Елена Янова
Lifetime
You were the one that
I wasn't supposed to lose
I thought I'd have you for my lifetime
Have you for a lifetime…
(Three Days Grays «Lifetime»)
– «Но что страннее, что непонятнее всего, это то, как авторы могут брать подобные сюжеты, признаюсь, это уж совсем непостижимо, это точно… нет, нет, совсем не понимаю», – процитировал студент Гоголя, иллюстрируя доказательства своей правоты. Он сидел на краю длинной парты-пюпитра, обрамляющей полумесяцем верхний ряд скамей амфитеатра в малом лектории Межпланетарного университета и болтал ногой.
Его оппонент, ничуть не смутившись, парировал:
– Да какая разница, как обыгран сюжет, если в основу все равно положены биография и классический мономиф. Путь героя, все дела…
– Чего обсуждаем? – запыхавшись, бросила сумку на парту их одногруппница и, неизящно плюхнувшись на скамью, постаралась непринужденно откинуть назад прядь волос, переводя дыхание. – Фух! Чуть не опоздала…
– Документалка вышла. Про Лилию Страйз, – нехотя пояснил один из спорящих. – Я говорю, что события значительно искажены и не соответствуют фактам, а он, – покосился студент в сторону второго спорщика, – утверждает, что из ее истории сделали пропагандистский политизированный материал, но против истины особенно не погрешили.
– Так вы об одном и том же спорите, – улыбнулась студентка. – Что так, что так она большое дело сделала, и, естественно, в таких случаях будут спекулировать на образе и манкировать фактами. Эй! Ты что, дурак?
В ответ ей в волосы прилетел еще один комочек жеваной бумаги: симпатичный типчик из параллельной группы уже не раз обстреливал приглянувшуюся студентку. Впору решить, что он еще из ребячества не вырос: ни «здрасьте», ни «пойдем погуляем». Еще б за косички дергать начал!
Она возмущенно фыркнула, отвернулась и принялась выкладывать на парту голопланшет, миником и ручку с тетрадкой. Техника техникой, а лекцию лучше записывать вручную, по старинке. Так запоминается легче.
Спор одногруппников продолжился, слившись с привычным предлекционным гулом: на третьем ряду кто-то настойчиво клянчил у одногруппника лабораторную по биомеханике, чтобы перед семинаром перекатать, авось, сойдет. На четвертом парень лениво перелистывал конспекты по криптозоологии, в то время как его сосед их же лихорадочно читал, сдвинув брови и поджав губы. На шестом и предпоследнем рядах кипел ожесточенный спор, что крепче, кулак или челюсть с точки зрения биомеханики удара и характеристик костной ткани челюсти и фаланг пальцев, и участники дискуссии активно порывались после пар пройти и проверить теорию на практике. На галерке пытались повторить недавнюю феерическую партию меандрового такена – или, попросту, трехмерных пятнашек – Космического Пятиборья, где неизвестная всем команда уделала чемпионов последней пятилетки.
Словом, жизнь текла своим чередом, если бы не одно «но». Русоволосая девушка вошла в аудиторию, окинула всех невидящим взглядом, осторожно села за второй ряд амфитеатра, застыв одиноким осенним листом, что вот-вот сорвется с ветки, и, не в силах больше сдерживаться, упала головой на руки. Копна волос рассыпалась по плечам, бережно прикрывая их вздрагивания.
– Ты не знаешь, что с Олькой? – осторожно поинтересовались у студентки спорщики.
– Чего тут знать, – фыркнула она, выковыривая бумажный снаряд из прически. – У нее ж парень – военный. Опять отправляют или к Первому, или ко Второму, или к Третьему, контрабандистов ловить. Небось, опять с ним поругалась и переживает.
– А-а-а… Понятно.
Раздалась мелодичная трель звонка. Студенты равномерно распределились по местам, разложили планшеты, тетради, ручки, миникомы. Русоволосая волна на втором ряду осталась недвижимой. Оттуда слышались лишь еле уловимые вздохи и всхлипывания.
Аудитория прошелестела шепотками, смешками, подколками и смолкла: зашел лектор. Пожилой, седой, усатый, немного сгорбленный, с тростью, на которую опирался, прихрамывая, в классическом костюме-тройке с бабочкой.
Ивана Ефремовича студенты уважали. Не любили, нет, но слушали беспрекословно и тихо. Было в нем что-то… дисциплинирующее. Вот и сейчас лекция потекла по наезженным рельсам:
– Добрый вечер, уважаемые слушатели. Понимаю, что лекция у вас последней парой, тем не менее, прошу уделить мне достаточное количество внимания. Коснемся мы сегодня основ теории резонансной космонавтики, тем более что в прошлом модуле мы с вами разбирались в разнице евклидовой геометрии и классической релятивистской механики вкупе с общей теорией относительности, и того, как понимали пространство Риман, Финслер и Минковский. Если коротко и просто: наша Вселенная устроена анизотропно, наш мир нелинеен и многомерен. И если брать обычное трехмерное пространство, то мы никогда не преодолели бы скорость света. И такие чудеса, как пять колонизированных планет, были бы невозможны. Однако, если брать финслерову геометрию, и представить, что нелинейными параметрами может обладать вообще все, включая и время, и добавить сюда постулат о пятой силе, то бишь квинтэссенции, что позволила нам отчасти приручить гравитацию и немного подвинуть с пьедестала Эйнштейна, то мы получим вот что…
Быстрыми движениями лектор набросал на планшете трехмерную сетку ромбододекаэдров, которая спустя мгновение повисла перед студентами голографической проекцией.
– Это – примерная структура нашей Вселенной. Она вся похожа на пчелиные соты, заполненные вязкой темной материей, а вот силовые линии на их стыке, что соединяют звезды, планеты, их спутники и прочие стабильные объекты мира между собой, носят название резонансной сетки. И именно в этих линиях восьмиполостные гиперболоиды пространственно-временных плоскостей соприкасаются друг с другом, и сами понятия времени и пространства как таковые утрачивают смысл, зато на сцену выходит, как ни странно, музыка. Как совершенно справедливо полагал Кеплер, каждый объект во Вселенной имеет свой, если можно так выразиться, уникальный голос, музыкальную фразу, встроенную в симфонию бытия. И резонансный двигатель, настраиваясь на инфра-инфразвуковые частоты расчетной точки, «раскачивает» шаттл до полного совпадения с ее ритмикой, чтобы по силовым линиям резонансной сетки совпасть с этими частотами. И вот – вуаля! – мы видим, как у нас прямо на глазах рассыпаются и исчезают многоцветные искры, а у незнакомой звезды в то же мгновение возникает наш межзвездный транспорт, что в конкретный момент времени за счет квантовой сцепленности и умения всего существующего быть одновременно и физической материей, и волной, становится просто песней, путешествующей по силовым струнам галактик. В самом-то деле, если брать в расчет теорию одноэлектронной Вселенной и электронной сингулярности, то почему бы не перевести этот волновой дуэт из микромира в макрокосм? А теперь посмотрим, как доказывают эту прекрасную теорию физики…
Лекция потекла своим чередом. Перед студентами возникали ряды формул, и аудитория сонно погрузилась в привычное математическое журчание. Вскоре внимание студентов растеклось по вязкой монотонной речи лектора и тишине лекционного зала. Галерка принялась сонно позевывать, третий ряд под шумок потихоньку выполнял мозгодробительную лабораторную по биомеханике, первые ряды ожесточенно записывали, и только тяжелые вздохи и судорожные всхлипы на втором ряду становились все отчетливее и заметнее.
– Ольга Вячеславовна, почему у вас столь гнетущее расположение духа? – поинтересовался лектор, более не желая игнорировать диссонансную ноту занятия.
Студентка приподняла голову, шмыгнула носом и наскоро утерла с покрасневших щек и припухших век злые слезы. Но они, упрямые, не унимались, и все продолжали и продолжали литься против ее воли. Преподаватель смотрел на студентку в ожидании ответа, а Оля молчала: горло сдавил спазм стыда, да и к тому же, кто в здравом уме будет выносить боль и обиду на поживу сотне человек?
Но шила в мешке не утаишь. С галерки поднялась рука, и ее одногруппница пояснила:
– Иван Ефремович, она с женихом поругалась.
– О, простите, милая, – понимающе кивнул лектор. – Вы можете выйти, если хотите, или посидите вместе с нами, успокоитесь, глядишь, и найдете варианты примирения. Вселенная многомерна, а человек, пожалуй, посложнее устройства резонансной сетки.
Оля, покраснев, всхлипнула еще отчаяннее, дернула плечами и мотнула головой: да где там, какое примирение, когда все вокруг падает и рушится?
Иван Ефремович вздохнул. У молодежи всегда так: что ни происшествие, то обязательно мирового масштаба. Поссорились – так навсегда, помирились – так на всю жизнь. Он попытался утешить студентку:
– Оленька, вы не сжигайте мосты раньше времени. Поверьте мне, все решаемо, кроме…
Ольга, не выдержав душевных терзаний, прервала лектора:
– Рома военный! Там кроме приказов ничего не решаемо!
Иван Ефремович почти воочию видел, как душит Олю изнутри горькая несправедливость и едкая желчь влюбленности: почему человек, что занял все ее сердце, отдал ей взамен только половину своего? Почему на первом месте должен быть долг и честь – и только потом любимая? Ведь он не врет, любит ее, она знает наверняка. Почему нельзя отыскать работу поспокойнее, разве в мире, где помимо Земли заселены еще пять экзопланет, где вместо войн есть Межмировое правительство, где люди, сплотившись, победили мировой экологический кризис шестого парникового вымирания – есть место опасности и смерти? А выходит, что есть. Как же лектору это было знакомо…
Иван Ефремович помедлил, окинул взглядом аудиторию, поморщился, словно решаясь на что-то. И нехотя произнес:
– Отложите в сторонку ваши ручки и планшеты. Я вам расскажу одну историю… Но давайте договоримся, что вы, скажем так, не будете ее афишировать и тиражировать.
Он дождался легкого одобрительного гула, прикрыл глаза, собираясь с мыслями, и вышел, прихрамывая и опираясь на трость, из-за кафедры в центр лектория.
– Знаете, в старых двухмерных фильмах есть один заезженный штамп. Когда погибает второстепенный персонаж, который должен был умереть по сюжету, причинив душевные муки главному герою или героине, то они, герои, очень агрессивно к смерти относятся. Всегда кричат что-то вроде «Да как ты мог!» или «Нет, только не ты!», и все в таком духе. Я всегда думал, что это глупо. Выбор каждого всегда остается его выбором, даже если другого человека он печалит и сердит. Но потом я понял, что порой принять этот выбор – самая сложная в жизни штука.
Студенты негромко начали переговариваться, обсуждая постулаты лектора, Оля притихла и прислушалась, сведя брови к переносице. Она пока не понимала – полезно ли будет то, что им расскажет лектор, или это просто приправленные толикой психологии нравоучения.
– Мы вот с вами легко обсуждаем резонансную космонавтику. Словно она была всегда, – усмехнулся Иван Ефремович. – А ведь еще два-три века назад кроме эфемерных предположений о многомерности Вселенной не было и зачатка оптимизма касательно того, сможем ли мы хотя бы до ближайшей звезды добраться. Вспомните, сколько было трагедий и ошибок. Аполлон-один, Союзы, первый и одиннадцатый, Челленджер, катастрофы на Плесецке и Байконуре… Это только верхушка айсберга истории покорения космоса. Но что с современностью? А с современностью не лучше. Вспомните историю семерых, что первыми решили войти в резонансное пространство без анабиотического сна. Их гибель не была напрасной, мы теперь знаем, что резонировать со Вселенной в сознании нельзя. А последний случай, тридцать лет назад?
– Вы про Лилию Страйз? – послышался заинтересованный голос с галерки.
– Именно, – кивнул лектор, откашлялся, расправил плечи, и перед студентами возник человек, которого они никогда не знали. Военная выправка, уверенная стать, емкие короткие слова. – Три десятилетия назад человек подумал, что завоевал космос. Мальчишки и девчонки повально хотели переехать в Первую колонию или во Вторую. И когда стартовал проект «Андромеда», только ленивый или бедный не вывел на орбиту Земли жидкостные линзы оптических телескопов, чтобы посмотреть: правда ли в галактике Андромеды есть потенциально пригодная для жизни планета? Точно ли надо туда снаряжать межгалактический резонансный шаттл? А что, если в расчетах ошиблись? Другая галактика, как ни крути. Но ни задора, ни смелости человечеству всегда было не занимать, что тогда, что сейчас. Вот и стала культовой героиней Земли и двух (на тот момент) миров она. Лилия Страйз.
Иван Ефремович опустил взгляд, помолчал, хмыкнул и ударил об пол тростью в подтверждение своей решимости поведать эту историю.
– В недавнем документальном фильме, конечно, вам рассказали, что она была одержима космосом всегда. Что она спала и видела, как тащит на орбиту детали для межгалактического шаттла. Да только вы сами предположите: кто был бы до такой степени фанатично предан своей работе?
Лектор обвел аудиторию взглядом. Студенты, сбитые с толку, звенели мнениями, сводившимися к одному: да никто.
Иван Ефремович вздохнул и продолжил:
– И вы в корне неправы. Она – была. Родилась Лилия во Втором, Нью-Йоркском мегалополисе, но девчонкой переехала сюда, в наш Девятый, Московский. Училась здесь, в Межпланетарном университете, получила диплом инженера-астронавигатора. Была она рыжая и смешливая, озорная и серьезная, нос в веснушках, а глаза – серо-зеленые, из которых выпрыгивали сумасшедшинка и смешинка. Я работал с ней, потому и знаю, – упредил вопросы лектор. Аудитория, начавшая было шуметь, смолкла.
– Детали для «Андромеды» создавали здесь, на Земле. Она водила транспортник с космодромов на орбиту, доставляла груз наверх. В атмосфере межгалактический шаттл не создашь, он попросту не взлетит, вы же понимаете. Кроме нее работали еще четыре транспортника, но процент ошибок был чересчур высок: только каждая пятая поставка деталей добиралась на место. Не учитывали погрешность на вес и конфигурацию груза, на расчет топлива, на траекторию полета. Нет, астронавигаторы не гибли, – снова опередил вопросы Иван Ефремович. – И кто бы что ни говорил, никакого правительственного заговора тут нет, и не было. Прогнозные нейросети работали, как часы, и всегда успевали сажать неверно стартовавший транспортник обратно на космодром. У Лилии же ошибок практически не было. К любому делу нужен талант, горящее сердце, чуткая интуиция и холодная голова, а у нее этого добра было в избытке.
– А как вы познакомились? – задал вопрос один из студентов с галерки.
Иван Ефремович улыбнулся, оперся на трость и коротко ответил:
– Я тогда был старшим лейтенантом Объединенного астродесанта, вторая астродесантная дивизия, отдельная первая разведрота спецназначения «Альфа». Мы контрабандистов с Первого и Второго гоняли. На Первом богатеи обожали себе мегафауну заказывать. Подумаешь, гомотерии, кошечки с зубами длиной с мой локоть, экзотика же. На Втором особенной такой экзотики не было, но ресурсы воровали почем зря, тоже наша зона ответственности. И вот зовут меня в Центр управления полетами Восточного космодрома, мол, консультация нужна. Я ранение лечил, – Иван Ефремович выразительно постучал тростью по левой ноге, а Ольга, широко распахнув выразительные карие глаза, вытянулась в струнку, неотрывно слушая лектора. – А мои сослуживцы на задании были, вот и выходило так, что я один мог степень опасности оценить. Вломятся ли контрабандисты в новый мир, как им помешать, не саботируют ли проект. Так и познакомился. Она мне под ноги попалась, я-то не в курсе был, кто это, решил попросту у рыженькой дорогу к начальству спросить…
Лектор на минутку застыл, задумавшись. Студенты молчали, не смея перебивать.
***
Когда тебе поперек левого бедра прилетает струя жидкого никеля, выпущенного из магнитной гидродинамической снайперки, приятного мало. Еще менее приятно, сцепив зубы, экономить каждый вдох, потому что пока бой не закончился, ты – априори балласт. Это не планетарная поверхность, где раненого можно оттащить в сторону: если здесь, в космосе, из лучших побуждений пнуть человека прочь с траектории огня, то потом ты его никогда больше не увидишь.
Свой запас расплава никеля Иван израсходовал на противника, а, пока тяжелая экзоброня заращивала пробой анаэробным адгезивом, воздуха утекло порядком. И единственное, что он мог сделать – тихо шипеть в шлем, не отвлекая соратников, стараясь сохранить призрачный шанс не задохнуться до конца битвы, да регулировать свое положение маневровым ранцем, чтоб не зацепило еще раз.
Повезло. Не так уж многим в его разведотряде так фартило. Да вот к добру ли оказалась такая удача? Иван месяц лежал в закрытом военном госпитале Первого мира, пока врачи не сочли, что его можно отправить на Землю. Все-таки ожоговый шок, локальный некроз мышечных тканей, хорошо, что ногу удалось сохранить… и плохо. С бионическим протезом нового поколения можно было бы на службе восстановиться, а вот с хромотой сохранной ноги – нет. Но не отпиливать же конечность ради работы!
Астродесантник оказался крепким, физически и психически. Он беспрекословно принял вердикт медиков, а вместе с ним – трость. Пряча глаза, на ней выжгли свои отпечатки все его сослуживцы, а Иван попросил у командира только одного: куда угодно, когда угодно, как угодно, но только не в резерв.
Командир не обманул. И вскоре Иван со всех сторон разглядывал повисшую в середине его небольшой квартирки на пятьдесят пятом уровне Московского мегалополиса голограмму приглашения на работу. Специальный консультант по вопросам безопасности проекта «Андромеда». Явиться в Центр управления полетами космодрома «Восточный» через двое суток.
Спустя два дня Иван медленно хромал, опираясь на трость, по длинному светлому коридору без дверей. Он надеялся, что охранник, указавший направление, куда следует идти, хотя бы призрачно знаком с устройством собственного режимного объекта, и в итоге Иван идет в нужную сторону.
Сосредоточившись на больной ноге и невеселых мыслях о будущем, он перестал контролировать обстановку. И спустя пару секунд поплатился: некий субтильный человеческий организм с размаху налетел на него, что-то бормоча под нос.
– Уй! – сдавленно прошипела мелкая девчушка, ткнувшись военному носом в грудь, а ногой ударившись о его трость. Куда она идет, рыжая пигалица, судя по всему, не видела, как не видела никого, кто попадался ей на пути: слишком занята была своими мыслями. Окружающие привычно уворачивались, а Иван не успел.
Он хотел было сказать что-то более предметное и детальное, потому что трость это недоразумение у него из руки выбило, а на больной ноге стоять было крайне неприятно. Но сдержался. Не при даме, даже если она дворового драного котенка напоминает, а не астронавта. Цепкий натренированный взгляд сразу отметил темно-синий комбинезон инженера-астронавигатора и быстроту бега по коридорам: посторонние так в пространстве закрытого для лишних глаз учреждения не ориентируются.
– Если вам не очень сложно, подайте, пожалуйста, трость, – контролируя боль, попросил Иван. – И подскажите, в какую сторону здесь идти, чтобы найти Центр управления полетами?
– Вам туда. А зачем вам эта палка? – махнула рукой и бесцеремонно поинтересовалась рыжая, нагибаясь, поднимая трость и внимательно ее разглядывая.
– Вы не поверите, – неожиданно для себя разозлился Иван, – жить нормально без нее не могу. Так отдадите, или как?
Девица промолчала, испытующе глядя на военного. Иван вспыхнул, дал мысленно сам себе пощечину: вот еще, перед первой встречной унижаться! Выпрямился, отвернулся и, сделав три шага в предполагаемую сторону ЦУПа – два здоровой ногой, один больной – оперся о стену. Может, бросит трость и уйдет? А он как-нибудь сам справится.
– Что ж ты сразу не сказал, – подхватила его за локоть пигалица и вручила трость. – Я думала, тебе просто пофорсить приспичило… Форма, погоны, в спину черенок от лопаты воткнули, кто вас знает, военных, может, у вас это часть образа, и у тебя там клинок спрятан.
– Я сказал, – перевел дыхание Иван. – А тебе надо поменьше глупостей слушать и смотреть. Думаешь, раз я в форме, то мне мозг автоматом отключили?
– Ты… Ты прости, – смутилась рыжая. – Я порой себя веду, как козодой: глаза выпучила, пасть раскрыла и лечу, куда глаза глядят. Давай я тебя провожу?
– Давай, – оттаивая, согласился военный. – Меня Иван зовут.
– А я Лилия. Лилия Страйз. Может, слышал?
***
– Так вот, я спросил, она и показала, – после минутной паузы встрепенулся Иван Ефремович. – Я потом долго за ней наблюдал. Делом она была увлечена целиком и полностью. Делом, что полагала важнейшим для всего человечества. Каждые три дня, почитай, на орбиту Земли летала, все новостные каналы за ней следили, потому что всем интересно было, что из «Андромеды» выйдет, а она стала, как это в маркетинге принято говорить, лицом проекта. Согласитесь, всегда интереснее за человеком наблюдать, а не за стройкой или цифрами.
Студенты одобрительно загудели, и кто-то со средних рядов, осмелев, спросил:
– А вы и Майских знали?
– Сегуна-то? Конечно, – с озорством и вызовом усмехнулся в усы лектор.
Малая лекционная аудитория обратилась в слух. Иван Ефремович негромко рассмеялся.
– Этого вам ни в какой документалке не расскажут. Сергей Николаевич Майских, руководитель проекта, был человеком ответственным, пунктуальным, дотошным и очень обязательным. Если бы он мог самолично проверять все отчеты телеметристов, связистов, баллистиков, космотехников и алгоритмы работы прогнозных нейросетей – он бы так и делал. Собственно, мы его за внимательность и въедливость так и прозвали: «Самый Главный Начальник», потом стали сокращать до «СГН». Потом, с легкой руки Лилии, он стал Сегуном. Собственно, истинным самураем он и был, потому что меня умудрялся терпеть, да еще и слушался порой. А я… Я для всего проекта в первые месяцы моего нового назначения стал одновременно мошкой, залетевшей в глаз, занозой в подъеме ступни и ночным комаром: зудит, болит, свербит, а просто так не достать. Пробои в безопасности проекта тогда казались мне критически ужасными, и я кошмарил всех подряд, включая и Сегуна, и Лилию. Но ничего, мы сработались. Потом, где-то на триста тридцать восьмой полет, она замуж вышла, да только не пожелала фамилию менять. Шутила, что фанаты узнавать перестанут, но я-то знал: директиву сверху спустили, мол, пусть будет птицей свободного полета. А ей слава была до лампочки, она только обижалась, что супруга обошли. Но и мужу эта слава сто лет не нужна была. Пусть кем хочет и как хочет летает, лишь бы домой целая вернулась.
– Как это, замуж? – всполошилась аудитория. Ни о каком муже ни в документалке, ни в учебниках ни слова не было и в помине.
– Как-как… Как обычно люди браки заключают, – хмыкнул с иронией Иван Ефремович. – Влюбились, признались. Белое платье, кольца, брачный контракт с биометрической подписью в личной карточке. Правда, вместо обычной съемки объемника на краю барьера на восьмидесятом уровне Кремля она предпочла прокатить мужа на орбиту на своем транспортнике.
– Почему? – переспросила студентка с пятой парты. Она-то точно знала: на свою свадьбу она объемник снимет ого-го какой, чтобы с полным погружением хоть через тридцать лет можно было влезть обратно в свое свадебное платье и пережить заново мгновения счастья. Пусть и не в реальном пространстве.
Лектор улыбнулся и продолжил:
– А зачем пытаться выдать себя за звезду здесь, на Земле, если настоящие звезды – там, на небе? И они намного прекраснее, чем самая богатая свадьба с самыми дорогими развлечениями. Практически никто в ЦУПе не одобрил ее выбор, кроме, пожалуй, Сегуна, но и ворчать долго не стали, дело личное оставалось делом личным, а проект «Андромеда» был делом коллективным и отлагательств не терпел. Хотя пара разногласий, конечно, случилась. Ну да это и не было важным. Поднимите руки, кто с Третьего сюда прилетел учиться?
В воздух взметнулись ладони. Шестая часть аудитории, пятая… Иван Ефремович не стал считать.
– Видите? Вот что было важным. Не зря она работала. Не зря все мы работали. Когда впереди вся Вселенная, почти все остается позади. Кроме одного.
Он перевел дух и отошел за кафедру. Налить стакан воды. Аудитория взметнулась роем голосов: выходит, врут создатели объемника? А что еще оказалось скрыто за кадром?
***
Иван с каждым днем все больше очаровывался Лилией, хотя виду старался не подавать. Он понимал, что главный астронавигатор проекта – слишком занятая персона для цветов, свиданий под луной и незамысловатой влюбленности хромоногого консультанта по безопасности. Но разве в силах человека сдержать собственное сердце?
Лилия каждое утро начинала с того, что забегала к телеметристам, здоровалась с баллистиками, козыряла группе информационного обеспечения, слала воздушные поцелуи диспетчерам и неизменно приносила Сегуну громадную кружку крепчайшего черного кофе, щедро сдобренного корицей, ванильным сахаром и – самую чуточку – щепоткой кайенского перца, на кончике иглы, где ангелы с чертями танцуют твист.
Ивана она удостаивала искрометного приветствия и легкого поцелуя куда-то в край щеки. Как и добрую мужскую половину ГРОГУ – главной резонансной оперативной группы управления, куда стекались все данные, где принимались все решения. А потом этот рыжий мотылек с серо-зелеными глазами порхал к прямой линии связи с орбитой – и раздавал комплименты космонавтам и инженерам, занятым сборкой «Андромеды».
Иван никогда, ни словом, ни жестом, не выдавал чувств. По крайне мере, он так думал. В космосе нет места сантиментам. Сегун, глядя на его сосредоточенное молчание, хмурился и кривил левый уголок губ, вздыхал, морщился – и отходил в сторону. Пока Лилию у них обоих на глазах не пригласил на чашечку чая один из диспетчеров Центра управления полетами. Кайден, неплохой человек, немного амбициозный (крохотную малость!), немного заносчивый (всего лишь капельку), но превосходный инженер-связист и, насколько Иван мог судить по своему вкусу на людей, мужчина с отнюдь не призрачными шансами на успех.