Завод

Юрий Ра

Сортировка 2

Завод

«Один горновой по ошибке попал в ад. Как водится первые полгода расслаблялся, отдыхал. А потом душа не выдержала и он взялся наводить порядок, улучшать процессы… Сейчас он начальник смены с перспективой дорасти до заведующего Гееной».

/Из ненаписанного/.

Глава 1

Вспоминая минувшее

Фролов сидел за рулем своей «Нивы» на площади перед Верхними проходными Чермета. Как называется это предприятие, он еще не выучил. Слишком длинно и сложно как для бывшего советского человека, так и для человека с опытом проживания в условиях развитого капитализма. Что-то вроде «Товарищество открытого типа акционерное общество совместное предприятие фирма „Научно-производственное объединение Чермет“». Никто такого ни запомнить, ни понять не мог, тем более что статус и название завода менялось каждые полгода. Все называли завод коротко и ёмко — Чермет.

Пока в голове крутились всякие мысли, рука теребила набалдашник ручки переключения скоростей. Пожалуй, у Петра у последнего из владельцев подобных машин оставалось заводское неказистое черное навершие на рычаге скоростей. У всех автовладельцев уже давно было заведено — купил машину — поменяй набалдашник. Розочка в оргстекле, череп или просто наборная ручка из разноцветной пластмассы, но хоть как-то надо соригинальничать. Фролову было плевать, его устраивала совершенно типовая ручка. Тем более, что если на неё надавить и повернуть влево, из трубки вытягивался классический стилет. Очень удобный инструмент в условиях тесного салона «Нивы». Не сказать, что сильно необходимая приблуда, но лучше она никогда не пригодится, чем её не окажется в нужный момент.

Девяностые только начинались, а наш герой уже был к ним готов. Насколько к такому можно подготовиться. Вона, у него даже приёмник «Урал» в машине не работает. Да и как ему работать, если под панелью управления вместо проводочков и транзисторов с конденсаторами лежит револьвер. Кустарный, под малокалиберный патрон, но всё ж какой-никакой пистолет. Аргумент в споре и еще один шанс договориться с Костлявой.

Шесть с хвостиком лет работы на Сортировке в должности зама по оперативной работе без какой-то перспективы карьерного роста. Шесть лет войны с господином Коротеевым. Даже объединение Новомосковского и Тульского отделений железной дороги не изменило ничего — уважаемый тогда еще товарищ и в Тульском отделении остался на плаву и даже подрос до заместителя начальника Тульского Отделения. Так что расти Фролов под командованием своего недруга мог только в одну сторону — совсем в сторону. Коллеги высказывались по поводу перспектив этой войны однозначно, кто-то даже в порыве откровенности заявил: «Смотрим на тебя и видим пример несгибаемого мужества. До этого никто не подозревал, что можно столько лет вертеть на приборе руководство отделения!»

А Пётр никого не хотел вертеть, ему бы жить и готовиться к девяностым, кормить семью, обрастать жиром перед суровой зимой. Супружеская пара Фроловых семьёй стала как-то внезапно и совершенно неожиданно для Петра. Вот их двое, потом бац! — и их уже четверо. Под боком сопят братья-близнецы Андрей и Сергей, какая там война с Коротеевым? Но чаще всего не мы выбираем своих врагов. Да и слово это какое-то слишком пафосное в приложении к растолстевшему и постаревшему начальнику. Шесть лет борьбы ради реализации конкретных целей, сжатые зубы, терпение и ярость, всё это позволило вопреки воле отделенческих бонз взять своё. Прежде всего служебная квартира была переведена в общий жилищный фонд, так что никакими силами Фроловых из неё не выгнать. Приватизация, мы ждем! Потом в девяностом году удалось прокрутить вполне законную махинацию с оформлением ссуды на строительство дома. Из полученных ста пятидесяти тысяч двадцать пришлось откатить, зато в эту же сумму вошло и выделение участка под индивидуальное жилищное строительство на окраине Тулы. Кто бы что не говорил, но земля на окраине областного центра не может не дорожать. А то, что участков было, по сути, два — ну так получилось. Хорошо же получилось! Двадцатки жалко, но без этого простой и даже опальный руководитель никогда бы не получил ссуду. И землю тоже.

Еще двадцатка ушла на приобретение этой самой «Нивы». Цены как с цепи сорвались. Если в начале восемьдесят девятого доллар на черном рынке стоил три с полтиной, то в конце девяностого уже десятку. Фролов успел купить почти десять тысяч по восемь рублей и считал эту конвертацию весьма удачной. Уже в восемьдесят девятом валютчиков практически перестали гонять, а в девяносто первом статью декриминализировали. КГБ СССР устранился от ловли внутреннего врага и дисседентов, все их силы уходили на что-то другое. Заветная кипа баксов, собранная с бору по сосенке, выглядела совсем не так, как в кино про мафиози, где десять тонн — это кирпичик сотенных бумажек. У нашего героического железнодорожника не было ни одной бумажки номиналом больше двадцатки. Его десять тонн больше походили на капустный кочан с листками разных оттенков. Качан этот Пётр разместил в банке по классической схеме: целлофановый пакет, бумага, еще пакет, трёхлитровая банка, закатка.

Тот же план требовал от Фролова вступления в славную когорту охотников. Сначала была куплена старенькая двухстволочка смешного двадцать четвертого калибра, а потом и мелкашка. Малокалиберную винтовку удалось купить не какую-то там, Пётру удалось раздобыть промысловую ТОЗ-21, естественно с неплохой переплатой, зато вполне законно, то есть с оформлением в милиции. Что было незаконно, так это глушитель. Но и без него десятизарядная сказка с копеечными патронами и слабым звуком выстрела прямо порадовала душу. Так она еще и самозарядная. Эх, сколько патронов было сожжено в карьерах Тульской области, а сколько бензина на пути туда!

На оставшиеся тридцать тысяч советских рублей Фроловы вытянули коробку двухэтажного дома и оставили её выстаиваться. Ну и еще одна причина имелась — Пётр ждал поступления на рынок нормальных забугорных отделочных материалов. Или запуска частной инициативы. В этом варианте исторического развития кооперативное движение так и не случилось.

В девяносто втором году в Прибалтике стало относительно спокойно. Ну как спокойно, всё познается в сравнении. Пришествие демократии, многопартийность и прошедший референдум о вхождении Литвы в состав России поначалу взбудоражили ранее безмятежные республики. Так вот, если сравнивать с Арменией и Азербайджаном, то и впрямь в Литве было тихо, обошлась без боевых действий. Началась раскачка общественного мнения с решения пленума компартии Литвы о выходе из состава КПСС и создания самостоятельной коммунистической партии. Как ни удивительно Москва не приняла никаких ответных мер. В газетах опубликовали какое-то невнятное заявление о демократизации советского общества, о праве народов самостоятельно решать свою судьбу путем свободного волеизъявления. А потом внезапно бронетранспортеры на всех перекрестках как опора демократии, и тут же референдум! И пятьдесят два процента голосов на вхождение в состав России в качестве Каунасской области. И войска во всех более-менее крупных городах, и блок-посты на всё тех же перекрестках. И такое спокойствие в республике, как на погосте…

Рига и Таллин посмотрели на такое дело, прикинули количество русскоязычных граждан у себя и промолчали. А на Кавказе и в Закавказье у демократии режутся зубки уж который год. Ну и местное население самозабвенно режется друг с другом. Хотя какие они там друзья? Русские и те, кто внезапно осознал себя таковыми, были вывезены под защитой армейских подразделений или даже военными транспортами. Причем вывезли большинство народа в бывший северный Казахстан, в Гурьевскую и Актюбинскую области РСФСР, тоже проголосовавшие за присоединение к России. Казахстан не Литва, там блокпосты на перекрестках ставить бесполезно. Новую границу между союзными республиками глухо перекрыли танками, прочертили рвами и начали патрулировать вертолетами. Оказалось, что Советская Армия в достаточном количестве оснащена тяжелыми саперными машинами, которые в Казахстане стали символами демократии как БТРы в Прибалтике.

Потом прошел референдум о возврате в состав России Крыма и прилипших к нему областей Украины. Сразу после того, как советские войска были оттянуты из Карпатских гор в Донецкие степи.

Внезапно выяснилось, что высшим органом государственной власти в СССР является Верховный Совет, а не Политбюро, о чем заявил Председатель Президиума Верховного Совета товарищ Романов, бывший генеральный секретарь ЦК КПСС. А у КПСС просто руководящая и направляющая роль, если верить конституции. Союзные республики Средней Азии посмотрели на Казахстан и потребовали вывести войска со своих суверенных территорий. Войска вывели сразу, зато вместе с русскоязычным населением, попутно демонтируя оборудование некоторых заводов, особенно оборонных.

А тридцать первого декабря СССР приказал долго жить. Украина, несколько обрезанная, Белоруссия, пардон Беларусь, обиженный Казахстан, воюющие Грузия, Азербайджан с Арменией, очень Средняя Азия — все внезапно захотели свободы и суверенитета, пусть и сувенирного. Что характерно, все его получили, хоть и не без потерь. Азия потеряла промышленность и специалистов, РСФСР потеряла три буквы из своей аббревиатуры, республики Кавказа — рынки сбыта мандаринов и гвоздик. Традиционное новогоднее товарища Романова было скорее некрологом: дорогие товарищи, на семьдесят шестом году жизни после длительной и неизлечимой болезни Советский Союз наконец-то помер. Я, а вместе со мной и все вы теперь живем в Российской Федерации. А кто в ней не живет, на того плевать. Примерно так выглядело обращение, если кратко и без соплей.

Фролов вспоминал эти моменты один за другим, для кого-то они были просто случившимися событиями, для него же уже вторым вариантом истории. Было интересно замечать вехи и переломные моменты и сравнивать с тем, как это случалось в другой реальности. Всё яснее накатывало понимание — и этот Союз не жилец. Глупо и отчаянно выглядели дерганья Фролова в самом начале девяносто третьего, когда он своей мизерной властью пытался остановить отправку маршрутов порожних вагонов за границу. Он понимал, что вагоны это ценный ресурс, что «братские» республики уже начали аккумулировать то, до чего могли дотянуться. Но его пламенные речи наталкивались на якобы непонимание и откровенную враждебность наверху. Создавалось впечатление, что кто-то кем-то замотивирован гнать вагоны собственности бывшего СССР за пределы России.

Очередной вызов на ковер в начале осени не сулил ничего нового — опять новый НОД со своим замом будут наезжать, снова попробуют прессовать, как обычно будут мягко посланы. А нет, в этот раз Пётр ехал через Чермет, новые хозяева завода — Кемеровские, решили обновить руководство цехов. Кого-то поменяли на лояльных, которых привезли из Сибири, кого-то убрали сгоряча, кто-то свалил сам, почуявши сильный запах криминала… Пётр сидел за рулем своей «Нивы» и ждал времени аудиенции. Стилет с мягким щелчком покидал своё гнездо, потом также приятно щелкал, утапливаясь назад. Нервишки пошаливают, однако. Так и не мальчик уже — почти тридцать три года.

Ага, посмеялся на собой Пётр, мужчина взрослый, а игрушки детские. Так ли на самом деле нужны эти смертоносные игрушки? Если верить второй памяти, то как карта ляжет. Кто-то в эти времена ни разу не сталкивался с гопниками, а кому-то одного раза хватило, чтобы упокоиться насовсем или поменять своё отношение к самообороне. Револьвер в нише радиоприёмника был куплен в два этапа. Сначала он приобрел сигнально-газовый шестизарядный револьверчик производства Тульского Оружейного Завода с силуминовым барабаном и бутафорским стволом, а потом купил у безымянных личностей настоящий барабан и ствол. Детали оказались взаимозаменяемы, как ему и пообещали. Возникло сильное подозрение, что и первую покупку, и вторую, он сделал у одной и той же группы. И группа эта походила на компанию рабочих оружейного завода, поставивших на поток вынос «лишних» деталей, превращающихся в полноценные изделия.

«Чего сидим, кого ждем? Встали пошёл уже!» — гаркнул на себя Фролов и двинулся в административный корпус завода, построенный в стиле Сталинский ампир с неизбежными колоннами и фронтоном. В то здание, единственное на заводе, куда можно было попасть без пропуска любому человеку с улицы.

На начальника железнодорожного цеха Чермета Петра вывела начальник станции Присады, к которой примыкают подъездные пути завода. Коллега Фролова относилась к тем, кто с сочувствием наблюдал за безнадежной борьбой с руководством Отделения Дороги. Её неожиданная помощь в вопросе трудоустройства оказалась своевременной.

— Пётр, сейчас на заводе идет чехарда, новые хозяева пытаются там всё реорганизовать. Я точно знаю, им требуются опытные железнодорожники.

— Большое спасибо тебе, Надежда, за контакты, пожалуй, я попробую постучаться в железнодорожный цех. Бумажки, отчеты — не моё это всё. Мне больше нравится крутиться среди людей, тепловозов и вагонов.

— Не надо в цех, там начальник тот еще тип. Лучше иди сразу в коммерческий отдел к Зайцеву, он нормальный.

Вот таким неожиданным способом Фролов попал на собеседование не человеком со стороны, а приглашенным по рекомендации. Потенциальный работодатель господин Лузгин оказался тридцатилетним крупным мужчиной, еще на раздавшимся вширь, но заматеревшим. Лицо как рубленое топором выражало решимость и абсолютно подходило ставленнику Кемеровской группировки, как чертик из табакерки, впрыгнувшей в Тульское бизнес-сообщество. Вообще, Петру было странно наблюдать реалии этого мира, так явно копирующие тот не случившийся вариант реальности. Вроде как КПСС тихо отошла от власти, а потом просто отошла в мир иной. Вроде кооперативы не случились, и у ВЛКСМ не появились инструменты для вывода средств из бюджета своего ЦК. Но опять из ниоткуда вышли люди с очень большими деньгами, и опять собственность оказалась в чьих-то руках.

— Пётр Семенович, признаюсь, я заранее навел справки о вас у ваших коллег. Практически все единодушно говорят, что вы грамотный инициативный смелый человек. Мне такой и нужен. Устал один ворошить это болото. Так что если готов, давай работать.

— Здорово, Александр Анатольевич. Только не очень понятна финансовая сторона вопроса. Тот оклад, который вы огласили ранее мне кажется смешным. За двести долларов я у вас работать не буду. Если у вас нет возможности платить мне больше…

— Погоди, чего сразу «нет возможности»? Да ты знаешь, какие люди меня сюда звали, какой мне карт-бланк выдали? — Фролов не стал поправлять потенциального начальника, и так же ясно, что он хотел сказать. А Лузгин продолжил — И мне нравится, что ты сразу в долларах свою зарплату считаешь. Это правильно, это деловой подход. Понятно, что на твоём уровне заработная плата платится в рублях и к доллару не привязывается. Но думать в баксах — это по-нашему.

— Плохо, что не привязывается. Инфляция скачет без остановки и передышки. Тот оклад, который сейчас кажется вполне приличным, через полгода будет уже нищенской подачкой.

— Думаешь, вся эта фигня продолжится?

— Даже не сомневаюсь. Бери в долг рубли, давай в долг баксы, иначе прогоришь.

— Верно! Что, мутишь эту тему потихоньку?

— Нет конечно, ростовщиков убивают. Или их подручные убивают должников. Не моё. Хоть я и охотник, но не на людей.

— Во как! Я тоже охотник! Слушай, здорово же! Как тут с охотой?

— Да практически никак. Кроме зайца в полях зимой да утки по осени, брать некого. Да и зайца встретить — полдня проходить надо. Не то.

— Да-а. А я сам из Тайги, у нас с охотой всё нормально. Слышал про такое место?

— Да. Большая станция и поселок городского типа в Кемеровской области.

— Верно. Блин, с охотой забыл, о чем говорили. Четыреста пятьдесят долларов в рублевом эквиваленте я тебе могу пообещать. Так нормально?

— Заявление сейчас писать?

— Пиши, я продиктую и заберу. А то через кадры два месяца оформляться будешь. Нет у меня двух месяцев, ты мне сразу нужен. Слушай, а выходи с понедельника уже!

— Меня без отработки не отпустят. Так что две недели по-любому придется на Сортировке торчать.

Глава 2

Старт

На ковер Пётр ехал в несколько другом настроении, чем собирался поначалу. Ну да, рассуждал он, барабаня пальцами по рулю, запасной аэродром есть, можно дразнить гусей. Опять же, что мне могут предъявить? Я полностью владею ситуацией, четыре выговора в текущем году как бы намекают на отсутствие методов против Кости Сапрыкина. Кстати, Сапрыкин не Костя, а начальник локомотивного депо Сортировка. И против него тоже нет методов. Новый начальник Сортировки Скрепышев, сменивший пару лет назад Шафороста поначалу не очень понял, куда попал, а потом сразу понял. Флаг ему в руки.

Весной этого года на Сортировке произошло следующее: одним не очень воскресным днем начальник станции шел уверенной походкой и хозяйским глазом осматривал свои владения. Вот на этот хозяйский глаз ему и попался маневровый локомотив, подающий на нефтебазу цистерну. Он точно знал, что никакое топливо в их адрес не прибывало, никаких операций по подаче груза на пути нефтебазы не предстояло. А цистерна груженая — это видно по просевшему рессорному комплекту тележек. Маневры были остановлены по радиосвязи, вся подозрительная деятельность составителя с вагоном была пресечена, Скрепышев вернулся на пост для разбора ситуации. Оказалось, что вагон привёз дизельное топливо и в депо числился уже выгруженным. Маневровый диспетчер просто велел подать «порожняк» на пути нефтебазы, а составитель просто выполнил указание. Как всё просто оказалось. Непросто себя повел только начальник. Во время обеда ему позвонил инкогнито и человеческим голосом предложил встретиться и поговорить, так сказать, разрулить ситуацию. Это было «последним звоночком» в буквальном смысле. Скрепышев посидел на диване полчасика, а потом начал звонить сам. В милицию и заодно уж в КГБ. Пётр знал, как развивалась история не понаслышке, его шеф очень подробно поделился информацией о происшествии, видя в заместителе поддержку и опору.

Следствие было молниеносным и эффективным, прижатые к стенке неопровержимыми уликами злоумышленники сдали всех, признали вину и быстренько сели. Не на диван, конечно, а на более жесткую мебель. Оказалось, что одним темным мартовским вечером к маневровому диспетчеру Сортировки и приёмосдатчице депо подошел водитель бензовоза и предложил вступить в преступную группу. Обычное дело, в Новоузловске водилы регулярно шляются по железнодорожным путям и предлагают людям, отработавшим дневную смену, вступать во всякие преступные сообщества. Убедив новых подельников, водитель побежал к знакомому директору нефтебазы и взял в аренду у него одно из топливных хранилищ. А дальше совсем просто, приемосдатчица проводит по бумагам выгрузку шестидесяти тонн солярки, маневровый диспетчер даёт команду переставить цистерну с путей депо на нефтебазу, водила её сливает в арендованный танк, а потом нанимает еще несколько бензовозов для вывоза топлива в неизвестном направлении. В это время в локомотивном депо никто не замечает пропажу шестидесяти тонн солярки. Сколько раз хитрый водитель проделывал этот трюк? Естественно, один. И сразу попался.

Конечно, всю троицу посадили. И конечно, организатору и мозгу банды дали больше всех — шесть лет. Конечно, после такого громкого дела в депо провели ревизию, по итогам которой ничего криминального не нашли. Говорят, когда начальник Отделения знакомился с неофициальными результатами проверки, он долго беседовал с ревизором один на один, все материалы сжег, а ревизора отправил на заслуженную пенсию. А Скрепышеву за допущенные безобразия объявили выговор. Почему не Фролову? Потому что вылез со своей никому не нужной информацией начальник, а не зам. Ладно, проехали.

Уже Тула за боковыми окнами мелькает. Она как-то быстро поменялась в условиях нового демократического государства, это было особенно заметно тому, кто бывает тут не очень часто. Самым ярким признаком для Петра стала не встреченная по пути фигурная ограда сквера перед магазином музыкальных товаров. Фролов всегда был уверен, что она чугунная. А она оказалась силуминовая, что было видно по характерным обломкам, торчащим вокруг. Буквально за одну ночь молодые и инициативные туляки в несколько кувалд снесли всю решетку и увезли в неизвестном направлении. Искать бесполезно, потому как ни один милиционер не знает, куда тащат цветмет с его территории, не делятся такой информацией со служивыми. Буквально все знают, кроме носящих серые фуражки, для них это тайна за семью печатями и тремя проплатами. Общее ощущение от города было тоже не сильно радостным. Не то осень в этот раз не шибко золотая, не то дворники перестали получать зарплату.

А уже в кабинете НОДа Фролову показали зиму. Оказалось, что со всеми своими встречами и новыми активностями, он слегка потерялся. Потерялся и оторвался от оперативной обстановки на вверенной ему станции. Что есть, то есть — не знал, как прошла сегодняшняя ночная смена, сколько вагонов сейчас на станции, какая средняя длина поезда на текущий момент нарастающим итогом. Короче, распустился, потерял берега, перестал соответствовать занимаемой должности, в конец обнаглел…

И тут взрослого мужчину торкнуло, потом напрягло и сразу отпустило. Фролов понял, что его достали, достали окончательно и бесповоротно. Потом он понял, что не думает это всё, не чувствует внутри, а транслирует своим собеседникам. Как-будто со стороны Пётр наблюдал, как он орет на первых двух лиц Отделения Дороги, как сгребает со стола какие-то бумаги и запускает в полет, как не сдерживает эмоций, слез, соплей и ругательств. Все шесть лет борьбы и сжатых кулаков вылились в истерику, достойную столичной сцены. Очень странное ощущение было при этом, с одной стороны Пётр понимал, что может прекратить орать в любой момент, а с другой — пусть, так даже лучше, и смотрится забавно. Хлопая дверью в кабинет НОДа, Фролов думал только об одном — как бы сейчас не заржать! Было бы совсем неуместно смеяться на глазах у секретаря и прочих работников после такого выхода из кабинета. Пусть начальникам докладывают, что съехавший с катушек Фролов убежал прочь, теряя достоинство, ленты и булавки. За рулем автомобиля сидел уже совсем другой человек спокойный и собранный перед началом нового этапа в своей жизни.

В Новоузловске Петра встретила та же осень и та же демократия. Стоящий по соседству парк рановато для этой поры лишился листьев, а стадион — забора. Удивительное дело, думал Фролов, двадцать лет назад этот стадион строили после основной работы в трудовом задоре те, кто сейчас его ломает, вывозя на тачках, вынося на плечах всё, что может пригодиться в хозяйстве. Люди изменились или правила игры? Неужели так всегда и везде — одни и те же люди всегда способны на подвиг и предательство, самоотдачу и воровство. Надо просто внятно им разъяснить: вот это можно, а то нельзя. Сегодня грабим и воруем, а завтра спасаем и защищаем. Блин, да люди ли мы после этого? Люди. И других не было никогда. И не будет? Получается, пропаганда не зло, а необходимость? Выходит, надо ежедневно дуть в уши, чтоб народ точно знал, что хорошо, а что плохо. «Остановите Землю, я схожу» — в очередной раз в голове раздалась издевательская фраза. Хотя, куда деваться с подводной лодки, совершенно непонятно.

— Какой-то ты сегодня другой. Что-то случилось?

— Лена дорогая, предлагаю сначала добить ужин, а потом обсуждать серьезные вопросы. Как пацаны?

Почему-то Пётр не был готов совмещать вечернюю трапезу с обсуждением смены места работы. Вот потом да, после ужина, наигравшись с сыновьями, сильными и упрямыми лосями-четырёхлетками, полными сил и энергии. Когда дети улягутся спать, когда вся посуда будет перемыта, когда… А потом уже оттягивать было некуда.

— Я написал заявление о приёме на работу в Чермет на должность начальника службы эксплуатации железнодорожного цеха. И заявление об уходе с работы на Сортировке.

— Опаньки. Не скажу, что неожиданно, но резковато, не находишь? А со мной посоветоваться никак?

— Есть вопросы, по которым я с тобой обязательно посоветуюсь. А есть такие, на которые ищу ответы самостоятельно. По-моему, мы уже обсудили этот момент давно. Не начинай даже.

— Да-да, ты у нас экстрасенс с даром предсказывать как всё будет плохо, а я несерьёзная личность с беспочвенными надеждами на будущее. Я помню.

— А что, не так? Вспомни, как ты голосила по поводу ссуды, какой я идиот, как мы будем голодать, отдавая с себя последние трусы, чтоб его погасить.

— Мы его погасили?

— А нам это надо?

— Ты что, думаешь, инфляция продолжится? Ведь уже как всё подорожало, куда еще-то? Давай загасим ссуду. И дом давай уже достроим.

— Дом давай. А ссуду загашу, когда на это одной зарплаты хватит. Чтоб так пошел от кассы с пачкой денег — и сразу весь долг нафиг!

— Это ты что, собрался по двести тысяч зарабатывать?

— Погоди чуток, скоро зарплаты по миллиону у всех будут. Мы ж строим общество процветания, каждый сможет стать миллионщиком. Как после революции в семнадцатом году.

— Что, опять? Военный коммунизм, НЭП, продразверстка, коллективизация?

— Не, у нас же антиреволюция — земля помещикам, фабрики капиталистам. Никакой коллективизации. Но вот махновщину и бандитизм обещаю.

— Ну да, ты же сам к бандитам идешь работать. Слышал небось, кто сейчас там рулит.

— Знаешь, я даже не знаю, что хуже. Когда откровенные бандиты приходят и начинают вкладываться в производство или когда руководители государственных предприятий начинают их растаскивать или откровенно воровать с использованием своего положения.

— А отойти в сторону, чтоб ни с теми, ни с другими не пересекаться?

— В смысле в тайгу податься? Так там старатели, те же бандюки, но с традициями. Они, когда закопают, обязательно перекрестятся. А вся промышленность и прочий бизнес уже захвачен.

— А милиция? Она что-то может сейчас?

— Может, но только тогда, когда сама превращается в криминальную группировку. Тогда она много чего может. Но тебе такое не понравится, поверь на слово.

— А КГБ?

— Не знаю. Я думал, их опять разгонят, но нет, держатся пока. Железные люди.

— Что значит «опять»? Ты снова про свои теории параллельных миров? В которых бывала твоя душа?

— Что тебе не нравится, Лен? Ты же сама увлекалась недавно всякими мистическими делами.

— То я, а то муж-кормилец. Моя кукушка как улетит, так и вернется. А ежели ты с глузду съедешь, мы все того. От голода вымрем. И станет тремя Фроловыми меньше. С тобой — четырьмя.

— Вот и не нуди под руку, чтоб не голодать. У тебя муж золото, сам знает, чего и когда мутить. Маскируется под нормального, чтоб не переплавили на червонцы.

— И чего, всё? Будешь теперь по ночам дома спать и домой приходить в шесть вечера как нормальный? Под которого маскируешься.

— Вот это точно сразу нет. Работа у меня будет такая же, но контингент порезче. По численности еще не знаю, но вряд ли меньше станет подчиненных. А больше народа — больше бардака.

Две обязательные недели отработки прошли в режиме «курорт». Петр строго брал отгул за дежурство в выходной день, заканчивал трудовой подвиг в восемнадцать часов, с учетом того, что обеденный перерыв у руководителей два часа. А еще не парился относительно проверок, личных нормативов и выполнения показателей. Явный пофигизм в работе слышался и на селекторных совещаниях, пробиваясь в интонациях. Пожалуй, руководство уже пожалело, что заставили Фролова трудиться эти две недели. Без дураков — это были самые приятные дни за всё время работы на Сортировке. Наверное, это к лучшему хотя бы просто потому, что в памяти останутся позитивные моменты. По поводу увольнения Фролова опять все всё знали. Кроме нового места работы. Народу было слегка непривычно, что кто-то из числа руководителей соскакивает из системы МПС, тут так пока не принято. Впрочем, не соглашаться на понижение в должности тоже до Петра не было принято, если верить рассказам коллег, некоторые товарищи взяли этот момент на вооружение и уже опробовали, и даже сработало.

Всё когда-то заканчивается, даже две недели на отработку. Вот и стал Фролов не один из больших людей города, а самым что ни на есть рядовым. Даже на какой-то период безработным. Но это не страшно, сейчас он заведет свою лошадку, приедет на завод и тут же вольётся в коллектив славных металлургов. «Так думал молодой повеса…» — очень к месту оказались строчки. Приехать Петя приехал, а вот трудоустроиться одним днем не получилось.

— Ты это, погоди чуток. Сдавай в кадры все документы, проходи службу безопасности, медосмотр… Если не сидел, быстро согласуют — огорошил его Лузгин.

— А что, если сидел, то не согласуют? У нас же демократическое общество, и вообще.

— Насчет «и вообще» поаккуратнее. Мы создаём имидж солидной команды, строим этот, как его — менежмент. Междумент. Тьфу, сплоченную команду управленцев западного типа. С судимостью можно, но не везде. А кроме того, я пробил твою ставку именно как привлечение перспективного грамотного руководителя с большим опытом. И тут заявится весь такой опытный с двумя ходками и в партаках, прикинь неудобняк!

— Всё-всё, не шуршу — у Петра с начальником цеха сложились вполне неформальные отношения, что называется на «ты». Ему тридцатник от силы, практически ровесники, но подсознательно Лузгин чувствовал более старшего товарища. Ага, будущего подчиненного.

— Ну ладно, документы сдаю и на созвоне. Как оформят меня, звони. Не буду отнимать время.

— Погоди, ты что уматывать собрался? А кто работать будет? Ты мне уже позавчера нужен!

— И как ты это представляешь, Александр? Меня еще не приняли на работу.

— Но работать-то ты можешь. Пропуск мы тебе выпишем сразу, в службе безопасности подвязки есть. Коллективу я тебя представлю. А как оформишься, то зарплата капать начнет. Кстати, цени — в приказе испытательного периода для тебя не назначат. Считай, что твой испытательный период идет сейчас. Так что прямо завтра с утра жду на планерку.

— Погоди-погоди! Давай хоть с понедельника. Всё равно завтра четверг уже.

— А чего так?

— А того. Начинать надо со знакомства с цехом. Я примерно представляю дресс-код, приличный для завода.

— Чего?

— Во что одеваться, прикидываю. Мне же пока спецодежда не положена?

— Нет конечно, приказа еще не было.

— Ну вот. А у меня кроме костюмов и джинсов другой рабочей одежды нет. Не в туфлях же по путям лазить.

— Это да, это ты молодец, продуманный. Давай тогда до понедельника. Сразу и пропуск готов будет.

Здорово, подумал Фролов, приходи в пятницу, только пропуска у тебя не будет. Про трудовой подвиг за спасибо понятно, в бизнес-сообщество надо как-то пробиваться, даже если мыла нет. А вот добираться до Чермета неудобно, час на машине. Так еще и на бензин сколько уходить будет. Полста км туда, полста обратно, итого минус тринадцать литров бензина за день. Так себе экономика. Надо срочно доделывать дом и переезжать. А квартиру… квартиру продавать рано, хорошо, что успел её приватизировать, пока работал на станции. Вот перееду, тогда можно будет и скидывать. Не на стройке же Лене с детишками жить.

Выруливая на трассу, Пётр привычно поискал глазами мобильную заправку. Так же не бывает, чтоб час ехать и не встретить ни одного бензовоза, торгующего бензином в чёрную. У таких парней топливо выходит чуть не в два раза дешевле, и еще не было случая, чтоб продавали откровенный шмурдяк. Оно и понятно — заглохнет тачка реальных пацанов в пути после заливки бензина, и всё. Найдут на чем вернуться, чем поджечь и чем башку проломить незадачливому бизнесмену. И поздно жаловаться «крыше» или искать поджигателей. Даже если и найдут, водилу с проломленной головой уже не оживить. Так что всё по чесноку, формула рыночной экономики «деньги-бензин-деньги» работает без сбоев. Пётр не просто быстро въехал в новые законы рынка, он их давно знал, был готов к ним, во всяком случае так ему казалось.