Сын

Наташа Доманская

Сын

Глава 1. Глупый мышонок

В первый раз Егор потерял ее, когда ему было 4 года.

– Мамочка, – стоял он на детском деревянном стульчике перед окном, забросив на спину тюлевую занавеску. – Мамочка, вернись!

Из окна был виден детский сад. В железные ворота, к которым Егорка пару месяцев назад прилип языком, въехал грузовик. Сейчас выйдут женщины в белых халатах и начнут махать руками. Егор уже знал, что так происходит всякий раз, когда привозят продукты. Сам он никогда не посещал детский сад, потому что у мамы тоже была мама, его бабушка Нюра. Она присматривала за мальчиком, пока мама работала. Если честно, Егор был уверен, что присматривать нужно за самой мамой. Но свои предположения никогда не озвучивал.

«Ишь, умный какой нашелся! Щас ремня получишь», – грозилась всякий раз бабушка, когда Гора, как ему казалось, говорил правильные вещи. Ремня он не хотел. А в садик со сказочным названием «Золотой ключик» хотел очень. «Нечего микробы таскать», – говорила бабушка, и мама с ней всякий раз соглашалась.

В тот день мама не пошла на работу. Опустилась на краешек кресла около красного телефона, который стоял в бабушкиной комнате, и набрала номер. Егор знал, что если засовывать пальцы в дырочки с цифрами по очереди и крутить прозрачный диск, то на том конце провода обязательно ответят. Только где был тот конец, он не понимал.

«Приболела», – сказала мама в трубку. Трубка что-то харкнула в ответ.

Мальчик обрадовался. Нет, не от того, что мама заболела, а что она целый день будет с ним дома. Подложит под спину пухлую подушку, укроется махровым пледом по самый подбородок, обнимет Егорку, и так до самого вечера они и просидят вдвоем. Может быть, мама даже почитает ему сказку или расскажет какую-нибудь историю. Он любил слушать про ее работу или про то, как маленькой девочкой дедушка водил ее в зоопарк и на речку. Хотя, по правде сказать, больной она ему не показалась. Мальчик забрался к ней на колени, чтобы рассказать, как он рад, что сегодня она не пойдет на свою работу.

– Оставь мать в покое! Опять нагуляла где-то, – рявкнула Нюра.

Горка не понимал, что можно нагулять. Когда они с бабушкой зимой ходили на улицу, он нагуливал только красный нос и щеки. Мамин же нос был обычный. И щеки тоже.

– Ты уже один раз принесла в подоле, Ксения, – ворчала бабушка.

– Ой, мама, вечно ты лезешь!

– Как ты собираешь людям в глаза смотреть? Без мужа. Стыд какой. Хорошо, отец не дожил.

Мама зло накинула на теплый свитер с высоким горлом светло-серое пальто, обула сапожки и вылетела из квартиры.

– Мамочка, не уходи, – размазывал он сопли по оконному стеклу.

– Вернётся твоя мама, никуда не денется.

Егор отшвырнул деревянный стульчик и бросился в комнату. В их с мамой уголок. В нем, прислонившись спиной к жаркой стене, он и просидел под окном до самого вечера. Вдруг мама почувствует, что он зовет ее, и вернётся. Сбросит уличную одежду, накинет поношенный домашний халатик, сядет рядом. Достанет из кармашка конфету или сушку и будет читать ему книжку. Малыш очень любил конфеты. И сушки любил тоже. А еще печенье со зверушками. Он мечтал, что когда вырастет, то обязательно купит маме новый халат, дутую модную куртку и духи. Духи тоже купит, французские.

– У нас с тобой особенная связь, – шептала ему каждый раз мама. – Ты только позови, и я приду.

– Мама, мамочка, мама, – тихонько, чтобы не слышала бабушка, скулил Егор, пока так и не уснул в уголочке, прислонившись к горячей стенке.

Мамы не было два дня. А потом она пришла. Утром.

– Явилась, – сказала бабушка, – ребенок весь извелся.

– Отстать, мама! – она без сил повалилась на пуф около входной двери.

Вдруг бабушкино лицо разгладилось, просветлело. Егору даже показалось, что она помолодела. Хотя он не считал бабушку старой, просто по сравнению с мамой она была уже не очень молодой.

– Сделала? – всплеснула бабушка руками. – Вот правильно, Оксаночка, правильно. Зачем нам еще один. Этого бы вырастить. Ну, снимай, снимай сапожки. Давай, девочка, снимай. Иди в комнату, полежи. Вот я сейчас тебе чай сделаю с вареньем, – причитала бабушка.

Егор не понимал, про кого они говорят и что хотят вырастить. Может, морковку? Он знал, что весной на даче бабушка первым делом, после уборки и наведения порядков, всегда сеяла морковку. До дачи приходилось ехать час в электричке, а потом идти несколько километров пешком с сумками и продуктами. И все это ради того, чтобы выдернуть половину из того, что бабушка до этого посеяла. «Зачем сажать, а потом выдергивать?» – спрашивал он у мамы.

– Это называется прореживать. Чтобы морковка выросла крупная, между ней должно быть достаточное расстояние, – объясняла мама.

– А почему сразу нельзя посадить нормально?

– Сразу не получится.

– Почему?

– Вырастешь – поймешь.

Гора давно выяснил, что это любимая фраза всех взрослых: вырастешь – поймешь. Он хотел поскорее вырасти, чтобы все-все понять. Уж очень тяжело было жить на свете, когда ничего не понимаешь, а объяснить никто толком не хочет.

Осенью они собирали домой две огромные сумки оранжево-черной моркови. Черная она была потому что «в земле сохраннее». Также привозили с дачи тяжелые ведра с ягодами, сумки с яблоками и грушами, сетки с огурцами, ящики с огромными лопающиеся помидорами, неподъёмные вилки капусты и редьку. Из редьки бабушка делала сок и поила Егора, когда тот болел. Морковь вместе со свеклой забирали с дачи уже совсем осенью. Потому что зимой до участка было доехать невозможно, дороги заметало, да и страшно, когда вокруг ни души. Еще мама никак не соглашалась лазить в погреб, а бабушка если и спускалась туда, то выбиралась обратно с огромным трудом. Так и стоял он закрытый, а весь урожай хранили до холодов в комнате, где обычно было сыро и прохладно.

Ходить до электрички с урожаем осенью было непросто. Дорогу от дождей развозило, и переставлять ноги с налипшими комьями грязи и глины было тяжело. Ведь приходилось нести не только тело, а еще волочить за собой огромные сумки с овощами и ягодами.

Такой получался круговорот: с дачи урожай, а на дачу разные нужные вещи. Правда, кому была нужна старая посуда, табуретки, картонные стаканчики из-под мороженого и старая Егоркина одежда, мальчик не понимал. «В хозяйстве все сгодится», – всякий раз говорила бабушка. Мама и в этот раз с ней соглашалась.

Пару раз за лето они втроем оставались на даче ночевать. Еду готовили на маленькой плитке, чашки-ложки мыли холодной водой, которую набирали из соседского колодца. Вода там была ледяная-ледяная. И Егору не разрешали смотреть вниз, в черную холодную каменную темень. «Упадешь, – махала руками мама. – Уйди, сынок, от греха подальше. Не достанем же!»

Иногда по осени мама надевала свое красное платье с маками и, накинув пальто, шла к соседу. Егор знал, что это только потому что у того был Москвич. Такой красный, с квадратными фарами. Егорку в нем укачивало, поэтому Москвич ему не нравился. А еще не нравилось, что бабушка особенно сильно ворчала из-за этого на маму.

– Вырядилась! Модница. Весь срам наружу, – злилась она.

– Ой, мама, вечно ты всем недовольна. Не надоело на горбу все таскать? Руки уже до земли оттянулись с твоим урожаем.

– А ест кто? А я одна ем? – вскипала бабушка.

– Тогда и нечего, мама! По-соседски же. Недаром они всей семьей ко мне стричься ходят.

***

– Ура! Мамочка вернулась. Мама! – прыгал в одних трусиках Егор.

– Уйди, не видишь, мать вся бледная. Иди, посиди в моей комнате.

В бабушкиной комнате было уютно, а еще немного страшно. У стены стоял огромный блестящий сервант. В нем, как на витрине в магазине, жили сервиз и хрусталь. Егорке нельзя было к ним даже прикасаться. На стене висел портрет деда. Мальчик его совсем не помнил, но знал, что растет «вылитый дед». Напротив серванта стояли два кресла и столик с телефоном. А еще лежала газета. В ней бабушка обводила карандашом интересные передачи. Особенно она любила сериалы. Каждое утро, проводив маму на работу, Егор забирался в одно из кресел. В то, которое было с заплаткой под зеленой мягкой накидкой. Бабушка ставила на столик рядом с креслом тарелку с бутербродами и чай. Сначала он слизывал сахар с бутерброда, а потом уже съедал хлеб с маслом.

– Не кроши, – не по-настоящему сердилась бабушка. Когда не было мамы, она была отчего-то добрая.

– Доедай, щас сериал будем смотреть.

Егор не очень понимал, что происходит на экране и чем бабушке так нравятся эти сериалы. Поэтому он забирался с ногами в кресло и рассматривал книжки с цветными картинками, которых у мальчика было много разных.

Очень нравилась ему картонная книжка «Три поросенка» и еще складная, где на обложке была нарисована цапля в нарядном кафтане и разодетая лиса рядом. Открываешь книжку, а она, словно домик раскладывается, и картонные фигурки выглядят точь-в-точь как настоящие. С удовольствием рассматривал он и обычные еще мамины книжки, чуть больше своей ладошки, с тоненькими пожелтевшими страничками. Самая его любимая была как раз из тех, а называлась она «Сказка о глупом мышонке». У Егора всякий раз щипало в носу, как мама начинала читать мальчику эту историю. Он всегда очень боялся, что с ним случится что-то неприятное, если также будет капризничать и вредничать, как мышонок в сказке. Нет, не за себя волновался он, а за маму. «Распереживается, будет плакать», – думал малыш. Он изо всех сил старался слушаться и никого не расстраивать. По крайней мере, до тех пор, пока не вырастет и все-все не поймет, как ему каждый раз обещали взрослые.

***

В комнате Егорка сидел до темноты. Вечером ему наконец-то разрешили зайти к маме. Она пустила сына к себе под одеяло и ласково потрепала по макушке: «Егорушка мой».

Глава 2. Сущности

В каждом из нас живут бестелесные, незаметные постороннему взгляду сущности. Хотя тело то у них, конечно, есть – наше. Бесполезные твари, безымянные звери, неприкаянные личности берут нашу физическую оболочку в аренду, заковывая светлые души в кандалы, пока развлекаются и резвятся в нашем теле. Иногда днем, а иногда ночью они просыпаются и начинают вершить свои дела. Будьте уверены, что в каждом из нас непременно живет та или иная сущность. Это явление не зависит от характера и внешности, помыслов и поступков, эпохи и времени. И сейчас, в 2023 году, сущности ничем не отличаются от тех, которые жили и сто, и двести, и даже тысячу лет назад. Но разве что сообразительностью и умением выкручиваться, притворяться, напускать на себя лоск. За много лет они преуспели в этом мастерстве. Когда тело умирает, то сущность переходит к новорожденному.

Если взять во внимание, что каждый день в мире рождается примерно 450 тысяч детей, а умирает 170 тысяч человек, то можно ложно предположить: сущностей на всех не хватает. Не спешите радоваться – они научились успешно делиться, тем самым создавая много одинаковых копий. В Егоркиной маме тоже обитала сущность. И была она не такая милая и беленькая, как сама Ксения.

– Блядская твоя душонка, – говорила ей бабушка Нюра с детства. – Ох, блядскаяяяя.

Говорила, говорила, вот и накликала на девушку беду. Ведь зачем зверю стесняться теперь, когда все знают о его существовании, да еще и зовут беспрестанно. Можно беззастенчиво вылезать наружу, когда вздумается, и резвиться, даже куражиться – и то можно. А если еще и сами покличут, так вовсе не зазорно выскочить, как танцовщица из торта, покрутиться, повертеться и начать выступление. И имя такое было у твари: Лиза, Лизаветка, Лизка.

Была она, к слову, девкой ленивой и вялой. Но уж если проснулась, то берегись. Разбудить ее можно было, отведав рюмку. А уж после Лизаветка меры не знала, начинала куролесить знатно. То мужичку какому глазки состроит в гостях, то предлагает разлить еще бутылочку вина в компании. То гулять с кем попало отправится в парк, а после и не помнит ничего. Где шлялась, с кем, что делали, почему не появлялась два дня – не знала Ксения, как отвечать на эти вопросы. Шлялась ведь не она, а Лизка-стерва.

– Ребенок весь извелся! За что мне наказание то такое, Господи! – надрывно голосила мать. Не понимая, что сама она Лизку и пригрела. Сначала на чай звала и плюшками прикармливала, потом на ночь стала оставлять. Следом и вовсе за дочь принимать начала.

А Ксюша …, слабая у нее была родная ее душонка, нежная, аристократичная. Не могла она тягаться с сущностью, не умела, да по правде говоря, и не смела. И не в пример ей умел сопротивляться твари малыш Егорка. Бестелесный зверь, который поселился в его оболочке, был природы бунтарской, не терпящей контроля и указов.

– Сиди и не высовывайся, тварь такая!– говорила сущности светлая душа мальчика. – Сиди, кому говорю.

И добавляла бабушкиным голосом: «Щас ремня всыплю».

У его сущности не было имени, ведь волю ей никто не давал. Конечно, иногда, когда Егор ослабевал, тварь выходила наружу. В основном это происходило ночью. Бродила она по темной квартире, разбрасывала вещи, пакостила помаленьку, таскала конфеты из серванта, высовывала вихрастую Горкину голову на тонкой шее в форточку. А потом успокаивалось, скучно ей становилось. Ведь знала, паразитка, что спуску ей в таком крошечном, но таком сильном теле не дадут.

– Ох, худо будет тебе, ох, худо,– корила ее за проступок родная душа мальчика. – Теперь сядь и не высовывайся.

Так и жили в обычной советской квартире два человека и две сущности. Что до бабушки Нюры, так она в свои годы уже давно позволила твари занять навсегда место своей настоящей души. А такие люди в нашем мире за людей и не считаются. Ни тогда, в 85, ни сейчас, в 2023. Ведь только тот человек, кто пока в состоянии сопротивляться, бороться, хоть и слабенько, не умеючи. Вот хотя бы как Ксения.

***

Но одно Нюра правильно говорила: хорошо, что отец не дожил. Он бы не одобрил. Его темную сущность еще в 42 проткнул фашист штык-ножом от винтовки Маузера. С тех пор она и не высовывалась. Сидела тихо в уголке, до самой дедовой смерти. Опасалась. Ведь трусость во все времена можно победить только отвагой. А умер дед еще до Егоркиного рождения. В то время Лизаветка уже начала потихоньку устанавливать свои правила над душой Ксении.

Глава 3. День рождения

Второй раз мама пропала через полгода. В тот день Егору как раз исполнилось пять.

– С днем рождения, малыш! – еще сонного чмокнула она сына в курносый нос. – Я желаю тебе вырасти достойным человеком.

– Мамочка, обещаю, что тебе никогда-никогда не будет за меня стыдно! – мальчишка обхватил тонкими ручонками нежную шею, вдохнул родной запах. Ее кудрявые неприбранные волосы полезли ему в нос, защекотали. Мальчик зажмурился, чтобы не чихнуть и не спугнуть утреннее, такое редкое счастье.

От нее всегда хорошо пахло, даже когда болела, занималась стиркой, уборкой или приходила уставшая с работы. Иногда Егор улавливал еле заметный запах духов, какого-то крема, а иногда и чего-то резкого, химического. Еще мама любила плескаться в ванной и делала это при малейшей возможности. Иногда разрешала сыну заходить к себе, когда лежала по самый нос, такой ж курносый, как у Егора, в облачках пены. При этом в ванной обычно было душно, мутно и сильно влажно. А еще пахло чем-то острым, травяным. Вот и сегодня он втянул носом уже знакомый аромат ее волос: острая полынь и полевые цветы. Как будто она долго гуляла по цветущему полю. Но на улице был февраль, и всякому живому взяться еще было не откуда. «Купалась с утра», – подумал мальчик и еще сильнее обнял ее.

– Чем ты сегодня хочешь заняться? – освободившись от сына, чтобы застелить кровать голубым жаккардовым покрывалом, спросила мама.

– Пойдем в зоопарк?

– Хочешь в зоопарк? Решено! Идем в зоопарк.

– Ура! – заорал мальчик и вприпрыжку поскакал на кухню. – Ура! Мы с мамой идем в зоопарк.

– Опять босиком бегаешь! А я лечи тебя потом. Никакого сладу с ребенком не стало, – завела свою ритуальную песню Нюра.

– Мама, не начинай. Давай хотя бы не сегодня. День рождения же у ребенка.

– День рождения. Ишь, какие важные. Вам день рождения, а матери готовь целый день, да убирай.

– Оставь, мама. Я сама все сделаю. Вот вернемся из зоопарка и сделаю.

– Бабушка, а пойдем с нами в зоопарк! Пойдемте все вместе.

– Что удумал то. Чего я там не видела?

Как это чего не видела? А вдруг наш зоопарк похож на тот, про который ему рассказывала мама. Когда она была совсем девочкой, то папа часто водил ее в зоопарк в Перми, где они в то время жили. В нем она видела слона по кличке Джонни. Он, как и Егор, каждый год отмечал день рождения. Ему делали торт из фруктов и приглашали гостей. Джонни даже разговаривал с мамой: складывал кончик хобота и издавал звуки, которые были очень похожи на человеческие. Интересно, что он ей говорил? И поняла ли она. Егор бы точно понял. Она рассказывала про то, каким помнит тот зоопарк из детства: фонтан с мальчиком и рыбой, мороженое в буфете. А еще там был пони Миф, который катал детишек на своей повозке. А вдруг в Егоркином городе тоже есть такой слон? И пони. А может, тигры и обезьяны. Неужели бабушке совсем-совсем неинтересно. Ведь она, как и Егор, никогда не была в здешнем зоопарке.

***

Вечером собрались гости. На кухне накрыли нарядной скатертью стол. В самом центре на блюде плавала в масле нарезанная кусочками селедка, щедро присыпанная колечками лука. Из ее пасти победоносно торчал пучок петрушки. Вокруг переливались блестящими бочками соленые грибочки, маринованные огурцы и помидоры. Степка еще заприметил огромную миску винегрета и колбасную нарезку. Бабушка испекла пирог с курицей. А тетя Зина, бабушкина подруга, принесла самодельное желе «Птичье молоко» из сметаны с сахаром и какао.

– Ого! Желе! Горка, смотри, твое любимое. А вот я сейчас еще свечи достану и принесу пирожное.

Приготовления прервал дверной звонок. Мама бросилась открывать, и через минуту на кухню ввалился очень высокий мужчина с усами.

– Дамы! Поздравляю вас с именинником! – проголосил с порога двухметровый гость.

– Владимир, – протянул он руку мальчику.

– Егор,– смотря усачу прямо в глаза, отрапортовал малыш.

На кухне появилась бабушка с трехлитровой банкой вишневого компота.

– Кого это тут принесло? Ксения, к тебе, что ли?

– Владимир, – протянул потную ладошку он и бабушке.

– Ой, манеры эти ваши, – зыркнула на гостя Нюра. – Ну, проходи, раз пришел. Ксения, тащи тарелку гостю. Что стоишь столбом?

– А я вам тут подарочек принёс, – хрюкнул мужчина и достал из дипломата бутылку Столичной.

– А нам нельзя, а мы не пьем. Убери-ка! – вдруг засуетилась Нюра.

– Ой, мама, ну что ты, в самом деле. Я не буду. День рождения же у ребенка. Пускай стоит, не мешает же.

В маленькой кухне желтым сливочным светом горела лампочка. Бабушка не сводила глаз с водки. Зина с жадностью поглощала праздничные лакомства. Именинник с опаской щурился на Владимира, забыв даже про свой любимый винегрет. А усатый великан кокетничал с мамой: то кусочек колбаски ей на вилочку насадит, то пирога предложит, то компота подольет.

Разговор за столом не клеился. Гости ели молча.

– Вскипячу чайник, пирожное будем кушать. Поздно уже, ребенку пора спать, – нетерпеливо выскочила из-за стола бабушка Нюра.

– Мне не пора, не пора, – заныл Егор. Уж очень он хотел, чтобы неприятный гость ушел, а они с мамой отправились читать «Буратино» в свой теплый уголок. А еще он не хотел, чтобы место мамы заняла Лизка. Один раз он уже видел это превращение. Чувствовал, как незваная гостья неприятно дышит и будто даже сжимает Егоркино горло. Из-за чего весь покрылся липким потом, пока Лизку не выпроводили взашей и не отправили маму спать.