аутоэротично.
Еще в детские годы начинает обращать на себя внимание, как кажется, эрогенная зона гениталий. Это происходит двумя способами – либо, подобно любой другой зоне, она откликается удовлетворением на соответствующее чувственное раздражение, либо это происходит в результате того, что вместе с удовлетворением из других источников – не совсем понятным образом – одновременно вызывается сексуальное возбуждение, которое особым образом связано с генитальной зоной. С сожалением приходится признать, что нам не удалось содержательно объяснить отношения между сексуальным удовлетворением и сексуальным возбуждением, а также между деятельностью генитальной зоны и прочими источниками сексуальности.
Из изучения невротических расстройств мы выяснили, что в детской сексуальной жизни с самого начала можно обнаружить зачатки организации сексуальных элементов влечения. В исходной стадии преимущественное положение занимает оральный эротизм; для второй из этих «догенитальных» организаций свойственно преобладание садизма и анального эротизма. Лишь на третьей стадии сексуальная жизнь начинает определяться также участием собственно генитальных зон, и эта стадия у детей сводится всего-навсего к осознанию примата фаллоса.
Затем в качестве одного из самых неожиданных результатов мы вынуждены были признать, что этот ранний расцвет инфантильной сексуальной жизни (в возрасте от двух до пяти лет) включает в себя и выбор объекта со всеми богатыми душевными проявлениями, его сопровождающими. Потому, даже при отсутствии синтеза отдельных элементов влечения и несмотря на ненадежность сексуальной цели, стадию развития, соотносимую с этим периодом, следует трактовать как важный предварительный этап последующей окончательной сексуальной организации.
Факт единовременного начала сексуального развития у человека в две стадии, то есть прерывание этого развития латентным периодом, показался нам достойным особого упоминания. По-видимому, это одно из необходимых условий проявления у человека способности к развитию высшей культуры – а также и предрасположенности к неврозу. У родственных человеку животных, насколько нам известно, ничего подобного не наблюдается. Источники происхождения этой человеческой особенности следовало бы искать в древнейшей истории человечества.
Трудно решить, какую меру сексуальной деятельности в детском возрасте можно считать нормальной и невредной для дальнейшего развития. Детская сексуальность проявляется в основном в форме мастурбации. Затем, благодаря наблюдениям, мы установили, что внешние воздействия (соблазнение) могут привести к преждевременным прерываниям латентного периода – вплоть до его завершения; при этом половое влечение ребенка оказывается фактически полиморфно извращенным, а любая подобная ранняя сексуальная деятельность приводит к тому, что ребенок становится менее подверженным влиянию воспитания.
Вопреки недостаточности наших знаний об инфантильной сексуальной жизни, мы должны были попытаться изучить ее изменения после наступления пубертата. В качестве определяющих мы выбрали два таких изменения – подчинение всех прочих источников сексуального возбуждения примату генитальных зон и процесс нахождения объекта. Оба они уже присутствуют в детской жизни. Первое возникает благодаря механизму использования предварительного удовольствия; до того сугубо самостоятельные сексуальные акты, связанные с удовольствием и возбуждением, становятся подготовительными актами для новой сексуальной цели – избавления от половых продуктов, и достижение этой цели, при изрядном удовольствии, устраняет сексуальное возбуждение. В этой связи пришлось учитывать дифференциацию сексуальности среди мужчин и женщин, и мы обнаружили, что для превращения из девочки в женщину требуется новое вытеснение, избавляющее от толики инфантильной мужественности и готовящее девушку к смене ведущей генитальной зоны. Наконец мы узнали, что при выборе объекта человек руководствуется наметившимся в раннем детстве и обновленным к пубертату сексуальным расположением к своим родителям и лицам, которые осуществляли уход за ним во младенчестве; такое ограничение обусловлено возникающим стремлением предупредить инцест. В завершение добавим, что в переходный период пубертата соматические и психические процессы развития какой-то срок протекают независимо друг от друга, но после осознания интенсивного любовного побуждения к иннервации гениталий устанавливается все же подразумеваемое нормой единство любовной функции.
Каждый шаг на этом долгом пути развития может стать местом фиксации, любой стык в этом запутанном переплетении может оказаться поводом к расстройству сексуального влечения, как это было показано на множестве примеров. Остается еще перечислить различные факторы, внутренние и внешние, которые мешают развитию, и указать, в каком месте упомянутого механизма они могут вызвать нарушения. Разумеется, эти факторы между собой неравноценны, и мы должны быть готовы к затруднениям при установлении их соответствующей значимости.
Первым, безусловно, надлежит назвать врожденное разнообразие сексуальной конституции, которое, быть может, имеет решающее значение, но о котором, конечно, возможно делать выводы только по его более поздним проявлениям, да и то не всегда с полной уверенностью. Мы понимаем под этим разнообразием преобладание того или другого источника сексуального возбуждения и полагаем, что такое различие предрасположенностей в любом случае должно выражаться в конечном результате, даже оставаясь в пределах нормы. Несомненно, допустимы и такие вариации первоначальных предрасположенностей, которые неизбежно и без дальнейшего содействия других факторов должны вести к ненормальной сексуальной жизни. Их можно назвать «дегенеративными» и рассматривать как выражение наследственного вырождения. В связи с этим я должен отметить удивительный факт: более чем у половины пациентов с тяжелыми неврозами навязчивых состояний, истерией и т. д. я при психотерапевтическом лечении сумел достоверно выявить перенесенный до брака сифилис у их отцов, будь то сухотка спинного мозга, прогрессивный паралич или другое установленное в анамнезе сифилитическое заболевание. Особо подчеркиваю, что дети, ставшие впоследствии невротиками, не имели никаких телесных признаков наследственного сифилиса, и поэтому аномальную сексуальную конституцию нужно рассматривать как отголосок сифилитического наследия. Я чрезвычайно далек от того, чтобы трактовать происхождение от родителей-сифилитиков как постоянное или необходимое этиологическое условие невропатической конституции, но мне все же кажется, что обнаруженное совпадение не является случайным и не лишено значения.
Наследственные условия в случаях позитивных перверсий известны намного хуже, поскольку такие люди умело уклоняются от расспросов. Но все-таки есть основания полагать, что для перверсий верно то, о чем говорилось применительно к неврозам. Нередко в одной семье перверсия и психоневроз распределяются таким образом между полами, что члены семьи мужского пола (или один из них) будут позитивно извращенными, а домочадцы женского пола – соответственно присущей женщинам склонности к вытеснению – негативно извращенными, то есть истеричными. Это надежное доказательство выявленной нами сущностной связи между обоими расстройствами психики.
С другой стороны, невозможно принять ту точку зрения, будто форма, которую в конце концов обретет сексуальная жизнь, однозначно предопределяется раз и навсегда зачатками различных элементов сексуальной конституции. Напротив, процесс детерминации продолжается, открываются дальнейшие возможности, обусловленные теми сексуальными течениями, которые возникают из отдельных источников. Эти дальнейшие изменения выступают, очевидно, окончательным определяющим фактором, а конституция, описываемая как одинаковая, может вести к трем разным результатам.
Если все отношения между различными предрасположенностями сохраняются (эту пропорцию мы считаем аномальной) и даже укрепляются по мере полового созревания, то конечным результатом может быть только извращенная сексуальная жизнь. Анализ таких ненормальных конституциональных предрасположенностей пока проработан неглубоко, однако нам уже известны случаи, которые легко объяснить на основании подобных умозаключений. К примеру, специалисты утверждают, что необходимым условием целого ряда перверсных фиксаций является врожденная слабость сексуального влечения. В этой форме данное утверждение кажется мне несостоятельным, но оно приобретает смысл, если в нем подразумевается конституциональная слабость единичного элемента сексуального влечения, а именно – генитальной зоны, которая впоследствии принимает на себя задачу объединения разрозненных сторон сексуальной деятельности ради продолжения рода. Если генитальная зона ослаблена, эта комбинация сторон, обычно складывающаяся в пубертате, не возникает вовсе, и сильнейший из прочих элементов сексуальности проявляет себя как перверсия[118].
Другой результат получается, если в ходе развития некоторые элементы, наделенные особо сильными предрасположенностями, подвергаются процессу вытеснения (каковой – на этом нужно настаивать – отнюдь не тождественен упразднению). Если так происходит, соответствующие возбуждения вызываются прежним образом, но психическое сдерживание мешает им достигать цели, и они перенаправляются в разнообразные другие пути, находя выражение в качестве симптомов. Следствием этого может оказаться почти нормальная половая жизнь (пусть обыкновенно все-таки с ограничениями), дополненная психоневротическим заболеванием. Именно эти случаи сделались хорошо нам известными благодаря психоаналитическому исследованию невротиков. Сексуальная жизнь таких людей начинается сходно с жизнью извращенных, значительная часть их детства заполнена перверсной сексуальной деятельностью, и последняя порой длится далеко за пределами созревания; далее происходит инверсия вытеснения, обусловленная внутренними причинами (по большей части до пубертата, а в отдельных случаях намного позже), и отныне место перверсии занимает невроз – при сохранении прежних побуждений. Невольно вспоминается поговорка: «В юности потаскуха, в старости святоша», вот только укажем, что юность проходит здесь слишком быстро. Эта замена перверсии неврозом в жизни одного и того же человека, как и отмеченное выше распределение перверсий и неврозов внутри одной семьи, подкрепляет тезис о том, что невроз – это негатив перверсии.
Третий результат аномальной конституциональной предрасположенности становится возможным благодаря процессу сублимации, когда чрезмерно сильные возбуждения, происходящие из конкретных источников сексуальности, находят себе выход и применение в других областях. В итоге наблюдается существенное повышение психической полезности с опорой на предрасположенности, сами по себе как будто опасные. Здесь мы выявляем один из источников художественной деятельности; в зависимости от того, будет такая сублимация полной или неполной, характерологический анализ высокоодаренных людей, в особенности тех, кто наделен художественными задатками, может обнажить различное соотношение элементов пользы, перверсии и невроза. Разновидностью сублимации выступает подавление посредством формирования реакций, которое, как мы видели, зарождается в латентный период в детстве, а далее, в благоприятных случаях, продолжается всю жизнь. Явление, которое мы называем «характером» человека, во многом складывается из материала сексуальных возбуждений и включает в себя влечения, усвоенные с детства, а также устремления, обусловленные сублимацией, и прочие, призванные обуздывать те извращенные побуждения, которые признаются неприемлемыми[119]. Значит, обобщенно перверсную сексуальную предрасположенность детства можно трактовать как источник целого ряда наших добродетелей, насколько она, посредством формирования реакций, стимулирует развитие последних[120].
Никакие другие влияния на ход сексуального развития не могут сравниться по своей значимости с высвобождениями сексуальности, волнами вытеснения и сублимациями, причем внутренние условия двух последних процессов нам совершенно неизвестны. Конечно, возможно относить вытеснения и сублимации к конституциональным предрасположенностям и видеть в них жизненные проявления этих задатков, утверждая, что конечная форма сексуальной жизни определяется в первую очередь врожденной конституцией. Но ни один здравомыслящий человек не станет оспаривать того обстоятельства, что в таком взаимодействии факторов остается место для внешнего воздействия случайных переживаний, будь то в детские годы или позже. Не так-то просто оценить степень влияния конституциональных и акцидентных факторов в их отношении друг к другу. В теории мы всегда склонны переоценивать значение первых, а терапевтическая практика неизменно подчеркивает важность вторых. Ни в коем случае не следует забывать, однако, что между этими факторами наличествует кооперация, а не взаимное отталкивание. Конституциональные факторы дожидаются случая проявить себя в жизни, а акцидентным факторам требуется определенная конституция, чтобы оказать свое действие. В большинстве случаев вполне можно вообразить так называемый дополняющий ряд, в котором снижение интенсивности одного фактора уравновешивается повышением интенсивности другого; но нет причин отрицать существование крайних случаев на концах ряда.
Пожалуй, мы приблизимся вплотную к психоаналитическому исследованию, если среди акцидентных факторов отведем особое место впечатлениям, полученным в раннем детстве. Тогда единая этиологическая последовательность разделится надвое, и эти новые ряды можно обозначить соответственно как предрасполагающий и окончательный. В первом взаимодействуют конституция и акцидентные переживания детства, а во втором предрасположенности сочетаются с более поздними травматическими переживаниями. Все факторы, нарушающие сексуальное развитие, проявляют себя в том, что вызывают регрессию, возвращение к прежним стадиям развития.
Продолжим далее перечислять факторы, которые, как мы теперь знаем, оказывают влияние на сексуальное развитие, будь то как побудительные силы или просто как их проявления.
Другим таким фактором является спонтанная ранняя сексуальная зрелость, которую можно достоверно доказать, по крайней мере, в этиологии неврозов и иных проявлений, хотя сама по себе она не может служить достаточной причиной и поводом. Она выражается в прерывании, сокращении или прекращении инфантильного латентного периода и становится причиной расстройств, вызывая сексуальные проявления, которые в силу неполноты сексуальных запретов, с одной стороны, и в силу неразвитости генитальной системы, с другой стороны, должны представляться как перверсии. Эти склонности к перверсиям могут оставаться таковыми впредь – или же, после вытеснения, превращаться в невротические симптомы. Во всех случаях ранняя сексуальная зрелость затрудняет желательное в дальнейшем господство над сексуальным влечением со стороны высших душевных побуждений, она усиливает навязчивость, которая и без того свойственна психическим проявлениям влечения. Зачастую ранняя сексуальная зрелость сопровождается преждевременным интеллектуальным развитием, и ее можно обнаружить в истории детства многих людей, хорошо известных и признанных наиполезнейшими членами общества; как кажется, у них она не действует столь же патогенно, как в тех случаях, когда проявляется изолированно[121].
Наряду с ранней зрелостью и прочие факторы, которые можно отнести к временным, тоже необходимо учитывать. По-видимому, последовательность, в которой начинают действовать отдельные элементы влечения, определяется филогенетически, как и длительность их проявлений до возникновения новых побуждений или до какого-то типичного вытеснения. Впрочем, в этой временной последовательности и в ее продолжительности возникают, по-видимому, вариации, которые оказывают определяющее влияние на конечный результат. Не может быть безразлично, появляется ли какой-то элемент раньше или позже, чем ему противоположный, ибо воздействие вытеснения нельзя отменить. Такие временные расхождения в последовательностях элементов неизменно ведут к изменению результатов. С другой стороны, особенно насыщенные элементы влечения нередко проявляются удивительно быстро (достаточно указать на гетеросексуальные привязанности тех, кто впоследствии становится открытыми гомосексуалистами). Нет оснований опасаться того, что устремления, складывающиеся в детском возрасте, будут постоянно преобладать в характере взрослого; совершенно не исключено, что они исчезнут, уступив место своей противоположности (как говорится, «суровые правят недолго»).
В лучшем случае мы способны лишь обозначить направление поиска причин этих временных расхождений в процессе развития. Здесь открывается перспектива целого ряда, пожалуй, биологических и исторических изысканий, к постановке задач для которых мы еще даже не приблизились.
Значение всех ранних сексуальных проявлений возрастает благодаря психическому фактору неизвестного происхождения, который в настоящее время можно описать лишь как «дополнительный» психологический феномен. Я имею в виду повышенную устойчивость (или способность к фиксации) этих впечатлений сексуальной жизни среди людей, которые впоследствии становятся невротиками или извращенными. Те же самые преждевременные сексуальные проявления у других лиц не запечатлеваются столь глубоко, не требуют навязчивого повторения и не предписывают сексуальному влечению пути развития на остаток жизни. Возможно, частичное объяснение этой устойчивости заключается в другом психическом факторе, которым нельзя пренебрегать при рассмотрении причины неврозов. Речь о преобладании в душевной жизни следов воспоминаний над недавними впечатлениями. Этот фактор очевидно зависит от интеллектуального развития, а его значимость возрастает с уровнем личной культуры. Дикарей в противоположность этому обычно описывают как «несчастное дитя мгновения»[122]. Из-за противоречий между культурой и свободным сексуальным развитием, последствия которых легко прослеживаются в нашем образе жизни, сексуальная жизнь ребенка настолько же неважна для понимания поведения взрослого на низших ступенях культуры и развития общества, насколько она значима на ступенях высших.
Почва, подготовленная перечисленными психическими факторами, служит надежным основанием для проявления детской сексуальности под влиянием случая и внешних воздействий. Последние (прежде всего соблазнение другими детьми или взрослыми) дают материал, который при помощи предрасположенностей может закрепиться в форме стойкого расстройства. Значительная часть наблюдаемых впоследствии отклонений от нормальной сексуальной жизни у невротиков и у извращенных людей с самого начала предопределялась впечатлениями детства – периода, якобы свободного от сексуальности. Причины этих отклонений распределяются между предрасположенностью конституции, ранней зрелостью, свойством повышенной устойчивости ранних впечатлений и случайной стимуляцией сексуального влечения в результате постороннего влияния.
Неудовлетворительный вывод, вытекающий из этих исследований расстройства сексуальной жизни, гласит, что мы слишком мало знаем о биологических процессах, выражающих сущность сексуальности, чтобы из разрозненных фактов создать теорию, достаточную для понимания как нормы, так и патологии.
Анализ фобии пятилетнего мальчика
Перевод выполнен по изданию 1924 г., в котором исправлены многочисленные помарки
Введение
На нижеследующих страницах я намерен подробно рассмотреть историю болезни и исцеления крайне юного пациента[123]. Строго говоря, этот случай не наблюдался мною непосредственно. Я руководил лечением в общих чертах и даже один раз лично беседовал с мальчиком, участвуя в разговоре с ним, но само лечение проводилось отцом ребенка, которому я приношу свою искреннюю благодарность за разрешение опубликовать его заметки. Причем составлением заметок заслуги отца не ограничиваются: никто другой, по моему мнению, не сумел бы побудить ребенка к таким признаниям, а без навыков, благодаря которым отец мог истолковывать показания своего пятилетнего сына, никак было не обойтись, иначе технические трудности применения психоанализа к пациенту столь юного возраста остались бы непреодолимыми. Лишь вследствие совмещения в одном человеке родительского и врачебного авторитета, лишь благодаря тому, что в нем сочетались привязанность, забота и научный интерес, стало вообще возможным прибегнуть к методу, который в иных случаях вряд ли мог бы быть применим.
Особенное же значение этого наблюдения заключается в следующем. Врач, приступающий к психоанализу взрослого невротика, раскрывает слой за слоем психические образования и приходит наконец к известным предположениям об инфантильной сексуальности, в компонентах которой он видит движущую силу всех невротических симптомов последующей жизни пациента. Я изложил эти предположения в опубликованных мною в 1905 году «Очерках по теории сексуальности», и, насколько мне известно, читателю, незнакомому с психоанализом, они показались настолько же чуждыми, насколько они неопровержимы для психоаналитика. Но и психоаналитик должен осознавать то обстоятельство, что желательно наличие более прямых и полученных коротким путем доказательств для этих основных положений. Безусловно, должно быть возможно наблюдать у ребенка, непосредственно и во всей свежести юной жизни, те сексуальные побуждения и желания, которые мы у взрослых вынуждены извлекать с немалым трудом из-под многочисленных наслоений – в особенности если признать, что указанные желания, по нашему убеждению, присущие всем людям на свете, принадлежат общей человеческой конституции и только у невротиков преувеличиваются или искажаются.
Ставя перед собою такую цель, я многие годы побуждаю своих учеников и друзей собирать наблюдения над детской половой жизнью, каковая обыкновенно по тем или иным причинам остается незамеченной или сознательно игнорируется. Среди материала, который вследствие подобных просьб оказался в моем распоряжении, история маленького Ганса заняла выдающееся место. Его родители, оба мои ближайшие приверженцы, решили воспитывать своего первенца с минимальным принуждением и прибегать к последнему лишь для сохранения и поощрения добронравия. Ребенок рос веселым, славным и бойким мальчиком, поэтому можно признать, что попытка воспитывать его без строгости и позволить свободно себя проявлять привела к удовлетворительным результатам. Далее я воспроизведу заметки отца маленького Ганса в порядке их поступления и, конечно, всячески воздержусь от искажения тех naivete[124] и прямоты, которые обычны для детворы, то есть не стану соблюдать ненужные условности.
Первые сведения о Гансе[125] относятся ко времени, когда ему еще не исполнилось трех лет. Уже тогда различные разговоры и вопросы обнажали особенно живой интерес к той части его тела, которую он на своем языке обычно называл «пиписькой» (wiwimacher[126]). Так, однажды он задал своей матери такой вопрос:
В том же возрасте он как-то раз зашел в коровник и увидел, как доят корову. «Глядите! – воскликнул он. – Из пиписьки течет молоко!»
Уже эти первые наблюдения позволяют допустить, что многое, если не большая часть, в поведении маленького Ганса должно быть типическим для сексуального развития ребенка как такового. Ранее я отмечал[127], что не нужно приходить в ужас, когда находишь у женщины представление о сосании полового члена. Это непристойное побуждение, как я утверждал, совершенно безобидно по своему происхождению, ибо оно возникает из воспоминаний о сосании материнской груди, и в этом отношении коровье вымя предстает своего рода опосредующим звеном, поскольку по природе это – mamma (грудная железа), а по облику и положению своему напоминает пенис. Открытие маленького Ганса подтверждает последнюю часть моего предположения.
Между тем интерес мальчика к «пиписькам» вовсе не был сугубо теоретическим: как и следовало ожидать, налицо было и стремление прикасаться к своему половому органу. В возрасте трех с половиной лет мать застала его держащим руку на пенисе. Она пригрозила сыну такими словами: «Если не перестанешь, я позову д-ра А., и он отрежет тебе твою пипиську. Чем ты тогда будешь делать пи-пи?»
Он отвечал сразу, еще без всякого осознания вины, хотя тем самым приобретал посредством этого случая «кастрационный опыт», который так часто можно найти при опрашивании невротиков, пускай все они яростно возражают против такого диагноза. О значении этого элемента в истории развития ребенка можно было бы сказать многое. Кастрационный опыт – «комплекс» – оставил по себе заметные следы в мифологии (не только в греческих мифах); я уже обсуждал его роль в «Толковании сновидений» и в других своих работах [128].
Почти в том же возрасте (три с половиной года) он возбужденно и радостно кричал, стоя перед Львиными воротами Шенбрунна[129]: «Я видел пипиську льва!!»
Большую часть того значения, каким животные наделяются в мифах и сказках, следует приписать той откровенности, с какой они показывают любознательному малолетнему человеку свои половые органы и их сексуальные функции. Сексуальное любопытство нашего Ганса не подлежит сомнению, однако оно же пробуждает в нем исследовательский дух и позволяет делать оригинальные абстрактные выводы.
В три с тремя четвертями года он увидел на станции, как из паровоза выпускается вода. «Глядите! Паровоз делает пи-пи! А где его пиписька?»
Чуть погодя он глубокомысленно прибавил: «У собаки и у лошадки есть пиписьки, а у стола и стула – нет». Так он вывел существенный признак для различия одушевленных и неодушевленных объектов.
Тяга к познанию, по-видимому, неразрывно связана с сексуальным любопытством. У Ганса любознательность была направлена преимущественно на роди- телей.
В другой раз он пристально смотрел, как мать раздевается перед сном. Она спросила: «На что ты так смотришь?»
Отметим это предположение маленького Ганса: позже оно обретет особое значение.
Большое событие в жизни Ганса – рождение его маленькой сестры Анны – имело место, когда Гансу было как раз три с половиной года (апрель 1903-го – октябрь 1906 г.). Его поведение при этом было непосредственно отмечено отцом: «В пять утра начались роды, и постель Ганса перенесли в соседнюю комнату. Там он проснулся в семь, услышал стоны матери и спросил: «А почему мама кашляет?» Помолчал и добавил: «Сегодня точно прилетит аист».
Конечно, продолжает отец ребенка, «ему в последние дни часто говорили, что аист принесет в дом мальчика или девочку, и он совершенно правильно связал необычные звуки с прибытием аиста».
Позже мальчика отвели на кухню. «В передней он увидел сумку врача и спросил – это что? Ему ответили – сумка. Тогда он убежденно заявил: «Сегодня к нам прилетит аист». После родов акушерка пришла на кухню и попросила налить чая. Ганс, услышав эти слова, сказал: «Ага, мама кашляет, поэтому ей надо пить чай». Дальше его позвали в спальню, где он уставился не на мать, а на сосуды и прочие флаконы, заполненные окрашенной кровью водой. Указал на испачканную кровью простыню и удивленно произнес: «А у меня из пиписьки никогда кровь не течет».
Все его замечания показывали, что он связывал необычность окружающей обстановки с прилетом аиста. На все он смотрел внимательно и даже с подозрением, как если бы в нем, без сомнения,
«Ганс чрезвычайно ревновал к новорожденному; когда появившуюся на свет девочку хвалили и восторгались ее красотой, он тут же презрительно замечал: «Зато у нее нет зубов»[130]. Когда он в первый раз увидел сестру, то сильно удивился тому факту, что она не говорит, и объяснил это себе тем, что у нее нет зубов. Разумеется, несколько дней после родов ему уделяли меньше внимания, и он внезапно застудил горло; мечась в лихорадке, он повторял – это слышали не раз, – что ему не нужна никакая сестричка.
Приблизительно через полгода ревность в нем подутихла, он по-братски привязался к новорожденной, но был уверен в полном своем превосходстве над нею[131].
Несколько позже Ганс наблюдал, как купали его сестрицу семи дней от роду, и сказал: «A пиписька у нее маленькая», после чего прибавил, словно утешая: «Когда вырастет, она станет больше[132]».
«В том же возрасте (три и три четверти года) Ганс в первый раз рассказал свой сон: «Сегодня, когда спал, мне снилось, что я в Гмундене с Мариедль[133]».
Мариедль – это 13-летняя дочь домохозяина, которая часто играла с нашим сыном».
Когда отец в присутствии мальчика пересказал этот сон матери, Ганс не преминул поправить: «Не просто с Мариедль, а совсем один с Мариедль».
Здесь нам известно следующее: «Летом 1906 года Ганс находился в Гмундене и днями напролет бегал с детьми домохозяина. Когда мы уезжали из Гмундена, нам казалось, что для Ганса расставание и переезд в город окажутся непростым испытанием. К нашему удивлению, все обошлось. Он как будто обрадовался этой перемене в жизни и несколько недель о Гмундене говорил очень мало. Лишь позднее у него начали появляться воспоминания, довольно красочные и яркие, о времени, проведенном в Гмундене. А в последние четыре недели он принялся перерабатывать эти воспоминания в фантазии. Он воображает, будто играет с другими детьми – Бертой, Ольгой и Фрицлем, разговаривает с ними, как если бы они были рядом, и способен развлекаться таким образом часами подряд. Теперь, когда у него появилась сестра, его, судя по всему, заинтересовало, откуда берутся дети: он постоянно называет Берту и Ольгу «своими детками», а однажды сказал: «Моих деток Берту и Ольгу тоже принес аист». Сон, о котором идет речь, он увидел спустя полгода после Гмундена, и этот сон безусловно нужно понимать как выражение желания вернуться в Гмунден».
Так пишет отец мальчика; я, со своей стороны, отмечу, что Ганс этим замечанием о «своих детках», которых якобы принес аист, опровергает те сомнения, которыми он исподволь терзался.
К счастью, отец мальчика отмечал в своих записках многие обстоятельства, оказавшиеся впоследствии неожиданно важными. «Я нарисовал Гансу жирафа – мы часто бывали в Шенбрунне. Он попросил пририсовать животному пипиську. Я ответил, что он может нарисовать это сам, и он дополнил мой рисунок вот этой черточкой (см. рис. 1). Провел короткую прямую линию, потом ее удлинил и сказал: «Пиписька длиннее».
Пиписька[134].
Мы с Гансом прошли мимо лошади, которая мочилась, и он заметил: «У лошади пиписька внизу, как и у меня».
Он смотрел, как купают его трехмесячную сестру, и с сожалением произнес: «У нее совсем маленькая пиписька».
Поделиться книгой: